Апокриф

Глава 26

Волошин ответить не успел. Дверь в кабинет распахнулась.

Решительно вошел президент. Невысокого роста, спортивного сложения, совсем не президентской внешности, с какой-то мальчишеской, чуть кособокой походкой. Он не произвел на меня впечатления вершителя судеб.

Охрана осталась в коридоре, и в кабинете мы были втроем.

Президент подошел ко мне и протянул руку. Я встал. Оказалось, он ростом пониже меня.

– Здравствуйте, Владимир Рудольфович.

– Добрый день, Владимир Владимирович.

Рукопожатие плотное, но не сильное. Президент посмотрел мне в глаза, будто пытался определить, смогу ли я выдержать его взгляд. Я не понял, в чем проблема. Взгляд как взгляд, только глаза прозрачного голубого цвета. А мой взгляд потяжелее будет. Все-таки это я, а не он на стрелы начала 90-х в Москве ездил со всякими типами тереть. Не всегда я был журналистом, что уж тут поделать…

Наигравшись в гляделки, президент перешел к делу.

– Владимир Рудольфович, вы уверены, что господин Давид – Бог?

– Да.

– Вы понимаете абсурдность такого утверждения?

– Я не рассматриваю это с таких позиций.

– Незадолго до вас от меня вышел Патриарх. Он был против нашей встречи, считая вас в лучшем случае блаженным, а в худшем – проходимцем.

– Ну что же, по крайней мере он не причислил меня к антихристовому воинству, что внушает оптимизм.

– Я ставил этот вопрос. По мнению Патриарха, в силу вашего семитского происхождения и атеистического мироощущения вы не подходите на роль антиапостола. Антихрист со своей свитой должны прийти из лона Церкви, если верить святым старцам.

Вот бы Патриарха познакомить с Енохом, деды бы схлестнулись не на шутку. Только боюсь, выстоять у нашего попа шансов ноль. Языками в нужном объеме не владеет, да и в Ветхом Завете про него нет ни строчки, а про таксиста – главы. Почему-то я испытал радость за своего грозного обличителя.

– Исходя из этого, позвольте спросить, не слишком ли велика честь для самозванца – встреча с президентом?

– Не слишком. Я читал донесения нашего агента в Ватикане о вашей встрече и пришел к выводу, что либо он выжил из ума, либо – есть многое на свете, друг Горацио…

– Впечатляет. Я думал, вам ближе немецкая классика.

– Я помню этого агента еще по совместной работе – крепкий профессионал, а вот с Патриархом не служил. – Президент улыбнулся, и в его глазах блеснула чертовщинка. – Так что, коллега, хорошо было бы просчитать все варианты…

– Разумно, хотя и краткосрочно. Второе пришествие автоматически снимает вопрос о проведении любых выборов, в том числе и президентских.

– Видите ли, Владимир Рудольфович, наше общее советское прошлое убедило меня в том, что переходные периоды имеют тенденцию затягиваться.

– Согласен, особенно если принять концепцию перманентного пришествия антихриста, которое вместо положенных трех с половиной лет уже длится почти век. Позволю себе задать вопрос, чем могу помочь я?

– У меня пока нет ответа. Знаете, я ведь не могу выйти в прямой эфир и сказать народу, что в связи с концом света пенсии и зарплаты выплачиваться не будут и что поэтому же не надо решать проблемы отопления и прочей бытовухи. Да и не удивить этим наше население – то, как живут многие, заставит их радоваться Страшному суду как концу мучений.

– У меня нет ответа на эти вопросы.

– Понимаю. Но у господина Давида должны быть. Если он посчитает нужным, он вам даст на них ответ. – У президента опять проскочило что-то наподобие улыбки. – Но есть еще тонкость… Насколько я помню, одна из задач апостолов – судить народы. Это тонкий момент, критерии оценок разнятся, да и важен вопрос очереди. Так сказать, что лучше, пораньше или попозже, начнем с почивших или с того, кто и нынче здравствует… Да и география… В каких условиях участникам ожидать своего череда? Представьте себе толпы скелетов, марширующих в направлении сборного пункта. Страшный суд Страшным судом, а беспорядков будет столько, что и в жутком сне не привидится…

– Владимир Владимирович, так вы хотите стать апостолом?

Президент тяжело вздохнул. Я продолжил:

– Боюсь, что это не совсем в моей компетенции, все-таки мы имеем дело не с демократией, и тонкие заходы не работают. Я не очень могу представить сложноподчиненную бюрократическую структуру, осуществляющую предварительное рассмотрение дел всех сущих на Земле. Если принять вашу логику, то ближайшие пару сотен лет государственные аппараты Вселенной только и будут заниматься тем, что готовить дела. Я как-то себе не очень представляю Даниила утверждающим бюрократические формы отчетности. Думаю, если бы задача формулировалась так, то апостольское звание доставалось бы победившему на выборах вместе с прочими атрибутами президентской власти. Однако все обстоит совсем иначе. Надо быть призванным Даниилом на служение. И если это случится, то я буду счастлив назвать вас братом. Но если вы не призваны, то апостолом уж никак не стать.

– Да, коллега, наверное, я должен буду с вами согласиться. – Президент замолчал и посмотрел на Волошина. Тот раскрыл рот, но Путин остановил его движением руки. – Владимир Рудольфович, давайте подойдем к задаче с другого конца. – Эта фраза мне ужасно напомнила манеру выражаться Волошина, интересно, кто от кого ее перенял? – Мы, конечно, не пытаемся вас вербовать. Но на некоторую протекцию рассчитывать хотелось бы. Все же Москва – Третий Рим… Мы со своей стороны готовы оказывать всемерное содействие вашей миссии, однако хотелось бы встретиться непосредственно с Даниилом, как вы его называете. Россия почла бы за честь принять у себя такого гостя.

– Я сообщу Даниилу.

– Это еще далеко не все. Я понимаю, сколь нелегки его и ваша миссии. Думаю, не обойтись без саммита «восьмерки». И придется провести ряд консультаций с нашими друзьями в арабском мире, Индии и Китае. И учтите, памятуя судьбу Христа, с властью лучше дружить. Время, сами знаете, неспокойное, исламским фундаменталистам вряд ли придется по душе господин Давид.

– Владимир Владимирович, а почему вдруг такое участие и готовность помочь? Я ведь даже ничего из набора святых фокусов не делал?

– Ну почему же? Вот, например, Александра Стальевича в таком состоянии я не видел никогда… Скажу прямо, не знаю, Владимир Рудольфович. Должно быть, это интуитивное решение, а может, и понимание того, что Россию способно спасти только чудо. Ну что же, полагаю, у вас есть дела в Москве. Если что надумаете, позвоните по этому номеру. – Президент протянул визитку, на которой ничего не было, кроме номера телефона: +70956660666.

– Номерок, прямо скажем, не без намека…

– Зато легко запоминается. Удачи, Владимир Рудольфович!

Президент вышел, и мы остались вдвоем с Волошиным.

– Вас довезут куда укажете. Просьбы, пожелания?..

Я поймал себя на мысли, что фотография с президентом была бы очень кстати. Да и с Папой было бы не лишним сняться, как-никак его уже не воротишь… Маме было бы приятно и детям, вот, мол, какой у них отец.

– Милейший Александр Стальевич, – Волошина передернуло, – а жаль, что я с президентом не сфотографировался, да и с Папой тоже…

– Фотографию с президентом мы вам доставим попозже. А вот с Папой получилась не очень хорошего качества. Все-таки оперативная съемка, да и темновато там было поначалу… Вас куда доставить?

– Да не надо. Пойду прогуляюсь по ГУМу, подышу воздухом, соскучился.

– Воля ваша.

Я слышал, как в голове у Волошина в бешеном хороводе скакали обрывки мыслей. «Руку ему поцеловать и благословения попросить?.. Позвонить Роме?.. Что теперь с нами будет?.. А я ему грубил… Может, убрать его… Ой, не дай бог, услышит… А с Сурковым он уже встречался?.. Могут переиграть, назначат апостола из своих – и нас на Соловки!..»

– Простите, сам дороги не найду, проводят?

– Конечно, конечно. И оплатите ваш сотовый.

Глава 27

Ступив на брусчатку Красной площади, я поднял руки вверх и потянулся до хруста в костях.

Красота! Небо высокое, прозрачное, воздух пронзительный, бодрит. После кремлевских мечтателей хотелось встряхнуться и просто потрещать с кем-нибудь на родном языке.

С ужасом подумал, что вечность не сидел с друзьями за бутылочкой вина и не флиртовал с дамочками. Какое упущение! Ближе надо быть к народу, товарищ апостол, а то ведь так совсем потеряете связь с населением. Все цари да попы…

А как же падшие женщины? Они что, не люди? В первоисточнике их в окружении было немало, а теперь где все? Нельзя отрываться от корней.

Кстати, о корнях. Неплохо бы было поесть, а то на кремлевском чае далеко не уедешь.

Пройдя через Красную площадь, зашел в ГУМ. Конечно, в мое любимое «Боско-Кафе» можно было войти и с улицы, но хотелось прошвырнуться по магазинам и сменить наряд от Билла на что-нибудь чуть более современное, чем среднеамериканская классика.

Обедать одному – пошлость. Надо позвонить друзьям, сказать, что я в городе. Друзья у меня есть. В последнее время я не много о них думал.

Стоп. Ладно, я не позвонил, а почему они мне не звонили? Ведь телефон за все это время, начиная с Детройта, не зазвонил ни разу. Ни единого разочка. Никто даже номером не ошибся. Я срываю все планы выхода в радио- и телеэфир, не сдаю статей, не раздаю долгов, не делаю новых – и никакой реакции, совсем.

Что-то здесь нечисто. Да и последние слова Волошина… Может, это вовсе и не проходная фраза? Может, это прямое указание на существующую проблему?

Я достал из кармана сотовый телефон и увидел, что на нем светится до боли знакомая надпись: «Только экстренные звонки». Ну не идиот ли апостольский, ну не болван ли!.. Как такому поручать судить народы, если он не способен вовремя позаботиться даже о счетах. Операторам сотовой связи спасение ни к чему, им все равно гореть в геенне огненной… А сам-то хорош – не слуга и опора, а олух царя небесного…

Офисы «пчелки» давно разбросаны по всей Москве и собирают нектар с жителей России в пользу своих многонациональных хозяев – заходи и расставайся с деньгами.

Можно было бы воздеть руки к сияющим вершинам и пробормотать нечто невнятное, глядя в небеса, и счет Божественным провидением пополнился бы. Но хотелось человеческого общения.

С открытым сердцем, полным желания сорить деньгами, я вступил в синюшный улей. Но, посмотрев на тяжелые лица продавщиц, скрывающих свое ремесло за трескучими титулами менеджеров, пожалел о принятом решении.

Вспомнив о тяжелой судьбе апостольских предшественников, на вдохе набравшись терпения и любви к людям, я обратился к барышне за кассой:

– Здравствуйте!

Леденящий душу взгляд медленно пополз от брючного ремня вверх, и я чувствовал, как легкий треск костенеющей плоти отзывается во мне подвигом генерала Карбышева.

– Ой, Владимир, вы так изменились, я вас сразу и не узнала! Какая честь, что вы к нам зашли! Чем могу помочь?

Об остальном можно и не рассказывать. Типичный рекламный ролик с чашечкой кофе, раздачей автографов, легким флиртом и быстрой оплатой просроченных счетов.

Приятно быть мной – любовь народа чер-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-товски сладкая штука… Так-так… Опять… С упоминанием прямых конкурентов надо быть все-таки поосторожнее.

Начало общению с грешным миром положено.

Вооруженный до зубов связью, я решил опериться по московской моде и отдал себя в лапы продавцов мужского салона. С моим доапостольским размерчиком закупаться было просто – достаточно попросить продавца принести все, что есть шестьдесят четвертого размера, и наслаждаться примеркой пары вещичек. А теперь можно и повыпендриваться.

Продавец попался с потерянной сексуальной ориентацией. А может, как русалочка, обменявшая голос на пару стройных ножек (не надо вспоминать Пушкина – «Только вряд найдете вы в России целой три пары стройных женских ног»), этот раб моды отдал маскулинность в обмен на безупречный вкус, кто знает. На примерке я с удовольствием ощутил всю радость похудания. Есть прелести и в нашем деле, хе-хе, теперь-то я помодничаю. Прочь билловские тряпочки – Москва прислушивается к воркованию итальянских мастеров.

Вот он я, весь небесно (во всем многообразии смыслов) элегантный, в кашемировом пальто, костюме тонкой шерсти в модную полоску и вызывающе яркой рубахе, готов открывать двери спален вытянутым мысом стильного ботинка. Мачо в городе.

Кстати, пора договариваться о приятном времяпрепровождении.

– Здорово, Санек.

– О, какие люди, сам Владимир Рудольфович! Сколько лет, сколько зим – куда запропастился?

– Увидимся, расскажу. Ты уже обедал?

– Нет.

– Буду в «Боско», подруливай и возьми с собой каких-нибудь подружек. А то я уже забыл, чем мальчики отличаются от девочек.

– Не обещаю, но подумаю. Может, кто из подружек жены?.. Они как раз в городе шляются… Все, сейчас своей позвоню. В «Боско» буду через час-полтора.

– Жду.

Глава 28

В прекрасном настроении я вышел из магазина, попросив служащих утилизировать остатки американского гостеприимства, и отправился ждать вечерних развлечений.

Спустя пару минут я сидел за столиком «Боско-Кафе» и разглядывал праздношатающуюся толпу на Красной площади.

Заказав капучино и фирменный фреш, я не смог сконцентрироваться ни на хорошеньких модельках, постреливающих на меня глазами из-за соседнего столика, ни на шапочных знакомых, приветливо выражающих узнавание и восхищение резким преображением.

– Волков? Монтеньяк? Промывание? Голодание?

– Отнюдь, чудо. Просто чудо. – Как всегда, правда воспринимается шуткой.

Телефон как прорвало – звонки с телевидения и радио. Уже все знают, что я в Москве и встречался с президентом. Все в курсе, что я выполняю особо важное задание и поэтому могу не беспокоиться, мои места останутся за мной и будут ждать с нетерпением… И бла-бла-бла…

Ах, мои милые наивные работодатели! О чем вы? Когда мое особо важное задание завершится, вы уже будете распределены по деяниям вашим по вечным квартирам. А я буду, попивая амброзию, тусоваться с Даниилом.

Стоп. Есть нарушение формальной логики. Если добро и свет воплощены в Данииле, то кто же зло и тьма? Рассуждения о Гитлере и иже с ним очевидны, но сейчас не годятся – они мертвы, а зло – нет. Так кто же его воплощает теперь? Террористы всех мастей? Не думаю. Они сеют страх и разрушение, но никак не обольщение. Даже на роли приспешников не тянут. Так, любители. Или, выражаясь языком партийных документов, – «и примкнувший к ним Шепилов». Примкнувшие, не более того.

Пойдем от противного. Кто противостоит Даниилу и Его апостолам (это я так о нас с Биллом), сразу и не скажешь. Сумасшедший Енох? Его никак не назовешь злом. Зануда, но не враг человечества. Волошин? При чем здесь Волошин? Неточно формулирую – не «при чем», а «зачем». Зачем он здесь?

Фрагменты мыслей собрать в единую картину бытия не удалось. Отложим до следующего раза лего для апостолов.

Александр Стальевич шел мимо Мавзолея по направлению к кафе. За ним следовала охрана в черных костюмах, уместных лишь на похоронах их владельцев, из ушей свисали проводки, обеспечивая связь гуманоидов с базой. На невыразительных рыхлых лицах застыла профессиональная тупость. Их походка напоминала гусиную развалку. Только вместо отвисшего брюха эти гусаки поддергивают оттягивающие брюки к коленям рацию и пистолет в доставшейся по наследству кобуре. Со стороны они кажутся донжуанами с гипертрофированными рабочими органами, нуждающимися в ежесекундном внимании владельцев, а то прищемит толстыми ляжками все достояние к чертям собачьим. Что говорить – плохие танцоры, ну и очевидно, что им мешает.

Надеюсь, управимся до приезда Сашки с дамами. Не то кремлевские мечтатели испортят вечер.

– Владимир, – голос шел со спины, из глубины кафе.

Я обернулся и не смог сдержать улыбки, уж больно все начинало походить на дешевый водевиль. Передо мной стоял один из самых таинственных и влиятельных российских политиков, замглавы администрации. Сам господин Сурков. Интересно, они сговорились устроить здесь разборку на троих и оба следили за мной? Ой, боюсь, им не доставил радости мой вид в момент примерки новой одежды – у них и с ориентацией все нормально, да и я не красавец, если признаться.

– Присаживайтесь, одна из мыслей господина Волошина была о вас, что делало нашу встречу неизбежной.

– Занятно излагаете.

Приятной наружности интеллигентный парень моих лет, прекрасно сидящий строгий костюм, без всякого сомнения, сшитый на заказ в солнечной Италии за презренные североамериканские рубли, безупречно подобранная рубашка, расцветка галстука слишком строгая, чтобы быть изящной. Положение обязывает, как-никак левая рука президента, если считать, что Волошин правая, а рук две. Говорит с легким акцентом, почти незаметным, видно, что родился и вырос не в Москве.

– Вы произвели фурор. Давно никто не видел А. С. таким встревоженным.

– А таким простым вы его часто видели?

– Что вы имеете в виду?

– Ну вот так, по-свойски пересекающим Красную площадь. Вот он, яркий пример публичного одиночества: государев муж погружен в мысли о чадах, кои получают зуботычины от охраны вельможного, дабы не отвлекали его от высоких дум о благе тех самых чад неразумных…

– Достаточно. Понял. Я хожу без охраны, но Волошину нельзя. Сами видите, если бы не няньки с рациями, его бы толпа замяла расспросами и просьбами. Не скрою, его визит не входил в мои планы. Наши концепции развития государства несколько различаются, хотя мы и работаем в единой команде. – Легкая улыбка придала иронический оттенок сказанному.

Вот это высший класс – на прослушке все выглядит замечательно, а истинный смысл сказанного можно постичь, только наблюдая за мимическими оттенками. Настоящий подковерный борец!

– Его появление здесь для вас неприятный сюрприз…

– Ну что вы… Общение с непосредственным руководителем всегда праздник… – Это даже не ухмылка. Тонкие губы, словно прочерченные горским кинжалом, ломаются молниевым всполохом и возвращаются к привычной сочувственной полуулыбке. – Хотя иногда мечтаешь о буднях…

Волошин приблизился ко входу в кафе, и Сурков поднялся, обозначая свое присутствие. Лица обоих оставались лишенными эмоций, а погружаться в пульсацию отрывочных мыслей мне не хотелось.

Я произнес:

– Присаживайтесь. Не могу сказать, что несказанно рад вас видеть, ибо о братской любви речь не идет, а свидание вы мне, очевидно, подпортите… Так что, ГМ – это я вас так сокращаю, то есть государственные мужи, – давайте к делу.

– Не увлекайтесь, Владимир Рудольфович. Конечно, Слава – мощный союзник, но не стоит недооценивать и старые кадры.

Я ждал ответной реакции от Славы. Но он всего лишь улыбался, тем самым выигрывая время и усиливая свои позиции.

– А то что случится? Меня постигнет участь многих ваших политических противников? Или у вас настолько плохо с чувством юмора, что вы начнете мне угрожать?

Я почувствовал, как закипает глубинная ненависть к этому человечку: «Вот этих двух уродцев для чего привели?»

В голове зазвенела натянутая тетива беспокойства. Я почувствовал, как мир раздваивается и как я отделяюсь от своего тела, одетого по последней моде, поднимаюсь метра на три над полом и вижу все происходящее иным, не мирским зрением. Я ощущаю плотную ткань бытия, в которой барахтаются статисты времени.

Подо мной моя телесная оболочка продолжает беседу с кремлевскими деятелями, отмечая, что Слава слукавил и пришел не один. К происходящему прислушиваются трое посетителей. Причем двое незнакомы с третьим, хотя и выполняют одну задачу – опекают господина Суркова. Вот двое из них за три столика от нас, руки в позиции, предельно близкой к манящему оружию, на столе только чай. Надо отдать должное вкусу их хозяина, одеты поприличнее кремлевских держиморд. Третий занял идеальное место напротив нас – молодой высокий блондин с чуть нервическим лицом и совсем не уставным оружием, изящно спрятанным в складках ниспадающей замшевой куртки. Его выдают глаза, контрастирующие с непринужденной обстановкой кафе.

Где-то еще дальше я чувствую растущий комок тревожного напряжения, заполняющий все мое существо. Я устремляюсь своей эфирной субстанцией по силовым линиям поля тревоги. Вижу молодую женщину в черном, идущую со стороны Исторического музея к «Боско-Кафе». У нее в руках сумка. Ясно вижу, что в сумке взрывчатое вещество, примитивный запал, смешные, если не сказать трогательные, проводочки и несоразмерно маленькая пипочка, при нажатии на которую все клеточки тетечки разлетятся в сопровождении металлических шариков, щедро насыпанных в то же СВУ.

В голове женщины роятся обрывки молитвы на арабском: «Господь всемогущий, не оставь меня в минуту испытания…»

А вокруг толпа граждан, не ведающих, что через пару мгновений они превратятся в безликие жертвы террористического акта.

Даму замечают молоденькие милиционеры и направляются к ней. Их движение отзывается в гуляющей публике рокотом волнения. Волна тревоги заставляет террористку бежать в направлении кафе.

Обладатели мертвецких костюмов кремлевской охраны замечают движение женщины в сторону охраняемого объекта, и стоящий чуть дальше от нас офицер бросается ей наперерез с поднятыми руками. Один из бойцов Суркова выхватывает пистолет и летит через столики в направлении Славы, пытаясь закрыть его своим телом. Волошин инстинктивно откидывается назад и падает со стулом на пол, что воспринимается его вторым телохранителем как официальное начало военных действий. «Макаров» телохранителя тут же оказывается нацелен на летящего в прыжке коллегу. Блондин вскакивает на ноги, в его руках появляется «узи», уже извергающий первый плевок горячего металла в сторону волошинских ребят.

Я понимаю, что мне это надоело. Очень-очень надоело. И я уже не просто зол, а нет слов как зол. Это что, Голливуд, кино про долбаных ковбоев? Нет, ну подумайте, мне человечество спасать, а эти недоумки сейчас ухлопают элиту российской политики с апостолом в придачу. И отметьте, с первым апостолом – гражданином России. Это вам не хухры-мухры… Да еще новоявленная Вера Засулич хренова со своим взрывоопасным танцем живота превратит всех нас в трудноопознаваемые останки…

Нет сил терпеть балаган! Несерьезно! Именно несерьезно! Когда терроризм приводил к намеченным политическим целям? Позвольте спросить, где в Священном Писании вы нашли подтверждение этих архиреакционных мыслишек? Незаметно для себя я перешел на ленинскую манеру говорить. Вот так-то, милочка, уготована вам прямая дорога в ад, в геенну, понимаете ли, огненную. Ну и гореть вам там синим пламенем, а вовсе не зеленым, и не под знаменами Аллаха, и не в раю. Вот так-то…

Наберут несчастных дурех по объявлению, одурманят химией – и сколько потом невинных людей страдает! А все от вечного восхищения террором – что в литературе, что в истории. А ведь зло, чистейшей воды зло!

Не подумайте, что я стоял и рассуждал про себя. Монолог мой звучал так громко, что был слышен и в Кремлевском дворце. Слушателей набралось немало. Чтобы достичь всеобщего внимания, мне оказалось достаточным воздеть длани вверх. Все вокруг застыли, как в детской игре. Мне даже не пришлось говорить: «Море волнуется раз, море волнуется два, море волнуется три – морская фигура, замри». В частности, и потому, что, может быть, «море» я бы и успел сказать, а вот остальное фольклорное наследие было бы заглушено стрельбой, переходящей в мощный взрыв. Так что извините, в следующий раз.

Монолог я произносил не стоя на месте, а активно двигаясь от фигуры к фигуре, собирая оружие, отделяя магазины и выбрасывая патроны из стволов и скидывая уже безопасные железяки под наш столик.

Подойдя к террористке, я вспомнил, что не имею ни малейшего представления о саперном деле, и решил не испытывать судьбу. Подумал о взрывателе и увидел, как он сам отдал опасные соединения, бессильно расцепив контакты, отчего провода повисли нестрашными усами стареющего маршала. Вот теперь можно, понял я и снял смертоносный пояс с женщины.

Я направился к висевшему в воздухе бойцу Суркова, оттянул его за ногу от стола, в проход, и вернулся к своему месту.