Шестая попытка
И в этот момент у стены, на которой собраны те, кто помогал ему не сбиться с правильного пути, он заметил фотографию Джереми.
Кирилла поразило словно током, отчего он замер как вкопанный. Со стены на него смотрел красивый, улыбающийся Джереми, лет на десять моложе нынешнего.
Фотография была необычная. Она отличалась от остальных: на левом и правом плече Джереми покоились чьи-то руки, то есть она была вырезана из группового фото. Все же остальные являлись сугубо одиночными портретами. Это и остановило Кирилла, который прекрасно помнил этот день и то, что осталось за кадром. Воспоминания, затаенные где-то в глубине, разом нахлынули на Кирилла и вязкой массой обволокли его сознание.
Кирилл неотрывно смотрел на фотографию.
– Мне кажется, это он! – Кирилл указал на Джереми. – Столько лет прошло… Я и не думал, что он… все еще…
Незнакомец подошел ближе. Фотография вспыхнула ярким светом, расплавляя стену вокруг себя. Через несколько секунд Незнакомец взял ее в руки.
– Выбор сделан! – он улыбался и смотрел на Кирилла немного снисходительно, что вселило в сердце сомнение.
– Вставай, лежебока! – откуда-то издалека, словно пробирался сквозь вату, раздался голос Вари.
Кирилл удивленно повертел головой. Никого, кроме него и Незнакомца, тут не было. Слабость, налетевшая вдруг из ниоткуда, подкосила его ноги и уложила на пол лицом вверх.
– Вставай, говорю!
На этот раз голос шел от Незнакомца. Он стоял над Кириллом, широко улыбаясь. В следующий момент лицо Незнакомца словно поплыло. Оно меняло пропорции, искажаясь и на глазах трансформируясь в другое лицо.
Через несколько секунд этого безумного действия на Кирилла уже смотрел не Незнакомец, а Варя, облаченная в немного мешковатую для ее пропорций одежду его мучителя. Свет лился откуда-то сзади Вари, он ослепил на мгновение Кирилла. Глаза плотно зажмурились, и сквозь веки просочились слезы.
* * *Кирилл открыл глаза. Слезы немного размыли картинку, однако он сразу понял, что над ним склонилась Варя.
Протерев рукой глаза, Кирилл заметил то, что не увидел сразу, – плохо скрытую обеспокоенность на ее лице. Рядом стояла Даша и удивленно, с детским любопытством разглядывала проснувшегося папу.
Кирилл сразу понял причину беспокойства его близких, но быстрый взгляд на часы не помог подтвердить это. Они по-прежнему стояли. Помогло солнце, высоко поднявшееся над горизонтом.
Стараясь разрядить напряжение, Кирилл широко улыбнулся.
– Как я вас разыграл, а?
Варя с наигранной злостью прыгнула на Кирилла, стукнув нежно кулачком по груди, и впилась в его губы своими. Даша тоже бросилась к ним, обнимая всех своими трогательно маленькими ручками.
– Вот ведь! – смеялась Варя. – А мы уж испугались, что ты опять…
– Папочка, ты так больше не будешь?
– Нет, золотце! Не буду! Обещаю!
Кирилл поцеловал Дашу, которая тут же освободилась от объятий и убежала к себе в комнату продолжать прерванную игру.
Кирилл с Варей остались сидеть обнявшись и думать каждый о своем. Если бы они видели лица друг друга, то легко прочитали бы по ним, что думы эти были тревожные.
* * *День пролетел быстро, а потратить его пришлось на встречи с читателями. Искушенную публику очень интересовала его последняя книга. Дабы удовлетворить это познавательное и довольно прибыльное любопытство, Джереми организовал эти встречи.
Во всех самых больших книжных магазинах Кирилл по несколько часов отвечал на набившие оскомину вопросы и подписывал стандартными пожеланиями книги. Джереми часто говорил, что такие мероприятия являются ни много ни мало «платой за парадный вход в мир славы и признания».
Обычно Кирилл относился к таким встречам как к неизбежному, но необходимому злу. Ему даже нравилось находиться в центре внимания. Но сегодня он не мог собраться. Новость о его долгом сне и счастливом пробуждении в больнице просочилась в прессу, а потому чуть ли не самый популярный вопрос на сегодня – рассказать, что произошло с автором их любимых книг.
Кирилл отшучивался или сводил свои объяснения к таинственному, запоминающемуся сну, который, впрочем, он собирается использовать в своей новой книге. По понятным причинам анонсировать ее содержимое было еще рано, и этот момент позволял прикрываться от любопытства жаждущей подробностей публики.
Джереми тоже присутствовал на этих встречах. Более того, он периодически заслонял собою Кирилла, отвечая на самые каверзные вопросы, умело уводя их в сторону.
Они сидели рядом, в книжных залах и в машине, во время кофе-брейка и ланча, но никогда не оставались по-настоящему одни. Под ногами всегда крутились журналисты, представители других изданий, работники магазинов и другие заинтересованные в использовании славы нашумевшего писателя.
Эта суета начинала злить. Особенно если учесть, что Кирилл искал подходящий случай, чтобы поговорить с Джереми, но обстоятельства всякий раз этому препятствовали. Оставалось только при каждом удобном случае, когда Джереми этого не видел, пытаться рассмотреть его, пытливо впиваясь взглядом во все детали мимики и поведения.
Это позволило увидеть друга свежим взглядом. Он и не замечал, что Джереми уже не выглядел таким молодым, как раньше, в их безоблачной юности, что рыжие волосы Джереми покрыла редкая рябь седины, а глаза потеряли свой былой блеск; что кожу у глаз разрезала сеть морщинок – следствие его постоянной улыбки.
Но больше всего Кирилла поразили руки Джереми. Они словно высохли, стали рельефные, обнажив вены и кости ладоней. За долгие годы их дружбы Джереми всегда находился рядом, но Кирилл не видел, что его друг старел.
Ближе к вечеру, когда они с Джереми в сопровождении еще пары журналистов ехали на последнюю на сегодня встречу, Кирилл попросил заехать к себе домой. Причиной этому внезапному порыву послужило простое действие Джереми: рассказывая журналистам очередную байку, связанную с написанием «Комнаты», он обнял Кирилла, положив руку ему на грудь и похлопывая по ней.
Кирилл посмотрел на его руку у себя на груди и вдруг попросил завернуть в сторону дома. Возражений ни от кого не поступило.
* * *Кирилл быстро поднялся к себе в рабочий кабинет. Дома никого не было. Варя с Дашей уехали на другой конец города в детскую студию. Раз в неделю они проводят там весь день, до позднего вечера. Обычно он, несмотря на напряженную работу, закрывшись у себя в кабинете, чувствовал их отсутствие и очень скучал. Но сегодня это было только на руку. Никаких расспросов и ненужных откровений.
Небольшой, но очень уютный кабинет. У окна массивный стол, покрытый зеленым сукном, и кресло с немного потрепанной кожей на подлокотниках. Стационарный компьютер и ноутбук. Слева от окна стеллаж, где на одной из полок среди симпатичных и милых безделушек стояла печатная машинка «Ундервуд». Справа от стола внушительных размеров книжный шкаф. У стены, противоположной окну, уютно расположился небольшой, такого же черного цвета, как и кресло, кожаный диван.
Кирилл прошел к шкафу, забитому до отказа различными книгами, пестрыми по размеру, толщине и цвету. На одной из полок по соседству с томиками Хемингуэя стояла фотография. Кирилл взял ее в руки, вытащил из рамки. При этом его руки от волнения и нетерпения дрожали. На фотографии были запечатлены трое: посередине стоял светящийся американской улыбкой Джереми, слева от него – Кирилл, а справа – Варя. Они обнимали Джереми, положив свои руки ему на грудь. Кирилл согнул фотографию дважды, с обеих сторон от Джереми, и получил именную ту фотографию, которую выбрал в своем сне.
Кирилл тяжело задышал, неровно, сбивчиво. Он медленно сел в кресло.
В этот момент дверь кабинета приоткрылась и в ней показалась голова Джереми.
– Дружище! Ты тут заснул, что ли? Нам ехать надо, а не то опоздаем!
Кирилл вздрогнул от неожиданности, поднял на друга озабоченный взгляд, но ничего не сказал.
Джереми стер улыбку с лица, физически ощутив – с другом что-то не так. Он подошел ближе и заметил фотографию в руках Кирилла, сложенную в три раза.
– Ты что же это? Ностальгия? – он взял фото и осмотрел его. – А зачем испортил снимок?
Кирилл пристально посмотрел на Джереми.
– Ты любил ее?
– Кого? – растерянно уточнил Джереми. Затем он поймал беглый взгляд Кирилла по фотографии и улыбнулся, тепло и искренне. – Ах… Ее…
Джереми замолк, осторожно развернул фото. Счастливое лицо Вари. Ее окружали друзья, она была молода, и в ней рождались чувства.
– Так ты любил?
– Ты же знаешь ответ… Конечно, да!
– Сильно?
– Кирилл, я не понимаю, к чему это? Мы все уже пережили. Ты забыл, что наша дружба тогда дала серьезную трещину, но…
– Но время все излечило?
– Именно! Зачем возвращаться в прошлое? Особенно сейчас? – Джереми вернул фотографию Кириллу.
– Мне кажется, ты ее и сейчас любишь… – Кирилл старался не смотреть Джереми в глаза, мучительно пытаясь подбирать слова, которые не обидели бы друга.
– Да, люблю! Вы оба это знаете, но мои чувства не похожи на ваши. Они… – Джереми подбирал слова, – как любовь к хорошему кино. Я смотрю его вновь и вновь, наслаждаюсь им, живу диалогами, сценами, сюжетом, вовлекаясь в перипетии, но это только кино. Я не могу и не смог бы никогда почувствовать к нему что-нибудь более глубокое.
Кирилл подошел к Джереми вплотную.
– Прости меня!
– За что? – удивленно поднял брови Джереми.
– За то, что отбил у тебя девушку и сделал ее своей женой. Низкий поступок, но я не мог иначе – любовь ослепила меня.
– Да брось ты! Не обижен я на тебя вовсе! – заулыбался Джереми.
– Не обижен? – разочарованно протянул Кирилл.
– Ты расстроен из-за этого? – удивление Джереми было настолько искренним, что он даже расширил глаза и приоткрыл рот, пытаясь понять, что происходит с Кириллом.
И вдруг до него дошло. Он сел на диван и обхватил голову руками.
– Вот ты дурак! – казалось, Джереми сейчас заплачет. – Ты истратил на меня свою очередную попытку в комнате?
Кирилл только молча кивнул и присоединился к Джереми на диване.
– Знаешь, хоть я и не особенно верю во всю эту историю, но должен заметить, что даже если это и правда, то ты сделал глупость. Ну как ты мог подумать, что я до сих пор обижен на тебя?!
– Мне показалось… Знаешь, – Кирилл протянул Джереми фотографию, – ведь может так статься, что ты все-таки не простил меня, где-то в глубине души, и сам себе не хочешь признаться в этом. Поэтому прости меня, искренне, если сможешь. Разбуди себя того, кто сидит внутри, и прости.
Джереми обнял Кирилла.
– Я прощаю тебя. Потому что ты мой друг, а твоя жена любит только тебя! Да и потому, что простил уже много лет назад, этакий ты болван!
Джереми расхохотался, но в этом смехе не было ничего обидного. Кирилл присоединился к нему. Они сидели на диване, положив руки друг другу на плечи, и во все горло сбрасывали напряжение через задорный, по-юношески веселый смех.
Посмеявшись вдоволь, Джереми встал, подошел к полке и вернул фотографию в рамку, перед этим аккуратно ее расправив.
– Ну, а теперь давай закончим наши дела?
* * *Мышцы Артема постепенно расслаблялись. Олег Иванович наблюдал за действием только что введенного успокоительного. Ему хотелось помочь дочери своего сослуживца, боевого товарища. Отплатить любой малостью тому, кто когда-то давно спас его от смерти. Забыть такое невозможно, поэтому в отсутствие Анны он старался находиться рядом с пациентом.
– Ребенка не будет… – прошептал Артем.
Олег Иванович нахмурился, увидев, как по щеке Артема скатывается одинокая слеза.
– М-да! – протянул Олег Иванович. – Пора бы тебе, голубчик, вернуться к нам. Или хотя бы заглушить боль. Она тебя убьет.
Сокрушенно покачивая головой, Олег Иванович оставил Артема одного.
– Не будет… – вновь сказал Артем.
Олег Иванович задержался в дверях, постоял немного, убедился, что Артем больше ничего не говорит, и тяжело, устало вздохнув, вышел из палаты, закрыв за собой дверь.
* * *Анна вернулась домой поздно, прямо из больницы.
Ночь обещала быть душной. Долгожданное тепло быстро превращалось в изнуряющую дневную жару и изматывающую ночную духоту.
Чтобы как-то улучшить ситуацию, Анна раскрыла все окна. Несколько минут она простояла у распахнутого настежь окна. Мысли путались в голове, и доверять она могла лишь собственным ощущениям, которые желала бы разделить в этот вечер с кем-нибудь более близким, чем ночь за окном.
В своем одиночестве Анна первое время находила лишь плюсы, наслаждаясь каждым мгновением, но теперь оно ее тяготило. Все меньше и меньше времени она проводила дома и все больше на работе.
Надо сказать, что эта участь не обошла стороной многих из ее отдела, даже Лестрейда. Одиночество – вот плата за ее работу. И Анна это понимала как никто другой. Слишком рано она испытала первые чувства потери. Они заполнили душу пустотой, скрывающей в себе все негативные последствия одиночества.
Анне было не по себе после разговора с Олегом Ивановичем. Вновь проснулась боль, с которой Анна много лет активно боролась. Победить ее можно было лишь стерев из памяти прошлое. Сегодня вопросы Олега Ивановича доказали, что сделать это ей так и не удалось.
Раздеваясь на ходу, небрежно раскидывая одежду по комнате, Анна подошла к шкафу и извлекла из ящика фотографию мужчины в форме полковника полиции.
«Мы служили вместе!» – мягкий баритон Олега Ивановича глухо звучал в ее голове.
Анна вгляделась в фотографию. Суровое лицо мужчины все же не могло скрыть озорства в глазах, а едва заметная полуулыбка подчеркивала его добрый нрав. Но было в этом человеке и много принципиальности, а еще больше – мужской твердолобой гордости.
«Вы дочь моего армейского друга. Как он сам? Жив-здоров?» – голос упрямо не хотел затухать в ее сознании.
– Жив… здоров… – тихо прошептала Анна и вернула фотографию в ящик, аккуратно положив ее на стопку квитанций, придавив сверху пистолетом.
Чуть позже, приняв душ и устроившись в кровати, Анна достала рукопись Артема и вновь погрузилась в чтение. Тусклый свет ночника напрягал глаза, и они быстро уставали.
Сон постепенно подкрадывался к Анне. Сквозь это вязкое, заторможенное состояние в памяти просочился образ женщины с фотографии и девушки, обнимающей ее. Они выглядели счастливыми, смеялись и резвились во дворе своего дома. Их кто-то снимал на камеру. Но лица оператора видно не было. Из-за камеры доносился только мужской низкий голос – до боли знакомый, теплый до слез и одновременно отталкивающий до холодка в жилах.
Анна вышла из состояния дремы. Она отложила рукопись, достала из сумки убранную от Лестрейда фотографию. Погладила женщину и поцеловала ее.
– Спокойной ночи, мама… Надеюсь, ты за мной наблюдаешь сверху… Я скучаю, очень. Люблю тебя!
Анна погладила и фото девушки, но ничего не сказала. Она вернула фотографию в сумку, выключила ночник и тут же провалилась в объятия Морфея.
* * *Лестрейд отчаянно зевал. Он пытался прикрывать это безобразие ладонью, но так получалось не всегда. Чаще Лестрейд просто чихать хотел на придуманные кем бы то ни было правила хорошего тона. По его мнению, зевок – отличная разминка для лица и скрывать это глупо. Никто из присутствующих не одобрял это, но очевидно, что их скрытое недовольство ничего не меняло. Лестрейд отчаянно зевал, не пытаясь этого скрыть.
Анна уже несколько раз бросала на Лестрейда угрожающие взгляды, но тот был облачен в броню невозмутимости. А между тем она говорила с автором анонимок.
Криминалисты сработали быстро и слаженно. За один вечер они вышли на того, кто отсылал Артему Лаврову анонимные «шедевры», как назвали их в отделе. Дело в том, что даже при поверхностном взгляде на анонимки становилось понятным, что их изготовил не профессионал: неряшливые буквы на конверте, огромное множество отпечатков и даже жирных пятен, видимых невооруженным глазом. Но самое интересное – на чем они писались! Это характеризует автора ярче всего прочего. Анонимки, все без исключения, были напечатаны на черновиках. С оборотной стороны каждого послания обнаружили напечатанные символы: иногда несколько бессвязных знаков, иногда пару слов или просто номер страницы без текста. На нескольких нашлись даже статьи из интернета. Но главная находка – данные брони билета. Этот черновик сыграл ключевую роль в идентификации автора угрожающих писем. Криминалисты вычислили заказ и фамилию клиента. Дальше сработал Лестрейд, добыв адрес.
И вот теперь, с самого раннего утра, Анна и Лестрейд сидели в гостях у виновника усиленной работы последних часов и мило беседовали. Если бы не два полицейских в форме, дежуривших у выхода из комнаты, то можно было подумать, что гости тут по сугубо мирным делам.
– Значит, вы просто хотели быть ближе к своему кумиру? Я вас правильно поняла, Владлен Эдуардович? – Анна сидела напротив Анонима, заложив ногу на ногу, и буравила того взглядом.
Аноним, как сразу прозвали его все причастные к расследованию, или по паспорту – Владлен Эдуардович Волкович, оказался на вид совершенно не похож на злобного маньяка. Обычный, ничем не примечательный типаж. Среднего роста, склонный к полноте, с почти отсутствующей короткой шеей и мягким, немного обвисшим животом. На шее у Анонима на тонком кожаном ремешке висела небольшая цифровая камера.
– Я думаю, да! – поспешно бросил Аноним.
В одной руке он сжимал толстый, по всему видно, исписанный блокнот, а другой нервно теребил край белоснежной скатерти, рискуя сбросить на пол одиноко стоящие блюдце с несколькими конфетами и чашку уже давно остывшего чая.
– Может, объясните, что это значит?
– Что именно? – делано удивился Аноним.
– Владлен Эдуардович! Я бы вам не советовала… Вы меня понимаете?
Аноним в смирительном жесте поднял руки вверх и быстро затараторил в ответ:
– Да, да, да! Понимаю! Извините, утром я обычно медленно соображаю. Конечно, объясню! – голос Анонима был противным и сладким, вернее, его манера говорить: с мелкой дрожью услужливости, придающей ощущение нервозности.
– Дело в том, думаю, – начал Аноним, – что я пишу книгу. Не какую-то там беллетристику, а самую настоящую биографию. Он очень интересный объект.
– Кто именно этот «он»? – вставил свои пять копеек Лестрейд, усаживаясь на мягкий диван.
– Думаю, Лавров, конечно, кто же еще! – Аноним вывернул голову назад, чтобы увидеть удовлетворенный кивок Лестрейда, и продолжил: – Так вот! Писать биографию – занятная вещь, я вам скажу. Вот когда я свою писал, так остановиться не мог.
Анна поджала губы и покачала головой, бросив взгляд на Лестрейда, который, впрочем, и не заметил сказанного Анонимом.
– И что, написали?
– Простите? Думаю, я не понял, о чем вы! – вопрос Анны сбил Анонима с толку.
– Биографию о себе любимом написали?
Ироничный тон не скрылся от ушей Анонима, который выпрямился как струна и перестал теребить скатерть. Тонкие губы скривились в презрительную гримасу.
Не отвечая на вопрос, Аноним встал, прогулялся к книжному шкафу и принес оттуда книгу. Анна успела заметить, что такими же экземплярами, в ярко-голубой обложке, была забита половина шкафа. Осторожно, уже совсем с другим отношением, с благоговением, он положил книгу на стол.
Анна взяла ее без какого-нибудь трепета, что для Анонима опять же стало ударом. Он бросил тяжелый взгляд на Анну, но, когда встретился с ее невозмутимостью, тут же вновь осунулся.
Анна держала в руках книгу с громким названием «Моя Жизнь в лицах. Автобиография». Пробежавшись глазами по наугад выбранному абзацу, Анна отложила книгу в сторону. Тут и без внимательного прочтения все было ясно. Автор очень любил себя. Его «я» в книге зашкаливало до непозволительных пределов.
– Хорошо, оставим вашу биографию в покое! Что там про книгу о Лаврове? – теперь Анне нужно было скрыть свое презрение.
Она не любила таких скользких и самовлюбленных личностей, старалась держаться от них как можно дальше. Но сегодня у нее не было выбора.
– Думаю, я должен вспомнить, на чем остановился. Ах да! Итак, писать о себе было интересно и захватывающе, жизнь тому способствовала, ведь за тридцать восемь прожитых лет я испытал многое…
– Владлен Эдуардович, не отвлекайтесь! – как же Анне хотелось сейчас подойти и врезать этому самодовольному индюку его же книгой по светлой голове, чтобы вправить мозги, или что там у него было вместо них.
– В общем, углубившись в биографию Артема Лаврова, я вдруг понял, что писать, думаю, особо не о чем. Не жизнь, а спокойное блюдце чая, давно, впрочем, остывшего. – Анна неожиданно улыбнулась на странную метафору Анонима. – Я эту часть быстро закончил. Когда дописал, придумал, как оживить книгу – самому организовать интересные моменты его жизни и включить все это во вторую часть. Вот я и устраивал неприятные встречи: натравливал на него врагов и органы, сталкивал лбом с конкурентами-писателями, но все как-то не так выходило. Мелко, что ли. Тогда и решил с анонимками поиграть, чтобы из равновесия вывести.
– И у вас, как я погляжу, получилось! – Анна недовольно поморщилась, а потом вдруг взорвалась, стукнула ладонью о стол, да так, что Аноним подпрыгнул вместе со столом и разлил свой чай. – Да кто вы такой? Господь Бог, что ли?
Анна поймала на себе изумленный взгляд Лестрейда, несколько искусственно улыбнулась и расслабилась. Аноним со страхом смотрел на Анну, не решаясь даже вдохнуть громче, чем нужно.
– Значит, вы наблюдали и писали? Правильно? – Анна продолжала, словно ничего не произошло.
Аноним утвердительно кивнул.
– И где рукопись первой части? – голос вновь стал спокойным и безучастным.
Аноним потянулся к висящей на стене полке и снял с нее пачку распечатанного текста. Однако отдавать ее он не спешил, прижав к себе, словно любимую игрушку.
– А зачем вам моя рукопись?
– Владлен Эдуардович! Не будьте ребенком! – Анна усмехнулась. – Рукопись изымается в интересах следствия.
Анна протянула руку в немом ожидании. Аноним постоял еще несколько секунд, обиженно пыхтя и не решаясь расстаться с рукописью, но все же положил ее в руки Анны.
– А где вторая часть?
Аноним вздрогнул, словно ждал этого вопроса, и напрягся.
– Вторая?
– Да, та самая, где вы с анонимками балуетесь?
– Она еще не написана. Я только в голове ее держу. Как раз хотел сесть за написание.
Аноним отвел глаза, пытаясь найти на дне своей чашки что-то ему одному понятное и важное.
– Жаль! – Анна убрала рукопись в свою сумку, при этом физически ощутив, как Аноним в этот момент страдает и мучается. Видимо, ему с трудом удавалось сдерживать себя и не отобрать назад дорогое сердцу творение. – Раз вы следили за Лавровым, значит, вам может быть известно, где его жена и дочь?
– Нет, не знаю, думаю. Меня больше Лавров интересовал, чем жена и дочка. Так что…
Анна почувствовала, что он врет. К ней подошел один из полицейских и что-то шепнул на ухо, указывая взглядом на Анонима.
Анна кивнула в ответ, полицейский вернулся на пост.
– Что у вас на пиджаке?
Аноним испуганно осмотрелся, поднял руки, попытался заглянуть за спину, но так ничего и не увидел.
– Не знаю… а что?
Анна наклонилась к Анониму и потерла между пальцами бурое пятно на лацкане пиджака.
– Похоже на кровь, вот что! Владлен Эдуардович! Мы вынуждены вас задержать до выяснения.
Бледное лицо Анонима вытянулось, губы скривились в жалкую улыбку. Поправляя русые, грязные, с пробором посередине волосы, Аноним смог выдавить из себя лишь неопределенное мычание. Он аккуратно снял с шеи фотоаппарат и едва ли не с трепетом оставил его на одной из полок. Затем, после секундного размышления, осторожно, как обычно обращаются с хрупкими вещами, положил рядом с фотоаппаратом блокнот и ручку. Тяжело вздохнув, Аноним обвел всех присутствующих испуганным взглядом, после чего дежурившие полицейские вывели его из комнаты.
– Круто! – усмехнулся Лестрейд и неуклюже, приставными шагами поспешил к выходу. – Пойду проконтролирую…
Лестрейд исчез в проеме дверей. Анна, казалось, и не заметила этого. Она смотрела на бурое вещество на своих пальцах и о чем-то думала.
* * *Серая, с потрескавшейся краской на стенах комната. Такого же неприятного оттенка потолок с одинокой, уныло светящейся люминесцентной лампой.
Анна сидела за старым, но массивным столом. Трудный день, наполненный обычной рутинной суетой, уже попрощался с дневным солнышком, а следовательно, увел по домам всех нормальных людей. Ненормальные, к числу которых волей-неволей приходилось прибавлять и себя, оставались на работе и доделывали то, что вполне можно было оставить на завтра.
Но идти в одинокую и пустынную квартиру Анне не хотелось. Причем она замечала, что это желание возрастало с каждым месяцем. И чем больше оно подчиняло себе Анну, тем больше работы на нее наваливалось. Вернее, Анна сама находила ее. Именно поэтому она все еще сидела в допросной и ждала заключительного разговора этого рабочего дня. Ей сообщили, что Аноним хочет поговорить. Видимо, сидеть ему тут очень не понравилось. Хотя прошло не больше восьми часов.