Россия и мир. Геополитика в цивилизационном измерении. Монография
К. Хаусхофер исходил из того, что основанием для межгосударственного союза, создания геополитического блока (вего редакции – Континентальный блок) могут быть не культурно-цивилизационные параметры, а географическое положение. Он также считал, что геополитическими партнёрами Континентального блока (Германии, России и Японии) должны стать Италия, Испания и Франция. Ось этого геополитического союза, по мнению К. Хаусхофера, создаётся по линии Берлин – Москва – Токио. Собственно, для К. Хаусхофера Континентальный блок и Ось Берлин – Москва – Токио являются равнозначными понятиями. Следовательно, Италия, Испания и Франция – это некое дополнение Континентального блока, возникающее вследствие их антагонизма морскому владычеству Великобритании и подтягивающихся к ней в начале ХХ в. Соединённых Штатов.
Главными государствами этого геополитического союза К. Хаусхофер считал Германию и Россию, даже в Континентальном блоке, и соответственно Оси Берлин – Москва – Токио для Японии он отводил роль сугубо требуемого элемента конструкции, необходимого для завершения всей экспозиции. Вторые роли Японии, а тем очевиднее Италии, Испании и Германии в геополитическом союзе К. Хаусхофера и выделение на первых позициях Германии и России как континентальных держав в некоторой мере снимают вопросы – почему островная Япония, морские Испания и Франция (с великими морскими историями) оказались в континентальном союзе, а не морском. Но ещё более это объясняет факт расхождения интересов стран Континентального блока с талассократическим союзом Великобритании и США.
Известно, что геополитическая доктрина К. Хаусхофера в определённой степени использовалась государственным руководством нацистской Германии в период 1933–1940 гг. Существует версия, что Ось Берлин – Москва – Токио не сложилась по причине ксенофобии А. Гитлера и антикоминтерновской позиции Третьего рейха (усилившейся после гражданской войны в Испании) и Японии (мотивированной войной в Китае). По этой версии получается, что Советский Союз был готов создать вместе с Германией Континентальный блок, но Германия разрушила этот проект, начав 22 июня 1941 г. войну с СССР. Не менее вероятной может быть и иная версия, что именно СССР не принял предложение нацистской Германии образовать совместно с самурайской Японией новый геополитический союз – Континентальный блок, как он был выписан в доктрине К. Хаусхофера. Тому было несколько причин: Коммунистическая Россия в 30-х гг. ХХ столетия, во-первых, уже отказалась от идеи построения Всемирного Союза Советских Социалистических Республик и не прельщалась перспективой нового передела мира совместно с национал-социалистической Германией, во-вторых, советское руководство сохраняло приверженность социалистическим и коммунистическим идеалам, принципам интернационализма, что проявилось в интернациональной помощи Народному фронту Испании в 1936–1939 гг., стремлении защитить Чехословакию от оккупации Германией в 1938 г. (к слову сказать, Интернациональные бригады для военной поддержки Народного фронта в Гражданской войне в Испании формировались при содействии правительств Советского Союза, Франции и Мексики и лояльности правительства США), в-третьих, те же ценности, что и в случае с Испанией, не позволили СССР поддержать японскую агрессию против Китая, а наоборот, располагали Советское правительство к поддержке сначала Гоминьдана Чан Кайши, а затем Коммунистической партии Китая Мао Цзедуна, боровшихся против японской интервенции. Всё это привело к тому, что в начале 40-х гг. ХХ столетия Советский Союз отклонил возможные предложения Германии по созданию Оси Берлин – Москва – Токио.
Рассматривать геополитическую доктрину К. Хаусхофера, направленную против основанного на морской мощи мирового господства Великобритании и США, как концепцию евразийства не представляется возможным уже потому, что сам он свой проект Континентального блока не наполнял смыслами евразийской теории. Более того, К. Хаусхофер Евразию отождествлял с Россией или Советским Союзом. Достаточно сослаться на название его работы – «Континентальный блок: Центральная Европа – Евразия – Япония», где под Центральной Европой понимается Германия, а под Евразией – Россия/СССР. Из этого допустимо сделать заключение, что К. Хаусхофер всё-таки принимал во внимание культурно-цивилизационные отличия между Германией и Россией, хотя и не исследовал в работах влияние культурно-цивилизационных факторов на геополитическое форматирование.
Николас Дж. Спайкмен в статьях и книгах фактически адаптировал идею Хартленда Маккиндера к внешнеполитическим/геополитическим интересам США. Наряду с Хартлендом, отмечал Н. Спайкмен, существует Римленд (дуговая земля), которая окружает Хартленд с запада, юга и юго-востока. Именно управление Римлендом даёт возможность контролировать Хартленд или Евразию, имеющую геостратегическое значение по причине наличия там богатейших природных ресурсов и содержащейся в её просторах гигантской социальной энергии, не позволяющей кому-либо управлять миром. Потому, если США намерены взять на себя функции по управлению миропорядком, то они должны добиться управления Римлендом и благодаря этому взять под контроль Хартленд.
По сути, Римленд Н. Спайкмена стал дополнением, конкретизацией и развитием Хартленда Маккиндера. Причём Римленд весьма схож по географическому расположению с внутренним полумесяцем Маккиндера. Потому говорить о какой-либо альтернативе концепции Спайкмена концепции Маккиндера вряд ли возможно, да и нецелесообразно.
Н. Спайкмен выступил в рамках своей концепции также автором так называемой политики сдерживания, когда управление Римлендом было призвано сдерживать любые геополитические агрессии, исходящие от Евразии. Насколько такие заключения соответствовали действительности, это уже другая проблема, в данном случае лежащая за границами нашего исследования.
Вслед за Х. Маккиндером, А. Мэхэном и К. Хаусхофером, Н. Спайкмен считал географический фактор важнейшим в политике государства, влияющим в конечном счете, на геополитический статус страны. Но географический фактор вовсе не означает, что государство становится заложником своего географического положения и должно довольствоваться тем, что определила ей историческая судьба. Примеры небольшой островной Великобритании, ещё меньшей Португалии, достигавших мирового господства, свидетельствуют о возможности эффективного использования географического фактора при наличии политической воли. По мнению Н. Спайкмена, США в 30-е гг. ХХ в. не уделяли должного внимания географическому фактору и не могли влиять на мировую политику. Определение значения Римленда было призвано исправить эту ситуацию.
Геополитические концепции авторов второй половины ХХ в. уже не строятся на сугубо географическом факторе. География государства теперь не рассматривается в качестве основного источника геополитики, рассматриваются и другие условия.
Одним из таких авторов является французский географ и геополитик Ив Лакост. В концепции он отводит географическому пространству роль пассивной среды, в границах которой осуществляют свою деятельность политические институты, в том числе государство. В результате такой деятельности государство преобразует пространство и создаёт необходимые условия, которые и являются, собственно говоря, геополитикой. И. Лакост считает, что не географическая среда задаёт границы политике, а политика определяет географическое пространство её субъектов. Сложно сказать, что тут оригинального, с учётом того, что И. Лакост позиционирует себя вне или даже – над континенталистской (теллурократической) парадигмой и моделью морской мощи (талассократической) в политологии. Разве что у Ф. Ратцеля можно найти определения существенного значения и первоочередной роли географической среды и климатических условий (да ещё у Э. Хантингтона1, которого вряд ли целесообразно относить к геополитикам). Но уже у Р. Челлена географическая среда и климат не даются в качестве определяющих в жизни государства, не говоря о концепциях К. Хаусхофера, А. Мэхэна и Н. Спайкмена. По сути, И. Лакост оперирует теми же элементами, что и его предшественники – географическими условиями и разворачивающимися в их рамках политическими действиями. Акцентуация политических действий в концепции Лакоста объясняется тем, что он пытается встроить геополитику в локальную (но всё же – географическую) среду. И тогда разница обнаруживается в том, что традиционная геополитика (надо сказать, адекватная смыслу самого термина) видит географический фактор в воздействии глобальных пространств на политику государств, а так называемая новая геополитика, в данном случае в лице И. Лакоста, стремится внедрить геополитический инструментарий в локальные границы, в пространство регионов. Для этого И. Лакостом вводится новый термин «внутренняя геополитика». Однако ни он сам, ни кто-либо другой вряд ли смогут объяснить, чем «внутренняя геополитика» отличается от региональной или внутригосударственной политики.
Заслугой Сэмюэла Хантингтона является то, что он не остановился на сугубо дескриптивном методе в характеристике геополитического устройства современного мира, что было характерно для классической геополитики, а предпринял попытку объяснить геополитические интересы и геополитическую расстановку в мире культурно-цивилизационными системами ценностей, объединяющих различные этнические образования в цивилизационные блоки.
Пожалуй, впервые именно у С. Хантингтона географическая среда становится не более чем пространством реализации, с помощью политических методов и способов, цивилизационных интересов государств и их союзов. Ретушируя влияние природной среды, воплощаемой в географическом пространстве, на культуру (во всех сферах её проявления – от материальной до духовной) и цивилизацию, не говоря уже о дихотомии природа – (человеческая) деятельность, С. Хантингтон «выплеснул младенца вместе с водой». От «сциллы» географического детерминизма он оттолкнулся к «харибде» религиозно-политической зависимости типов цивилизаций.
Очевидной ошибкой С. Хантингтона стало выведение культурно-цивилизационных формирований из специфики конфессионально-мировоззренческих систем. Тогда в одном формировании (конфессиональной цивилизации по С. Хантингтону) оказываются этнические сообщества, находящиеся на самом деле в различных культурно-цивилизационных образованиях. Например, монголы, как буддисты, оказались в одной конфессиональной цивилизации с тайцами, лаосцами, кампучийцами и бирманцами. Причём это монголы из Республики Монголия, а вот монголы, также буддисты, из Автономного района Китайской Народной Республики Внутренняя Монголия отнесены С. Хантингтоном к Синской (Китайской) цивилизации.
Следствием ошибки С. Хантингтона выбора критериев культурно-цивилизационной дифференциации стало неверное представление геополитического устройства. Это проявляется в том, как пример, что мусульманские страны разделились по разным геополитическим блокам. Геополитическое позиционирование православных стран также не вкладывается в схему, предложенную С. Хантингтоном.
Весьма своеобразно интерпретировал идеи С. Хантингтона о столкновении цивилизаций современный французский геополитик Эмерик Шопрад. Во-первых, он разорвал Западную цивилизацию, выделив Европейскую континентальную цивилизацию. Во-вторых, для Европы основным противником, если не врагом, являются США и их стратегический союзник Великобритания. В-третьих, свой европоцентризм Э. Шопрад наполняет евразийским содержанием, по которому континентальная Европа может быть объединена вокруг России и во главе России с тем, чтобы отстаивать общие интересы (Европы и России) от посягательств со стороны США. В-четвёртых, естественными союзниками Европы и России выступает Исламская цивилизация, которая культурно близка Европейской цивилизации.
Ближе к тексту оригинала Э. Шопрад воспроизводит позиции и оценки геополитического устройства Х. Маккиндера и К. Хаусхофера. Примечательно, что на Х. Маккиндера даются прямые ссылки, а К. Хаусхофера даёт контекстуально (см.: 421). В сочетании получается ретрансляция идеи Хартленда и континентализма с тем уточнением, что в континентализме Шопрада остаётся базовой страной одна Россия, а Германия выступает одним из элементов.
В силу такой эклектической конструкции Э. Шопрада все вопросы по поводу источников, факторов и обусловленности геополитического устройства должны быть адресованы не ему, а тем, чьи концепции были им использованы, – С. Хантингтону, Х. Маккиндеру и К. Хаусхоферу. Что и было нами сделано ранее.
Так сложилось, что авторов, концепции которых были рассмотрены ранее, принято относить к основоположникам как геополитики в целом, так и геополитических направлений. В частности, германского социального географа Ф. Ратцеля называют основателем геополитики, описавшим влияние географической среды на политическую жизнь государства в своём фундаментальном труде «Политическая география» (1897 г.). Его последователь шведский социолог Р. Челлен, разрабатывая концепцию, предложенную Ф. Ратцелем, ввёл в научный оборот сам термин «геополитика» (1916 г.). К категории классиков геополитики наряду с ними, принято относить британского географа и политика, автора теории Географической оси истории и учения о Хартленде (1904 г.) Х. Маккиндера, американского военно-морского историка, разработавшего концепцию «морской силы/ мощи» (1890 г.), А. Мэхэна, германского социального географа, основателя Германского института геополитики (1922 г.) К. Хаусхофера, американского историка, автора теории Римленда (1942, 1944 гг.) Н. Дж. Спайкмена.
Однако гораздо раньше этих авторов проблемы реализации культурно-цивилизационных и государственных интересов в глобальных пространствах были подняты и разработаны в обществоведческой науке России. Не умаляя заслуг западных авторов, которые всё-таки первыми разрабатывали само понятие геополитики (Р. Челлен, К. Хаусхофер), следует отметить, что отечественная научная традиция в этой области сформировала теории, которые и содержательно, и по времени стали первыми в изучении целого спектра вопросов, отнесённых впоследствии к геополитике. Особое место в этом процессе принадлежит Н. Я. Данилевскому, изложившему свою теорию культурно-исторических типов в 1868 г. в книге «Россия и Европа».
Ни у кого не возникает вопросов, когда применительно к имени Николая Яковлевича Данилевского используются эпитеты «выдающийся русский ученый» или «крупнейший российский социолог». Но чем больше и глубже мы знакомимся с научным наследием Н. Я. Данилевского, тем весомее основания считать его философом, социологом и геополитиком с мировым именем.
Н. Я. Данилевский был одним из тех российских ученых XIX в., которым по праву принадлежит приоритет в целом ряде социальных открытий и кто со всей очевидностью продемонстрировал вселенский охват русской мысли. Сейчас вряд ли может быть подвержено сомнению, что идеи Данилевского о цикличности развития определенных культурно-исторических типов были положены в основание известных социально-философских и социологических концепций О. Шпенглера и А. Тойнби.
Социально-философские и социально-политические взгляды Данилевского формировались в условиях острой, зачастую непримиримой идеологической борьбы. В этом плане выделялись два направления, получившие название «славянофилы» и «западники». Зачастую теорию Данилевского относят к традиции «славянофильства», тем самым ретушируя ее содержательную часть в угоду формы выражения. Но все-таки правильнее будет обратиться к сути работ российского философа и социолога, с тем чтобы увидеть и осознать их значение и актуальность для исследования общества в XX столетии и в настоящее время.
Наиболее важными положениями концепции Данилевского являются:
• определения культурно-исторического типа;
• идея славянства как исторически сложившейся социокультурной общности;
• и принцип Православия, объединяющий славянские племена.
Культурно-исторический тип означает, по сути, цивилизацию, которая может быть организована на основе определенных исторических традиций и культурных достижений. Продуцирование культуры, отмечал русский учёный, во многом зависит от социогенетических способностей этнических объединений. Н. Я. Данилевский первым отметил взаимосвязь и взаимовлияние культуры общества, с одной стороны, и организации его учреждений – с другой. При этом он наглядно показал и аргументированно обосновал принципиальные отличия существовавших и существующих культурно-исторических типов, например России и Европы. Говоря о Европе как особом культурно-историческом типе, Данилевский фиксирует такие типологические признаки, которые характерны для всех европейских стран и которые свидетельствуют о потенциальной объединительной тенденции в этом геополитическом регионе. Таким образом, его концепция обосновывает не только славянскую идентичность, но и европейскую консолидацию. И применительно к последней выполняет прогностические функции, что доказывают современные процессы европейской интеграции. В этом случае Европа, не меньше чем Россия, обязана Н. Я. Данилевскому.
Идея славянской солидарности строилась на базе культурно-исторической типологизации и потому не была декларативной. Она также была обоснована социально-исторической реальностью и как специфическая гипотеза полностью соответствовала характеру социально-философского исследования, предпринятого Н. Я. Данилевским. Южнославянские страны освобождались Россией от турецкого порабощения; некоторые ростки возрождения традиционной славянской культуры обнаруживали себя и в среде западных славян, которые находились под активным воздействием ассимиляционной культуртрегерской политики Европейской цивилизации. Вследствие этого у Данилевского были все основания предполагать, что окончательное освобождение Славянского мира (физическое – у южных славян и духовное – у западных) позволит осуществить формирование славянского культурно-исторического типа, славянской цивилизации и единого славянского государства.
Православие для Данилевского было незыблемым компонентом Славянской цивилизации. Безусловно, что такая позиция во многом определялась тем, что сам Николай Яковлевич был глубоко верующим человеком. Но не только этим. В России Православие было религией абсолютного большинства населения, и это была государственная религия. Введенный императором Петром I для управления религиозной жизнью Синод институционально и идеологически находился под покровительством Православной Церкви. Большинство южных славян также были православными. Западные славяне исповедовали католическое вероучение, но у Данилевского была надежда, что духовное освобождение приведет их в лоно Православия, как вероучения, сохранившего каноны первоначального Христианства.
Анализ концепции Н. Я. Данилевского позволяет сделать однозначный вывод о том, что она в целом и ее основные положения в частности являются логически выверенными, внутренне непротиворечивыми и адекватными социально-исторической реальности второй половины XIX в. Более того, его выводы не потеряли со временем своей значимости в исследовании разнообразных социальных процессов и по ряду важнейших параметров выступают в качестве методологического основания в познании современного общества, сохраняют операциональную привлекательность для разработки геополитических технологий.
В то же время концепция Н. Я. Данилевского может служить базисом для формирования новых геополитических моделей, включающих в себя такие признаки современной жизни, которые стали проявляться лишь в последние десятилетия.
Исходя из самого определения Н. Я. Данилевским культурно-исторического типа возникает вывод о том, что тип цивилизации формируется на основе специфических социокультурных качеств, характерных для особого общественного объединения. Такое объединение, как правило, предполагает общую территорию, в рамках которой устанавливаются связи и взаимодействие всех элементов культуры – экономических, политических, моральных, языковых, научных, идеологических, религиозных. В конечном счете развитие взаимодействия приводит к тому, что осуществляется формирование целостной социокультурной системы, которая вырабатывает общие правила, нормы и стандарты для всех включенных в нее элементов. Выработка в этой системе единой парадигмы социального бытия и принципов социальной организации обеспечивает образование особого цивилизационного устройства. В итоге социокультурная система выражает себя в форме цивилизации. Это заключение видится особо значимым для исследования геополитического устройства, и потому теория культурно-исторических типов Данилевского представляется базовой для нашей темы, в отличие от других геополитических концепций.
Н. Я. Данилевский был не одинок, его окружала плеяда русских гениев, персонифицирующих эпоху в развитии человеческой мысли, сравнимую с эпохами античной философии, христианской философии Средневековья, философии Нового времени и германской философии XVIII–XIX вв. Потому тем значимее вклад Н. Я. Данилевского в развитие обществоведческой науки, что он был в окружении таких корифеев, как И. В. Киреевский, А. С. Хомяков, П. Я. Чаадаев, Н. К. Михайловский, К. Н. Леонтьев, Вл. С. Соловьев, отец П. Флоренский, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев и многие другие. К сожалению, некоторые из их открытий все еще мало знакомы не только международной, но и отечественной ученой среде. На примере геополитики это достаточно очевидно прослеживается.
Социологическая, а по сути, геополитическая концепция Льва Ивановича Мечникова достойна того, чтобы быть включенной в анналы мировой социологии и геополитики. Тем более что главный труд «Цивилизация и великие исторические реки» им был издан в 1889 г.
Исследуя взаимодействие природы и общества, Л. И. Мечников приходит к заключению, что не только природно-географическая среда оказывает влияние на человека, но в большей степени она сама претерпевает изменения от реализации деятельностных способностей людей. Да и само влияние окружающей среды на человека опосредовано образованием социальной кооперации и солидарностью, характерных уже для первобытных обществ. Поэтому то, что пишет Л. И. Мечников, далеко от трактовки «географического детерминизма» целым рядом философских критиков как тотальной зависимости общества от географического фактора.
К числу безусловных достижений Л. И. Мечникова, делающих его крупнейшим социологом XIX в., следует отнести:
• разработку принципов взаимодействия природы и общества с учетом решающего фактора социальной деятельности в изменениях естественно-природной среды и совершенствовании общественной системы. «По моему мнению, – пишет Л. И. Мечников в работе «Цивилизация и великие исторические реки», – причину возникновения и характер первобытных учреждений и их последующей эволюции следует искать не в самой среде, а в тех соотношениях между средой и способностью населяющих данную среду людей к кооперации и солидарности» (цит. по 318, с. 93). В этом направлении наш соотечественник пошёл гораздо дальше Ш. Монтескье, Г. Бокля и К. Риттера, «которые ограничивались признанием влияния природы на человека» (см.: 318, с. 87–97);
• обоснование необходимости учитывать при характеристике исторического развития общества исходящий от человека сознательно-деятельностный фактор. Тем самым устраняется опасность чрезмерной объективизации (на грани социального фатализма), возникающей на основе определяющего действия эволюционно-биологического механизма общественного развития, как у Г. Спенсера. Поэтому социально-философская концепция Л. И. Мечникова глубже по своему содержанию, чем социология Г. Спенсера;
• введение и использование понятия «солидарность» для обозначения сугубо человеческого качества в противовес животной борьбе за существование. Солидарность обеспечивает сохранность человеческого общества, а также служит гарантом и показателем социального прогресса. Здесь Л. И. Мечников раньше одного из классиков социологии Э. Дюркгейма сформулировал значение принципа солидарности для общества, показав его характерные черты.
Эти социологические открытия Л. И. Менделеева имеют непосредственное отношение к определению источников геополитического устройства, так как указывают на социокультурные детерминанты формирования цивилизационных образований, участвующих в процессе распределения глобальных географических пространств, т. е. в геополитических отношениях.
Что касается собственно геополитических концепций, которые начали создаваться в конце XIX – начале XX в., то Л. И. Мечников раньше Ф. Ритцеля представил научному сообществу и публике исследование, анализирующее влияние географической (природно-климатической) среды на формирование общества, развитие его культуры, становление цивилизационных типов и внешнюю политическую (геополитическую) активность государств.
Творчество русского геополитика начала ХХ века Алексея Ефимовича Едрихина (публиковавшего свои работы под псевдонимом Вандам) являет собой ещё один пример глубины осмысления проблем мироустройства, прежде всего на Евразийском континенте, и, с другой стороны, величайшей несправедливости в его оценке современниками и потомками. В августе 1912 г. А. Е. Вандам пишет книгу «Геополитика и геостратегия», в которой обосновывает теорию континентализма, где показывает необходимость установления союзнических отношений между ведущими государствами Евразийского континента – Францией, Германией и Россией, противостоящих англосаксонскому гегемонизму. Выходит, что военно-политическая доктрина Континентального блока К. Хаусхофера, обнародованная им в конце 30-х гг. прошлого века, лишь ретранслировала спустя почти 30 лет идеи А. Е. Вандама. Всё это вполне допустимо, но ни у самого К. Хаусхофера, ни у историков геополитики мы не находим ссылок на А. Е. Вандама.