Из детства на войну с японцами. Жизнь и приключения татарского юноши

Глава 1

Первые заботы

Тихая деревенская улица. Ясный солнечный день. Влево от нашего дома колодец с журавлем. Деревянное ведро, опоясанное железными обручами, едва заметно покачивается над срубом.

Сижу на конце бревна с развилкой (запасной столб для колодца – «кое баганасы») и выполняю задание мамы – встречать отца. Он должен приехать со стороны колодца, который стоит на некотором возвышении. Поэтому у меня обзор только до вершины этого возвышения.

Вот появляется дуга, затем голова лошади, за ней что-то прямоугольное, большое на телеге. Наконец виден отец. С вожжами в руках он идет справа от лошади на некотором расстоянии от телеги. Теперь видно, что на телеге везут большущий шкаф. Мне видна только задняя стенка шкафа, уложенного на бок. От некрасивой задней стенки огромного шкафа создается впечатление чего-то угрожающего, и я доволен, что отец идет подальше от телеги.

Вдруг меня охватило чувство озабоченности, чуть ли не паники. Как же так, отец увидит меня, а у меня ноги не достают до земли.

Быстро сползаю с торца раздвоенного конца бревна так, чтобы ноги были на земле. Но теперь я не сижу, а просто прислонился к торцу бревна.

Как же быть ?!

Ага, догадался!

Перескакиваю на более тонкую сторону раздвоенной части столба. Теперь почти сижу и ноги на земле. Пусть видит отец, что не так уж и мал у него младший сынок.

Кому же не хочется считаться большим в свои 3-4 года жизни ?!

Глава 2

Борьба за жизнь

Одна тысяча девятьсот тридцать первый год. Самара. Голодно. Ой, как голодно! Детям просто голодно. А каково родителям смотреть на четверых голодных сыновей!

Они делают все, что могут, чтобы все остались живы. Им помогает дедушка. Он старенький и горбатенький, но мудрость его очень нужна в тяжкое время.

Все, что можно было продать или обменять на продукты, уже продано и обменяно. Даже красочные поздравительные открытки из семейного альбома проданы на «Воскресенке» – базаре, где почти круглосуточно кипит жизнь.

Начался поиск иных возможностей прокормиться. Месячная зарплата отца может обеспечить питание семьи только на несколько дней, меньше недели. Кто из взрослых был инициатором, неизвестно, но начались новые способы борьбы за жизнь.

Когда человеку всего 6 лет от роду, семейные горести и печали его не очень терзают. У него свои заботы и свои жизненные события, которые остаются в памяти на всю жизнь. Вот несколько таких событий.

Два брата, одному из которых 9 лет, другому – 6, взялись улучшить бытовые условия рыночного люда. С бутылью на четверть ведра и стаканом в руках нужно поить народ холодной водопроводной водой.

Стакан-медяк, стакан-медяк.

Близость водопроводной колонки приносила больше трудностей, чем облегчения. Такая близость соблазняла многих пацанов заняться тем же промыслом. Большинство из них были старше нас, и все бойчее нас. Они же местные, самарские, а мы – приезжие из деревни.

Через несколько дней мы не выдержали такой конкуренции, подкрепленной неоднократными агрессивными мерами к нам, которые кончались не в нашу пользу.

В это время брат постарше (уже 12 лет!) сделал себе ящик, с помощью родителей приобрел 3-4 щетки, кремы, научился отбивать щетками дробь на ящике. Чистильщиков обуви было меньше, чем водоносов, но и клиентов было меньше, чем жаждущих.

Все было хорошо только несколько дней. Конфликт с силовым давлением со стороны организованной и бойкой самарской пацанвы вынудил и более старшего брата отставить свою сферу коммерческой деятельности.

Следующая попытка была организована дедушкой. Это я точно помню. Он где-то раздобыл жестяные заготовки и тонкую проволоку. Оставалось только отрезать кусочек проволоки и зажать на конце жестянки. Примусная иголка готова.

Продавать их предстояло опять нам, двум младшим братьям. Вот мы идем. Старший с одной связкой идет впереди, а я с двумя запасными связками, шагов на пять за ним. Конспирация! Мы друг друга «не знаем». Продавать будет он, а я «хранитель склада». Мне еще нельзя доверять денежные операции.

До базара нужно было идти около двух кварталов, но самое главное – пройти так, чтобы избежать ненужных контактов с местными. Для достижения этого мы выбрали путь по тротуару мимо пожарного депо. Там на лавочке сидят пожарники в касках, они не позволят обижать, если появятся пацаны.

Когда мы проходили мимо наших потенциальных защитников, двое из них одновременно схватили нас обоих с грозным окриком: «Вы куда?»

Через секунду раздался громкий хохот все ватаги стражей огня, а мы вновь обрели свободу. Свободу обрели, но способность двигаться к нам пришла несколько позже. Наконец, мы двинулись своим путем. Теперь я забыл конспирацию и догнал своего брата и главу нашей торговой компании. Он, полуобернувшись ко мне, спросил:

– Син ничэк?

– Эзгене китте, – ответил я.

– Минем дэ эзрэк китте,– выразил он свою солидарность.

Но нужно было идти дальше. Во-первых, мы должны дойти до своей цели. Во-вторых, самое теперь существенное, быстро удалиться от пожарников, пока они не передумали.

Благополучно дошли до рынка, но нельзя же вести торговые операции с мокрыми штанишками! Пришлось свернуть к колонке и пить воду до тех пор, пока не удалось намочить свою одежду до такой конфигурации мокрых мест, которая уже никого не могла навести на нехорошие мысли о нашей храбрости. Мало ли обливается летом ребятня. Это уже не идет ни в какое сравнение с прежним положением.

Как нам удалась торговля в этот злополучный день, не помню. Но когда дома мы все рассказали дедушке, он нас снял с торговых операций, чреватых такими опасностями.

Я, только повзрослев, мог себе представить, как ему было, нас жалко и как он был беспомощен! Жить-то все равно надо было всей семье, невзирая на шутки гогочущих и сравнительно сытых пожарников.

Это было в 1932 году.

Глава 3

Разные картинки из детства

Мир детства до невероятности широк и удивителен! Каждый день, каждая неделя ребенка так обширны, что в них сочетается безграничное множество различных эмоций, ощущений, переживаний и т.д. В отличие от восприятий взрослых людей, у которых наиболее важное событие или обстановка подавляет остальные, ребенок с одинаковой силой и яркостью воспринимает и переживает совершенно противоположные события. Когда человек уже способен к подобным философствованиям, мир для него теряет много красочных и ярких впечатлений. В детстве жизнь удивительно интересна, невзирая на любые невзгоды.

Вот несколько картинок из периода от 6 до 9 лет.

Семья приехала в рабочий поселок с красивым названием Зеленый Дол. Работа для отца есть, но жилья нет. Временно живем на сцене. На самой натуральной сцене. Длинный барак из сосновых бревен. На одном конце сделано возвышение – сцена. На остальной части, предназначенной для зрительного зала, вместо стульев расставлены топчаны, сколоченные из досок. Там живут плотники, строящие подобные бараки. Единственная перегородка в бараке – занавеска из всего, что нашла мама, висящая там, где должен быть настоящий занавес. Наша семья ходит через общежитие плотников. Дверь в бараке только одна. Между рядами топчанов, по центру барака стоит длиннющий стол.

Все, что происходит в «зале», нам и интересно и немного страшно. Громогласные разговоры, шутливые потасовки, которые мы часто принимали за драки, вся эта грубая мужская ватага человек в 40-50 для нас представлялась жуткой неведомой страной.

Они откуда-то приносили еду в больших баках. Каждый бак разливали в два оцинкованных таза. Почему таз, непонятно. Очевидно, не было другой посуды. Один из активистов отворачивался. За ним строго следили, чтобы не подглядывал. Между двумя тазами клали половник и спрашивали отвернувшегося:

– Чумече ме – сабы мы ? (примерно означало: сам половник или ручку ?)

Так определялся вопрос, какой бригаде, какой таз достанется. Бригад было, наверное, четыре, но точно не помню. Все это происходило под наблюдением всех голодных плотников, стоящих с мисками в руках вокруг стола. Миски были разные: деревянные, глиняные и редко – эмалированные.

Затем бригада располагала свои миски вокруг своего таза. Начиналось торжество разлива (если каша – раскладки) под особо внимательным и ревнивым надзором хозяев мисок. Затем наступала тишина. Но во время разлива возникали недовольные голоса и соответствующие конфликты. После дележа – тишина несколько секунд. Она прерывалась громким оркестром ложек, стучащих об миски из разных материалов. Каждая миска издает свой особый звук. Нам такая пища доставалась реже.

Отец работал один, а иждивенцев у него было пятеро. Процедуру трапезы плотников мы наблюдали только из щелей занавесок. Это было соблазнительно и стыдно.

Старшим братьям иногда удавалось поймать рыбу в озерах. Осенью они принесли с озера дикую утку. У нее было кем-то покалечено крыло, а озера начали замерзать. Ее прямо руками поймали. Поместили ее под сценой. Находили ей какую-то пищу. Утка стала любимицей семьи. Когда ее выпускали из-под сцены, она ходила за нами, как собачка, служила нам забавой. Жила долго, крыло зажило. Куда ее потом дели, не помню, но хорошо помню, что зарезать ее ни у отца, ни у старших братьев рука не поднималась. Возможно, весной ее выпустили. Во всяком случае, у старших братьев были такие намерения, когда они ее принесли. Значит, и голодные могут любить живых братьев меньших.

После ужина плотников за длинным столом организовывались несколько компаний картежников. У каждой компании своя керосиновая лампа. Некоторые компании распались, и картежники улеглись на свои топчаны. Осталась одна или две группы. Чем дальше, тем жарче споры. Игра идет на деньги.

Вдруг, как по команде, как мыши от кота, все игроки юркнули под свои одеяла. Я не понял причину. На столе остались карты и деньги. В дверях появился милиционер в сопровождении двух добромильцев (так тогда называли добровольных помощников милиции). Милиционер подошел к столу и громко спросил:

–Чьи деньги?

Все молчат. Все «спят». Милиционер опять:

–Чьи деньги?

В ответ тишина, прерываемая храпом взаправду спящих. Еще дважды повторенный вопрос остался без ответа. Милиционер собрал карты, собрал деньги и молча ушел из барака. Помощники последовали за ним, не проронив ни слова.

В бараке долго стояла тишина. Вероятно, боялись возвращения наряда. Постепенно начали раздаваться голоса из-под одеял. Постепенно, смелея, вылезли из постелей и принялись обвинять друг друга.

Но полное отсутствие карт и денег лишало этот спор всякого смысла. Задули лампы и утихли.

Я еще долго лежал под впечатлением всего увиденного и услышанного. Участие в этом событии милиционера и его помощников придавало ему особую важность и таинственность.

Глава 4 Боевая техника

Барак, где мы жили, стоял в лесу. Мне 7 лет, а брату уже 10. В этом возрасте при любых жизненных тяготах для игр время находится. А тягот было достаточно в 1932 году. Задача быть хотя бы полу-сытыми решалась не только родителями. Но это уже другой вопрос. Теперь об одной из игр.

Выбираем каждый себе территории на разных сторонах барака. Каждая территория по 50-70 квадратных метров точно отмеряется шагами, чтобы были равные. Обозначаются границы. После этого договариваемся о количестве стационарных и передвижных объектах с каждой стороны, о времени подготовки и о том, кто первый начинает.

Подготовительные переговоры окончены. Каждый уходит на свою территорию и начинает готовить «боевые единицы». Используются спичечные, папиросные и прочие коробки, глина, прутики, и все, на что способна фантазия воюющих сторон.

Шпионить нельзя. Каждый объект обороняющаяся сторона тщательно маскирует. Готовятся и глиняные шарики условленных размеров. Это снаряды. Срок подготовки к сражению был различный: от 20-30 часов до суток.

По истечении срока начинается сражение. Наступающий вводит свои подвижные средства на чужую территорию. Обороняющийся, в нужное время, встает на колени около своей огневой точки и, нагнувшись над ней, стреляет по агрессору засохшими глиняными шариками. Наступающий волен продвигать свою технику дальше (но, не закрывая рукой зону обстрела противнику) или открывать ответный огонь. Тогда техника неподвижна, и поразить ее легче.

Война идет до разрушения всех оборонительных точек одного, наступательной техники другого или израсходования одной из сторон установленного количества боеприпасов. Этими факторами определяются итоги сражения.

Детские игры все интересны, по-своему дороги о них воспоминания. Но об этой нашей игре я вспомнил по другим причинам.

В то время мы видели в натуре только трактор, а танки – лишь на картинках. Мои первые глиняные танки и прочие нафантазированные боевые единицы и строились по подобию этих танков с картинок. Они представляли комбинацию прямоугольников, цилиндров и стволов. Такие «машины» редко выдерживали прямое попадание глиняных шариков.

Но в дальнейшем, «практика боев» показала несостоятельность этой конструкции. Стал делать так, «чтобы снаряды скользили». Слова «обтекаемость», «рикошет» и т.п. были мне неведомы. Что меня толкало на подобное решение задачи в 1932 году, я не знаю, но танки 50-х годов напомнили мои глиняные машины 30-х годов по форме корпусов и башен.

Интересно и то, что впоследствии в своей жизни я никогда не был ни в танковых войсках, ни в промышленности, имеющей отношение к танкам.

Глава 5

Е

щё из детства

У каждой старины есть свои прелести и, конечно же, у каждого детства есть свои яркие события. Эти события отдельных кусочков жизни на всю жизнь остаются в памяти. Они похожи на четкие картинки, запечатлевшие какой-то отрезок жизни, вырванный из длинной череды бесчисленных событий, из которых и состоит наша жизнь. Почему именно эти кусочки запоминаются, едва ли кто-нибудь знает. Иногда запоминается хорошее, иногда печальное. Бывает и так, что в детстве что-то кажется веселыми забавным, а, повзрослев, понимаешь, что это была жестокая драма.

Вот о нескольких таких картинках и хочу рассказать.

В старину – а 50 лет для человеческой жизни – это действительно старина, – в старину под железнодорожной станцией «Зеленый Дол» были замечательные заливные луга с множеством красивых и разнообразных озер. Эти луга и озера не только доставляли удовольствие для души и сердца, но и являлись источником питания для многих людей. А это было, ох как важно в 1931-33 годы!

В семь лет меня научили собирать дикий лук и щавель. Больше собирали дикий лук. У нас были свои фанерные чемоданчики, ловко и красиво сделанные руками отца и старших братьев. С этими чемоданчиками мы с кем-нибудь из братьев постарше рано-рано уходили на луга собирать этот самый заветный дикий лук. Вставать рано, разумеется, мало радости. Но пока шли немного по лесу, просвеченному горизонтальными лучами восходящего солнца, а затем выходили на мокрые от росы луга, настроение становилось таким чудесным, мир становился таким прекрасным, что забывалось постоянное «есть охота».

Утром очень хорошо собирать лук. Правда, ноги мокрые от росы и им немного холодно, но роса вскоре высыхала, ноги согревались, а обувь сушить не было надобности, ее просто не было. Зато лук из-под росы такой упругий, такой твердый и приятный на ощупь и на вкус! Набив свои животики и чемоданчики луком, к полудню возвращались домой, и принимались за обработку. Иногда это делали прямо на опушке леса по пути домой.

Лук очищался от случайных травинок и сухих побегов, сортировался на два сорта. Первый сорт нужно сложить в ровненькие пачки, аккуратно связать их и помыть холодной водой. Второй сорт идет в распоряжении мамы. Она сделает пирог или что-то другое, но горячее для всей семьи.

Первый сорт мы вдвоем с братом несем на станцию. Почти всегда нам удавалось продать его пассажирам проходящих поездов.

Часов в 11-12 ночи нужно занять очередь в коммерческий хлебный магазин. Утром, после открытия магазина, нужно на вырученные от лука деньги купить этот самый коммерческий хлеб. К сожалению, сделать это удавалось не всегда. Хлеба мало, а голодных много.

С этим коммерческим магазином связано еще одно событие.

В один из дней таких двухдневных операций в момент открытия магазина в очереди стоял я (мы с братом хранили очередь посменно). Как только был снят замок с двери, вся толпа нахалов у двери, и все те, кто смог попасть из очереди, набились в небольшое помещение магазина. И я оказался там, даже около прилавка, но человек за 10-15 от весов. Стихийно возникла очередь вдоль прилавка из обрывков ночной очереди, и из втершихся без очереди. Эта очередь была плотно притиснута к прилавку беспорядочной, но еще более плотной толпой, заполнившей всю площадь «торгового зала».

Несколько минут, пока продавец готовился к работе, было чем дышать. Но дальше стало хуже. Мой семилетний рост мне позволял вдыхать воздух только на уровне тех частей тела, которые у взрослых предназначены, отнюдь, не для вдыхания. Моя голова была плотно зажата между двух взрослых тел. Хотя голове было и мягко, но дышать было очень плохо.

Чем хуже мне было, тем отчаянней я боролся за существование. Старался повернуть лицо в сторону, где можно глотнуть воздуха, но не очень удавалось шевельнуться. В конце концов, начал издавать крики и писки, которые заглушались гулом толпы. Последняя мысль была о том, чтобы не выпустить из кулачка деньги, а последнее, что я слышал, был крик стоящей за мной женщины: «Мальчонку задавили, ироды!»

Дальше было как в калейдоскопе, быстро и разрозненно. Чьи-то руки, много рук, толкают меня в спину. Я лежу на твердом, и чувствую небывалую прелесть воздуха…. Кто-то трогает мои пальцы. Первые слова, дошедшие до моего сознания, были: «Кулачок-то с деньгами не разжал, сердешный».

Оказалось, произошло обыкновенное дело. На крик женщины толпа как-то среагировала, дала возможность выдернуть меня из тисков между передней и задней частями женщин и передать на руках над головами на выход.

На крыльце через какое-то время я пришел в себя и ушел домой без хлеба, но зато не потерял деньги.

Мама моет полы в нашей новой квартире. Из барака, где мы жили с артелью плотников, мы перебрались в другой барак, разделенный на квартиры дощатыми перегородками. Перегородки на 30-40см не доходят до потолка, чтобы тепло распространялось. Это уже семейный дом – не барак.

Когда мама моет полы, я должен сидеть на саке́ (проще говоря, нары, где спали четверо братьев). Старшие уже разошлись по своим делам, я один. Мне тоже хочется идти, но мама не велит сходить на пол, пока не высохнет.

Созрел план. Если с саке́ прыгнуть на скамейку, а с нее на табурет, то дальше можно допрыгнуть до порога. Принято. Стою на скамейке. На табурете лежит помятая газета. За нее ругать не будут. Прыгаю на нее … и с криком валюсь пол. Под газетой оказался только что вынутый из печки казеиновый пирог.

Казеин это клей для изготовления фанеры, но он делается из отходов молока. Если найти что-нибудь подобное муке и раскатать тесто, а вовнутрь залить кашицу из разведенного в воде клея, то получится пирог. Когда он остывает, получается нечто подобное современным плавленым сыркам, но, разумеется, далеко не таким вкусом.

Горячий пирог с такой начинкой плотно облепляет ногу и печет беспощадно. Не вдруг сотрешь и не сразу смоешь!

Пока мама не опомнилась, я это проверил на себе. Затем мама стала вытирать мою ногу руками – растерялась бедная. И сама, поняв безрассудность затеи, и почувствовав боль в руках, стала вытирать половой тряпкой. Только потом сообразила окунуть мою ногу в ведро с водой, которой мыла пол.

Первая отчаянная боль стала униматься, но возникла боль за испорченную еду для всей семьи. Мама успокоила, что раздавленный пирог тоже можно есть.

Через несколько дней я уже бегал.

Довольно позднее время дня. Четверо братьев пришли откуда-то вместе. Возможно, играли где-то, или из бани ли, или по хозяйственным делам ходили – например, собирать ветки для козы, не помню. Вот усадила мама нас четверых за стол чай пить. Что-то было, надо полагать, и поесть.

Запомнилось другое. Такие милые заботливые глаза мамы около нас и ее беседа с нами.

Старалась говорить о чем-то веселом, радостном. Затем она сказала, чтобы мы подумали хорошо и сказали, что бы мы очень и очень хотели сейчас.

Ответы нас, двоих младших, я не помню, но ответы старших запомнились на всю жизнь и, уже взрослому жгут душу. Один, из двоих старших, помоложе, который впоследствии в свои 22 года погиб на фронте, мечтательно ответил, что он хотел бы досыта поесть белого хлеба.

На большее у него фантазии не хватило. Это в 14 – то лет!!!

А самый старший «размечтался» еще больше. Он хотел досыта поесть белого хлеба с яблочным вареньем.

Об этих мечтах братьев я не рассказываю. Скажут, что это неправда. Если даже я упоминаю нынешней молодежи о тяготах на фронте и в тылу во время Отечественной войны, получаю ответ: «То было тогда, а сейчас другое время».

Глава 6 1941 год

Весна 1941 года для нас отличалась от других весен обилием вешней воды. В прежние годы каждую весну нашу квартиру в полуподвальном помещении на улице Федосеевской вода заливала только на 30-40 сантиметров. В этот период все наше имущество поднималось на столы, стулья, кровати и разные временные сооружения.

Мама с младшим сыном (4 года), переходила жить к родственникам, а остальные продолжали жить в «венецианских условиях». Только вместо синего неба над головами был сырой потолок, а вместо южного солнца – керосиновая лампа. Этот период был интересен тем, что мы могли играть в любые «морские» игры. Только ноги зябли до колен в грунтовой или снеговой воде.

В остальном было очень интересно. В нашем распоряжении были таинственные заливы, пороги (дверные под водой), даже черная пещера была, так как одна из печек затоплялась до поддувала.

Совсем стало весело, когда купили игрушечную пароводяную лодку, работавшую от елочной свечки. Все было «хорошо», но весной 41 года нас так залило, какие-то начальники нас переселили в аварийную квартиру, где мы жили (опять) три семьи в большой комнате, перегороженной занавесками из подручных средств.

Первое страшное известие о войне я услышал от нашей родственницы, к которой мы с мамой поехали утром. Первое сообщение было, видимо тогда, когда мы были в пути к ней.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.