У истоков российского уголовного судопроизводства (к 1000-летию Русской Правды). Монография

1.1. Канонический характер церковного судопроизводства

Как известно, договоры Руси с Византией (X в.), Правда Русская и церковные уставы являются первыми отечественными письменными законами, содержащими в основном нормы уголовного и уголовно-процессуального права[5]. В древнерусских памятниках уголовно-правовые запреты доминируют, но одновременно с ними излагаются и отдельные институты уголовного судопроизводства. В то время не существовало четкого разграничения между нормами уголовного и уголовно-процессуального права. Составы преступлений, нормы, регулирующие процессуальный порядок проведения предварительного расследования и судебного разбирательства, были слиты воедино и составляли триаду взаимообусловленных действий, потому что имели единую основу происхождения. Процессуальные действия, способы доказывания и процедуры светского и церковного суда по уголовным делам, изложенные в международных договорах, списках Правды и церковных Уставах, основываются на древнерелигиозных предписаниях, ветхозаветных и новозаветных положениях. Христианские заповеди, краткие по содержанию, просты и понятны, они определяют морально-этические нормы, которые довольно часто совпадают с правовыми запретами: не убивай, не кради и т. д. В христианском вероучении лицо, нарушившее эти запреты, считается грешником и его ждет суд Божий, а в государстве такое лицо считается правонарушителем и в зависимости от тяжести содеянного привлекается к различным мерам воздействия в установленном судебном порядке[6]. Религиозным канонам в уголовном процессе Древней Руси отводится решающая роль, которая заключается в том, что они являются основой всех процессуальных действий и видов доказывания.

Не случайно В. О. Ключевский отмечал, что духовенство представляет собой «целое общество церковных людей, параллельное мирскому, со своим управлением и судом»[7].

В настоящее время в силу светского характера нашего правосудия с этим соглашаются далеко не все. Поэтому наукой на сегодняшний день не установлена точная дата образования и тем более юридического оформления собственно светской судебной системы. Поиск осуществляется не в том направлении, и историко-религиозный подход в исследовании этого вопроса, по нашему мнению, мог бы оказать существенную помощь. Если мы обратимся к Библии, то придем к выводу, что еще в глубокой древности идея разделения властей и их равноправия привлекали внимание мыслителей того периода. Не случайно П. Д. Баренбойм подчеркивал тот факт, что «именно судья Моисей впервые в истории человечества сформулировал конституционную идею ограничения законом монархической власти, что примерно через три века пытался воплотить в жизни судья Самуна[8]». Ветхозаветная «Книга судей» при скрупулезном ее чтении позволяет утверждать, что судебная власть рассматривалась как отдельный институт, предназначенный для регулирования социальных отношений[9]. Следует учитывать и то, что принятие христианской религии было важным шагом в социальной жизни древнерусского общества – о чем прямо указывает Б. Н. Флоря, поскольку исповедовался принцип божественной природы земной власти, что превращало церковь в сильную опору княжеской власти и способствовало объединению русских земель[10]. Не случайно первым нормативным актом, стройно излагающим отечественную судебную систему и отдельные процессуальные процедуры, является Устав святого князя Владимира о церковных судах, который предоставлял митрополиту и епископам право отправлять уголовное правосудие по каноническим правилам[11].

Как отмечает М. А. Чельцов-Бебутов, представители церкви в тот период обладали двоякого рода властью. Во-первых, они выступали в тяжбах как судьи-вотчинники, поскольку им были подсудны все дела их поданных. Во-вторых, к их подсудности – имеется в виду юрисдикция высших представителей церковной власти, митрополитов и игуменов, – были отнесены дела о преступлениях, затрагивающих религиозные правила и имущественные интересы церкви[12].

В дальнейшем Православная церковь, как доказывает С. В. Юшков, добилась расширения своей юрисдикции по сравнению с установленной первоначально, в связи с чем делает вывод о том, что она действовала в тесном союзе с княжеской властью, защищая свои материальные и идеологические интересы с помощью правовых норм[13].

В отличие от светского судопроизводства о процедуре церковного суда в древности известно гораздо больше. Об этом повествуют и последующие церковные памятники, которые традиционно принято относить к категории церковно-канонических законоположений. Среди них необходимо выделить Устав князя Ярослава[14], Устав князя Святослава Ольговича[15], Устав великого князя Всеволода о церковных судах, и о людех, и о мерилах торговых[16], Смоленскую уставную грамоту[17], «Правосудие митрополичие»[18] и др.

Церковные суды и десятина – главные привилегии, данные Уставом Владимира. Реализуя это право-привилегию, духовенство образовало суды на территории всего государства «по Русской земли» (ст. 5). По поводу возникновения судебных органов коллектив авторитетных исследователей считает, что впервые слово «суд» в отечественных законах упоминается в Уставе Владимира Святославовича, князя Новгородского и Киевского, принятом после принятия христианства на Руси. Более точных сведений о дате появления Устава пока обнаружить не удалось, но «по содержанию его с полным основанием можно отнести к самым первым годам XI века». Сравнительный анализ составов преступлений в контексте их связи с религиозными нормами приводит О. Е. Кутафина, В. М. Лебедева и Г. Ю. Семигина к важному теоретическому обоснованию идейного единства и текстуального сходства. Они по существу признают, что «в нем перечень деяний, разделенных по подсудности между церковными и общими судами, во многом совпадает с библейскими установлениями. Из Библии вытекает и идея принципа разделения властей на светскую и судебную»[19]. С ними соглашаются авторы коллективной монографии «Христианское учение о преступлении и наказании», конкретизируя, что «в Библии мы находим прямое указание на то, что для разрешения споров, возникающих в сфере соблюдения нравственных заповедей, существует суд как Божие дело. „Дела рук Его – истина и суд; все заповеди Его верны, тверды на веки и веки, основаны на истине и правоте"(Пс. 110, 7–8)»[20].

Во времена действия церковного устава Владимира было установлено «чтобы во всех, даже и в светских судах, вместе с княжескими судьями участвовал в суде и митрополит или его наместник, который бы пояснял то или другое дело в духе христианского учения. В Уставе сказано так: „А тиуном своим приказываю суда церковного не обидити, ни судити без владычня наместника"». Ярослав изменяет это положение и «в своем уставе отделяет церковный суд от светского… согласно с греческим Номоканоном, решается совершенно отделить церковный суд от светского»[21].

Десятиной в уставах князей именуется десятая часть поступлений от централизованных и других доходов, направлявшаяся на материальное обеспечение церкви. В наиболее близкой к архетипному тексту Оленинской редакции Устава князя Владимира записано: «И по том летом минувшим, создах церковь святую богородицю и дах десятину десятину к ней во всеи земли Рускои княжения от всего суда 10-тыи грош, ис торгу 10-тую неделю, из домов на всякое лето 10-е всякаго стада и всякаго живота чюднои матери божии и чудному Спасу» (ст. 3).

Святая Богородица – это десятинная церковь, которая освящена в 996 году. В известии о построении десятинной церкви сказано: «Даю церкви этой Святой Богородицы десятую часть от богатств моих и моих городов… Если кто отменит это, – да будет проклят»[22]. Этим постановлением на содержание церковно-православных учреждений князь Владимир вместе с митрополитом Леоном «установил давать десятины со всех вещей»[23]. Этот доход «способствует устроению церкви, создает мощную экономическую базу для духовенства»[24].

Положение Устава о церковной десятине распространяет свое действие «по всей земли Русьстеи», а обязанность уплачивать «десятую векшю» возложена даже на общий суд князя (ст. 3 УВ). О взимании десятины, т. е. налога, шедшего в пользу церкви, упоминает и Правда (ст. 41 ПР КР).

Митрополит Кирилл в своем поучении разъясняет предназначение церковной десятины: «Все десятины и имения, данные церкви, даны клирошанам на потребу, старости и немощи и в недуг впадшим и чад мног прокормление, нищих кормление, обидимых помогание, странным прилежание, в напастех пособие, в пожарех и в потопе, плененным искупление, сиротам и убогим промышление, живым прибежище и утешение, а мертвым память»[25].

Правовой основой русской церкви, по мнению И. Д. Беляева, «как самостоятельного учреждения в русском гражданском обществе, при введении христианства был принят действующим узаконением греческий Номоканон… Номоканон послужил основанием только в делах чисто церковных… по которым церковь является членом гражданского русского общества». Греческий памятник «постепенно изменялся и пополнялся на Руси» и послужил основой при издании русскими князьями своих уставов». Автор справедливо отмечает, что «о десятине в византийском Номоканоне нет и упоминания» и одновременно с этим высказывает предположение, что «Владимир, вероятно, заимствовал правила о церковной десятине из узаконений западной церкви»[26].

Данное предположение никак не сообразуется с действительным положением тогдашнего общества и личностью князя Владимира, жившего «в христианском законе» (989 г.), «в страхе Божьем», любившего «книжное чтение», хорошо знавшего «Евангелие… слова Давида… слова Соломона» (996 г.). Краткая характеристика уровня религиозной образованности князя опровергает мнение И. Д. Беляева о заимствованном характере правил о церковной десятине. И князь, и его окружение не хуже духовенства западной церкви знали и исполняли Моисеево постановление о десятине, которое для христиан «святыня Господня» (Лев. 27, 30; Исх. 23, 19; Евр. 7, 4–5; 8–9).

Не только руссы, но и другие славянские народы, руководствуясь библейскими положениями, устанавливали обязательство по уплате десятины. В древнепольском государстве даже существовала специальная должность – сборщик десятины. В его обязанности входил сбор этого налога с крестьян во время уборки урожая. Так, перед тем как увезти с поля убранный хлеб, крестьянин должен обратиться к десятиннику, «чтобы тот взял себе десятину». Неисполнение этих обязанностей не только осуждалось прихожанами, но и влекло материальную ответственность – за неуплату десятины предусмотрен «штраф в шесть гривен» (ст. XVIII ПП).

Начиная с десятины, а затем путем таких источников доходов, как пожалования, купчие, вкладные записи, духовные завещания, приписки, руга[27], церковь становится богатейшей организацией, обладающей громадными недвижимыми имуществами и денежными средствами. В результате этого «вера христианская стала плодиться и расширяться, и черноризцы стали умножаться, и монастыри появляться… умножились пресвитеры и люди христианские». Князь Ярослав закладывает «церковь Святой Софии, митрополию, и затем церковь на Золотых воротах – Святой Богородицы Благовещения, затем монастырь Святого Георгия и Святой Ирины». Боголюбивый князь Ярослав «и другие церкви ставил по городам и по местам, поставляя попов и давая от богатств своих жалованье» (ПВЛ 1037). Эти обстоятельства в совокупности способствуют отмене десятины. Как пишет И. Д. Беляев, «во время татарского владычества мы уже не встречаем указаний о сборе десятины в пользу церкви; следовательно, в это время церковная десятина была отменена, и, вероятно, само духовенство отказалось от нее при виде всеобщего народного истощения»[28].

Церковные суды осуществляли свою деятельность в соответствии с уставом, не допуская нарушений порядка уголовного судопроизводства и вмешательства в свою деятельность. Принципиальную позицию в этом отношении закрепили церковные Уставы, которые устанавливали: «Князю и боярам и судьям их в те суды нельзя вступаться», потому что «те все суды церкви даны суть» (ст. 10 УВ). Закон предусматривает гарантии отправления уголовного судопроизводства. За нарушение правил и процедур, за неуважение к суду и закону виновному определяется духовная ответственность: «Аже кто преобидит (нарушит) наш устав, таковым непрощеным быть от закона божия и горе себе наследуют» (ст. 12 УВ). Обидчику угрожает сверхъестественная санкция: «…перед богом же отвечать на страшном суде» (ст. 14 УВ). Других указаний о применении наказаний за нарушение процедур Устав Владимира не содержит, потому что каждый христианин знает, что если он совершит преступление, не будет ему избавления. Закон фактически воспроизводит представления древнерелигиозных верований о неизбежном воздаянии и нормы Писания о том, что поступки каждого человека, его дела «не скроются благая или злая». Все тайное становится явным, поэтому совершившим преступления не избежать «вечных мук» и «огня негасимого» (ст. 14 УВ).

Указанное законодательное положение, по сути, является реализацией слов апостола Павла: «…всем нам должно явиться пред судилище Христово, чтобы каждому получить соответственно тому, что он делал, живя в теле, доброе или худое» (2 Кор. 5, 10). Апостольское наставление находит закрепление в Уставе князя Ярослава (ст. 38–39 УЯ КР) и князя Всеволода, которые однозначно запрещают всякое вмешательство в судебную деятельность. Нарушителям этих положений обещано скорое возмездие: «А кто приобидить суды церковныи, платити ему собою, а пред богом тому же отвещяти на страшнем суде пред тьмами ангел, идеже когождо дела не съкрыются благаа же и злаа, идеже не поможеть никто же никому же, но токмо правда избавить от вторыя смерти и от вечныя мукы, и от огня негасимааго, яко же есмы управиле по святых отець правилом и по первых царей и князей уряжению» (ст. 21 УВс).

Несмотря на такие грозные санкции, нарушения установленного порядка церковного уголовного судопроизводства, как свидетельствуют факты, были обычным явлением. На протяжении столетий «одним из важнейших зол, которым страдало древнерусское общество, была крайняя юридическая неопределенность в отношениях судей, властей и подданных». Этим объясняется произвол светских судебных чиновников и «кривда суда»[29]. Во многих жалованных грамотах первой половины XVI в. устанавливалось правило, что монастырские приказчики, настоятели и братия несут ответственность за все виды преступлений, кроме духовных, перед великим князем. Так, в своей грамоте Иван IV повелевает: «А кому будет чего искати на монастырском приказчике, ино их сужу яз, князь великий, или мой дворетцкой Углетцкого дворца»[30]. Изъятие указанных лиц из подсудности иерархов церкви ущемляло влияние последних и фактически подчиняло монашество светской власти. Это подтверждают и современники. Если священник «поступит в чем-нибудь против религии или против священного сана, то подлежит духовному суду. Если же священника обвиняют в воровстве или в пьянстве или другом подобном пороке, то он наказывается, по свидетельству С. Герберштейна, мирскими властями». Посол лично видел «как публично наказывали розгами пьяных священников», а еще ему рассказывали, как «один наместник князя велел повесить священника, уличенного в воровстве. Митрополит, негодуя на это, донес государю. Призванный наместник отвечал государю, что он, по древнему отечественному обычаю, повесил вора, а не священника»[31].

Духовенство активно выступало против такого положения дел, о чем повествует грамота митрополита Киприана во Псков (конец XIV – начало XV в.). В ней указывается: «…не годится миряном попа не судити, ни казнити, ни осудити его, ни слова на него молвити, но кто их ставит святитель, тот их идит и казнит, и учит» (гл. 65 СГ 1551).

Единой линии в области уголовно-судебного иммунитета церковного клира и невмешательства в их процессуальную деятельность выдерживать не удавалось. С целью установления суда праведного и в случае совершения преступлений светскими лицами против установленного порядка церковного уголовного судопроизводства еще княжескими уставами предусматривалось проклятье тому, кто их обидит. Судебники (ст. 59 Суд. 1497; 91 Суд. 1550) и жалованные грамоты[32] вновь закрепляют подсудность лиц, имеющих отношение к служителям церкви, церковного и монашеского притча и всех патронируемых церковью людей исключительно святительскому суду. Стоглав подтверждает нерушимость права церкви на отправление этого судопроизводства кроме «душегубства и разбоя с поличным» (гл. 67, 68 СГ 1551) и излагает отдельные положения за вмешательство в дела ее компетенции. Он вводит норму об ответственности светских лиц за присвоение полномочий по осуществлению правосудия как над монахами и монахинями, так и над лицами, находившимися под опекой церкви. Лица, доставившие церковного человека к светским судьям, заключаются «в преграду», т. е. подвергаются тюремному заключению. Вмешательство светского властителя в осуществление церковного судопроизводства грозит ему лишением «власти» и уплатой в казну денежного штрафа (гл. 58 СГ 1551). Церковный собор запрещает и считает «неправедным» привлечение и осуждение лиц священнического и монашеского чина, обосновывая незыблемость этой нормы «до скончания мира сего» и «всей вселенной» (гл. 6 °CГ 1551).

Возврат к старым церковным порядкам, расширение сферы митрополичьей и архиепископской юрисдикции, закрепленное в Судебниках и Стоглаве, нашло подтверждение и в отдельных жалованных грамотах. Так, царь Иван IV Грозный в своей грамоте устанавливает: «А кому будет чего искати на архимандрите… и на его братье, ино их судит отець нашь Макарей, митрополит всеа Руси, по новому Соборному Уложению»[33].

Таким образом образованные Уставом Владимира церковные суды осуществляли правосудие в отношении конкретно обозначенного круга лиц. Духовенство в этот период «обособивши свой суд от суда князя и народа… продолжает “судить свой суд по св. Отец правилу, по номоканону”»[34].

1.2. Источники светского уголовного процесса

Наряду с церковным правосудием на Руси образуются и так называемые светские суды. Свою деятельность они осуществляют на основании норм Правды Русской: «яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша» (ст. 2 ПР ПР). Пожалованная новгородцам в 1016 г. Правда Русская вводит преступность и наказуемость противоправных деяний и устанавливает полный комплекс уголовно-процессуальных действий по их судебному рассмотрению. Уголовный процесс в тот период рассматривался как спор «сутяжников» – истца и ответчика, уголовный процесс при этом не отличался от гражданского и «каждый иск считался обвинением, так как всякое притязание носило деликатный характер»[35]