Натали Лан

5 глава

Перед сдачей работы преподавателю я еще раз пробегаюсь глазами по написанному накануне тексту.

Смирение – не есть подчинение чужой воли. Смирение – есть безоговорочное принятие всех сторон жизни. Без смирения невозможно полюбить себя и других. Только истинно смиренный человек способен со спокойным сердцем встречаться лицом к лицу с неразрешимыми обстоятельствами. Только смирившись, мы можем познать истинную радость жизни. Стоит только принять начало и его неизбежный конец, как все становится понятным.

Еще вчера первый абзац казался мне едва ли не гениальным, но сейчас мне хочется смять листок и выбросить его в мусорное ведро. Какое к черту смирение? Пока одногруппники по очереди подходят к преподавателю, я достаю чистый листок и наскоро переписываю работу.

Смирение помогает прийти к принятию жизни такой, какая она есть. Но разве не оно же способствует разрушению этой самой жизни? Разве не смирение учит нас прикусывать язык, когда хочется ответить обидчику? Разве не из-за него мы проглатываем оскорбления и прощаем измены? Не за все стоит бороться, но в большинстве случаев стоит напрочь забыть о существовании слова «смирение».

Я бы никогда не посоветовала кому-то смириться.

Хочу, чтобы люди боролись, ведь, смирившись однажды, уже невозможно остановиться.

Перечитав, я решаю сдать именно этот текст. Если бы не смирение, моя жизнь могла сложиться совершенно иначе. Возможно, мне бы удалось избежать всего, что произошло в прошлом. Мгновенье, и в моем сознании мелькают картинки, в которых вместо смирения я решаю бороться.

– Видимо, джинсы тебе не по размеру. Видишь? У тебя тут две складки, над ними все и смеялись.

– Мне искренне вас жаль.

– Почему?

– Если я вдруг похудею, вам будет даже не из-за чего посмеяться.

Я улыбаюсь и почти заставляю себя поверить, что тот разговор закончился именно так.

– Я недавно на одном сайте читала статью про одну крутую диету, хочешь пришлю тебе потом ссылку?

– Я тоже видела одну классную статью. Называется «научись тактичности за пять минут», прислать тебе?

Родители не учили меня смирению, они поощряли мое бунтарство, потому что их юность была именно такой: свободной, дерзкой и немного безумной. Им не хотелось ограничивать меня в чем-либо, они позволяли самовыражаться так, как того просила моя подростковая душа. Но они не научили меня правильной реакции на оскорбления и насмешки. И я не знала, как с этим справляться.

Впервые услышав, как другие обсуждают мое тело, я понятия не имела, во что это выльется. Диеты – возможно, но лечение у психиатра…? Разве моя семья могла представить, что такое может случиться со мной: с ребенком, которому годами вторили, что он самый лучший? У нас дома было не принято обсуждать чью-то внешность, вес или рост. Отец часто хвалил чью-то лужайку, а мама восхищалась чувством стиля нашей соседки. За столом родители говорили о фильмах и политике, вспоминали молодость и сокрушались о том, как быстро и незаметно она прошла. Может, если бы они перемывали чужое грязное белье, осуждали и плевались в сторону всех наших знакомых, я бы не выросла такой ранимой и восприимчивой к критике?

Вернувшись после занятий домой, я слышу в комнате соседей подозрительное многоголосие. Если у них снова встреча с друзьями Ника, то есть вероятность, что Даниэль тоже здесь. Накануне он написал мне «привет», но я слишком погрузилась в подготовку к занятиям в институте и напрочь забыла ему ответить. Кажется, скоро придется писать себе напоминания на самоклеющихся бумажках и развешивать их по всему дому.

– Нати! – раздается знакомый восторженный голос. Обернувшись, я вижу вышедшую из комнаты соседей Лунару. – Ты пришла!

Она бросается ко мне, и я позволяю ей повиснуть на моей шее и стиснуть в крепких объятиях. Когда мы только познакомились в парке на окраине города, я не подозревала, что она станет первым человеком, которому я начну доверять после череды отвратительных предательств.

– Ты здесь, – констатирую я очевидное, улыбаясь и искренне радуясь ее неожиданному появлению.

– Флориан тоже тут, – она кивает в сторону комнаты соседей, – у нас вечер кино. Присоединишься?

– Я не могу… я должна, – у меня почти вырывается очередная нелепая отмазка, которая позволила бы провести весь вечер в одиночестве, но мне искренне хочется провести время с друзьями, – да, я присоединюсь, только сейчас переоденусь.

– Супер! – она еще раз мимолетом обнимает меня и бежит в комнату со словами, – Нати сейчас подойдет.

Переодевшись, я захожу на кухню и беру себе хлебцы, чтобы пожевать их во время просмотра фильма. Телефон, лежащий в кармане домашних брюк, издает короткую вибрацию, оповещая о новом сообщении. Только не это, думаю я, когда вижу на экране, что оно от Артема.

Перед тем, как пойти к ребятам, я возвращаюсь к себе в комнату, сажусь на кровать и решаю ответить обоим парням.

Артем: Мы можем встретиться и поговорить?

Натали: Я уже сказала тебе, что мы не будем это обсуждать. Даже не проси. Встретимся на встрече книжного клуба. На этом все.

Даниэль: Привет!

Натали: И тебе привет! Прости, что не ответила сразу, меня вчера в буквальном смысле придавило тетрадями и учебниками. Поговорим завтра?

Только я собираюсь отложить телефон, как приходит ответ от Дани.

Даниэль: Да ты издеваешься!

Натали: В смысле?

Даниэль: Я обожаю извлекать людей из-под книжно-тетрадных завалов. Обидно, что ты меня не позвала.

Натали: Ахахах. Ну, прости. Как-нибудь в следующий раз.

Даниэль: Ловлю на слове.

Натали: Хорошо. Мне пора.

Даниэль: Да, конечно. Поговорим завтра, как ты и написала.

А затем, как назло, мне отвечает Артем.

Артем: Значит, ты окончательно решила вычеркнуть те полгода из своей жизни? Иначе, как еще объяснить тот факт, что ты не желаешь даже поговорить со мной? Знаю, что наше общение превратилось в жалкие отголоски того, что нас когда-то связывало. Но, Ната, как ты могла молчать о таком? Думаешь, я просто сделаю вид, что ничего не слышал? Как, по-твоему, я себя чувствую? Ты заболела после того, как мы по неизвестным мне причинам перестали общаться. Все это случилось из-за меня? Что я сделал? Просто скажи. Я имею право знать. Господи! Это я чуть не угробил тебя, да?

– Ната, ну ты где? – пришедшая в комнату Ясмина застает меня в слезах. – Что случилось?

Она закрывает за собой дверь и тихими шагами приближается к кровати. Я беспомощно выпускаю из рук телефон. Соседка кладет его на прикроватную тумбу.

– Я бы хотела тебя обнять, – шепчет она.

– Не надо, – я отрицательно мотаю головой, потому что чувствую себя слишком уязвимой, оголенной, как нерв.

– Ладно, – она садится рядом, но так, чтобы не касаться меня.

– Я буду в порядке, просто дай мне пять минут.

– Да, – соседка кивает, но будто бы не мне, а собственным мыслям, – я тоже так всегда говорила. Но ни пять, ни десять, ни тридцать минут никогда не помогали. Даже годы ничего не меняли.

– Мне жаль, – я вспоминаю о том, что пришлось пережить Ясми, и снова чувствую нашу незримую связь, – такое просто не должно происходить. Ни в одной семье.

– Но оно происходит, – соседка горько усмехается, – я каждый день думаю о детях, которых избивают родители, и никто не приходит им не помощь. А ты? Думаешь о тех, кто морит себя голодом и сидит на диетах?

– Конечно, думаю, – мне все еще непривычно говорить с ней об этом. Ясмина – не тот человек, которому я собиралась довериться, но оно выходит само собой. – Мне хочется внушить каждой девочке, что она идеальна, и что она не нуждается в доработке и исправлениях. Но это невозможно. Мы ничего не можем сделать, и это самое ужасное. Нам удалось пережить ад, а никого другого из того же самого ада мы вытащить не можем. Иногда я чувствую себя виноватой. Словно, убегая, я оставила всех остальных там и не вернулась за ними потом, когда окрепла. Мерзкое ощущение.

– Согласна. У меня все то же самое, – Ясми кивает и, заметив, что я больше не плачу, с облегчением вздыхает, – идем? Об остальном сможешь побеспокоиться чуть позже, а сейчас нас ждет кино.

– Хорошо, – быстро приведя себя в порядок с помощью бумажных салфеток, я направляюсь к друзьям, позволяя себе отвлечься от нахлынувших воспоминаний.

Шесть лет назад

Как же приятно ни на что не надеяться и ничего не ждать. Большинство одноклассников ушли после выпускного в девятом, и теперь мне предстоит учиться с малознакомыми ребятами из других классов. Некоторых из них я знаю в лицо, других же вижу будто впервые.

Быстро поздоровавшись и назвав свое имя, я нахожу свободную парту у стены и интересуюсь у новых одноклассников, не занята ли она. Они пожимают плечами, что мной расценивается, как зеленый свет. Разложив все вещи на столе, я решаю скоротать время до начала урока за игрой в телефоне.

– Морской бой? – интересуется подсевший ко мне Артем.

Я недоуменно наблюдаю за тем, как он достает из рюкзака учебник по истории и тетрадь.

– Надеюсь, ты не против? – он невинно улыбается и поправляет новые модные очки в тонкой оправе.

В нем изменилось буквально все. Из голоса исчезла привычная звонкость, а на ее смену пришла незнакомая мне хрипотца. Он держится уверенно, в какой-то степени даже нагло. Впервые при виде него у меня в голове всплывает слово «мужчина». Я наблюдаю за его расслабленными движениями и ловлю себя на мысли, что его энергетика стала совершенно другой. В нем едва узнается мальчик, который предлагал мне помощь с домашним заданием и пытался угостить выпечкой из столовой. Теперь он похож на человека, который приходит и берет все, что захочет. Такие перемены будоражат не только меня. Я сразу замечаю, как девушки из класса с интересом рассматривают его и приветливо улыбаются.

– Просто из наших тут только Олег, а мы с ним никогда не ладили, – продолжает говорить сам с собой Артем, пока я пытаюсь выйти из ступора.

Он нравился мне весь девятый класс, но только сейчас я осознаю, насколько наивны были те чувства.

– Ладно, – выдавливаю я из себя, надеясь, что в ближайшие дни он подружится с кем-то из наших новых одноклассников и пересядет к ним. А еще у меня нет ни малейших сомнений, что он не станет больше возиться со мной, когда способен вскружить голову буквально любой свободной девушке в классе. Словно в подтверждение моих мыслей к нам подходят две подруги, держащиеся за руки. Они уверенно наклоняются над нашей партой и поочередно протягивают Артему руку в знак знакомства.

– Какие милые, – ухмыляясь, замечает он, когда они возвращаются на свои места.

Я оставляю его комментарий без ответа. В течение дня к нему подходят еще несколько раз. Он каждый раз пытается привлечь меня к беседе, но я отворачиваюсь, всем своим видом показывая, что мне это не интересно. Когда к последним урокам все относительно успокаиваются, Артем, к сожалению, переключается на меня.

– Как прошло твое лето?

И зачем только он ко мне лезет? Стоит отвыкнуть от общения с ним, как он с новой силой врывается в жизнь.

– Ничего особенного, – говорю я, рисуя в блокноте пышные розы с шипами.

– Держи, – Артем протягивает мне черную гелевую ручку.

– И зачем она мне?

– Ей удобнее рисовать, – буднично отвечает он.

– Тебе-то откуда знать?

– Ну, как бы стыдно художнику не разбираться в подобных вещах.

– И давно ты стал художником? – мне кажется, что он шутит или издевается, но лицо Артема остается серьезным.

– Думаю, с рождения, – мой вопрос заметно поднимает ему настроение. – Похоже, ты знаешь меня ничуть не лучше всех этих незнакомцев.

– Видимо, ты держал это в тайне, – я гордо вскидываю подбородок, уверенная в том, что запомнила бы такую важную деталь. – Учительница по изобразительному искусству всегда хвалила талантливых ребят, и ты никогда не входил в их число.

– Может, ты просто невнимательно ее слушала? – в его голосе я отчетливо слышу издевку. Он намекает на мое безразличие по отношению к нему, и это вполне справедливо. Когда я заинтересовалась им в девятом классе, Артем уже слишком отдалился, чтобы у нас получилось сблизиться. Это угнетало меня без преувеличения целый год.

– Ну, хорошо, – я вырываю из середины тетради двойной листок в клетку, – нарисуй мне розы.

– Слишком просто, – он фыркает, но забирает протянутый листок.

– Ты прикалываешься? У розы такое сложное строение.

– Не смотри, – приказывает Артем, принимаясь усердно выводить линии, и я послушно отворачиваюсь.

В общей сложности он рисует два урока и одну десятиминутную перемену. И только, когда я собираюсь уходить домой, он окликает меня и протягивает рисунок.

– Это… – у меня нет ни малейших сомнений, что это орхидеи. Ветвь с несколькими фиолетовыми цветками, – у тебя что, всегда с собой цветные карандаши?

– Тебя это удивляет? – он принимает оскорбленный вид.

– Раз ты художник, то нет.

– Рад, что мы это выяснили, и как тебе рисунок?

– Прекрасные орхидеи, – я провожу указательным пальцем по нарисованным лепесткам и бутонам.

– Розы весьма узнаваемы, – он неожиданно возвращается к нашему недавнему разговору, – орхидеи – единственные цветы, которые у меня не выходит довести до идеала. Мне приятно, что ты сразу их узнала.

– Я могу оставить их себе?

– Конечно, ты ведь теперь моя соседка по парте. Тебе можно все, – он подмигивает и, закинув на одно плечо рюкзак, направляется к выходу из кабинета. Выйдя вслед за ним, я замечаю, что из школы он идет в сопровождении тех самых подруг, которые подходили к нам в начале дня.

Вернувшись домой, я беру в руки ножницы и свой дневник. Вырезанный рисунок клею на новую страницу и делаю подпись «Орхидеи от Артема». Их насыщенный фиолетовый цвет завораживает и словно дурманит сознание. А потом я ловлю себя на мысли, что мне не нравится чувствовать себя так. В мои планы точно не входило целый час рассматривать подаренный Артемом кусок бумаги.

– Дерьмо, – выругавшись вслух, я иду на кухню, где собираюсь в очередной раз наесться до боли в животе, а затем пойти в туалет и опустошить набитый желудок. Это случается не часто – где-то раз в месяц, когда я чувствую себя виноватой или когда особенно сильно стыжусь своего внешнего вида. Но этого хватает, чтобы ощутить опустошенность и хорошо знакомую ненависть.

6 глава

Залпом посмотрев несколько фильмов, мы разошлись по комнатам только после трех часов ночи. Лунара с Флорианом тоже остались у нас, так что утром наша квартира напоминает настоящее общежитие.

Ясмина с полотенцем на голове выходит из ванной, Ник собирается на прогулку с Пломбиром, Лу и Фло хозяйничают на кухне, готовя для всех завтрак. Когда я пытаюсь помочь, они просят им не мешать.

– Оставь их, – кричит из коридора Ясми, и я, сдавшись, плюхаюсь на стул в ожидании спасительной чашки кофе.

Может показаться, что мне не знакома забота других людей, но это не так. Я еще помню то время, когда мама готовила для нас завтрак, а папа устраивал грандиозные ужины. Мне безумно нравилось наблюдать за процессом готовки. Я всегда вызывалась помочь и с удовольствием брала на себя самую кропотливую работу. Например, чистку креветок от панциря или приготовление сложного соуса. Если бы могла, я бы с радостью вернулась в то время. Но оно безвозвратно ушло, как уходит и всё остальное. Даже то, что мы бы предпочли никогда не отпускать.

Уголек трется у моих ног, а затем прыгает на колени. Я медленно глажу его по спине, и он издает довольное мурлыканье. Наблюдая за кружащими вокруг друзьями, я вспоминаю обо всех проведенных в одиночестве завтраках, обедах и ужинах. Мне пришлось научиться готовить на одного человека, а не на троих. Первое время у меня ничего не выходило. Каждый раз еды оказывалось слишком много и порой, нависнув над кастрюлей, я пускала в нее соленые слезы. Спустя полгода после переезда родителей, когда тоска стала совсем невыносимой, я отправилась в местный приют для бездомных животных. Так у меня появился Уголек. А спустя три месяца, когда моя одногруппница, у которой обнаружилась аллергия на шерсть, искала новый дом для своей самоедской лайки, я, не задумываясь, решила ее забрать. Так нас снова стало трое: я, Уголек и Пломбир.

– Можно тебя на минуту? – неожиданно Флориан подходит ко мне, и я ловлю себя на мысли, что все еще не привыкла к его заботливому взгляду.

Вчера, когда мы все вместе смотрели фильмы, у меня с лица не сходила улыбка. Впервые за долгое время я подумала, что мне невероятно повезло с друзьями.

– Что такое? – Мы с Флорианом заходим в пустующую комнату, где жила Ясмина до того, как перебраться к Нику.

– Это насчет Артема, – он прикрывает дверь, чтобы никто не услышал наш разговор, – он попросил меня с тобой поговорить.

– Он подслушал нас, когда мы обсуждали книгу и мою булимию.

– Да, он сказал мне, но, кажется, ему нужны подробности, – Фло стоит у окна, сцепив руки замком, и будто специально не смотрит в мою сторону, – он ведь как-то связан с этим?

– С булимией? – меня с первого дня знакомства поражает проницательность писателя, но я не теряю шанса сбить его с толку. – Пойми, мне просто не нравится говорить об этом.

– Но ты рассказала об этом нам четверым. Чем тебе не угодил Артем, с которым ты знакома со школьных времен?

– Этим и не угодил. Знаешь, почему я живу одна, без родителей?

– Ты говорила, что им надоело жить в квартире, и они поселились в вашем доме за городом.

– Да, так звучит официальная версия для родственников и друзей. Но на самом деле они сбежали из-за чувства вины.

– Мне жаль, – Флориан подходит ближе и берет меня за руку. Я поражаюсь тому, насколько естественной для нас всех стала абсолютная поддержка друг друга. – Значит, Артему есть, за что себя винить.

Он не спрашивает, а утверждает, и мне не остается ничего кроме как утвердительно кивнуть.

– Но он не в курсе и не должен об этом узнать, – я крепче сжимаю руку писателя, – я встречусь и поговорю с ним. Все будет нормально. Как прежде.