Музей смерти
– Шутишь? – удивился я. – Уж сегодня мы точно искать могилу не поедем. Скоро стемнеет – впотьмах аукаться в незнакомой местности? Представь, какая там грязь, да и прочие удовольствия – клещи, комары, недружественные крестьяне… Может, ты и считаешь меня приверженцем русского «авось», но из ума я пока не выжил и тебе не советую. Поедем утром – выспимся, экипируемся по всей форме. Надеюсь, в твоем модном гардеробе найдутся старые резиновые сапоги? Сейчас я отвезу тебя домой, провожу до квартиры. Не пугайся, внутрь заходить не буду…
У перекрестка Большевистской с Добролюбова тоже образовался приличный затор. Справа с горки непрерывным потоком спускались машины, сворачивали на Большевистскую – кто в центр, кто в сторону Академгородка. Светофор дал дуба – работал регулировщик. Мы продвигались в час по чайной ложке – в потоке сигналящих, окутанных смрадным облаком машин. Вырваться из этого ада в деревню было бы действительно неплохо…
Сработал телефон. Я удивился – звонил Сергей Борисович. Снова неприятности?
– О нет, Никита Андреевич, мир за время вашего отсутствия не перевернулся, – успокоил меня Якушин. – Вам есть что сообщить?
– Да, Сергей Борисович, мы как раз возвращаемся в город… – Я в нескольких фразах описал создавшуюся ситуацию.
– Ага, – задумался Якушин. – Ну хоть какая- то определенность. Кстати, роль села Кривошлыково в истории нашей области незаслуженно забыта. Это очень старое село, оно существовало чуть не со времен Ермака. Когда на берегах Оби появился город, многие сельчане перебирались оттуда в Новониколаевск. А там, где сейчас микрорайон Лебяжий, тогда же находилось еще одно большое село. Кстати, оно и называлось – Лебяжье. В начале 20-х годов случился сильный пожар, он совпал с ураганом, прокатившимся по западным окраинам Новониколаевска. Село сгорело, погорельцы потом перебирались в город, мыкались, как могли… Я понял, Никита Андреевич, решайте сами, когда и как посетите эту местность. Надеюсь, вы не настолько безумны, чтобы отправиться туда прямо сейчас?
– Нет, Сергей Борисович. – Я улыбнулся, покосившись на смутившуюся Варвару (я включил телефон на громкую связь). – Настолько наше безумие не распространяется.
– Рад это слышать. Теперь по порядку – именно то, что я собирался вам сообщить. «Жучков» на вашей машине не было – во всяком случае, в тот час, когда ваш «Террано» стоял на нашей парковке. Специалисты из службы безопасности осмотрели колесо и пришли к выводу, что его пробили пулей. Калибр небольшой, 5,45 мм – хотя вряд ли вас это успокоит. Третье – вернулись люди, которых я отправил прочесать местность, откуда велась стрельба. Вы описали ее крайне приблизительно – разреженный лесок, бетонный забор. Они уверены, что нашли. Ложбинка за упавшим деревом – это напротив проезжей части, совсем рядом. Вас определенно ждали – воткнули в землю четыре окурка…
– Спасибо, Сергей Борисович. – Я усиленно старался не измениться в лице. Варвара занималась тем же.
– Я давно пожалел, что втянул в это дело и вас, и Варвару Ильиничну, – вздохнул Якушин. – Я допустил непростительную ошибку. Будьте осторожны, очень прошу. Берегите Варвару Ильиничну… Если хотите, я могу вам выделить несколько человек в качестве телохранителей. У них есть опыт работы в силовых структурах.
– Спасибо, Сергей Борисович. Обо мне не беспокойтесь, но что касается Варвары Ильиничны… Будет очень любезно с вашей стороны, если сегодня ночью в машине у ее дома посидит человек. И чтобы у него была связь с Варварой Ильиничной, хорошо?
Варвара вознамерилась что-то сказать, но я показал ей кулак. Она вспыхнула, промолчала.
– Хорошо, Никита Андреевич, будьте осторожны. До свидания.
Регулировщик на перекрестке развернулся на 180 градусов, как оловянный солдатик, махнул жезлом: вали, толпа… Машины по команде устремились к Коммунальному мосту. Справа на Добролюбова раздался грохот – у огромной фуры отказали тормоза! Она не смогла остановиться на крутой горке, ударила в зад фургон с «Чистой водой», и их обоих вынесло на перекресток! Взвизгнула Варвара, вцепилась мне в локоть. Нашла, куда вцепиться! Я ехал в третьем ряду, по крайней левой полосе! Водитель фургона резко вывернул баранку, машина потеряла устойчивость, перевернулась набок. Она машинально двигалась, перегородила встречные полосы. На меня неслось, давая вираж, огромное чудище с горящими фарами! Водитель что-то орал, крутил баранку влево. При этом кабина тоже круто выворачивалась, в отличие от прицепной части, которая продолжала двигаться под прежним углом. Я тоже орал, не мог прекратить движение – тогда бы в меня врезался черный джип, идущий следом! Улепетывал с перекрестка, бросив жезл, перепуганный гаишник. Все происходило, как в замедленной съемке. Я утопил педаль в пол, и «Террано» понесся зигзагами. Он промчался слева от кабины фуры, чуть не врубился во встречный поток, который тоже частично начинал движение – но были и такие, кто решил пропустить взбесившуюся фуру! Мне дико повезло – одна машина на встречке успела проскочить, а та, что шла следом, вовремя остановилась. В эту дырку я и попал, вписался с ювелирной точностью – с одной стороны – встречный поток, с другой – прицепная часть фуры, совершающая угрожающее движение против часовой стрелки! Возможно, я зацепил этого монстра, но не сильно, скрипнуло зеркало с правой стороны, но удержалось. Шесть секунд на все безумие, а тянулись, словно вечность. Я, будто Одиссей, промчался между Сциллой и Харибдой, вернулся на свою полосу за перекрестком. Здесь дорога была пуста. За спиной все лязгало, рвалось, гремело, кричали перепуганные люди. «Террано» швыряло по сторонам, машина жестко вибрировала. Я направил ее по диагонали к первой полосе, приткнул к бордюру у модернистского здания ночного клуба (олицетворяющего своими очертаниями морскую болезнь) – в этом месте никакими правилами не возбранялась остановка. Варвара делала страшные глаза, держалась за сердце, такое ощущение, что собралась рожать. Все в порядке, от страха не умирают! Я распахнул дверь, высунулся из машины. Это было просто чудо! Как я ухитрился проскочить?! На перекрестке творилось что-то невообразимое. И ведь только я проскочил! Сигналили машины, кричали люди. Участники движения встали – и, похоже, надолго. Кабина фуры протаранила черный джип, который ехал за мной. Кузов фуры напрочь перегородил Большевистскую в направлении центра. На другой стороне дороги осталось узкое пространство – между фурой и перевернувшейся «Чистой водой». В эту щель устремился ручеек из машин. Особо пострадавших, кажется, не было – что, в принципе, невероятно! Из перевернутого фургона выбирался бледный водитель. Из кабины фуры спрыгнул крепыш – волосы от страха стояли дыбом. Двое вылезали из раскромсанного джипа – тоже целые и невредимые. Машина хорошая, надежная (вернее, была), сработали подушки…
Все, народ приехал, одна из крупнейших городских магистралей парализована по меньшей мере на час. Я вернулся в машину, захлопнул дверь. Мы сидели, смотрели перед собой на пустую дорогу до самого длинного в мире метромоста. Я положил руку на дрожащий кулачок Варвары, она не отдернула его. Кулачок был холодный, как заледеневшая банка пива.
– Что это было, Никита? – прошептала девушка. – Мы вроде целы, даже машина не пострадала, но… Что это было?
– Это был мастер-класс, – выдавил я. – Как проскочить там, где проскочить невозможно… Все в порядке, это просто досадное ДТП, которые регулярно случаются в нашем городе. У фуры отказали тормоза, и она покатилась с горки. Это случайность, Варвара, а не попытка нас убить. Сложно представить, чтобы наши недруги выбрали такой способ. И по времени подгадать невозможно. Есть масса более легких способов нас прикончить.
– Ты успокоил, – прошептала она, – спасибо…
– Вопрос в другом. – Я приходил в норму, и потянуло в философию. – Мы начинаем притягивать неприятности, хотя достается почему-то другим…
– Я смогу это объяснить, – простонала Варвара.
– Умница, но не надо. И Сергею Борисовичу об этом не рассказывай, пощади его нервные клетки. Мы с тобой хотя бы моложе. Разберемся, Варвара. Пострадавших нет, все отделались испугом и материальным ущербом… Что с тобой?
А ведь действительно рожала! Она откинула голову, закрыла глаза, тяжело дышала. Вот же угораздило меня познакомиться с «ведьмой»! Я чувствовал, как мне передается ее состояние: пустота в желудке, что-то липкое ползет по спине, колени дрожат. Она распахнула глаза, уставилась так, словно мы незнакомы, и я лежу у нее в постели.
– Что, опять? – догадался я.
– Фу… – Она выдохнула, расслабилась. – Видать, на почве эмоциональной встряски… Видение повторилось, Никита. С новыми деталями. Груз на шее, я путаюсь в длинной юбке, наступила в воде на подол, не могу удержать равновесие… Два бородатых мужика в черных рубахах и овчинных безрукавках, они тащат меня на глубину… Один из них орет: «Сдохни, ведьма!» За их спинами еще кто-то, не вижу его лица, он очень плохой человек… Мне страшно, мне невообразимо страшно, дикое отчаяние, безысходность, злость в груди клокочет… Я вырываюсь, что-то кричу…
– Что ты кричишь? – Я подался к ней, это могло быть важно.
– Не знаю, пока теряется… До этого я еще не досмотрела… Не пойму, где это происходит. Природа, речка у́же нашей Ини, но быстрая, не удержаться на ногах…
– Все, успокойся. – Я тряхнул Варвару за плечо. – Это не ты видела речку и бородатые рожи – а Мария Власова, которая скончалась больше ста лет назад.
«Которая, судя по отдельным репликам, такая же ведьма, как и ты, дорогуша», – подумал я, но озвучивать эту интересную мысль постеснялся. Почему бы, кстати, и нет? Рыбак рыбака, как говорится…
Мы снова тронулись в путь. Я ехал по первой полосе, очень осторожно, словно первый день за рулем. За спиной на перекрестке переливались огнями проблесковые маячки, скапливалась глухая пробка, прорывался по встречной полосе эвакуатор с подъемным краном. Приближались сумерки. Я забрался по отвороту от Большевички на улицу Восход, упирающуюся в публичную библиотеку, и через несколько минут, вырвавшись из потока транспорта, въезжал в тихий дворик на улице Нижегородской. Он, как и мой двор, по уши зарос пожилыми тополями. Варвара обитала в добротном пятиэтажном здании старой «сталинской» постройки – в принципе, таком же, как и я. Я проводил ее до квартиры на третьем этаже (и у меня третий), мы постояли, прислушиваясь к тишине подъезда.
– Вот тут я и живу, – показала Варвара на дверь. – Две комнаты, маленькая кухня…
– И у меня такой же дом и такая квартира, – улыбнулся я. – Две комнаты, маленькая кухня… На балкон с улицы можно проникнуть? – деловито осведомился я.
Она замотала головой.
– Нет, что ты, разве только с вертолета. Или от соседей, у них балкон рядом, но там бывший боксер живет, он в тяжелом весе выступал… Спасибо, Никита, что проводил, сил нет, буду спать. Завтра в десять буду готова, как штык. Все инструкции поняла, никому не открываю. Приезжает человек от Якушина – немедленно с ним связываюсь. Извини, что в квартиру не приглашаю, но так, наверное, лучше…
Я набрался храбрости, поцеловал ее в щеку (она зарделась) и с достоинством стал спускаться по лестнице. Моя езда к родному дому в этот вечер была образцовой до нелепости: я ехал по Октябрьской магистрали со скоростью 50 километров в час, слепо подчинялся всем сигналам светофоров и дорожной разметки. Ума хватило не оставлять машину рядом с домом – я загнал «Террано» на охраняемую стоянку в соседнем квартале, пешком побрел домой. Я вел себя, как багдадский вор! В подъезд входил, как на заминированную террористами базу, стоял, проницая тишину. Потом поднялся, перегнулся через перила, глянул вниз, вверх. Посторонние в квартиру не проникали. Здравствуй, милая сердцу паранойя! Я замкнул дверь на все запоры, обследовал окна, потайные углы, сел на кухне перед бурчащим электрочайником и впал в оцепенение. Потом шатался бестелесной зыбью, запинался о выступающие части интерьера. На улице стемнело, выбралась луна. Я отбился от нее, задернув все шторы в доме. Паранойя процветала. С этим нужно было бороться. Для человека, прослужившего лучшие годы в спецчастях, это как-то несолидно. Что происходило? Неким силам очень не хотелось, чтобы атрибуты надгробия Марии Власовой оказались на своем родном месте? Это выглядело чушью. Некие силы не хотят, чтобы в ходе нашей работы с артефактами вылезло что-то еще? А вот это вполне возможно и даже очевидно…
Я вздрогнул от телефонного звонка. «“Пионерская зорька”, здравствуйте, мальчишки и девчонки!»
– Я еще не переспал со своим парапсихологом, – устало сообщил я в трубку.
– Да мне плевать, – выдохнула помощница. – Я сегодня Римма Зеленая.
– М-м… – замычал я, – вообще-то, актрису звали Рина Зеленая…
– А я Римма! – нервно выплюнула работница. – Зеленая! От страха!
– Что случилось? – екнуло сердце.
– Он еще спрашивает… Втянул нас в собачье дерьмо… – Римму трясло, мембрана испускала возмущенные вибрации. – Был звонок в конце дня, а я сидела в офисе почти до семи… К сожалению, не депутат, этот человек, видимо, отчаялся и нашел себе другого сыщика – более умного и благоразумного… У меня от этого голоса мурашки по спине побежали… Вроде обычный, мужской, спокойный, но как услышала, вмиг вспотела… Спрашивал тебя – мол, появишься ли ты сегодня в офисе. Я что-то мямлила, типа, не знаю, мой начальник человек занятой, сейчас у него много работы на выезде, но, может, появится, кто его знает. Я ведь реально не знала, появишься ли ты! Но нет, амуры с парапсихологом для тебя важнее своего офиса, будь он неладен! «Оставьте свои координаты, – сказала я, – и Никита Андреевич вам обязательно перезвонит». Он засмеялся, представляешь? У меня от этого смеха кровь в жилах застыла. Он сказал, что сам позвонит, и отключился. У меня трубка к руке прилипла, душа в пятки ушла… Сидела как на иголках, боялась выходить из офиса…
– Почему не позвонила?
– Да звонила я, – разозлилась Римма, – ты не брал. Полюбуйся на свой смартфон, увидишь, что я там наследила. Конечно, кто я такая, у тебя же более важные дела… Я всю голову сломала, почему такой страх, откуда он взялся? Ведь ничего такого! Просто пещерный ужас, первобытный какой-то…
– Ты права, Варвара, мы влезли в нехорошую историю, здесь стандартные объяснения не работают.
– Ага, я помню, какую хрень ты мне рассказывал сегодня утром… А ты знаешь, что женщины – существа ранимые, падкие на всякую мистику? Любой нормальный мужик после твоих слов пальцем бы покрутил у виска, а я поверила…
«Не надо было, – подумал я, – неверующим легче».
– Потом злость взяла. Да долбись оно конем, думаю! Все меня бросили, пойду я на фиг, к мужу и ребенку! Плевать, что ноги подкашиваются! Пошла, офис закрываю, а на площадке сверху мужик у окна стоит и смотрит на меня так исподлобья. И вид такой, что сейчас нож достанет и бросится. Может, и не к нам он вовсе, ну стоит себе мужик, бывает. И не говорит ничего, таращится, как я офис закрываю. Мне совсем дурно стало, хотя виду не подала. Даже спрашивать ничего не стала, быстро закрыла, вниз побежала. Думаю, увидит камеру на потолке… По ней же не понять, что муляж, а рукой ее не собьешь, даже если прыгать будешь, тут стремянка нужна… К двери подхожу, слышу, он за мной спускается – тут я и помчалась, как дура набитая, только ветер в ушах свистел! Сразу побежала на Красный проспект, оборачиваюсь – никого. А страх-то со мной, руки немеют, холодно спине… Хорошо, что людей на проспекте много, я в один магазин зашла, потом в другой, из «Пирамиды» через задний ход вышла – как ты меня учил. Домой прибежала, там муж, слава богу, не стала ему ничего рассказывать. А он сам и не смотрит на меня, не видит, что у меня с лицом. Сейчас он в ванной, чудо гуляет где-то…
– Лови фотографию по WhatsApp, – сказал я. – Не этот мужик стоял на лестнице?
Она перезвонила через минуту.
– Не, не этот… – Она немного успокоилась, уже не частила, как печатная машинка. – У этого хоть пена из пасти, а мужчина нормальный. А тот на урку похож, небритый, рожа наглая, опухшая, у него еще крупная родинка между виском и левым глазом. Ума не приложу, как я эту родинку запомнила…
– Так, из дома ни ногой, – приказал я. – Завтра берешь отгул, больничный, что угодно, но в офисе не появляешься. Рабочий день оплачу. Сигнализацию в офисе включила?
– По-моему, да… Какой ты щедрый, Никита Андреевич. – В голосе помощницы зазвучали игривые нотки. Выпросила-таки! – У меня как раз на завтра много дел, с Наташкой надо в университет съездить, с деканом познакомиться…
– Я кому сказал, из дома ни ногой! – возмутился я. – Ау? Ты слышишь вообще, что я говорю? Произойдет с тобой какая-нибудь хрень, и снова я буду виноват!
– Ну, ладно, ладно, – миролюбиво забормотала Римма. – Как скажешь, товарищ начальник…
Я отшвырнул смартфон. Действительно полная хрень, не постесняюсь этого слова. Даже абстрагируясь от событий в музее – навязчивая серая «Хонда»; снайпер у дороги; голос в трубке, пригвоздивший Римму к полу; небритый опухший господин на лестничной площадке. И эта страшная кабина взбесившейся фуры, несущаяся прямо на нас…
Я снова пил чай, что-то жевал, не отходя от холодильника, – холодное и почти сырое. Паранойя жила и здравствовала – перед посещением душа я проверил все замки в прихожей, вставил в дверную ручку палку от швабры, убедился, что она сломается не сразу…
Телефон Варвары был занят. Не знаю, почему я решил ей позвонить. Но уже наследил, потом не отмыться, она увидит мой вызов… Пришлось опять звонить – не прошло и пятнадцати секунд. Она отозвалась.
– Это я, – смущенно представился я. – У тебя было занято…
– Это я тебе звонила – но у тебя было занято, потому что ты мне звонил…
– Понятно. – Такое ощущение, словно рот расползается до ушей. Покосился в старенькое трюмо – действительно расползался. – Это была моя помощница. Давал указания на завтрашний день.
И ведь реально же давал, не поспоришь.
– Ты с ней спишь? – немного подумав, спросила она. Какая прелесть, открываем конкурс «Мисс Ревность»?
– Я с ней работаю, – искренне признался я. – Она хорошая женщина, но старше меня, замордована бытом, мужем, ребенком-студентом, нищенской зарплатой…
– То есть все перечисленное обязано тебя остановить? – Она тихо засмеялась.
– Нет, не обязано, – смутился я, – но почему-то останавливает.
– Прости, я не должна была об этом спрашивать. Мне, собственно, до лампочки…
– Моя девушка покинула меня два дня назад, – вспомнил я. – Так что нынче я в глубокой печали… А ты почему звонишь? – насторожился я. – Все в порядке? Злые демоны скапливаются под дверью?
– Если придут, я на них собственных демонов натравлю – а то им нечем заняться… Все в порядке, Никита, не знаю, почему решила позвонить. Наверное, спросить, все ли у тебя в порядке. Собираюсь ложиться спать. У подъезда стоит «Камри» с неким Василием Петровичем, сотрудником службы безопасности Якушина. Он уже связался со мной, шутил, что спать не будет, поскольку работа во внеслужебное время будет ему оплачена по двойному тарифу. У Сергея Борисовича толковые охранники, он их лично подбирает…
– Тебе неспокойно? – догадался я.
– Есть немного, – призналась Варвара. – Но ничего, к утру наберусь спокойствия из космоса…
– Лишь бы не из Интернета, – поддержал я шутку. – Держу пари, ты лазишь по Сети, ищешь информацию по старинным кладбищам, могилам, надгробиям – особенно то, что связано с Сибирью.
– Ты такой ясновидящий, – умилилась Варвара. – Да, я побегала по страничкам. Оказывается, село Лебяжье, которое в трех верстах от Кривошлыково, раньше было центром мироздания. Там даже гимназия работала для особо продвинутых девочек. Тот же Смольный, только проще. А еще там имелась процветающая похоронная контора некоего мастера гробовых дел Сидорчука Павла Емельяновича. А в помощниках у него значилось молодое дарование по имени Макар Власов. Вот сижу и думаю – он однофамилец нашей Марии Власовой или родственник? Это просто познавательный сайт, который издает компания, застраивающая Лебяжий. В нем много интересных фактов по истории села. Вот только нет ничего про Кривошлыково…
Могучая сила – мировая Сеть! Вроде не знал ни черта, а через час уже профессор. Какой только шелухи не найдешь, если нечем заняться.
– Мне думается, в те времена процветали ВСЕ похоронные конторы. Медицина была нулевая – к умирающим даже докторов не звали, собирались родственники и ждали, пока больной даст дуба. И в голову не приходило, что человека еще можно спасти. Та же штука и с детьми, скарлатину подхватил – считай, покойник. Да и времена были лихие, крепостное право только на бумаге отменили…
– У тебя пробелы по истории родного края, – заметила Варвара. – В чем-то ты прав, в чем-то нет. Да, умирали от тех болезней, с которыми сейчас неделю сидят на бюллетене. Но и иммунитет был посильнее нынешнего. Крепостных в Сибири почти не было. Государство не жаловало помещиков, хотело лично получать все оброки и налоги на землю. Частная собственность на землю в наших краях – это редкость. Поместий и вотчин почти не было, монастырей – мало. На беглых крестьян закрывали глаза. Когда Александр II подписывал свой Манифест, во всей Сибири от силы три десятка помещиков насчитывалось да кучка беспоместных дворян, владевших лишь дворовыми людьми. К востоку от Урала вместе с этими дворовыми всего три тысячи крепостных было… Так что народ считался продвинутым, с достоинством, крестьяне крепко на ногах стояли, и государство их сильно поборами не обижало…
– Знаешь, – вырвалось у меня, – преследует идея фикс, что я сейчас должен находиться рядом с тобой. Нет, вовсе не затем, что ты подумала…
– Ни в коем случае, – испугалась Варвара. – Как ты подумал такое? Завтра будешь рядом. Ну, все, Никита, – заторопилась девушка, – давай спать, завтра будет трудный день, спокойной ночи, все такое…
«А поцеловать?» – мрачно думал я, вслушиваясь в тишину эфира.
От разговора, как ни странно, остался приятный привкус. Прежде чем уснуть, я вышел на балкон покурить. Внешние шумы в наш двор почти не доходили. Здесь всегда было тихо и скучно. Публика проживала в основном интеллигентная, старой закваски, много пенсионеров. Криворукие тополя глушили звуки. Их не стригли, не рубили – местный «актив» не разрешал управляющей компании это делать – под страхом грандиозного скандала и угрозы дойти до президента. «Вот помрем – тогда под корень рубите», – поговаривали боевые пенсионерки. Из-за этой гущи двор казался лесом. Детская площадка состояла из качелей и песочницы. Пространство между тополями поросло травой. Двор был замкнут в кольцо соседними зданиями. Я курил, облокотившись на ограждение. Двор вымер, хотя до полуночи еще оставалось время. Гасли окна в домах – пенсионеры рано ложатся спать…
То ли снова галлюцинации, то ли что… Тополь за качелями вдруг раздвоился в нижней части. Я начал всматриваться. Почему обратил внимание? Боевое прошлое не дает покоя? А ведь бывало, что наблюдательность спасала жизнь. Словно человек отстранился от дерева, и волосы зашевелились на макушке, хотя ветра сегодня не было… Зачем он отстранился? Чтобы прицелиться? Колючий еж образовался в горле, рука разжалась, выпустила недокуренную сигарету. Колени напряглись, я приготовился отпрыгнуть в сторону. Тупо – никто еще не увертывался от пули, выпущенной с близкого расстояния! С километровой дистанции – можно, если заметишь, конечно, вспышку…
Я стоял, облокотившись на перила, как полный идиот, всматривался в темноту. Я даже не был уверен, что там кто-то стоит, глаза играли злую шутку. Колебались очертания деревьев, смыкались друг с другом. Возможно, там не было никого! Наблюдатель не может сохранять абсолютную неподвижность. Все было тихо, двор помалкивал. Я поедал глазами эту чертову темноту. Нервы натянулись до упора. Чувство опасности колотило в бубен…
Да идут они все лесом! Я отступил к открытой двери, вписался задом в проем, поднимая ногу, чтобы не споткнуться о порожек. Одновременно присел – если будут стрелять, то в верхнюю половину туловища…
Я ввалился в комнату, захлопнул дверь, задернул штору… и рухнул на старую софу. Что происходит, черт возьми? Стыдно, капитан! Сам построил логическую цепь: не будут убивать столь вызывающе! Подстроить аварию, несчастный случай – другое дело. Но стрелять из пистолета… Им это невыгодно, если не хотят делать ноги в другой регион или другую страну. Но права Римма – этот страх был сильнее здравого смысла. Он шел от души! Я всегда подозревал, что большие деньги даются каторжным трудом (если не имеешь воровской жилки), но это уже слишком…
А ночью снова покатились видения. Давненько их что-то не было. Выждали ночку, когда я ютился, как бедный родственник, на кушетке в офисе, и врезали из всех стволов! Я катался по кровати, пропитывая ее потом, орал, стараясь перекрыть пальбу «Утеса»: «Валите, парни, я прикрою! Валите же к чертовой матери! А вы давайте, подходите, твари бородатые и крылатые, я вас чаем угощу! Всех на удобрения!» Я метался по пустыне, не находя себе пристанища, а на меня пикировали террористы-левитаторы, больно клевали, смеялись. Я яростно чесался, выгибался дугой. Отряд ушел, он явно не заметил потери бойца. Впрочем, все вернулись, когда настало время хоронить товарища! Крышка гроба была прозрачной. Соратники перешептывались: а правильной ли стороной опускаем? Как будто я флешка какая-нибудь! Они не могли не видеть, что я жив! Я рвался из гроба, колотился в крышку, а меня придавливали плитой, сплющивали, чтобы меньше места занимал. Я извивался, кричал, что эта плита с другого надгробия, ей больше ста лет, она должна быть не здесь, но меня никто не слушал. Майор Незнамов со сморщенным старушечьим лицом скорбно склонил голову, за ним остальные: мол, спи спокойно, дорогой товарищ, за тебя отомстят…