Улыбка золотого бога

Яков

Они так и явились впятером. Странноватая компания: коротко стриженная блондинка в деловом костюме, вызывающе-яркая брюнетка с запахом коньяка, инфанте с белой пучеглазой псинкой в джинсовом комбинезоне, медноволосая особа с томным взглядом и бледное, болезненного вида существо в шали, наброшенной поверх черного платья.

– Добрый день, – заявила Деловая, усаживаясь в кресло. – Яков Павлович, мы хотим вас нанять.

– Всецело во внимании.

Интересно, которая из них звонила? Нет, сначала с самого утра до меня добрался Аким и ведь знает, паразит, что я – сова и утро для меня ближе к обеду начинается, а ведь в полвосьмого трезвонит. С просьбой об услуге. Впрочем, Акиму я отказать не могу, старый друг как-никак.

– Его? Мы хотим нанять его? – брюнетка нахмурилась. Верно, мой экстерьер не по вкусу пришелся. Ничего, мне тоже больше блондинки нравятся.

Взгляд у брюнетки шальной, точнее, хмельной, и морщинки у глаз проступают, тщательно заретушированные, затененные. Тем не менее есть они, и глазки покрасневшие слезятся, значит, не случаен запашок.

– Прошу прощения, Яков Павлович. Я – Алла Сергеевна. Можно просто Алла, – сухая широкая ладонь, крепкое, с претензией, рукопожатие и холодное прикосновение кольца. Широкий перстень с темным камнем. Стекло. Вот ведь, а такой особе не пристало носить фальшивые украшения. – Это – Вероника.

– Ника, – перебила брюнетка, плюхаясь на диван. – Там у нас Топка с Тяпкой, Ильве и Лизок.

– Татьяна, – представилась девушка с собачкой, осторожно присаживаясь на самый краешек, причем место выбрала подальше от Ники.

– Яков Павлович, это я вам с утра звонила. Алла Сергеевна Громова, бывшая супруга Игоря Громова. Мы хотим найти его убийцу.

Громова. Теперь все стало более-менее понятно. Не то чтобы я был лично знаком с Игорем Громовым, но слышать о нем приходилось, как о живом, так и о мертвом, причем о мертвом больше. Ходили упорные слухи, что не сам на тот свет ушел, уж больно красиво – командировка, сердечный приступ и поспешные похороны, причем с кремацией. А дельце светит интересное. Ну и слава богу, а то как-то обленились мы с Ленчиком по осени.

Но пауза, кажется, несколько затянулась. Да и невежливо дальше молчать, дамы обидятся. Все-таки умел Громов баб выбирать, даже в той, невзрачненькой, которая собачку тискает, что-то этакое проскальзывает… Но о бабах потом, сейчас – работа. И я спросил:

– Кто решил, что вашего супруга убили?

– Он и решил. Сволочь!

– Ника, шла бы ты домой, – протянула Ильве.

– Сама иди! – Ника изобразила неприличный жест и, одернув юбку, но не вниз, а вверх, так, что стала видна кружевная резинка чулок, заговорила: – Он диск оставил, там послание. Типа, знаю, что замочат, и потому завещание изменяю. Короче, теперь, если мы убийцу не найдем, то все этой жирной твари достанется, а нам – хрена. Вот такая шуточка.

– Простите, – прошелестело белесое существо в шали. – Мы волнуемся. Но Вероника правильно сказала…

– Да, Игорь и вправду предвидел то, что случилось. Он не был мнительным, и склонностей к панике я не замечала…

– Ты вообще мало чего замечала, – обрезала Ника, но Алла Сергеевна не собиралась уступать первенство. Интересный типаж. Все они тут интересные.

– Посему я склонна согласиться, что со смертью Игоря все обстоит несколько не так, как мы думали вначале. Инфаркт миокарда ведь можно спровоцировать?

– А чего ты на меня уставилась? Мне, что ли, надо было? Да у меня, если подумать, причин меньше всего, он, пока живой был, бабки башлял, а теперь все, конец Никушиной светлой жизни. Вперед, товарищи, к труду и обороне.

– Не обращайте на нее внимания, – посоветовала Ильве. – Вы Аллу слушайте, она толково излагает.

– Спасибо.

Ни тени тепла в голосе – профессиональная вежливость, кажется, работать предстоит в серпентарии. А что, я к змеям очень даже с уважением отношусь, к людям гораздо хуже. Впрочем, нехорошо заранее плохо думать о людях, и, улыбнувшись дружелюбно, я сказал:

– Я по-прежнему весь внимание.

– Яков Павлович, вы уже поняли, что дело не в сомнениях. Говоря начистоту, наше желание разобраться в обстоятельствах смерти Игоря несколько вынужденное. Он составил завещание таким образом, что до тех пор, пока не будет найден убийца, никто из нас не получит ни копейки. Мягко говоря, нас это не устраивает, поэтому мы и обратились к вам.

– Да, найдите эту тварь… – поддержала Ника.

– У нас есть мысль… я, надеюсь, вы правильно поймете, дело отнюдь не в личной неприязни, скорее в адекватном понимании и долгом знакомстве с человеком… Все-таки в некоторых случаях Игорь был поразительно наивен… Дело в том, что единственным человеком, которому смерть Громова принесла прямую выгоду и интересы которого не страдают при любом раскладе завещания, – это его друг. Точнее, подруга.

Алла

Подруга? До сих пор это словечко поперек горла стоит. Как же я ненавидела ее! Нет, не ревновала, вот честно, руку на сердце положа, ни минуты не ревновала. Уж больно Дусеньке с физиономией не повезло. Тут уж ничего не поделаешь, папа-мама хоть трижды круты, а дочка – слон линялый. Это свекровь моя, наивная, до последнего твердила, что Дусенька – славная девочка, и полнота у нее подростковая, и прыщи тоже, и перерастет все… В шестнадцать-то и подросток? Насмешила. Как на Гарика-то по-взрослому смотрела, а у этой прыщи, значит, юношеские.

Лицемерка. Обе лицемерки, и Дуся, и свекровь, мир праху ее. Вот бы порадовалась, если б удалось Гарика на Дусеньке своей ненаглядной женить. А мало не хватило: будь Дусенька постарше, будь родители ее не такими тугодумами, и кранты настали б Гарику. В общем, вовремя он в загс смотался, сошлись две дорожки на одних ступеньках… и осталась Дуся подругой. Все семь лет в спину дышала, подмечала, подглядывала, выискивала недостатки. Как же, я ж приезжая, деревенская, провинциалка, ухватившая лакомый кусок, не чета некоторым. А знала бы она правду… дерьмо ее Гарик, и я не лучше. Но все равно ее ненавижу.

Яков

Дело складывалось и вправду интересное. Я даже начал понимать, зачем Аким отправил эту пятерку ко мне: никак опасался, что сговорятся и утопят сообща эту Дусю. И ведь не в деньгах дело, не из-за наследства старается Алла Сергеевна, пытаясь убедить меня в том, что убить Громова было выгодно именно его, Громова же, старинной подруге. И остальные замолчали, больше не лезут, не перебивают, только кивают изредка, поддакивая.

– Последнее, – Алла Сергеевна немного успокоилась и говорила спокойно, ровно и местами медленно. – Мне не очень удобно говорить об этом, но у Дуси имелся еще один повод… личного характера.

– Да, – поддакнула Лиза. – Имелся. Аллочка, позволь я… это очень тонкая материя. Я уважаю чужие чувства, я понимаю, как это тяжело – видеть, как тот, кто создан для тебя и только для тебя…

– Лизок, ближе к делу, а то запарило торчать тут. Короче, Дуся в Гарика была влюблена.

– Давно влюблена, – поправила Ильве.

– С самого раннего детства, – вновь взяла инициативу Алла Сергеевна. – У них разница в шесть лет. Когда я вышла замуж за Громова, Дусе едва-едва исполнилось шестнадцать, но ее влюбленность была видна уже тогда. Мы надеялись, что со временем она пройдет. Перерастет, как, знаете, бывает…

– Но это было истинное чувство, глубокое и искреннее, такое, о котором думаешь с завистью и восхищением, потому что подобная преданность…

– Пугала, – обрезала Лизу Ильве. – Не знаю, как вас, но меня в свое время конкретно. Представьте: первая жена, потом вторая, третья, четвертая, а она все никак не сообразит, что ловить тут нечего. Ждет чего-то. А чего уже ждать?

Я слушал, пока дамы делились информацией – охотно, слишком охотно, чтобы им можно было с ходу верить. Надо будет порасспрашивать Акима, что за Дуся такая, если Громов его клиент, то и эту особу должен знать.

– У Дуси еще одна проблема имеется. Тонкая, но…

– Уродина она, – заявила Ника без всякой тонкости. – Жирная уродина.

– Ну, Ника несколько преувеличивает…

– Это ты, Алка, слишком вежливая. Политкорректная, блин. А она – жирная уродина.

– Дуся при росте полтора метра весит девяносто пять килограммов, – тихо подвела итог спора Ильве. – Это ее совершенно не волнует, как и собственная внешность. Косметикой она не пользуется, кожа – в ужасном состоянии, волосы и ногти тоже, про фигуру я молчу, манера одеваться – это просто какой-то кошмар, полное отсутствие вкуса!

– Дуся добрая. И умная, – очень-очень тихо сказала Топа.

– О да, если б с таким форматом она б еще и тупой была, – отозвалась Ника. – А тебя вообще не спрашивают, ты у нас первая под подозрением, уголовница ты наша!

– Я не уголовница! Я свидетелем была! Всего лишь свидетелем! И Гарик знал, и…

– Ага, тогда чего ты так распсиховалась?

Мне бы тоже хотелось знать. У девушки на щеках и на лбу вспыхнули красные пятна, как при аллергии, и лицо стало вдруг несчастным, обиженным, а собачонка, повернувшись к Нике, разразилась нервным лаем.

– Ну ты, держи свою псину покрепче.

Пришло время вмешаться.

– Тихо, милые дамы.

Топа

Тихо! И смотрит прямо в глаза. И страшно, потому что узнает. Такой точно всю-всю правду узнает. Не нужно было сюда приходить, не нужно, но как не пойти, если Мишка сказал? И добавил, что если она финтить вздумает, то будет плохо. Уже плохо: ребра болят и синяки не сходят, обычно быстро исчезают, на следующий день почти и не болят, а еще через два-три и совсем нет их, а тут дышать больно. Это он из-за завещания разозлился, вчера не дослушал даже, налетел. А сегодня сам синяки замазывать помогал, даже извинился.

– О каком деле идет речь? – спросил сыщик, и внутри все оборвалось. Мамочки. Нельзя правду говорить, и соврать она не сумеет. Как врать, когда он прямо в глаза глядит? А у самого серые, строгие, как у отца. Отец умер, давно, до того, как появился Секрет-о-котором-нельзя-рассказывать.

– Не стоит волноваться, – чуть мягче произнес сыщик. – Танечка, дело ведь старое?

Она кивнула. Старое, очень старое. И очень плохое.

– Уголовное?

…кто знал, что этот урод сдохнет? Кто знал? Я ж не хотел, малая, не хотел его… случайно вышло… я врезал разка, а он и окочурился, слабак… теперь точно искать будут, посадят. Слышишь, малая? Меня посадят, а тебя, дуру, в детдом…

– И вы проходили свидетелем? Неприятные воспоминания?

…ты там тоже сдохнешь, ты ж слабачка, ты ж сдачи дать не сумеешь, загнешься от голода или скурвишься. Чего ревешь? Думаешь, мне на зону охота? Нет, малая, неохота. Поэтому сейчас договариваемся, ты помогаешь мне, я тебе. Сестра и брат должны помогать друг другу? Так папка велел… ради него, малая, говори, что я сегодня дома был… а я тебе щенка куплю. Ты ж хотела щенка. Сама выберешь какого. Только сначала пусть дело закроют… ничего, малая, закроют. Прорвемся. Ты и я.

Яков

Врет девка, врет и краснеет, густо, отчаянно, так, что всем ее ложь очевидна: Алла Сергеевна глядит снисходительно, Ника – откровенно раздраженно, хотя эта особа, как мне кажется, всегда чем-то раздражена, Ильве – брезгливо, а Лиза с откровенной скукой.

А Топа врет. Оправдывается, говорит про то, что когда-то давно, очень-очень давно, случилось ей быть свидетельницей по уголовному делу, в котором оказался замешан ее брат, а на самом деле он не был виновен, потому что весь вечер дома провел, с ней. Не верю. Интересно, почему следователь поверил? Или ему она врала убедительнее?

Надо будет дело подымать.

– Ой, Топка, ну хватит уже, невинная ты наша. – Ника нарочито широко зевнула. – А вы не слушайте. Если Гарик заинтересовался, значит, имел резоны.

– Тобой он тоже заинтересовался, – неожиданно зло огрызнулась Топа и собачку свою обняла покрепче.

– Мои интересы не про твою душу.

– Ну почему же, мы ведь, кажется, решили быть максимально откровенны. Это выгодно нам всем, – заметила Алла Сергеевна. Она же и пояснила: – У Ники имеется квартира, вот только она зачем-то снимает другую. Вопрос, зачем? И почему этот факт привлек Гариково внимание?

– Не твое собачье дело!

Не ее, это точно. Мое. Я хоть и не собака, но на заметку возьму. Чем можно заниматься на съемной квартире? Вариантов уйма, начиная от встреч с любовником и заканчивая торговлей наркотиками. Впрочем, на наркоманку Ника вроде не похожа…

– Ты про себя расскажи лучше, правильная ты наша.

– И расскажу. Меня, вернее, мою фирму… У меня свой бизнес, не так чтобы большой, скорее скромный, но Гарик одобрял, помогал чем мог… Он вообще добрым был, участливым, но вот… в общем, он заподозрил «АллКор» в мошенничестве. Беспочвенно, совершенно беспочвенно.

Тоже не верю. Дамочка улыбается, глядит прямо, с вызовом, а пальчики-то, пальчики теребят замочек сумочки. Нервничает. Замазан твой «АллКор» и ты сама, осталось только выяснить, где и насколько серьезно.

Прав был Аким, интересное дело намечается, даже почти готов простить за ранний подъем.

– Меня он заподозрил в том, что я завела любовника… я – и любовника? – с наигранным удивлением призналась Лизхен, прижав бледные ладони к шали. – Я Игоря любила…

– Все мы тут его любили. Только кто-то же замочил. Ильве, ты одна у нас осталась, давай признавайся, где нагрешила.

– Ника, твой юмор здесь неуместен. Яков Павлович, дело не в грехах, а во внезапной паранойе Игоря, он с чего-то вдруг решил, что он не отец Роме…

Внезапная паранойя? Вот именно, что внезапная. Ударившая по всем и сразу. Непонятная и очень своевременная в сложившихся условиях. Любопытная.

Лизхен

И этот человек способен им помочь? Он вообще на что-то способен? Сомнительно. Выглядит таким… таким… уныло-блеклым? Вот именно. Отвратительно блеклым. Бледная, дряблая, с порами и морщинами кожа, узкие невыразительные губы, приплюснутый нос. Залысины, волосы редкие, рыжеватые. Отвратительно. И неудачник к тому же. Некрасивые люди удачливыми не бывают, это мама говорила, и я верю.

Зачем Аким нам его порекомендовал? Или назло, потому что знал, что не справится? Нужно будет поговорить с Аллой, она разумная, она не может не видеть, что это чудовище ровным счетом ни на что не способно. Господи, да достаточно на кабинет его поглядеть. У приличных людей офис, а не комнатушка в квартире. И мебель старая, и ремонт давно не проводили, потому что он – неудачник.

Нет, тут иначе действовать надо, совершенно иначе. И неважно, справится сыщик или не справится, но если у Витеньки выйдет все так, как я задумала, то мы будем в выигрыше.

Мы обязательно будем в выигрыше и вместе. Витенька меня любит, потому что я – красивая.

Яков

Мысль-крючок не давала мне покоя, свербела в носу и зудела в ладонях, которые я, стараясь не привлекать внимания, осторожно поскреб о край стола. Полегчало. Но мысль-то, мысль…

– Скажите, а у вас нет идей, откуда он мог узнать о готовящемся убийстве?

Глядят бараньими глазами, все пятеро. Растерялись? Удивились? Неужели самим в голову не приходило? Придется объяснять.

– Подозрения из ниоткуда не берутся. Ну сами посудите, у покойного претензии не к одной, не к двум из вас, а ко всем пятерым. Откуда?

– Дуська! – первой воскликнула Ника. – Она вечно все вынюхивала-высматривала.

– Пожалуй, да, – согласилась Алла Сергеевна. Охотно так согласилась, радостно даже. – У Дуси специфический характер, она неглупая, даже скорее наоборот, наблюдательная, Игорь ей доверял.

А вас пятерых она, стало быть, недолюбливала. Читается без слов, по взглядам и обиженно-удивленным выражениям лиц. Интересно будет познакомиться с этой Дусей.

Ну Аким, удружил.

– Она могла не выдержать, – теперь говорила Ильве. – Ну, когда Игорь женился на Лизхен. Дуся-то считала, что все, он успокоился, что теперь только любовницы и никаких жен, а она, значит, в доме хозяйкой останется. А тут сюрприз. Естественно, ее это крепко разозлило, вот и начала копать…

– Да придумывать она начала, а не копать!

– Вполне вероятно, Ника права. Я охотно допускаю, что Дуся способна извратить факты так, чтобы подать нас всех в невыгодном свете. И заметьте, Яков Павлович, до чего удобно получается. Мысли о нашей нечистоплотности она Игорю подкинула, он завещание изменил, а вот результатов затеянного расследования не дождался. Умер. – Алла Сергеевна замолчала, позволяя оценить ход мысли. Ход был, признаться, довольно интересным и не лишенным логики. Дуся-Дуся-Дуся. Желание познакомиться с нею становилось все более сильным. И, похоже, чем раньше состоится знакомство, тем больше у меня шансов получить относительно не замутненное впечатление.

Ехать решили немедленно, благо транспорт у дам наличествовал.

У Аллы Сергеевны – строгих линий и благородных кровей «Мерседес». Цвет – темный асфальт, тонированные стекла, светло-бежевый кожаный салон, в который боком, с кряхтением, втиснулась Ника. У той автомобиля не было. У Топочки тоже, но села она к Ильве, в сияющий хромом и лаком черной шкуры джип. Лизхен предупредительно открыла дверь мне, на лице у нее застыло радушное выражение, которое несколько портили брезгливо поджатые губки. А машина – невыразительный темно-синий «Форд», скромный по сравнению с соседями по парковке.

Мелькнула мысль отправиться на своей, но отбросил – вряд ли предложение подвезти предусматривало только саму доставку к месту основного действия.

– Я еще не очень хорошо вожу, – поспешила объяснить Лизхен, расправляя складочки шали, несколько примятой ремнем безопасности. – Всего пару месяцев с правами, Игорь поэтому и машину подарил, чтобы не жалко было… а потом обещал нормальную. Обещал.

Она всхлипнула, но скорее сожалея о машине, чем о супруге.

– Господи, до сих пор ума не приложу, как это могло случиться? Игорь, он ведь ни словом не обмолвился, что собирается завещание менять… и что меня в чем-то подозревает, а потом вдруг раз – и эта грязь. Ненавижу грязь в людях!

Я тоже. Только, кажется, разговор пойдет не о том. Теперь понятно, почему они впятером приехали – не доверяют друг другу, боятся, что кто-то перетянет меня на свою сторону.

– Вы заводите, заводите, нам ехать пора.

– Сейчас, – она положила руки на руль и повернулась ко мне. Огромные ярко-голубые глаза на бледном полупрозрачном личике. Красиво. – Вы поймите, я совсем одна осталась, они все меня ненавидят за то, что Игорь женился. Он не собирался больше, когда с Ильве развелся, так и заявил, что все, последний брак, а потом меня встретил.

– Где?

– Ну… случайно. Я шла, ногу подвернула и упала. Дождь, грязь, неприятная ситуация, обидная очень, я в таких теряюсь, и тогда тоже… даже заплакала от обиды, а тут машина останавливается, надо мной зонт раскрывают, помогают подняться, усаживают в салон… Игорь, он особенный… я с первого взгляда влюбилась в него, а он – в меня, это… это предначертание.

Или ловкий трюк. Немного неудобно, все-таки существует вероятность, что все именно так, как говорит девушка, но уж больно ситуация театральностью попахивает. Прямо-таки воняет.

– Игорь до последнего о женах своих не говорил, – трагический шепот, опущенные ресницы, тень локона на щеке. – Я знала, конечно, что брак у него не первый, но, когда они на свадьбу заявились, едва не умерла от стыда. Игорь потом долго извинялся. Ужасная была сцена. Ника прямо там орать начала, обзывать меня, Алла, конечно, ее успокаивала, но не слишком старательно. Ильве с ребенком пришла, тот в слезы, потому как решил, что Игорь теперь его любить перестанет, а Рома – ну вылитая Ильве, от Игоря в нем ничегошеньки нету.

Вот так интересное дело. Значит, последний брак всем поперек горла был? И дамы не постеснялись устроить на свадьбе небольшой скандал? А покойный, значит, не сумел предвидеть подобного поворота событий? Сомнительно.

– А Топа с кем пришла?

– Топа? Нет, не помню, может, ее вообще не было? Она тихая, станет в уголочке и молчит… я вообще ее безобидной считала, а тут уголовное дело. Знаете, я так удивилась. Топа и уголовное дело! Ну никогда нельзя быть уверенной в людях, теперь вот от мысли не могу отделаться, что это она Игоря убила. А что? Скажете, нет?

– Не скажу.

Слишком рано говорить о чем-то, тем более версии строить, но с делом разобраться надо будет. И Акиму позвонить, пусть помогает, раз уж втянул меня в эти женские разборки. И Ленчику, хватит отдыхать, работа появилась.

– Честно, я в такой растерянности… я вот начинаю думать о ком-нибудь, и…

– И приходите к выводу, что этот человек тоже способен на убийство.

– Да! Вот именно, – воскликнула Лизхен, всплеснув ладошками. – К примеру, Алла. С одной стороны, она, конечно, бизнесом занимается, успешная, а с другой – почему тогда она Игоря в покое не оставила? Постоянно приезжала, в доме крутилась. И замуж не вышла, даже любовника не завела. Ну, я так думаю, что не завела.

Ника

Как она меня заводит! Только гляну и стервенею прямо, руки и то дрожать начинают. От злости, а не от коньяку. Сколько я выпила? Да граммов двадцать, для здоровья можно, полезно даже. А Алка глядит неодобрительно, вроде на дорогу, а все равно на меня косится. Смотри-смотри, в свое время я на тебя насмотрелась. Что, небось думает, сопьюсь? Ждет не дождется. Я – не алкоголичка и никогда ею не буду, спасибо маменьке, показала, чем чревато. Нет уж, я пробьюсь, один раз ведь сумела, и второй получится, просто пока не везет.

– Ника, ты могла бы не курить?

Могла бы, но не буду. А что, пусть терпит. Что, из милости меня подкинуть решила? Чтоб подчеркнуть, что я – неудачница, даже тачки нету? А на кой мне тачка? Меня и так доставят куда надо, только свистни, и все будет.

Правильно. Все у меня будет. Впереди. Главное – не расслабляться, не распускаться. Держать себя. И ведь хороша пока, хороша. Подбородок, правда, чуть подвисает, веки набрякли, так это мелочи, одна подтяжка все исправит, были бы деньги.

Вот именно, нету денег. Те, которые хата приносит, в бездонную трубу улетают. Да и опасно связываться. Доказать-то, если вдруг, конечно, прижмет, не докажут, но в дерьме изваляют по полной. Нет. Стоп. Не об этом надо думать, сейчас основное – кусок получить. Ну, спасибо, Гарик, кинул кость, два процента, одна шестая дома… ничего, я не гордая, я и этому рада.

Эх, сейчас бы взбодриться, но Алка снова шпынять станет.

– Слушай, как ты думаешь, что она ему наговорит? – Горло после сигарет дерет, голос хриплый, но так даже лучше, сексуальнее. Сексуальность – наше все.

– А ты как думаешь? – Алка снисходит до ответа. – Скажет, что ты развела меня с Игорем, что потом, после свадьбы, он застал тебя с любовником и снова развелся. Что Топочка вовремя умудрилась прыгнуть в опустевшую постель, а ребенок Ильве, вероятнее всего, вовсе не от Громова. И что мотивы избавиться от Игоря были у каждой из нас.

Да, это точно. Что бы Гарик сделал, узнай он правду о квартирке? А фиг его знает, может, сдал бы, может, просто прикрыть бы велел.

– На самом деле нам всем выгоднее было бы придерживаться единой версии. Все же, как ни крути, Дуся – наиболее удобный… кандидат.

Это она верно подметила. Удобный. Ничего против толстухи не имею, но своя шкура дороже.

Яков

К тому времени, когда Лизхен решилась-таки тронуться с места, голова моя распухла от обилия информации, правда, весьма и весьма сомнительного толка, но для начала сойдет.

Ехали мы долго. Дом, оставленный Громовым женам и подруге детства, находился за городом. Он был большим и обыкновенным: ни колонн, ни лестницы со львами, ни атлантов с кариатидами, поддерживающими портик, ни самого портика. На все еще зеленом газоне, разрезанном пополам дорогой, расположилась обыкновенная серая громадина в три этажа, с аккуратными прямоугольниками окон, равномерно размещенных по фасаду, с солидной металлической дверью, над которой предупреждающе подмигивал красный глазок видеокамеры. За дверью начинался необъятных размеров холл: ядовито-зеленый ковролин, яркий, резкий свет ламп, от которого глаза моментально резануло болью, стерильная белизна стен и потолка да черная мебель.

– У Игоря были специфические предпочтения. Ну, да скоро сами увидите, – Лизхен придерживала меня за локоть, при этом сама старалась держаться в отдалении, в результате чего со стороны мы смотрелись презабавно, благо зеркало, чтобы оценить, имелось.

– Я собиралась все тут переделать, я больше тяготею к классицизму, но теперь даже не знаю, имею ли право что-то менять. Как вы думаете?

Никак. Я же юрист, и, честно говоря, мне все равно.