Уровень Пи
Завтракал Славик Тихонович долго и обстоятельно, как это делали в добрые старые времена, в его детстве. Одновременно с едой он просматривал последние новости и что-то считал, вводя в калькулятор числа с помощью голосовой связи. Джен добавила ему в бифштекс недостающие витамины, и на этом первая часть ее сегодняшнего задания была закончена. Теперь пришло время заняться мозгом, но Джен так устала с непривычки, что друзья-ангелы решили отдохнуть. Рон воспользовался передышкой и быстро перебросил небольшую свою часть домой – проверить, не забыл ли он выключить утюг, прежде чем полететь на Землю-11.
Диди. Вообще-то ангелы утюгами не пользуются. Разве что в самых крайних случаях. Например, когда прикидываются людьми. Они не любят гладить, потому что часто обжигаются. Если перед вами чел, который часто обжигается, когда утюжит наволочку или жарит яишенку, и при этом не ругается, – это с большой вероятностью ангел!))
– Кстати сказать, когда ты научишься лечить в сверхтонком состоянии, ты будешь приятно удивлена тем, насколько проще и быстрее все это делается! – сказал Рон, пока они отдыхали.
Джен ничего не ответила. Она осматривала жилище Славика Тихоновича, не переставая поражаться тому, как убого живут мутанты. В доме Славика было всего двадцать девять помещений, и при этом считалось, что он вполне обеспеченный старикан! Нижний этаж дома занимали два просторных, по земным меркам, холла, кухня с парой чуланов, некое подобие гостиной, полукруглая, с окнами из бежевого стекла, веранда, тренажерный зал с душевой, туалетом, раздевалкой и бильярдной комнатой, в которой вместо бильярда был устроен лазерный тир. На втором этаже тоже располагался холл, но гораздо меньших размеров, две ванные и шесть комнат, одна из которых являла собой образец старинного солидного кабинета – даже современная техника была оформлена в том же стиле. Остальные помещения находились в подвальном, точнее, полуподвальном этаже. Славик Тихонович купил дом давно, оборудовал по своему вкусу и обитал там в полном одиночестве. Жена его умерла пятнадцать лет назад, а единственная дочь с тремя детьми, хотя и жила неподалеку, заходила редко. Фактически Славик Тихонович поддерживал близкие отношения только со старшим внуком, который часто забегал в гости и ради которого в полуподвальном этаже была оборудована классная мастерская.
Отдыхая, Джен медленно облетела дом. Славик Тихонович между тем переоделся, включил уборщика и поднялся в кабинет, где тут же засел за компьютер. Рон полностью вернулся, и они с Джен расположились по разные стороны от Славика. Правильное послойное сканирование мозга – сложное занятие для юного ангела, не умеющего пока даже спать по частям.
– Я еще не совсем отдохнула, – жалобно сказала Джен, когда ее опять потащили работать, но Рон пропустил ее жалобу мимо ушей.
– Прежде всего, надо прочитать мысли, которые крутятся в «корке» сейчас, – объяснил Рон. – Это элементарно. Они всегда самые активные. И почти в точности похожи на то, как мы с тобой обычно разговариваем.
Да, кстати. Обычно ангелы действительно не разговаривают так, как это делаем мы с вами. Они общаются несколько иначе. Ну, как если бы мы общались мысленно. Поэтому, когда вы читаете: «Рон объяснил» или «Джен возразила», пожалуйста, имейте в виду, что это говорится не в прямом смысле слова.
Джен настроилась на волну Славика Тихоновича. Прочесть его текущие мысли не представляло никакого труда. Славик писал мемуары о собственном внуке, и львиная доля его мыслей крутилась вокруг этого. Но в первую очередь Славик подсчитывал, сколько он уже написал и какую сумму может принести его труд. Одновременно он представлял себя на пресс-конференции среди восторженных поклонников, отпихивающих друг друга, чтобы первыми взять автограф.
– Я не могу разобрать за всем этим, кто его внук! – воскликнула Джен. – Тут такая каша!
– Что значит «не могу»! – перебил ее Рон. – Определяй за десять секунд. Ответ на поверхности. Не определишь – накажу!
Джен нырнула в Славика чуть ли не целиком, но никак не могла отыскать в его голове образ внука. Она нашла там кучу образов его дочери, ее мужа, двух младших внучек, соседского пса, президента страны и огромное количество изображений Дюшки Клюшкина – последнего человека. Образ Дюшки, очевидно, перебивал в голове Славика образ собственного внука, и у Джен ничего путного не получалось. Ясно ей было только то, что внук этого мутанта – пацан совершенно необычный, раз на мемуарах о нем Славик Тихонович рассчитывал хорошо заработать. Зато было неясно, какие мемуары, если мальчик вроде как жив и здоров. А может, не здоров? Но больного мальчика в голове Славика Джен тем более не могла нащупать. Десять секунд пролетели, как одна.
– Между прочим, подсказка все это время была у тебя перед глазами, – заметил Рон, когда Джен сказала: «Я сдаюсь». – На по-верх-нос-ти. В самом прямом смысле этого слова. Посмотри на письменный стол.
Джен посмотрела. Там в рамочке стояла большая объемная фотография полноватого улыбающегося мальчика с всклокоченными волосами и подписью: «Мой любимый внук».
– Не может быть! – вскрикнула Джен, увидев снимок.
– Еще как может!
– Ладно, – вздохнула Дженифер. – Как ты когда-то говорил, все блондинки – законченные дуры. Я – дура. Так что терпи. Хотя терпеть, похоже, сейчас придется мне. А как ты собираешься меня наказывать, в угол поставишь, что ли?
Рон засмеялся. Джен тоже, хотя ей было досадно и вообще не до смеха.
– Хорошая идея, – сказал Рон. – Но у меня другое предложение. Верни Славика в первоначальное состояние.
– Какое – «первоначальное»? – удивилась Джен.
– Какое у него было до твоего лечения. Причем с точностью до молекулы. Начинай прямо сейчас.
«Вот сволочь!» – должна была бы подумать Джен, если бы она не была ангелом. Но Джен была ангелом, причем с самого рождения. Она не стала отвлекаться на лишние мысли и немедленно занялась делом. Спокойно, терпеливо и сосредоточенно.
«Разлечивать обратно» гораздо сложнее, чем лечить. И не столько с технической точки зрения (хотя это тоже трудно), сколько с моральной. Понимать, что ты делаешь кому-то хуже, – невыносимо, даже если ты самый обыкновенный человек с Земли-12, очень далекий от совершенства. А уж если ты ангел… К концу работы Джен вымоталась так, что едва могла висеть в воздухе. Ее противный учитель – сам-то молодой, вчерашний школьник почти что! – цеплялся к каждой мелочи, заставляя переделывать то одно, то другое. К счастью, все это время пациент почти неподвижно сидел за компьютером, что немного облегчало поставленную задачу. Наконец Рон критически осмотрел Славика и сжалился над своей ученицей:
– Ладно, отдыхай!
Джен тут же разрыдалась.
– Это ужасно! – ревела она. – Разве ты не мог придумать какое-нибудь другое наказание? Ему же опять теперь будет плохо. Обширный инфаркт через месяц, ты же знаешь! А так бы жил и жил. Он же и так мутант, умрет ведь – и все! От него же совсем ничего не останется. Зачем ты это сделал?! Я же его уже вылечила. Ну и пусть он гад, ну и что? Он с таким удовольствием сегодня по скале бегал! И Новый год собирался с внуками по старинке встречать. Это было бы так здорово. Я не хочу его разлечивать! Я хочу опять его вылечить!
– Лечи, – разрешил Рон. – У тебя еще почти два часа времени. Разрешение на лечение Славика действительно до пятнадцати часов местного времени.
– У меня уже сил нет, – продолжая плакать, призналась Джен. – Правда, совсем нет. Ни капельки. Даже плывет все вокруг.
– Ну, тогда не лечи, – предложил Рон. – Подумаешь, одним мутантом больше, одним меньше…
Сомнений в том, что сейчас Джен израсходует последние силы на повторное лечение, у Рона не было никаких. Собственно, это и входило в его планы с самого начала. Как он рассчитывал, так все и произошло.
Лечить второй раз оказалось на порядок сложнее, чем в первый. Сил у Джен действительно уже совершенно не осталось, да и делать все пришлось на ходу: Славик Тихонович неожиданно решил пройтись по магазинам. Джен лечила Славика, а он выбирал в магазине продукты, которые любит его внук, и думал: «Вот бы его невзначай машина переехала! Тогда мои мемуары сразу возросли бы в цене вдвое. Или втрое. Ох, а может быть, даже и вчетверо, а?» Рон летел рядом не весь, только наполовину. Вторая его половина вернулась с другого края галактики и находилась сейчас в сверхтонком состоянии, выполняя ту часть работы, с которой у Джен и в самом деле не хватало сил справиться.
Кроме того, вторая половина Рона вела странный разговор со Старком, которого Дженифер не видела.
– Никаких перспектив, – сказал Старк.
Рон вздохнул и уточнил:
– Это означает: в Ризенгри нет ничего из того, что ценят ангелы? И даже мутант, рожденный после ангела, – всего лишь мутант? И спасать Землю-11 больше нет смысла?
– Мы не должны были вмешиваться вообще, – продолжил Старк. – Если бы мы не вмешивались, их мир полетел бы ко всем чертям много столетий назад.
Рон кивнул.
– Мы делали все, что могли. Мы сделали больше, чем допустимо. И все равно нет ни малейшей надежды.
– Когда это произойдет и как?
Вместо ответа Старк кинул Рону маленький шарик со всей необходимой информацией. Рон ознакомился с ней и почувствовал, что ему становится плохо.
– Джени…
– Она все равно это сделает, Рональд.
– Измени будущее, Старк.
– Джени все равно это сделает, – повторил Старк и, оставляя Рону лучик надежды, осторожно добавил: – Скорее всего, так и будет.
Для того чтобы снова вмешаться и еще раз изменить будущее, ангелу-эксперту нужны были очень веские основания. А их у Старка не было.
– Послушай, Старк, а мое бешеное желание – недостаточно веское основание? – поинтересовался Рон.
– Ты хочешь, чтобы я учел твое желание, но не учитывал тех катастрофических последствий, к которым приведет его исполнение?
Они окончили разговор. Старк улетел, пообещав проверить все еще раз. А Рон продолжил помогать уставшей как никогда Джен. «Скорее всего» оставляло один шанс из миллиона или даже меньше. Рон рассказал Джени о том, как обстоят дела, чуть позже. И конечно, он поведал ей далеко не все.
Дженифер Шортэндлонг заканчивала третий класс обычной ангельской школы. У нее было множество друзей и подруг, несколько домов в материальных мирах и несколько – в тонких. Иногда – обычно на рождественские каникулы – она навещала своих настоящих родителей. Но с ними ей было очень сложно. Им, в отличие от Славика Тихоновича, Джен ничем не могла помочь, даже в том случае, если конец света на Земле-11 отложился бы навсегда. Мама Джени с большой вероятностью должна была погибнуть в горах лет через десять или, если этого не произойдет, дожить до глубокой старости, постепенно теряя голос и способности к сканированию. А отец – неминуемо сгореть от болезни, которая уже начала потихоньку в нем развиваться. Еще у Джен был брат. С братом тоже было все очень непросто, но у него все-таки оставался шанс. Один из… неизвестно даже, один из скольких. Ничтожный шанс. Но все-таки он оставался. У других мутантов и того не было. Джен не имела права вылечить своих родителей. Не могла сказать брату, в чем заключается его шанс. Не в состоянии была спасти их мир или другие миры. Ее учили. Ее любили. Ее подстраховывали. Она имела все. И ее существование было невыносимо.
Если кто-нибудь когда-нибудь скажет вам, что быть ангелом – это счастье, то знаете что? Бросьте в него камень. Лучше булыжник. Вот.
Глава 5
Уровень Пи
– Хрю!
– Хрю-у!
– Хрю-хрю!
– Хрю-у-хрю-у!
– Не хрюу, а хрю, не хрюу-хрюу, а хрю-хрю!
– Хрю-хрю-у?
– О! Почти получилось! Молодец.
– Правда?
– Ага. Хо-хр-хрю!
– Хо-о-хыр-рю-у…
– Не, не так. Не тяни, попробуй быстрее.
Варя попробовала быстрее, выдохнула, откинула со лба волосы:
– Нормально?
– Эмм… Уже гораздо лучше! – бодро соврал Дюшка.
Но им обоим было ясно, что ничего не лучше.
Это была их третья попытка подтянуть Варю.
Два дня назад ребята попробовали заниматься оперативным хрюканьем у Клюшкиных, но Муська с Алей их просто достали: то и дело по очереди вбегали в комнату. То с хлопушкой, то с водным пистолетом, то с пищащим языком – бумажной такой свистулькой, в нее дуешь, она вытягивается языком и пищит, а на кончике – клейкая лента. Лента несколько раз приклеивалась к столу, а потом к Варе прилипла. Намертво. Пришлось ей локально отключать болевые рецепторы и отдирать липучку вместе с кожей. После того как лента попала в Варю, тетя Таня в наказание отправила дочек корениться на грядку. Но и тут покоя не наступило, сестренки устроили такую истерику, что соседи чуть телевизионщиков не бросились вызывать: решили, что кого-то убивают.
Вчера Варя и Дюшка хрюкали у Ворониных. Это вообще был кошмарный кошмар, потому что Варина мама внезапно проявила неадекватную активность и живой интерес к происходящему. Сначала принялась убирать, нарезая круги по комнате и стирая пыль с многочисленных статуэток, потом вообще уселась третьей за стол. Истории какие-то рассказывала из своей жизни, лезла с советами. «Она стоит десяти Алек и пятнадцати Мусек!» – думал Дюшка, не находя и секунды, чтобы вставить слово или хрюкнуть.
Но сегодня им повезло. Славик Тихонович, Дюшкин дедушка, уехал по делам в Моксву до самого вечера. И ребята с комфортом устроились в мягких креслах на полукруглой, залитой заходящим солнцем веранде дедушкиного дома. Ни мам, ни сестренок – никого. Красота!
Дюшке ни капельки не хотелось заниматься репетиторством. Ему хотелось просто сидеть вот так, долго-долго, и чтобы солнце совсем запуталось в Вариных волосах и не закатывалось, и просто молчать ни о чем, и… Но они же пришли сюда, чтобы исправить Варину двойку! Ладно…
– Давай еще раз с хохр-хрю, – сказал Дюшка.
Варе тем более не хотелось учиться и думать о хрюках. Ей хотелось сделать пластическую операцию и спилить клюв. А вместо него имплантировать обычный нос, как у первых или обычных вторых. Кому нужна эта красота, если с ней одни проблемы? К тому же, как выяснилось, клюв целоваться мешает. Варю, если честно, этот вопрос давно мучил. У нее, если совсем уж честно, по этому поводу даже комплекс сформировался. Ведь ей уже четырнадцать, че-тыр-над-цать! А она еще ни разу не целовалась по-настоящему – ну, в смысле, чтобы с мальчиком. Это катастрофа. В щечку «поздравляю-днем-рожденя» – это совсем не то. В щечку клюв не мешает. Но сейчас, когда она стала взрослой девушкой… «Операцию! Надо сделать операцию! – окончательно решила Варя. – Ой, а деньги?» Денег на удаление клюва не было.
– Эй, давай еще раз с хохр-хрю, – повторил Дюшка.
– Давай, – кивнула Варя, возвращаясь в реал. – Хоухыр-хрюу.
Получилось непохоже. Гораздо хуже, чем в прошлый раз. Дюшка невольно вздохнул, как-то само собой вышло.
– У меня горло пересохло, – объяснила Варя. – И в клюве першит. И вообще я пить хочу.
Она для убедительности покашляла.
– Ой! – спохватился Дюшка. – Пить. Конечно. Я сейчас.
Он вскочил, бросился на кухню, чуть не сшиб по дороге невидимого ангела. Он бы и сшиб обязательно, но ангел Дима, во-первых, находился в тонком состоянии, а во-вторых, привычно успел увернуться, взмыв под потолок.
Клюшкина не было довольно долго. Варя встала, села, опять встала. Прошлась по веранде. Классный дом у Дюшкиного деда. У самого Дюшки тоже классный, но это понятно, – госпрограмма, последний человек. Не шутка. Спецфинансирование и всякое такое. А у деда-то откуда?
– Держи.
– Что это?
Мутная сероватая жидкость в бокале, который протягивал Клюшкин, не вызывала доверия.
– Молоко.
– Молоко-о? – удивилась Варя.
– Натуральное, – подтвердил Дюшка. – Потому не белое.
– Обалдеть! Натуральное молоко! – Варя взяла бокал. – Ой!
– Что такое?
– Оно теплое! У вас тут живая корова? Настоящая? Ты ее доил???
О том, что раньше молоко давали коровы, которых периодически полагалось доить, Варя, конечно, знала. Об этом все дети знают, ведь историю древних веков преподают с первого класса.
Дюшка засмеялся:
– Ну ты даешь! Какая еще корова, откуда? Они ж вымерли давно.
Варя не смутилась:
– Мало ли… Может, одна осталась. Вон люди тоже все вымерли сто лет назад, но ты же есть!
Дюшка закусил губу. Его браслет внезапно противно пискнул. Он бросил взгляд на запястье, на экран, но делать ничего не стал.
– Эсэмэска? – поинтересовалась Варя.
Зачем ставить такой отвратительный писк на эсэмэски? Этих последних людей фиг поймешь! У Вари даже на эсэмэски от папы стоит нормальная пилика. А если от подружек, то такая мимими-тренька, и розочки вылетают…
– Не, не эсэмэска, – отмахнулся Дюшка. – Это так… Ерундиссимо.
– Ясно.
– Ты пей, пока теплое.
Варя сделала глоток.
– Невкусно.
– Зато полезно. Теплое молоко для горла полезно.
Варя презрительно скривилась. «Да что ж это я! – расстроился Дюшка. – Ладно бы один раз сказал, что полезно. Тогда бы типа проехали. А так заладил… Тьфу на меня!»
Браслет опять пискнул. Варя поставила бокал на столик. Без комментариев.
– Кстати, насчет коровы… Она, можно сказать, все-таки реально была настоящая! – бодро произнес Дюшка, не найдя лучшей темы для разговора, и менее бодро продолжил: – Ну, я так думаю, что… то есть… да… – тут он окончательно скис и умолк.
– Что – «да»? – вежливо поинтересовалась Варя. – Ты что, натуральник?
– Нет!!!
«Натуральниками» на Земле мутантов презрительно называли тех, кто считал, что вымерших животных можно восстановить, пользуясь «Банком ДНК». В этом банке хранились образцы клеток если не всех живых существ, то очень многих. Используя эти материалы, можно было даже динозавра какого-нибудь вырастить в биореакторе (в том самом, куда собирался бежать Дюшка). Вырастить, показать всему миру в очередном телешоу, и… К сожалению, такие выращенные животные долго не жили, час-два, максимум день. А если их «адаптировали» к новым условиям (то есть генно-модифицировали), они жили-поживали, как все. И вот тут начинались споры. Можно считать адаптированную корову натуральной, если она изменена всего на 50 процентов? А если всего только на 49? А если на 48 с половиной?
– Нет, я точно не натуральник! – повторил Дюшка. – Кто вымер, тот вымер. Я просто имел в виду, что когда-то корова была настоящая, давала настоящее молоко, его образцы сохранились, и вот это молоко, которое перед тобой, – оно самое что ни на есть натуральное, потому что сделано по образцу оригинала!
Варя пожала плечами:
– Ну… теперь ясно. Но все равно невкусно. Уж извини.
– А… хочешь кофе?
Солнце все еще закатывалось, все еще путалось в Вариных волосах. Было тихо.
– Хочу. Только если с нормальным молоком, не с таким. Есть нормальное?
Было и нормальное, абсолютно ненатуральное. И сливки взбитые, всех сортов. И клубничные стразы для украшения. Дюшка варил кофе – с важным видом стоял около кофе-агрегата – и думал о том, почему он не вымер. То есть как так вообще случилось, что он появился? Мама у него первая, папа – двойка, сестренки – официально двойки, но если копнуть, тройки тройками, по потолку вон бегать могут. Деды, бабки – все мутанты. А он…
Кофе приготовился. Дюшка переставил чашки на поднос, нашел в шкафу печеньки. Может, мороженку зафугачить? Девчонки любят мороженое. Дюшка подошел к мормашинке, и его пальцы привычно залетали над кнопками, вводя программу. Дюшка любил готовить. И особенно украшать блюда.
Пока Клюшкина не было, Варя попробовала молоко еще раз. Брр, что за гадость! Вообще, натурпродукты все гадость. Даже если в них добавлять сахар и ароматизаторы. «Если я выйду замуж за Клюшку, надо будет завести для него отдельный холодильник, – подумала Варя. – Чтобы не путать еду. Хотя как я за него выйду, если его на опыты заберут? И потом, вдруг я ему не нравлюсь!» Варя подошла к окнам. Вся полукруглая часть веранды была одним сплошным окном, подоконники чуть выше колена. А рамы закручиваются спиральками. Варя поймала свое отражение и осталась им довольна. «А может, и не делать пластику! – шепнула она отражению. – Неудобно, зато же красиво…»
– Что ты сказала?
Клюшкин вошел так бесшумно!
– Красиво тут у твоего деда, говорю! – обернулась Варя. – О, кофе!
– Красиво, – согласился Клюшкин.
Варя взяла чашку и стала аккуратно пить. Пить клюв не мешал.
– Ты тоже очень красивая, – сказал Клюшкин.
Варя кивнула и взяла печеньку. Ей многие говорили, что она – супер. Клюшкин, между прочим, тоже уже говорил – раньше.
«Я хочу ее нарисовать! – подумал Дюшка. – Надо ей сказать об этом. Прямо сейчас. Это же просто: я-хочу-тебя-нарисовать – и всё! Пока солнце есть, надо начать. И кофточка по цвету к креслу подходит. Вот так пусть и сидит, не шевелясь…»
– Слушь, Варь, а… Я хотел спросить… То есть попросить…
– Да? – Варя взяла еще одну печеньку.
– Ну…
– Ну?
– А ты не обидишься?
Варя сделала круглые глаза. «Я идиот! – расстроился Дюшка. – Надо было просто сказать я-хочу-тебя-нарисовать. А теперь как вырулить?» Браслет пискнул.
– У тебя опять эсэмэска, – заметила Варя.
– Да не эсэмэска это, это так… Просто пикает иногда.
Варя равнодушно допила кофе и перевернула пустую чашку на блюдце. Так принято на Земле-11, это значит: было вкусно, но больше не хочется.
– Спасибо за кофе, – сказала Варя. – Было очень вкусно.
Она встала. Прошлась по веранде, пересела на пуфик.
Солнце почти свалилось за горизонт, теперь оно било Варе в спину, в затылок. Волосы сияли золотом, а лицо пряталось в тени. На мгновение Дюшке показалось, что у Вари вообще нет лица – бездна вместо него, и в эту бездну можно провалиться. «Пусть бы она не ушла, никогда не ушла!» – отчаянно подумал Дюшка и почувствовал, как за его ушами стекают на шею две капельки пота. Браслет пикнул, а потом заверещал.
– Хоть на звонок маме ответь, – хмыкнула Варя.
– Да не звонок это! – Дюшка вдруг разозлился.
– А что тогда?
– Индикатор.
– Чё?
– Индикатор уровня Пи.
Дюшка протянул Варе руку, кликнув по какому-то малоприметному значку на экране. Привычная стандартная заставка (часы, погода, муто, входящие, напоминалки) сменилась шкалой с циферками. Шкала была желтая.
– У тебя индикатор? Ух ты, я и не знала… Хотя откуда мне было знать, мы с тобой почти не общались. Ты его все время носишь?
– Ну он же в браслетке, встроенный. Так что почти все время. Могу снять, если захочу. Во…
Дюшка отстегнул браслетку, положил на стол между кофейными чашками и молоком.
– Можно?
– Конечно.
Варя взяла браслетку.
– А почему было желтое, а сейчас серое?
– Так сейчас ему измерять нечего, не на руке же. У стола эмоций нет!
Варя хихикнула. Дюшка расслабился и тоже улыбнулся.
– А если я надену, что покажет?
– Попробуй!
Варя аккуратно сняла свою браслетку, обычную, без датчиков. Простой комп плюс телефон, плюс там фотик, мутик и прочие глупости, стандартный набор. Закрепила Дюшкин.
– Не показывает.
– Затяни потуже, у тебя рука тонкая, болтается. Прилегать должен.
Клюшкин подошел, плюхнулся на пол рядом с пуфиком:
– Давай помогу. Вот так.
– Все равно не показывает.
– Это, наверное, потому, что у тебя человеческих эмоций нет, – предположил Дюшка. – Ты же мутант.
Варя вдруг расстроилась. Реально расстроилась.
– Смотри, зеленое! Есть эмоции! – закричал Дюшка.
Варя обрадовалась, продолжая расстраиваться. Как ей это удалось – неведомо!
– Зеленое!
– Ну вот!
– А что это значит? Это хорошо?
– Это хорошо, – серьезно кивнул Дюшка. – Зеленое – это когда опасные отрицательные эмоции – ну, кроме страха, переживания там всякие или любовь вдруг… Словом, когда эмоции есть, но их нормальное количество – до единицы.
– А у меня до единицы?
Дюшка посмотрел на экран, кликнул куда-то:
– У тебя одна десятая.
– Всего-то…
– А ты что, больше хочешь?
Варя не знала, хочет она больше или нет. Она посмотрела на Дюшку и задумалась. Вдруг вспомнила, как у нее в лужу глаз вывалился и…
– Смотри, три десятые! Круто!
Варя перевела взгляд на экран. Шкала была опять серая.
– Только что было три! – поклялся Дюшка. – Три десятые. Варька, это супер, ты понимаешь, это просто супер!
Клюшка вскочил и бросился ходить по веранде туда-сюда. Он был очень взволнован.
– Да ладно… – сказала Варя.
Впрочем, ей было приятно. Но шкала оставалась серой.
– Ты понимаешь, да? – продолжал волноваться Клюшкин. – Понимаешь? У моего папы всегда ноль. У сестренок бывает немного, но они еще дети, это не в счет. У мамы бывает. Она этим гордится. Этим можно гордиться, ведь мутанту уметь испытывать человеческие эмоции – это достоинство! Ну, если ими управлять. Но этому легко научиться. Мама умеет.