Риз замолчал. Впрочем, его старания были совершенно напрасны: ни одного ангела вокруг не было. И вообще посещать Землю-4 они в ближайшее время не собирались. Земля-4 была стабильной планетой с доброжелательным, уравновешенным населением, не пригодным для вступления в Ангелосоюз и не имеющим ни малейшего понятия о том, что в природе существуют самые разные миры, нематериальные силы и альтернативные варианты развития событий. Люди на Земле-4 рождались, проживали по долгой счастливой жизни (строго по одной на каждую особь) и умиротворенно превращались в прах, который потомки трепетно хранили в специальных коробочках. Ангелы правильно делали, что не появлялись на глаза людям с Земли-4 и не забивали им головы сказками о вечном существовании. Ребенок может плакать и требовать мороженого и аттракционов только в том случае, если он знает о том, что эти штуки вообще как таковые есть. А если мороженого нету, то: «Чего тебе, малыш? Соску-пустышку? На, пожалуйста, соси, сколько угодно! О чем вообще базар?»
– Попробую теперь найти какие-нибудь документы и вообще посмотрю, что у меня тут есть, – опять-таки вслух произнес Риз, и опять-таки, разумеется, смысла в этом «вслухе» не было никакого.
Ризенгри подошел к столу и решительно вытряхнул содержимое ящиков на диван. Конспекты, тетрадки с задачами, куча черновиков, толстый блокнот с адресами, опять сердечки какие-то, – наверное, подарки от девочек, ручки, карандаши, прочая ерунда в том же духе. По надписям на тетрадках Риз понял, что он, Вениамин Бесов, в этом мире – и в самом деле ученик седьмого «А» класса второй экспериментальной средней школы города Припущино. Назначение некоторых вещей было непонятно. Например, в отдельной плетеной шкатулке хранилась плоская серебристая коробочка, аккуратно запаянная. На коробочке детским неустоявшимся почерком было написано: «Бобик». Риз ткнул мизинцем в коробочку и нащупал внутри горстку пыли. Пожал плечами, вернул все на место. Следующей непонятной вещью оказались пластины с мелкими шариками – таблетками. Пластин было пять, все разные, все початые, на оборотной стороне каждой – сложные формулы, незнакомые символы, знаки. Еще были пакетики с жидкостями. Три штуки. К каждому пакету прилагалась трубочка, но не такая, как для коктейля, а из более плотного материала, с закругленным краем с одной стороны и винтовой нарезкой – с другой. Риз попробовал прикрутить одну такую трубочку к бежевому пакетику в указанном на нем месте. Ему это удалось без труда. Но при последнем повороте пакетик послушно прорвался, и его содержимое хлынуло через трубочку прямо в лицо Ризу. Риз инстинктивно отдернулся, вслед за чем попытался поймать ртом остатки жидкости, похожей на сильно разбавленное топленое молоко. Вкус у «молока» оказался отвратительный и горький. На его прежней планете глаза дикого покусодонта – и то были куда вкуснее! Риз сплюнул, вытер мокрые руки об шорты и решил не экспериментировать пока с местными напитками.
Один из ящиков целиком занимал огромный альбом, наполовину заполненный разнообразными узелками. Риз вспомнил, что на его родной Земле-11 когда-то существовало племя, придумавшее специальное узелковое письмо – кипу. Возможно, эти узелки тоже были своего рода письменностью?
Никаких удостоверений личности даже при самом тщательном осмотре так и не обнаружилось. Также не было ни единой фотографии, ни одного иллюстрированного журнала, дезодоранта, браслетика-телефона или просто телефона, бумажных денег или монеток, какой-нибудь завалящей конфетки, жвачки или хотя бы оберток от них, указывающих на то, что такие вещи тут когда-то водились. То, про что Риз подумал, что это крем для рук, оказалось клеем. Значок на булавке на самом деле был резинкой, стирающей след от ручки. Носовые платки – чем-то вроде визитных карточек.
Оттерев клей с рук одной из визиток, Риз приступил к обследованию книжных полок. Половина книг была учебниками по химии, вторая половина – учебниками по психологии. Несколько брошюр не в общую тему: про растения, про насекомых, пара-тройка романов. Ни фантастики, ни комиксов, ни про машины, ни про спорт. Риз расчистил себе кусок места на диване, плюхнулся на него, закинув ноги на груду тетрадок, и задумался.
Итак, он теперь – опять Венька Бесов, на сей раз ученик седьмого класса, интересующийся психологией, химией и червяками-бабочками. На другой планете – и опять Венька, опять Бесов… Кстати, а куда делся настоящий Венька, который жил тут до него? Утонул? Сбежал в деревню к бабушке? И как он тут жил в таких условиях? Ни чашки, ни подушки, ни компьютера. В конце концов, у его предшественника должна была быть хотя бы сменная одежда! Но ведь и ее-то нет! Чушь собачья получалась, полная чушь. Риз решил выяснить, как на этой планете живут другие люди – может, так же?
Недолго думая он встал ногами прямо на диван и осторожно просунул голову в стенку, в соседнюю квартиру номер семь. Глаза Риз вывел вперед носа, и правильно сделал: прямо по курсу перед ним маячил чей-то затылок. Риз моментально нырнул обратно, вышел из своей комнаты в розовый холл и попробовал проникнуть в седьмую квартиру через входную дверь. Собственно, проникать бы и не потребовалось, дверь номер семь была не заперта. Но Риз все-таки юркнул в нее обычным способом. Тут же сориентировался на местности и взлетел под потолок, на широкий шкаф. Спрятав тело в глубине шкафа, Риз оставил голову на поверхности, скрыв ее за большой аляповатой вазой, из которой торчали ветки вьющегося растения с яркими цветочками. Обнаружить мальчика было практически невозможно.
Комната оказалась большая, солнечная, со светло-светло-серыми стенами, мебель в ней стояла просторно. Широкая арка с левой стороны вела в помещение таких же тонов и размеров, узкая арка наискось от Риза соединяла комнату с лестницей, ведущей вниз. Человек, чей затылок Риз увидел из своей комнаты, теперь стоял к нему боком. Кроме него, в комнате находилось еще двое мужчин и три женщины. Все они возбужденно о чем-то разговаривали. Риз подумал, что если бы вместо него в комнату вошел слон, то эти люди и слона бы не заметили. Но он был не прав. Просто земляне-4 никогда не входили без стука. Даже постучав и услышав ответ «Войдите!», землянин ни за что не входил, а дожидался, пока хозяин не откроет ему заведомо не запирающуюся дверь и не проведет внутрь лично. Риз не сразу понял, что разговор идет о нем, причем называют его исключительно «Наш Герой». А переодетую в коричневую хламиду и невесть когда успевшую перекрасить волосы в дымчато-оранжевый цвет Миляишу он узнал исключительно по голосу и тоже не сразу.
Из трех присутствующих мужчин один вел себя как хозяин. Он заботливо задернул штору, когда солнце сместилось таким образом, что его лучи стали попадать Миляише в лицо, раза три спрашивал, комфортно ли чувствуют себя гости, куда-то периодически выходил, каждый раз неизменно дважды извиняясь: прежде чем выйти и сразу после возвращения. Хозяин был среднего роста и неопределенного возраста. Скорее старый, нежели средних лет. Он обладал некрасивым мясистым носом, подвижными толстыми губами и малоприятной привычкой время от времени их украдкой облизывать. Голос у него был неровный, дерганый, как у первоклашки при первом ответе у доски. Женщина, к которой он обращался чаще других, была, как Риз понял минут через двадцать, его матерью. То есть в смысле матерью настоящего Веньки Бесова, место которого он теперь занимал. Ее называли не иначе как Мама Героя. Риз понял, что это имя появилось сегодня. Как звали ее до того, оставалось загадкой. Поскольку некрасивого хозяина квартиры называли Моисеич, Риз понял, что он не Отец Героя, не Дед Героя и, наверное, также не Дядя Героя. Так. Фу-у! Наличие мамы кое-что объясняло. Например, почему в собственной «квартире» Риза не нашлось ни еды, ни одежды.
Третья женщина, скорее всего, была корреспондентка. Она задавала вопросы о детстве Героя, его увлечениях и т. д.
– Как вы думаете, почему он, после того как спас скорого помощника Бяк-Бяка, выбрал себе такое любопытное новое имя – Риз Шортэндл? – спросила она Маму Героя.
По ее тону любой нормальный человек смог бы догадаться, что она считает имя «Риз Шортэндл» не любопытным, а диким и странным. Но Риз не был обыкновенным человеком, и тон инопланетной корреспондентки его волновал меньше, чем африканского аллигатора северное сияние.
– Мне трудно ответить на этот вопрос точно. Лучше спросить об этом непосредственно у моего сына, – как бы извиняясь, ответила Мама Героя. – Правда, он задерживается…
– О! О! Безусловно, у него есть на то важные основания! – дружно бросились успокаивать ее двое мужчин помоложе.
Один из них был бородатый, в очках бредовой конструкции: два круглых стекла крепились к ободку, надетому на лоб. Второй был чересчур худой, просто доходяга.
– Вы знаете, – важно сказала Миляиша, поворачиваясь к корреспондентке, – мне кажется существенным тот немаловажный факт, что Герой выбрал сущность Риза Шортэндла до того, как спас Бяк-Бяка. Он шел по улице с таким отрешенным видом! Как вы считаете, это напрямую связано с его новой способностью – так глубоко чувствовать другого человека?
– Во всяком случае, опосредованная связь этих событий, несомненно, налицо, – задумчиво ответила корреспондентка.
Мужчина в странных очках встал с места и сделал шаг в сторону хозяина. Моисеич отвел руку в сторону, жестом пропуская гостя вперед и одновременно как бы указывая направление, куда тому следует идти. Гость прошел к внутренней лестнице, ведущей на нижний этаж. Риз опустился в шкаф и тихонько высунулся под потолком со стороны лестницы. Очкарик, заботливо провожаемый Моисеичем, проследовал в огромную ванную комнату. Она была, наверное, раз в пять больше «квартиры номер восемь». Моисеич вернулся наверх, а Риз, ни секунды не раздумывая, вылез из своего укрытия и проскользнул к ванной. Смежная с ванной комната оказалась спальней. В ней никого не было. Риз проник в спальню, привычно ввинтился в нужную стену, утонув в ней почти целиком, и принялся следить за очкариком. Место оказалось не самым удобным: лицо Риза чуть не вылезло прямо из ровной поверхности сбоку от внушительных размеров раковины. Пришлось остаться в стене, максимально приблизив глаза к внутренней поверхности. Картинка была как в тумане. Риз и сам не знал, для чего он сделал то, что сделал. Раньше он не замечал за собой ни малейшего желания подсматривать за людьми, справляющими свою нужду. Да и что там вообще подсматривать: ну, простите, какает человек или там просто писает, – эка невидаль! Было бы на что смотреть, верно? Но сейчас Ризенгри стоял, не шелохнувшись и следя за ничего не подозревающим мужиком, как кот за мышью.
Очкарик повел себя странно. Он открыл один из шкафов и извлек оттуда пакет, в точности похожий на тот, из которого Ризи попытался выпить молока, и еще один совсем маленький пакетик. Затем немного подумал, маленький пакетик вернул на место, а большой приготовил для употребления, ввернув в него одноразовую трубочку. Затем разделся, взял пакет с трубочкой. Человек стоял к Ризу лицом, и подробности Шортэндлонгу поэтому видны не были, но через некоторое время даже ежу стало бы ясно, что «сок» в пакете предназначался не для питья, а для совершенно противоположного действия. Риз немедля вынырнул обратно в спальню, и его вырвало. Кстати сказать, впервые в жизни. Земля под номером четыре переставала ему нравиться, причем все сильнее и сильнее. Впрочем, никакого выбора у него по-прежнему не было.
– О’кей, Рональд Э-Ли-Ли-Доу, – пробормотал Риз, глядя на пустой пуфик в углу комнаты. – Это я так, случайно. Ты это, вот что… Не обращай внимания, вот.
Но ангел Рональд не сидел на пустом пуфике. Он вообще сейчас болтался очень далеко отсюда. Но ведь никому не дано знать, где находится его ангел…
Ризенгри полагал, что очкарик пробудет в ванной еще достаточно долго, поэтому вернулся на свой наблюдательный пункт, спокойно пройдя полпути по лестнице обычным способом. Но очкарик вернулся раньше, чем Ризи успел устроиться на своем месте поудобнее.
Разговор по-прежнему шел о Ризе. Напряженность по поводу того, что Героя слишком долго нет, все нарастала. «Да и впрямь, сколько можно прятаться?» – подумал Риз. Он проскользнул на нижний этаж, выбрался на общую лестницу, поднялся по ней в розовый холл и направился к двери номер семь. Не успел он к ней подойти, как дверь открылась и ему навстречу собственной персоной вышел Моисеич.
– Добрый день! – широко улыбаясь, провозгласил Риз.
Моисеич оторопело молчал. Его вид выражал такое безграничное удивление, что даже слабо разбирающийся в мимических тонкостях мутант Шортэндлонг понял, что сморозил несусветную глупость.
Диди. На самом деле правила взаимных приветствий на Земле-4 были предельно просты. Здороваться полагалось только с абсолютно незнакомыми людьми. Кивать, улыбаясь, – тем, кого в принципе в лицо знаешь, но не более того. Близких людей этикет предписывал никак не выделять при встрече. Логика в этом была четкая. Здороваясь с незнакомцем, ты демонстрируешь свое внимание к нему, расположение, заведомо положительный настрой. Человеку примелькавшемуся улыбаешься, как бы говоря тем самым: «Я выделил тебя из толпы, я тебя помню!» А не приветствуя друга, ты даешь ему понять: он всегда в твоем сердце, ты и не забывал о нем, ты помнишь все ваши разговоры и как бы продолжаешь их. Ты же не станешь говорить своему приятелю: «Привет, как дела?» посреди вашей с ним беседы! Вот и тут примерно так же.
– Мы тебя ждем, – сделав наконец вид, что все в порядке, произнес Моисеич.
– Да, я знаю, – кивнул Риз, – вас там шестеро. Трое мужчин и три женщины, включая мою маму. А очкарик спустился вниз, зашел в соседнюю комнату, и его там вырвало!
На этот раз пауза была еще длиннее. «Так вам всем! – подумал Риз. – Я по вашим правилам играть не могу, поскольку мне никто их не объяснил. Значит, вы будете играть по моим правилам. Пусть теперь в невоспитанных уродах походит очкарик, а не я!» Риз решительно обогнул Моисеича и вошел в его квартиру без стука. Моисеич на ватных ногах прошел следом и тут же спустился вниз, в спальню. Обратно он вернулся спустя минуту. На нем просто лица не было.
На следующий день в местной газете появился портрет Риза кисти худосочного доходяги и огромная статья корреспондентки под названием «Исключительная чуткость Риза Шортэндла».
Глава 5. Лето, наполненное тайнами
Маша Малинина и Рино Слунс не вели счет дням, проведенным на острове. Это за них де- лал механический календарь, расположенный под большими часами на Овальной площади. Площадь и часы они нашли во время третьей или четвертой вылазки в город. Маша сразу догадалась о назначении странного устройства. Тоном, не терпящим возражений (то есть привычным своим тоном), она заявила:
– Это календарь. Цифры – номер дня. А из букв, это, очевидно, слова, – названия месяцев или недель.
Рино не считал все это таким очевидным. – А почему циферок три окошка? На самом деле окошек было четыре, но в четвертом, самом большом, заклинило шторку, и оно не работало. – Ну… Первое число, большое, показывает дни от начала года, – принялась рассуждать Маша. – Второе – день месяца…
– Ага, получается, в этом месяце у нас восемьдесят третий день!
– М-да, не сходится… А! Я догадалась! Это день от начала сезона! Восемьдесят третий день весны! Смотри, теперь все сходится, видишь, рядом картинка меняется? Скоро будет лето!
Рино присмотрелся. Картинка действительно менялась: металлическая пластинка (медная, что ли?) с изображением цветущего куста уползала влево, а на ее место выплывала пластинка с изображением солнца в смешных солнцезащитных очках.
Тщательное изучение календаря позволило предположить, что недели на острове длятся по десять дней, причем обязательных рабочих из них – вроде как только три. Сезоны длятся так: по сто дней – весна, лето и осень, а зима – всего тридцать три дня.
– А оставшиеся дни – что?
– Ты меня спрашиваешь?!
– Так больше некого!!!
– А я знаю?!
Самое жизнеутверждающее окошко на механическом календаре было расположено справа, отдельно от остальных. Пока в нем было трехзначное число, но каждый день, на рассвете, оно уменьшалось на единицу. А картинки рядом красноречиво подсказывали: как только на нем будет ноль, на остров приплывут и прилетят корабли с парусами и воздушные шары с подвесными корзинами. И, главное, появятся люди, а значит, все будет хорошо. Маша и Рино не сомневались, что благополучно дотянут до этого замечательного дня и к этому времени разгадают все загадки своего таинственного острова. А загадок была целая гора.
Во-первых, они так и не смогли понять, в какой точке планеты находятся. Рино немного увлекался астрономией, но не мог найти на небе ни одного знакомого созвездия. Это говорило о том, что их забросили в другое полушарие.
Во-вторых, ни Рино, ни Маша никогда не слышали о том, что на другом полушарии находятся острова, полные полудохлых, тупых и совершенно некусачих растений, которые даже перемещаться не умеют.
В-третьих, такие старинные каменные города и полное отсутствие электроники могло говорить о том, что они угодили в прошлое. В пользу этой версии было и то, что их оперхрюки не работали. Маша, любительница физики, эту версию Слунса не поддерживала, она была уверена в том, что путешествия во времени невозможны. Маша настаивала на том, что с ними снимают реалити-шоу Рино ей возражал, ведь ни единой видеокамеры они не обнаружили.
В-четвертых, тщательное исследование города и прилегающих к нему территорий (лесок, лагуна, два луга, скалистый северный берег и три крошечных грота) показало, что город еще совсем недавно был населен и был оставлен странно. Некоторые помещения покинуты давно, заросли натуральной паутиной и покрылись естественным слоем пыли. Но из некоторых домов жители словно выселились в спешке, за пару-тройку дней до появления на острове Маши и Рино. Например, в одном доме, похожем скорее на склад, а не на жилой дом, Рино нашел огромный подвал-морозильник, а в нем внушительные запасы вполне съедобного мяса и рыбы, а также самых разнообразных продуктов, большую часть которых ребята видели впервые в жизни. На охоту и рыбалку теперь можно было не ходить!
В-пятых, в городе встречались некоторые очень странные… «витрины». Нет, эти… мм… постройки не напоминали витрины. Просто самая первая из них (первая, которая встретилась) была расположена рядом с дверью в посудную лавочку, и Маша приняла ее за витрину. Так они и стали их называть. Все витрины были довольно большие и на первый взгляд не странные. Произведения местного абстрактного искусства из кусочков матового цветного стекла. Словно какие-то неумехи планировали сделать витраж, но, вместо того чтобы расположить стеклышки аккуратно, накидали их абы как. Некоторые края стеклышек были оплавлены, словно на них воздействовали бямской или каким-то другим мощным лучом. Рядом с каждой витриной стояли столбики высотой примерно с Машу, и на столбиках были написаны слова, много слов и циферок. Маша вбила себе в голову, что это – заклинания. Что стоит только научиться читать и произнести их правильно, как витрины оживут и начнут стреляться разными полезными вещами, а может даже, чем угодно.
– Как ты не понимаешь, это же порталы! – убеждала Маша своего товарища по счастью. – Надо только выучить язык!
– Значит, в перемещение во времени ты не веришь, а в порталы и заклинания веришь? – ехидничал Слунс. – Абра-кадабра, выплюни мне, витрина, компьютер крутой марки, ласты и живого динозавра!
– Динозавры миллион лет назад вымерли, – отмахивалась Маша. – А заклинание – это как голосовое управление гаджетом, вот и все.
Спорить можно часами и без всякого толку. Выучить язык без учебника, разговорника, видеокурса или живого учителя все равно невозможно. А ничего этого на острове не было.
Тогда Малинина подошла к делу с другой стороны. В прямом смысле. Она стала пробовать подойти к витринам с другой стороны, с тыла. И тут ее ждал новый сюрприз. Подойти к ним с другой стороны оказалось невозможно! Причем препятствия возникали самые разные. Витрина, расположенная около лавочки, была недоступной потому, что никакими силами не удалось открыть дверь лавочки, (почти во все другие магазинчики ребята попадали спокойно, они были или открыты, или заперты на щеколды). Две симметрично расположенные витрины на Овальной площади были как бы высечены в скале, к которой примыкало здание, похожее на ратушу. Три витрины на набережной буквально висели над морем, но высота там была приличная. Маша с Рино попытались подплыть со стороны моря, но с поверхности воды увидели только серые невнятные задники витрин, как им показалось, – полупрозрачные, но с такого расстояния понять было ничего невозможно. В конце концов, на одной из улиц Маша нашла не слишком высокую и не слишком широкую витрину, которая стояла как бы сама по себе, правда, имела внушительную толщину, метра полтора. То есть это был такой кусок стены. С одной стороны – витрина, сзади – стена. Маша решила проковырять ее насквозь.
Притащила зубила, молотки и кувалды – все, что нашла в мастерской дома, который они выбрали своим пристанищем. И приступила к работе. Рино присвистнул, выразительно покрутил пальцем у виска и отправился плавать, нырять и проверять силки: на острове было много мелких зверушек и птиц, глупо не воспользоваться случаем, он с детства мечтал об этом!
Маша потратила около месяца, возясь с клятой витриной. Продолбить ее не удалось. Первый слой, в палец толщиной, отколупывался легко, слой дальше, толщиной с ладонь, долбился с трудом, но поддавался, а потом начиналась засада. Переломав кучу инструмента и содрав кожу с рук, Маша оставила эту затею и попыталась стену… выкопать. Ей удалось разворотить значительный кусок мостовой и извлечь из нее гору тяжеленных булыжников, но уже на полуметровой глубине ее ожидал неприятный сюрприз в виде того же не пробиваемого ничем монолита. Маша исполнила безумный танец вокруг неподдающейся витрины, вопя от негодования, – танец состоял в основном из топанья ногами и размахивания кулаками. После чего решила откопать стоящий рядом столб. Со столбом ей удалось справиться за неделю и даже расколоть его пополам. Но ничего интересного в нем не обнаружилось. Ни проводов, ни микросхем.
Маша обиделась на судьбу и целую неделю плавала, и ныряла в море вместе с Рино, и бегала к календарю смотреть, сколько им осталось до возвращения на остров жителей. Спустя неделю она поставила себе новую цель: выучить местный язык. Рино только вздохнул.
К концу лета они начали ссориться. Не так, как раньше, поругались-обиделись-остыли-помирились, а всерьез. Дело в том, что жизнь в пустом городе постепенно меняла Рино в одну сторону, а Машу в другую.
Рино наслаждался переменами. Конечно, он бы предпочел дикий остров, с вредными деревьями и опасными животными, чтобы пришлось строить крепость, обороняться, а потом всех победить и стать героем. Но такой вариант ему тоже очень нравился. Рино научился плавать и нырять, как рыба, бить птиц влет из лука и арбалета, ставить силки и ловушки на мышей и зайцев с профессионализмом бывалого охотника и многому другому. Он также научился управлять лодкой под парусом, загорел, подрос и возмужал (хотя все еще больше напоминал мальчишку, чем юношу). Рино стал самостоятельным, уверенным в себе и каким-то… свободным, что ли. Он стал подумывать о том, чтобы спуститься в переход между островами, справиться с двухголовым Кротиком (связать веревками) и расспросить о том, что за люди жили в городе и куда свалили.
Маша была категорически против спуска в подземелье, и Рино не понимал, куда делась ее храбрость. Вроде нельзя было сказать, что она трусит, но при попытке поговорить на тему связывания Кротика она вспоминала о неотложных делах или о том, что хочет спать, а все это можно обсудить и завтра. А завтра переносила разговор на послезавтра. И целыми днями пыталась разобраться с местным языком, составляя алфавит и переписывая в тетрадки названия с уличных вывесок.
Из-за Кротика они и разругались всерьез. Дни были еще очень жаркие, и о приближении осени говорил только календарь на Овальной площади. Был вечер. Маша Малинина сидела на веранде и занималась своими «тупобуковками», как их называл Рино. Она зажгла восемь масляных ламп (масла в городе было вдоволь), разложила исписанные листики по всей веранде и громко разговаривала сама с собой, точнее, с одним из листиков, который держала в руке. За лето Маша отрастила волосы и завела моду заплетать их в тонкие косички, вставляя в каждую косичку гибкие стебельки цветов, растущих на клумбах по всему городу. Косички торчали в разные стороны, превращая Машину голову в некое подобие одуванчика. Сегодня она вплела стебельки вместе с цветами, и теперь ее голова-одуванчик была похожа скорее на цветущий шар, чем на голову. В таком виде ее и застал вернувшийся с охоты Рино.
– Уц, уц, тыц-пуц! – говорила Маша листику. – Если эта буква – цэ твердая, то пуц, а если цэ – мягкая, то уць, уць, тыць-пуць, и это – название страны!