Письма отовсюду
Выходных три дня, с пятого по седьмое. Так что завтра выходной, и в санаторных процедурах тоже. Но вернемся к сегодняшнему дню.
После посещения магазина, не заходя домой, мы идем в бювет. Это стеклянный ларек на берегу озера, в нем минералка течет из простых кухонных кранов в простые кухонные раковины. В одну раковину – холодная, в другую – горячая. Наливай, да пей. Мы пьем: чуть солоноватая, почти безвкусная, ржавая на вид. Сплошная и несомненная польза.
Потом обед.
Так, что там дальше по распорядку дня? После обеда мы играем в бильярд, где-то около часа. Потом, а это уже без двадцати три, я иду в грязелечебницу, принимать целительные грязи. Я спросила у врача: «У вас какая грязь? Родоновая?» А он мне: «Хорошая. Это крымская грязь. Саки». Ну раз хорошая, да еще Саки, берем. Полежав в капсуле под приятно-космическую музыку, иду я куда(?), в душ естественно, смывать со спины чудесные черные Саки.
И, наконец, кода – последнее целебное мероприятие на сегодня – я спешу, не высушив опять-таки свой мокрый стожок на голове, на массаж. О, этот массаж воротниковой зоны! О, эти сильные мужские руки, что мяли мой загривок и колотили меня по шее со всей ответственностью. Холка у меня болит до сих пор, хотя с последнего сеанса минуло уже три дня. Но ведь это же все для здоровья. Ведь правда?
После того, как приволочёшь ноги с массажа в номер, хочется только лежать в тишине и ни в коем случае не шевелиться, не шебаршиться, желательно даже не ворочать глазами. Но не тут-то было! Четыре часа дня! Время играть в теннис! Да, мы выбирали такой санаторий, где не только есть бассейн, и можно купаться каждый день, но и чтобы был теннисный корт. И он здесь есть. Крытый. Это такой здоровенный сарай с раздевалками и комнатой хранителя, причем раздевалки, склад лыж-коньков и каморка, где хранитель играет на своем ноуте, отапливаются, а сам корт нет. И, более того, в одной стене есть дырища вдоль пола, откуда задувает холодный ветер, и куда пытаются укатиться мячики. Два часа, а однажды даже три, мы играем. Дети нам здорово помогают. Они путаются с футбольным и баскетбольным мячами под нашими ногами. Какой-то многопрофильный любитель спорта оснастил корт воротами то ли для минифутбола, то ли для гандбола, и корзинами для баскетбола. И мячи выложил. Но! играть в футбол, в частности, и в мяч, вообще, строго запрещено. И об этом красиво написано в развешанных на стенах табличках. Конечно, дети не могут выдержать соблазн, и, сколько на них не ори: «Положь мяч!» – они все равно обязательно пнут его мне под ноги, когда я радостно несусь навстречу теннисному мячику. Ну или влепят в спину. И тогда я разражаюсь укоризненной речью, а дети пытаются оспорить мои неоспоримые тезисы, дескать злокозненный мяч исключительно сам, безо всякого их вмешательства втемяшился в меня, на что они, конечно, не расчитывали никак. Бывает, в пылу полемики я иной раз употреблю не рекомендованные выражения и лексические формы сложной конфигурации. В общем, ор стоит до жестяного потолка.
Получив все возможное удовольствие от игры в теннис, мы движемся на ужин. Время – половина седьмого. Полдник в нашем санатории тоже есть, как же без него, он начинается без четверти пять. Мы на него не холим, поэтому на ужине забираем то, что не съели такие же, как мы, не попавшие на полдник. Это всегда печеные яблоки и какие-нибудь шарлотки-кексы-печенюшки. О яблоках: если вы не знали, сообщаю: Беларусь – яблочный край. Добрую половину меню составляют яблоки. Помимо печеных и запеченых в шарлотку, это еще и обязательный яблочный компот, и капустно-яблочная или творожно-яблочная запеканка, морковно-яблочное суфле, салат из кальмаров с яблоками, из свежей капусты с морковью и яблоками, капуста квашеная с яблоками, свекла тушеная с яблоками и сметаной, свежие яблоки на десерт, порезанные и без огрызков или целые, не порезанные… Разве что не было щей из свежей капусты с яблоками, но, может, мы пропустили. Судя по внешнему виду сих райских плодов, это те же польские яблоки, которые продавались у нас, а теперь не продаются и оседают в Беларуси.
По понедельникам и вторникам теннисный корт выходной. Я, конечно, понимаю, хранитель корта за пять рабочих дней так наигрался в ноут, что у него из ушей пиксели лезут, ну еще пару-тройку раз ему пришлось разложить, а потом опять сложить два стола для пинг-понга и, возможно, однажды пропылесосить свое хозяйство. Устал. Два выходных вынь да положь. Заменить некем. Никто больше на такую тяжелую работу не соглашается. Нет в стране героев. В такие черные дни мы берем ключ у дежурной медсестры, открываем для себе персонально тренажерный зальчик: полтора тренажера и ковер для ЛФК, и оттопыриваемся там до ужина. А после ужина опять-таки у дежурной медсестры мы берем шары с киями и играем в бильярд. Дежурная медсестра – что-то вроде завклубом, ей все равно целые сутки сидеть в кабинете, вот и совмещает медицину с клубной деятельностью. Если бы корт был не в отдельно стоящем ангаре, а тут же в главном корпусе, она бы и им заведовала, и выходных бы в нем не было.
В восемь вечера в баре – просмотр фильма по здоровенному телику. В санатории перманентный ремонт, кинозал есть, но он закрыт, туда нельзя, поэтому кино в баре. А на концерты звезд белорусской эстрады каждый день желающих возит бесплатный автобус куда-то в другой санаторий. В девять вечера в малом обеденном зале, который на обеды не накрывают – танцы, караоке и, как зазывно обещает афишка, другие веселые затеи и море позитива. Не знаю, не была. В баре была. Вино – дрянь, есть питьевой ром, водка, квантро и армянский коньяк, ну и еще какие-то бутылки, много. По методу одного хорошего, по-настоящему хорошего врача, лечение надо заканчивать коньяком. Мы так и делали.
Напоследок немного об экстерьере. Про сосновый лес я говорила. Озеро Нарочь большое, чистое, берега – песок. Мужики на рыбалку приезжают. Гуляешь по берегу, то тут, то там машины, костерок приготовлен, дрова, рогатки под котелок воткнуты в землю, и никого. Народ в озере. Угуляв однажды несколько за территорию, мы нашли заросшую травой круглую площадку, вымощенную ребристыми бетонными плитами. Что это? Девушка-администратор не знает. Откуда ей знать-то, она где-то восемьдесят шестого года рождения. Но мы, матерые исследователи исторических глубин, сразу смекнули: это вертолетная площадка для бывших постояльцев, секретарей КПБ (Коммунистическая партия Белоруссии, если кто не помнит) и министров советского правительства, санаторий работает с 1974-го года. Рядом площадка, сейчас сплошь заросшая мелким березняком, здесь гостей поджидали машины и везли по асфальтовой дороге прямо к санаторию.
Ну вот и все. Вот так выглядит один санаторный день. Информация для тех, кто в санаториях сам не был, но интересуется.
Мадрид, Мадрид…
Вот мы уже вторые сутки в Мадриде. В эту поездку прихватили мы с собой на не только постоянных спутников Матвея с Тихоном, но и пару их старших, уже выросших братьев. В общем, целый табор получился.
Гостиница наша находится на невидимой границе между белым и черным Мадридом. Если идти вверх по карте, то есть на север, это будет белый Мадрид, полный туристов, маленьких, накрытых к перманентному обеду площадей – все в столиках, между которыми бродят музыканты с аккордеонами, гитарами, бубнами или просто нищие, говорящие на всех языках, включая русский. А потом, вообще, официоз с королевским дворцом, огромными соборами и бродвеем Гран Виа, который страшно похож на Москву, причем на всю сразу, со сталинскими высотками, рекламой, потоком машин и людей.
А если спускаться на юг, через две минуты будешь в районе Лавапьес, где узкие улочки змеятся между высокими и тоже узкими, всего в два-три окна, фасадами домов, где маленькие площади по вечерам заполнены местными черными парнями. Эти африканцы настолько черные, что кажется, навстречу идет человек без головы, черты лица не различимы, и черное пятно над свитером просто теряется в темноте. В каждом втором доме локутория, то есть переговорный телефонный пункт. Судя по рекламным объявлениям на окнах, направленность у них разная, одни – что-то из Африки или Латинской Америки, другие – Индия, например. Сплошное «Алло, Мама!» И повсюду ресторанчики, ресторанчики, ресторанчики… всевозможных кухонь. А еще бары, кондитерские, кафе и забегаловки непонятного толка. И в каждой из них, по крайней мере это утверждает Крылов в Непутевых заметках, побывал Хемингуэй. Редкостный, видать, был обжора и бездельник. Когда только книжки писал? Лишь в одно кафе он не зашел, там так и написано: «Здесь не был Хемингуэй».
На нашей улице вечная толпа. С утра – нищие, они приходят столоваться в церковь напротив. Их туда по талонам запускают партиями человек по двадцать, поэтому завтракают они до обеда. Рядом с церковью, без пробела – кинотеатр: огромный желтый дом без окон, украшенный рыцарскими головами. Там толпа по вечерам. А встык с гостиницей – театр, видимо, варьете, вечером вдоль фасада тоже вьется очередь. Вообще, театров и кинотеатров – море, фактически на каждом повороте. Здесь это любимый вид досуга.
В Мадриде, да и повсюду в Испании, очень много памятников. На какую площадь ни сверни, кто-нибудь да стоит: и великие испанцы, и некоторые особо чтимые иностранцы, и вообще кто попало, то дворник, то какой-то землекоп.
Широкий бульвар в Малаге, так на каждой скамейке, а то и просто на камушке сидит кто-то бронзовый: бабушка с книжкой, клерк в шляпе, бездельник, сложивший руки на коленях. Отдыхают. Мы по ним ориентировались, где нам сворачивать, а где в подземный паркинг спускаться, главное было этих «мужиков» не перепутать. А еще много псевдопамятников, когда живые каменными притворяются. Представьте, полная иллюзия, что перед тобой каменная скульптура: два человека, довольно грубо вытесанные, переплетаясь, вырастают из пьедестала, даже табличка какая-то на нем есть. И совершенно дико на каменном шероховатом лице смотрятся живые глаза. В дрожь бросает.
Были на Главной площади. Название такое, немудрящее – Главная площадь, Plaza Mayor. Она, как крепость, по квадратному периметру окружена непрерывным домом, вернее двумя: один называется Дом булочника, другой – Дом мясника, хотя никаких булочников и мясников там нет, а есть, наоборот, королевский дворец. Вход-выход на площадь только через арки, как в кремль. По сю пору король на этой площади принимает верительные грамоты послов.
Весь внутренний периметр в балконах, на одном из них неплохо смотрелась новобрачная парочка, целующаяся под радостные вопли толпы, причем толпа ликовала так, как будто это сам король или еще кто-то вроде него. Спустя пару часов, видимо, закончив официальную часть, новобрачные с друзьями что-то ели-пили из одноразовой посуды, сидя прямо на бортике фонтана на этой площади среди туристов и попрошаек.
А еще там пускают шикарные мыльные пузыри, огромные, как дирижабли. Они, извиваясь, словно обожравшиеся барашками змеи, тяжело плывут в небо под визги и вопли скачущих детей. А уж когда такой пузырище лопается, мыла хватает на все окрестные головы, хоть вставай под душ и мойся.
Пускателем пузырей был украинец – когда мы на другой день с манатками ехали в автобусе на вокзал, он оказался рядом и поймал нас за язык, я имею в виду русский язык.
Особо хочется сказать об общепите. Мы все время ругаем наш отечественный: вот, мол, набирают молодых девчонок, а те не могут сказать, что за блюдо, из чего-кого оно, не профессионально! Но Мадрид нас в этом отношении, вообще, потряс. Ну трудности перевода, это понятно. Лучше всего, кстати, по-английски говорят и, самое главное, понимают молодые азиаты, местные гораздо хуже, видно, плохо учились в школе. А вот старые дуремары, те вообще ни хрена не понимают, и им можно только методом тыка в меню что-то попытаться объяснить. При этом они еще что-то в ответ жужжат, ругаются что-ли? И каждый раз они что-нибудь заказанное обязательно забудут принести. Это закон жанра, по-другому у нас ни разу не получилось. Несколько утешает только то, что кое-что они забывают внести в счет. А один раз вообще чужой счет подсунули, мы уже обрадовались: он был в два раза меньше нашего, но официант как-то опомнился и успел поймать нас за штаны. В общем, сплошной кошмар и разочарование. Питайся дома!
Ну да бог с ними, мы, в конце концов, сюда за духовной пищей приехали, за красотой, так сказать.
Поездка на городском автобусе – экстремальный вид спорта: проезжая часть дороги шириной с этот самый автобус, и когда сидишь внутри, а он несется по городским завертуям, полное ощущение, что мы сейчас снесем зеркалами вывески и светофоры. Нет, я, конечно, понимаю, что между автобусом и домами еще полметра тротуара, но это уже экстрим для пешеходов.
Что еще о Мадриде, чего нет в путеводителях? Пошли мы в парк Ретиро погулять до паровоза в Севилью. Парк большой, но мне он почему-то очень напоминал новгородский парк с той стороны, где фонтан. Масштаб, безусловно, другой, но очень похоже. Это говорит в пользу новгородского, который классно организован, но в мини. Ретиро-то строили короли века с восемнадцатого и денег не жалели. А так, все то же самое: дорожки кривые, искусственный водоемчик… Был такой в Новгороде, я в щенячестве там брязгалась. В парке Ретиро стоит единственный в мире памятник Люциферу или Сатане, или, если угодно, Дьяволу – фонтан с фигурой Падшего Ангела. Даже вход в парк, что ведет к нему так и называется Ворота Падшего Ангела.
Падший-то он падший, но краси-и-и-ивый! Он сверзился с небес прямо на змия: ангел орет, и змей вопит во всю открытую пасть. Завопишь, когда на тебя с такой высоты мужик свалится!
Мы обедали, а обед – это не обязательно обеденное время, это с полудня до позднего вечера – обычно на площади Санта-Анна. Очень удобное для нас место в двух минутах ходьбы от гостиницы. Достаточно просторная, опять же, вся в столиках и с двумя детскими загородками, для поменьше и для побольше, поэтому там можно было безболезненно сидеть часами.
Между столиками бродят музыканты, они сначала играют, а потом ходят деньги собирают. Самым, на мой взгляд, прикольным мьюзик-мэном был молодой парень с дудочкой, который почти бежал вокруг столиков, высвистывая «Вихри враждебные веют над нами…» И тут я поняла, что музыка не только вечна, но и безгранична…
Вот еще о красоте. Какой должна быть испанка? Согласно Мериме, стройной, в красном платье в талию, с розой где-то за ухом, и глазами так: сверк! Старик Мериме отстал от жизни. Вот она, типовая испанка двадцать первого века: вся в серо-коричнево-черном. А во что ей, бедняжке, одеться, если хит сезона – цвета застиранной дерюги, они на каждой витрине и во всех торговых залах. Первое, что еще издалека бросается в глаза – колышущийся монгольфьер задницы, обтянутой лосинами, слегка не дотянувшими до сакральной точки, где спина разделяется на две половины самой весомой части женского организма.
Небольшая часть задницы дополнительно выделена рельефом трусов. Верхняя часть испанского тела прикрыта сереньким полуперденчиком на пару размеров меньше, чем надо бы, что подчеркивает каждую складку на спине, а спереди кокетливо приоткрывает нависающий над лосинами живот. Ансамбль неплохо дополнить вытертой мятой курткой фасона «Сантехник». Завершающий штрих – кусок жеваной застиранной мешковины, намотанный на шею. Очень практично: и не дует, и руки можно вытереть, и пол при случае вымыть. Нельзя обойти своим вниманием обувь. Безусловно, любую женщину украсят стоптанные, сложившиеся гармошкой угги, но не стоит пренебрегать и пляжными шлепанцами на босу ногу, прекрасно сочетающимися с шубкой из искусственного скунса. Китайские кеды тоже неплохо смотрятся с любым ансамблем.
Да, иногда на улицах можно встретить старушек в лакированных туфлях и отглаженных пальто, но их может оправдать только то, что последние лет двадцать они не покупали себе новой одежды.
Об искусстве одеваться поговорили, поговорим о других его видах. Испанцы и сами все очень артистичны, и в других эти качества уважают. Музыка звучит повсюду. Стоит только присесть за уличным столиком кафе, как рядом уже кто-то нарисовался, с гармошкой или гитарой. Про это уже было.
Вот на площадь Пуэрто дель Соль, Ворота Солнца, в самом центре Мадрида вышел ансамбль дома престарелых села Нижние Глухари. Десяток пузатых старичков в сомбреро диаметром с колесо КамАЗа нестройно дуют в трубы, бренчат, стучат и поют самую популярную в Испании песню «Ай-яй-яй-яй, что за девчонка…» Вокруг них человек пятьдесят испанцев радуются, подпевают, а кто-то уже и пляшет. Ну, чисто дети! Если протиснуться сквозь толпу, заполняющую эту площадь, как троллейбус в час пик, на другом ее углу можно обнаружить клоуна, что развлекает народ, посвистывая, пританцовывая, и, бросаясь под проезжающие мимо машины. Здесь, вообще, царит разнузданное веселье, у нас так не хохочут и в цирке на Цветном бульваре.
Тридцать первого октября был День Всех Святых, Хеллоуин. Всю ночь на Пуэрто дель Соль и прилегающих улицах было не протолкнуться среди чертей, ведьм, уродов и страшил, зачастую выкатившихся сюда с детскими колясками, в которых тоже сидели чертики, ведьмочки, уродцы и страшилки.
Так напраздновались, что на следующий день в округе не работал ни один магазин за исключением китайских суперсамчиков и огромного торгового центра Корте Инглезе, около которого к открытию в одиннадцать часов утра в понедельник собралась ожидающая покупок толпа. Так же были замечены длинные очереди туда, где продавали лотерейные билеты, видимо, первое число месяца – день эмиссии новых серий билетов, и шансы на удачу выше. Испанцы помешаны на удаче, отсюда их страсть и к лотереям, и к корриде.
А еще мы были в музее Прадо, что, вообще-то, не в наших обычаях. Чего веселого-то, полчаса в очереди за билетами простоишь, безопасность пройдешь, все с себя в камеру хранения сдашь, уже и в буфет охота, а тут искусству предаться надо. И все лишенства ради того, чтоб тебя снизу за штаны дергали и ныли: «Ну, пойдем уже отсюда… не интересно… где мороженое… пѝсать хочу…». Вот и предайся тут высокому. Но, стиснув зубы, до Гойи мы все же дошли – а его по трем или четырем углам музея разбросали – и насладились, а также остальными мурильями и эль-греками.
Младший Тихон вряд ли запомнил что-нибудь кроме мороженого, честно выданного по выходу на улицу, а вот старшему Матвею, большой все-таки, пять лет, всю дорогу я внушала, что самое интересное ждет нас впереди. На каждое следующее ровно через пятиминутный промежуток его предложение бросить уже, наконец, эти картинки и переместиться в буфет к картошке фри и кока-коле, я выпевала:
– Погоди, вот мы сейчас дойдем до страшных черных уродов, тебе понравится.
Да простит нас художник.
И мы дошли-таки до «Черного Гойи»!
И спустя полгода я была вознаграждена за свои старания. Нянька в детском саду сказала мне:
– Я детей сегодня на прогулку одеваю, а Матвей мне и говорит: «Я был в музее Прадо и видел художника Гойю». Я аж присела. Я это слово: «Гойя» только недавно узнала, сериал по телику смотрела.
Воот! Водите малышей по музеям, повторяйте им раз за разом – наматывайте информацию на катушку мозга. Обязательно откликнется.
Я – Гойя!
Глазницы воронок мне выклевал ворон,
слетая на поле нагое. Я – Горе. Я – голос
Войны …
(Андрей Вознесенский)
Возьмем жизненную канву, как это нынче принято, в Википедии.
Франси́ско Хосе́ де Го́йя-и-Лусье́нтес родился тридцатого марта 1746-го года в Фуэндетодос, близ Сарагосы. Умер шестнадцатого апреля1828-го года в Бордо. Испанскийхудожник и гравёр, один из первых и наиболее ярких мастеров изобразительного искусства эпохи романтизма.
Но этого слишком мало о Гойе. Все-таки он прожил больше восьмидесяти лет, захватив два века, и восемнадцатый, и девятнадцатый.
Сарагоса – некогда блистательная столица королевства Арагон, ныне, во второй половине восемнадцатого века, утратила прежний лоск. Но эти старые соборы, величественные, возвышающиеся над водами Эбро…
Эта мавританская крепость Альхаферия, где теперь сидит, как паук в центре страшной сети, инквизиция…
Эта площадь Пилар с мэрией и биржей, где вечная суета, где целый день вертится пестрая многоликая, разноголосая толпа…
Возможно, все это вкусное многоцветие и повлияло на выбор профессии младшего сына небогатого идальго. Так или иначе, Франсиско стал учеником местного художника Лусана-и-Мартинеса.
Юность его была чередой неудач. Провал за провалом на академических конкурсах. И даже его приятель, Франсиско Байеу, будучи членом жюри одного из конкурсов, протолкнул на первое место своего брата Рамона. Как говориться, дружба дружбой, но семейная рубашка ближе к телу. С семейством Байеу Гойя будет связан всю жизнь. Не добившись признания на родине, Гойя уезжает в Италию. А куда же еще ехать, если ты решил стать художником?
Чем занимался Гойя в Италии доподлинно неизвестно. Кочевал из одной художественной мастерской в другую, смотрел, изучал манеру письма и средства живописцев. Учился вприглядку, одним словом.
И это сработало. На конкурсе Пармской Академии художеств «Римлянин», как назвал себя Гойя, получает вторую премию. Правда, не без упреков в «резкости колорита».
По возвращении в Испанию, в Сарагосу, Франсиско Гойя быстро становится знаменитым. Он много работает, пишет жанровые сценки, исторические картины, портреты, картоны для ковровой фабрики, расписывает церковь дель-Пилар.
И в каждой работе видна рука настоящего мастера. Тогда же давнишний приятель Франсиску Байеу знакомит Гойю со своей сестрой. Гойя был в восторге от Хосефы. Дружба была, мягко говоря, бурной. И, как говорил Тристан, слуга Теодоро из «Собаки на сене»:
– И дружба эта так в сестре сказалась…
Пришлось жениться. А что делать, если невеста уже на пятом месяце.
Бедная Хосефа, или по-домашнему Пепа… Она рожала год за годом, дети умирали. Из пяти, а некоторые утверждают, что и более, детей выжил только один мальчик – Франсиско Хавьер Педро. Он, как и отец, стал художником. А Пепу жалко. Как это постоянно ходить беременной, рожать, крестить и хоронить своих младенцев? А потом муж и вовсе забыл о ней. Тридцать девять лет замужества, тридцать лет она была терпеливой соломенной вдовой. Почему?
Гойя написал лишь один ее портрет. Да и то неизвестно, ее ли.
Он стал вхож во дворец, получил звание придворного художника. Зачем ему Пепа?
Про дворцовые интриги, про запутанную связь художника с герцогиней Альба я писать не буду. Про это прекрасно рассказал Фейхтвангер. Почитайте сами его роман «Гойя, или Тяжкий путь познания». Франсиско Гойя и Каэтана Альба – самая темпераментная пара, как про них говорили современники. Их не смущали ни разница в происхождении, ни положение, ничего.
Вот свою Каэтану Гойя писал постоянно. Когда она любила его – в образе красавиц. Знаменитые картины «Маха одетая» и «Маха обнаженная» написаны с нее. Когда овдовевшая и теперь уже свободная герцогиня нашла себе нового любовника – в виде ведьм, глупышек или потаскух. И она вернулась к нему. И сколько бы еще женщин не было в его жизни, Каэтана оставалась самой любимой.
Посмотрите фильм Милоша Формана «Призраки Гойи». Там любовь и страдания, безумие и инквизиция, католические священники и наполеоновские чиновники, утерянные дочери и недостойные отцы.
И Гойя.
Болезни, глухота… Но художник постоянно работает, создает шедевр за шедевром.
1808 год – страшный год для Испании. Оккупация французской армией. Мадридское восстание. Гойя больше не получает жалования придворного художника. Он вспоминает свое забытое ремесло гравера, создает серию офортов «Бедствия войны». А кроме того картины «Литье пуль», «Изготовление пороха в горах Сьерра де Тардиента», «Похороны сардинки».
Тогда же умирает давняя покровительница художника – герцогиня Альба, а несколько позже и брошенная жена Гойи – Хосефа.
После реставрации в Испании власти Бурбонов в 1814-ом году, новый король Фердинанд VII, не любивший Гойю, все же вернул ему жалование и заказал ему картины в честь новых событий, в которых участвовал двор. И другие власть предержащие особы тоже обращаются к художнику, заказывают портреты. Это позволило Гойе в 1819-ом году купить новый дом в сельской глуши и уехать из Мадрида.