Лестница героев
– Это будет долгая история, – смиренно вздохнул Тайрек. – Помнишь, когда мы с тобой виделись в прошлый раз, я сказал тебе, что ты – мой единственный настоящий друг?
– Да, и ты здорово сбил меня с толку этими сентиментальностями, – напряженно ответил Ансель, почему-то начиная нервничать; у него появилось предчувствие, что сейчас он услышит очень плохую новость.
– Так вот, я больше не хочу тебя обманывать. Точнее, я тебя не обманывал, я просто… не совсем договаривал. Видишь ли, я был шпионом Третьего континента.
Ансель настолько растерялся, что просто онемел от неожиданности.
– Заметь, был, – уточнил Тайрек. – С недавних пор я больше на них не работаю и сам сдался генералу эр Спата. И именно поэтому меня арестовали. Но у меня есть ценные сведения, которые можно использовать против Третьего континента. К сожалению, главнокомандующая не поддержала мои предложения.
– Значит, шпион, – медленно протянул Ансель, пытаясь свыкнуться с шокирующей новостью. – И что же заставило тебя переметнуться на другую сторону?
– Ну, для начала мои бывшие соратники попытались меня убить, – ответил Тайрек и приподнял перевязанную и согнутую в локте руку. – Сложно, знаешь ли, продолжать работать на тех, кто хочет видеть тебя мертвым.
– А почему они решили тебя убить?
– Сочли, что я слишком много знаю и становлюсь не ценным информатором, а помехой и потенциальным источником проблем.
Ансель молчал. Новость о том, что Тайрек – его взбалмошный несерьезный сосед и легкомысленный ловелас – вражеский шпион, никак не желала укладываться в голове. Шпионы – это такие суровые, серьезные одиночки, которые стараются оставаться как можно более незаметными, носить темную одежду, не заводить личных знакомств и не выходить на улицы при свете дня. Тайрек же был полной противоположностью этому образу из бульварных романов! Разве шпионы могут быть такими?
– Значит, ты родом с Третьего континента? – наконец спросил Ансель.
Тайрек отрицательно замотал головой:
– Нет, я родился в Арамантиде. Моя мать родом с Третьего континента. Агент зуру, элитная категория шпионов, которых отправляют на миссию с глубоким погружением. Иначе говоря, шпион зуру должен так влиться в жизнь Арамантиды, чтобы все вокруг были уверены, что он – один из них. Более того, моей матери досталось одно из самых сложных заданий: она должна была завести семью с джентльменом Арамантиды и родить ребенка, у которого будут настоящие документы Арамантиды, ни одна проверка не подкопается. Идеальный шпион.
– Как ты, – понял Ансель.
– Как я. Только мне же не говорили с рождения, что я – будущий шпион. Собственно, лет до десяти я рос, как все обычные дети, и знать ничего не знал. Это прокол моей матери; похоже, она искренне полюбила моего отца, а когда родились мы с сестрой, решила, что для нее это больше не миссия и что она оставляет свое прошлое позади. Только кто бы ей дал это сделать? Из разведки Третьего континента по своей воле не уходят. Мне было около десяти, когда к нам явились комиссары, забрали мать с отцом и сестру, а мне выложили историю моего происхождения и сказали, что, если я хочу увидеть свою семью живой, я буду работать на них.
– Ужас! – с фальшивым сочувствием воскликнул Ансель. Он уже немного оправился от первого шока и взял себя в руки. – Ты романы писать не пробовал? Думаю, скучающие домохозяева ими бы зачитывались!
– Думай что хочешь, твое право, – глухо заявил Тайрек, отворачиваясь. – Но я говорю правду.
Ансель изучающе оглядел своего бывшего приятеля. Он как будто и впрямь искренне переживал. Да только верить ему теперь Ансель не решался.
– Допустим. И что было дальше? Ты просто взял и начал работать на Третий континент?
– Да. Когда твою семью держат в заложниках, ты на многое пойдешь, только бы они жили. Особенно если ты – ребенок; тогда ты еще веришь, что, если сделаешь все как надо, они и впрямь отпустят маму с папой и сестру. – Тайрек криво усмехнулся, вспомнив о наивной вере того маленького мальчика, которым он когда-то был. – Сначала мне давали совсем мелкие поручения; никто, знаешь ли, не обращает внимания на мальчишек, которые крутятся рядом. Постепенно задания становились все сложнее, и вот… – Тайрек развел руками.
– Значит, все эти годы ты шпионил из-под палки? Потому что тебя шантажировали семьей?
Тайрек молча кивнул и несчастными глазами уставился на Анселя. А тот смотрел на него и понимал, что испытывает какое-то опустошение и разочарование. Он пришел узнать, за какой проступок арестовали его приятеля. А оказалось, что на самом деле не было у него никакого приятеля.
– Ну, хорошо, предположим, – продолжил Ансель, хотя ему больше не хотелось ничего выяснять. – Но что же случилось? Ты говоришь, тебя хотели убить. Согласен, вполне весомая причина, чтобы сменить стороны. Но как же насчет твоей семьи? Ты больше не боишься, что их убьют?
Тайрек отвернулся, и Анселю показалось, что тот пытается взять себя в руки, прежде чем ответить.
– Они погибли, – наконец тихо сказал юноша. – Совсем недавно. Все – и отец, и мать, и Ида…
Ансель шумно втянул в себя воздух. Вот это действительно ужасно! Если, конечно, Тайрек говорит правду. Но вдруг он и тут лжет? Хотя семья – это же святое, неприкосновенное; врать про смерть близких – это кощунство, не так ли? Даже если ты шпион…
– И твои бывшие коллеги решили, что, раз больше у них нет заложников, которыми они тебя шантажируют, ты их тут же предашь? – продолжил рассуждать Ансель. – Неужели за столько лет безупречной службы ты так и не доказал им свою лояльность?
– Самое смешное, что я и не знал о гибели своей семьи, – грустно усмехнулся Тайрек. – То есть не смешное, конечно… Но ты меня понял, да? Просто когда я выполнил последнюю миссию и передал им Белую Мамбу…
«Так это он!» – охнул про себя Ансель.
– … вскоре они попытались меня убить. Я сначала подумал, может, это из-за того, что я был на допросе Мамбы и услышал кое-что, чего мне по рангу слышать не полагалось. Но потом начал копать и довольно быстро узнал про мою семью. И тогда все встало на свои места. Видимо, да, они решили, что, раз я больше не на крючке, то лучше не рисковать, я и так слишком много знаю. Возможно, еще подумали, что я захочу отомстить. Ну, тут они не так уж и неправы, – ухмыльнулся юноша. – Я и впрямь хочу отомстить! Ты себе даже не представляешь, как сильно я этого хочу! Отомстить так, чтобы небо рухнуло на землю! И для начала было бы неплохо вышвырнуть их армию вон из Арамантиды, да так, чтобы они убежали обратно, поджав хвост и скуля от страха! Они лишили меня детства, лишили нормальной жизни! А сейчас из-за них я потерял единственных близких мне людей… Веришь? – С надеждой уставился он на Анселя.
– Нет.
Раньше, скорее всего, он бы поверил. Но не сейчас. Ансель уже слишком много раз видел Тайрека в деле – и по собственному опыту знал, как мастерски тот играет. Играет иногороднего соседа по комнате в Сирионе, играет беглеца от несправедливости и притеснения, когда его обнаруживают на «Грозе», играет неумелого механикера, чтобы попасть на летную базу, играет легкомысленного искателя приключений, мечтающего о Седьмом небе и потому пробравшегося на авион, улетающий с секретной миссией…
Одно непонятно – почему Тайрек выбрал его, Анселя? Про Вивьен, его бывшую начальницу в Министерстве труда, все ясно. Про Деллу, адъютанту генерала эр Спата, тоже. Обе давали прямой доступ к важной информации. Но он-то ему был зачем? Тайрек же не мог знать, что юношу из провинциального городка допустят до секретной работы в Конструкторской, он не мог просчитать, что тот полетит на мыс Горн и уж тем более не мог предвидеть миссию на Седьмое Небо!
Ансель даже хотел было спросить, но в последний миг промолчал. Во-первых, вопрос будет звучать жалко, с этакими обиженными нотками: «Почему ты меня обманул?» А во-вторых, сейчас Тайрек опять надеется как-то его использовать и, значит, ни за что не скажет правду.
– Я не просто так говорил тебе в нашу последнюю встречу, что ты – мой единственный настоящий друг, – тихо заговорил Тайрек. – У меня в жизни и так нет почти ничего настоящего. Я уже потерял свою семью – и очень не хочу потерять еще и тебя.
– Сложно не потерять друга, когда тот выясняет, что его постоянно использовали, – не удержался Ансель.
– Я тебя не использовал. Во всяком случае, не в том смысле, какой ты в это вкладываешь. И будь сейчас иная ситуация, я был бы готов потратить сколько угодно времени, чтобы вновь заслужить твое доверие. Но, видишь ли, времени как раз и нет. Пока я работал на Третий континент, я узнал немало тайн и слабых мест Арамантиды. И кое-что из этого обязательно поможет Арамантиде освободиться от захватчиков. Но действовать надо прямо сейчас, не медля! Именно поэтому мне и нужна помощь!
– А я тут при чем? Я – рядовой механикер… которого ты уже и так слишком много раз обманывал.
С этими словами Ансель вышел.
Он не заметил, как во время беседы Тайрек аккуратно вытащил у него из рабочего пояса с инструментами маленькую отвертку.
Глава 5
Первые дни новости о том, что происходит в городе, Агата получала исключительно от мадам эр Кебба, а также из разговоров других постояльцев, исправно спускавшихся к ужину за своей порцией вареной или тушеной капусты.
Именно от них девушка узнала, что враги заняли все ключевые здания города, перекрыли авиодромы и станции, сорвали флаг Арамантиды с ратуши, на здании Министерства полетов растянули свой флаг и убрали с площади Первых Полетов авион. Они же ошарашили ее как-то вечером, рассказав, что армия Арамантиды взята в плен.
– Как? – ахнула Агата. Она-то надеялась, что, когда их войска ступят на землю врага, армия Третьего континента бросится обратно, защищать свою страну.
– Сдали союзники. Так что нет у нас больше армии.
– А это точно? Может, просто дезинформация? – цеплялась за соломинку последней надежды Агата.
– Может. Но проверить все равно не выйдет. И узнать неоткуда, ведь все газеты закрыли.
– Все? – снова ахнула Агата. Мир, в котором больше нет газет, – это нечто немыслимое! Невообразимое!
– Не совсем. Оставили «Вестника Сириона», но переименовали в «Голос Новой Арамантиды», разогнали старый штат, заменили своими репортерами и сейчас публикуют сплошную агитацию за Третий континент и громкие разоблачения грязных преступлений Империи.
– Так, может, все эти разоблачения правда? – подала голос одна из постоялиц.
– Может, и правда, но только как узнать? Кто же нам теперь скажет правду?
Последние слова Агата приняла особенно близко к сердцу. Неправильно это, когда люди не могут узнать, что происходит на самом деле! И когда не находится никого, кто готов это сделать.
– Говорят, все наши министры в тюрьме, а двадцать первого февраля их всех казнят на главной площади, – делились жильцы новыми сплетнями, а Агата слушала – и ей становилось стыдно.
Конечно, вовсе не она виновата в падении Сириона. И все же отчасти девушка приложила к этому руку. Не будь она такой трусихой, пошла бы в Жандармерию, невзирая на ордер об аресте, и сдала бы вражеских агентов. И возможно, от Сегрина и остальных жандармы узнали бы о планируемом вторжении, и тогда Империя смогла бы его предотвратить.
Но нет, собственная шкура оказалась Агате дороже! И благодаря ее малодушию шпионы спокойно продолжали свою разрушительную деятельность. А она им даже помогала! Получала и передавала сообщения, написала разжигающий недовольство репортаж о летных камнях и даже участвовала в атаке на Конструкторскую. И пусть лично она взрывчатку не клала, а просто стояла рядом, но порой бездействие – это такое же преступление, как действие.
А теперь Сирион пал, и Агата чувствовала себя виноватой перед своей страной за то, что верила в худшее о ней и помогала врагам. Она должна искупить свою вину! Должна помочь освободить Арамантиду!
Эта мысль полностью захватила ее. Впрочем, масштаб поставленной цели обескураживал даже такую бесстрашную девушку, как Агата. Что могла сделать она, когда даже авионеры потерпели поражение? Как вообще могла пасть – да еще и так быстро, практически без борьбы – великая Арамантида? Разве их военно-воздушные парады не демонстрировали беспримерную мощь Империи? Разве на страже границы не стоит мыс Горн и отважная, способная на любые подвиги героиня Эва лин Монро? Разве одна авионера не стоит двадцати авиолетчиков? Разве покорившие небо не правят миром?
Ответ напрашивался сам собой: все эти парады, лозунги и стоящие двадцати авиолетчиков героини-авионеры – лишь блестящая мишура, яркая обертка, призванная пустить пыль в глаза соседей. Только жертвой этой пыли, как ни печально, пала и сама Арамантида, поверившая в созданный собственными руками образ и не сумевшая остановить врага… Что теперь со всеми ними будет?
Нет, не так – что же теперь делать?
«Может, написать репортаж?» – думала Агата. Она уже видела, какой огромной силой – и созидательной, и разрушительной – обладает правильно подобранное слово. Если сказать его в нужное время в нужном месте, оно может сотворить чудеса. И Агате очень хотелось стать творцом этого чуда. Поднять народ в едином порыве – и освободить страну от захватчиков!
Мысль была заманчивой, но, увы, бесполезной. Что толку даже от самого ударного репортажа, если его никто не прочитает? Ведь все газеты закрылись.
Разве только выйти на Либерат… Ему не впервой печатать газеты в подполье. Только где их найти? В первый раз они сами на нее вышли, а потом встречу организовывала шеф. Да даже если и удастся выйти с ними на контакт, не факт, что Либерат рискнет пойти против Третьего континента и выпустить свою «Искру». Или – не захочет. Либерат же всегда был против власти; может, сейчас они считают, что новая власть – это именно то, что решит их проблемы.
Нет, с репортажем ничего не выйдет. Но должны же быть другие способы!
Однако на ум ничего не приходило, и Агата слонялась туда-сюда по тесной комнатушке, сходя с ума от безделья и замкнутого круга, в который попала. А потом накатывала тошнота, она склонялась над тазиком, стоящим в углу, – и вспоминала, что, кроме проблем имперского масштаба, у нее есть одна очень личная и очень серьезная проблема.
Ребенок…
Не так, не так все должно было случиться! И дело вовсе не в том, что Агате еще даже нет полных семнадцати. Юный возраст материнства – не трагедия и не конец света. Собственно, дамы нередко предпочитали становиться матерями в молодые годы, чтобы поскорее расправиться с задачей родить детей и спокойно посвятить себя карьере, оставив младенцев на попечение отцов.
И отсутствие мужа – это тоже не проблема, скорее – досадное неудобство. Империя помогала молодым матерям деньгами, а тем, кто не обзавелся супругом, предоставляла места в детских интернатах, где за детьми присматривали квалифицированные джентльмены-воспитатели, пока матери работали.
Если бы не рухнул привычный порядок, Агата бы и не волновалась по поводу беременности. Чуть раньше, чуть позже – это все равно бы произошло. А так будет у нее дочка. Ну или сын, тоже неплохо.
Но сейчас, когда Сирион пал и дни всей Империи, похоже, сочтены, вопрос о том, что ждет ее с ребенком в ближайшем будущем, становился как никогда актуальным.
Каждое утро Агата начинала с того, что подолгу рассматривала свое лицо в небольшом зеркальце, висящем над рукомойником. Пока она не видела в себе никаких внешних перемен, и это ее изумляло. Грядущее материнство должно ее изменить, не так ли? Во всяком случае, Агата всегда так думала.
И все же, стоя перед зеркалом и разглядывая свое лицо, она видела прежнюю себя. И внутри ощущала себя такой же. И подозревала, что, даже когда у нее начнет раздаваться талия и покруглеют щеки, в душе она останется все той же Агатой, которая любила повеселиться на Ассамблеях и мечтала исправить мир, рассказывая в своих репортажах правду…
«Неужели именно так все и происходит?» – задавалась вопросом девушка. Она всегда думала, что с возрастом и важными жизненными вехами вроде успеха в карьере, свадьбы и появления детей наверняка изменится и она сама: станет мудрее и опытнее и как-то незаметно получит нужные знания, которые помогут идти по взрослой жизни. Но вот она беременна, а ожидаемых внутренних перемен все нет и нет.
Это что же получается – успешная сорокалетняя дама с двумя детьми и высокой должностью в министерстве в душе ощущает себя так же, как когда была шестнадцатилетней девчонкой? Такой же беспечной и легкой, такой же мечтательной и смешливой и такой же неуверенной по поводу своего будущего? И вся разница между нею шестнадцатилетней и ею же сорокалетней – это лишь то, что появились морщинки на лбу и умение делать вид, будто она знает ответы на все вопросы? Поразительно!
Сидеть взаперти наедине со своими мыслями становилось невмоготу. Надо выйти в город, немного развеяться, заодно и собственными глазами посмотреть на происходящее. Жандармерия ее теперь вряд ли ищет; не факт, что при нынешнем режиме она вообще существует. А насчет Сегрина и остальных – шеф, конечно, могла приказать им разыскать Агату, она дама крутого нрава и вряд ли потерпит, что кто-то пошел ей наперекор. С другой стороны, они сейчас наверняка заняты еще больше, чем прежде: захватить город – это одно, а удержаться в нем и полностью взять под контроль – совсем другое. Так что вряд Сегрин и остальные только и делают, что ходят по улицам в ее поисках… Разве только Кирби – по личным мотивам. Может, он говорил правду и она ему и впрямь небезразлична? И сейчас, когда она пропала, он действительно переживает и страдает?
Ловя себя на этих мыслях, Агата невольно злилась за то, что вообще думает о таких глупостях. Кирби ей врал – с самого начала, холодно и расчетливо. А она – дура, если хоть на мгновение допускает, будто он говорил ей правду!
Все, долой глупые мысли! И депрессию. И заточение в четырех стенах. Она идет в город!
* * *Тристан ждал следующего появления Красного Барона с неподдельным нетерпением, и это несмотря на то, что прошлый и единственный пока визит закончился для авионера болью в ребрах, по которым хорошенько прошлись охранники его врага.
Поговорить не удалось. Когда Тристан, изумленный появлением военачальника Кондора, которого считал мертвым, спросил: «Что значит – мой камень?», Красный Барон только зло процедил: «Не прикидывайся, ты и сам прекрасно все понимаешь!»
Но поскольку Тристан ничего не понимал, а Красный Барон отказывался этому верить, все закончилось побоями, и разозленный военачальник Кондора удалился, а авионер снова остался наедине с темнотой и крысами, а также болью и вопросами без ответов.
Как именно Красный Барон выжил, волновало Тристана меньше всего. Выжил – и выжил. Тем лучше, значит, у него будет возможность самому совершить месть.
Впрочем, сейчас было не до мести, куда больше Тристана волновало, что Красный Барон имел в виду под «Верни мне мой камень». Что за «верни»? И почему «мой»? Он про аэролит? Но это же не имеет никакого смысла!
За Тристаном снова пришли уже на следующий день. Только на этот раз охранники привели его не в комнатушку, где происходил первый допрос, а в просторный обеденный зал. Толстые каменные стены украшали стяги и штандарты красно-белых цветов Кондора, потолок – роспись воздушных батальных сцен, а над огромным камином красовался огромный, в полный рост, портрет Красного Барона. Витиеватая надпись внизу гласила: «Брендаль ферр Лосс, барон Кондора».
«Значит, его зовут Брендаль», – хмыкнул про себя Тристан. Столько лет он преследовал Красного Барона и ни разу не задумался, что не знает его реального имени. Впрочем, зачем знать имя врага?
Сам же Брендаль ферр Лосс, он же – Красный Барон, сидел во главе длинного стола, уставленного яствами в дорогой посуде.
Безмолвные служанки застыли позади. Тристан задержал на них взгляд. Хоть он и знал, что общество Третьего континента отличается от Арамантиды, ему все равно было непривычно видеть дам в роли домашней прислуги; в Империи это был удел джентльменов.
Справа от Красного Барона напряженно выпрямилась на стуле привлекательная русоволосая женщина в нарядном платье. На шее сверкало тяжелое колье, в ушах – массивные серьги, в волосах – диадема, на запястьях – браслеты. Казалось, кто-то задался целью нарядить даму, словно ель на Проводы Года, и теперь главная ее задача состояла в том, чтобы украшать интерьер своим присутствием.
«Неужели жена?» – с удивлением предположил Тристан.
До этого момента авионеру ни разу не приходила в голову мысль, что Красный Барон мог быть мужем и даже отцом. Думая о враге, обычно перебираешь в памяти обиды, которые он тебе нанес, и планируешь сладкую месть. Враг для тебя – олицетворение зла, а никак не обычный человек, у которого могут быть семья и дети…
Красный Барон жестом предложил Тристану присесть. Авионер устроился напротив своего врага и, не дожидаясь помощи служанок, наложил себе в тарелку щедрую порцию чего-то аппетитного, ароматного и зажаренного.
– В прошлый раз мы начали наш разговор не с той ноты, – примирительным тоном заговорил Красный Барон. То ли извинялся за последнюю встречу, то ли решил сменить тактику, чтобы добиться своего.
Представить сидящую рядом с ним даму военачальник Кондора даже и не подумал. Такая вопиющая невежливость задела рей Дора; как ни крути, он был воспитан в Арамантиде и просто не мог игнорировать некоторые вещи.
– Мадам, нас забыли представить, – обратился Тристан к даме, – но разрешите мне исправить это недоразумение. Тристан рей Дор, авионер Арамантиды.
Дама подняла на Тристана глаза. Они оказались орехово-зелеными, словно лесное болото, а их взгляд – неожиданно внимательным и проницательным для жены и уж тем более любовницы. Однако уже в следующий миг она снова опустила глаза, и Тристану лишь оставалось гадать, не почудилось ли ему.
Руку для формального поцелуя дама, разумеется, не протянула. Назвать свое имя тоже не решилась, только вопросительно взглянула на Красного Барона.
– Ну же, ответь нашему гостю! – добродушно кивнул тот.
Ровным, ничего не выражающим тоном дама послушно проговорила:
– Камилия.
– Все, с церемониями покончено? – нетерпеливо осведомился Красный Барон. – Тогда вернемся к делу. Я думаю, мы с тобой оба – здравомыслящие люди. Значит, сумеем договориться. Как считаешь?
Авионер не отказал себе в удовольствии откусить огромный кусок мяса, тщательно его прожевал, и только потом ответил:
– После всего, что между нами было, не представляю, как это возможно.
В глубине души Тристан понимал, что разумнее было бы выслушать врага, ведь, как ни крути, на кону стоит его собственная жизнь, но авионер не желал прислушиваться к доводам разума. Что бы там ни стояло на кону, будь он проклят, если станет расшаркиваться и лебезить перед убийцей своей сестры.
– А что, собственно, между нами было? – поднял брови Красный Барон. – Воздушные стычки, где ни ты не смог одолеть меня, ни я тебя? Это лишь показывает, что мы – достойные друг друга соперники…
– Да что ты! – процедил Тристан, тут же закипев. – А как насчет крови моей сестры? Это, по-твоему, тоже ерунда?
– Не понял, – нахмурился Красный Барон. – Чьей сестры?
– Моей сестры! Триссы! Это ты сбил ее авион!
– Когда? – еще сильнее нахмурился Красный Барон, и авионер пораженно уставился на него. Неужели тот и впрямь не знает, что Тристан и Трисса брат и сестра? Не знает, что все эти годы Тристан пытался за нее отомстить и именно потому так упорно преследовал военачальника Кондора?
– Несколько лет назад, во время стычки на границе, – неестественно сухим, безжизненным голосом ответил Тристан.
– Я сбил много авионов, – пожал плечами Красный Барон. – И я почти никогда не знаю, кто сидит за штурвалом… Сожалею насчет твоей сестры. Но, сам понимаешь, это война, и смерти неизбежны.
Тристан почувствовал опустошение. Значит, месть, которой он жил все это время, – его собственная выдумка? Красный Барон вовсе не пытался целенаправленно уничтожить ни его сестру, ни его самого, ни близких ему людей?
– Так ты поэтому столь упорно нарывался на схватки со мной? – сообразил Красный Барон. – Хотел отомстить за сестру?
Тристан стиснул зубы и не ответил. Месть, которой он жил последние годы, месть, которой он лишился после того, как Ника сбила зепеллин Красного Барона, месть, которую он снова обрел, только что потеряла изрядную часть своего смысла.
– Хм, а я думал, ты просто хотел помериться силой с достойным противником и потому выбрал меня. Что ж, как я уже сказал, мне жаль, что так вышло.
– Угу, – пробормотал Тристан. Жаль ему, конечно! – Зачем я тебе? – в лоб спросил он.
– Все очень просто, – развел руками Красный Барон. – Ты забрал то, что принадлежит мне, и я хочу это вернуть.
Вспомнив про камень, который требовал от него враг в прошлую встречу, Тристан хмыкнул: