Неназываемый

1

Дом Молчания

В далекой северной глуши есть Святилище, что вырублено в скале. Лес саваном покрывает близлежащие холмы. Это негромкий край, но Святилище Неназываемого куда тише. Птицы и насекомые не тревожат этого места. В долине под Святилищем стоит храм, называемый Домом Молчания. Его прислужницы оставляют подношения у подножия лестницы, что ведет к Святилищу, но подниматься выше они не смеют.

Раз в четырнадцать лет, весной, когда с холмов стекают ручьи, из Дома Молчания выходит процессия. Шесть носильщиков несут паланкин, где восседает настоятельница. Невзирая на холод, носильщики обнажены по пояс. В любой другой день любого года это простые фермеры и лесорубы, но сейчас они служат древней цели. Процессия идет по белокаменной дороге в сторону холмов.

Возглавляет ее девушка четырнадцати лет – на голове ее венок из цветов, а лицо прикрывает белая вуаль. Она ведет белоснежного бычка на позолоченной цепи. Процессия останавливается у подножия лестницы, что ведет к Святилищу. Здесь, на каменном алтаре, выбит желоб. У самого конца желоба стоит сосуд и лежит острый блестящий нож.

Девушка приводит бычка к алтарю, и там ему перерезают горло. В тусклом свете весеннего солнца кровь кажется черной. Она выплескивается на стылые камни и течет к сосуду.

Девушка берет чашу с кровью и поднимается по ступеням к Святилищу. Больше ее никто не увидит.

За месяц до дня смерти Ксорве в Дом Молчания явился странник. Ксорве пропустила его появление: внизу, в крипте, она прислушивалась к мертвым.

В подземелье Дома было много пещер, выдолбленных в серых пластах священной горы. Глубже всего находились склепы, где были запечатаны в поисках вечного покоя могущественные мертвецы из числа Последователей Неназываемого. Но здесь, так близко к Святилищу бога, покой было не так-то легко заслужить. Мертвецы царапали стены и шелестели, будто пели печальную песнь.

Ксорве, как это часто бывало, сидела в подземелье, пытаясь разобрать слова, и тут кто-то прошел вниз по проходу. Она с ногами забралась в нишу, надеясь, что ее не заметят. Дрожащий огонек свечи приблизился. Это была Ангвеннад, одна из послушниц.

– Ксорве, дорогая, пойдем, тебя ждут наверху, – сказала Ангвеннад. Другие послушницы обращались к Ксорве на «вы» или, что еще хуже, «госпожа», но Ангвеннад нянчила Ксорве, и ей разрешались некоторые вольности.

Ксорве соскользнула с насиженного места. Ей казалось, что до вечерней молитвы было еще далеко, но здесь так легко было потеряться во времени – пусть даже, знала она, дни ее сочтены.

– К тебе пришел паломник, – сказала Ангвеннад. – Чужеземец. Весь истрепанный, ну да что с него взять. Говорят, он проделал весь путь из-за холмов пешком.

Паломники не были редкостью в Доме Молчания. Большинство из них всего лишь искали благословения Ксорве, но в глазах Ангвеннад читалась легкая тревога, а значит, этот странник прибыл с иной целью.

Они поднялись наверх, и Ангвеннад заняла свое место в глубине зала. Жрицы преклонили колени в другом углу. Настоятельница Санграй отвела Ксорве в сторону и объяснила, что паломник пришел за пророчеством и ему нельзя отказать.

Прислужники расставили лакированные подносы и тонкие восковые свечи. Хранительница Черного Лотоса проходила от подноса к подносу, разбрасывая высушенные листья и стебли лотоса из курильницы.

Когда пришло время, Ксорве уселась в одиночестве в центре зала напротив возвышения в дальнем углу. Единственным источником света в зале служили свечи и тусклое сияние тлеющего лотоса. Чужие лица проступали сквозь тьму бледными пятнами.

Настоятельница и хранительница архивов стояли на возвышении вместе с чужестранцем. Ксорве едва разглядела его, она шла с достоинством, опустив глаза. На возвышении стояло кресло с высокой спинкой. Ксорве опустилась в него, держа голову прямо и устремив взгляд перед собой. Жрицы и прислужницы, настоятельница, хранительница архивов, чужеземец – они остались на периферии зрения размытыми, исчезающими пятнами. Взор заслоняли тьма и пустота под огромным сводом зала.

Сладковатый, едва уловимый дым от лотоса поднимался меж колонн. Хранительница Черного Лотоса, обойдя по кругу, приблизилась к Ксорве с фарфоровой чашей, где в смоле мерцали семена и бутоны лотоса. Над чашей вился тонкий черный дым.

Последователи Неназываемого склонили головы, их тихие голоса слились в один:

– Неназываемый и Неизреченный, Рыцарь Бездны, Надзиратель Поглощенных Миров, хвала и почтение твоей Избранной невесте. Да будет она нашей заступницей.

Ксорве подняла чашу и вдохнула. Кедр, перец, благовония, а в основе всего – дурманящий аромат лотоса. Перед глазами потемнело, руки и ноги охватила приятная боль, которую затем сменило онемение. Пятна света в зале казались необычайно далекими, они мерцали, будто из-под воды. С каждым вдохом свет становился все более тусклым.

Наяву Ксорве давно обошла все склепы и подземелья под Домом Молчания. Она знала их на вид и на ощупь, по опыту и по памяти. Под влиянием лотоса она будто чувствовала их очертания во рту. Вся гора была расчерчена впадинами, а в самом ее сердце находилась огромная пещера.

Провалившись во тьму, она почувствовала на себе взгляд из пустоты.

Присутствие Неназываемого осознавалось не сразу – сначала это напоминало первые робкие волны прилива, которые проскальзывают в норы песчаных обитателей. А затем его сменяло тяжелое невидимое давление, целенаправленное любопытство, которое оценивало ее с беспристрастным интересом.

Появился голос, затем лицо. Где-то там, в зале Дома Молчания, странник опустился перед ней на колени, без слов приветствуя ее. По его лицу пробегала сверкающая рябь, будто отражаясь от поверхности воды. Хотя ему было не меньше сорока, у него не было ни одного клыка.

Ксорве никогда раньше не встречала чужеземцев и досадовала, что не может лучше разглядеть его.

– Избранная невеста, я смиренно прошу Неназываемого о милости, – произнес странник. Он говорил на ошаарском с необычным акцентом.

– Чего ты ищешь? – раздался голос Ксорве, но она не чувствовала, чтобы ее губы шевелились: ей овладел Неназываемый.

– Знания, – ответил странник.

– Знания о прошедшем или же знания о грядущем? – спросил Неназываемый. Он изучил мысли Кcорве, проверяя, не сопротивляется ли она. Но она прошла обучение. Она была чистым сосудом для божественного гласа.

– Знания о настоящем, – ответил странник.

Это было необычно. Даже неуважительно. Ксорве приготовилась к гневу Неназываемого. Он, очевидно, заметил ее состояние, и она ощутила прилив безмятежности – так успокаивает прохлада, что исходит от открытой гробницы.

– Говори же, – велел Неназываемый голосом Ксорве.

– Неназываемый и Неизреченный, где находится Реликварий Пентравесса?

Ксорве снова почувствовала, как проваливается в ничто. Вспыхнули яркие предметы и пропали из ее поля зрения. А затем она вновь ощутила, как Неназываемый направляет ее внимание.

Она увидела палисандровую шкатулку – восьмигранную, инкрустированную золотом, размером со сжатый кулак. Казалось, до нее вот-вот можно было дотронуться, но это было не первое пророчество Ксорве, и даже сквозь туман лотоса она осознавала, что это лишь видение.

Густая тьма, словно шелковый мешочек, окутала шкатулку, и та исчезла. Видение прекратилось, будто бы его намеренно похитили. Ксорве попыталась мысленно дотянуться до шкатулки сквозь тьму, но ничего не получалось.

– Он сокрыт от моего взора, – сказал Неназываемый. Раздражение и отрицание едва ли присущи богам, но Неназываемый был совершенно точно недоволен.

– Но он все еще существует? – спросил странник. Хотя он старался контролировать свой голос, от Ксорве не ускользнула нотка удовлетворения.

– Он цел, – ответил Неназываемый.

И это был его последний ответ. Неназываемый покинул ее разум – словно бы волна откатилась от берега: отблеск на песке, а затем – пустота.

Она снова была собой – на возвышении в Доме Молчания, – а во рту чувствовался горький привкус лотоса. Голова закружилась, чаша выпала из ее рук, и она потеряла сознание.

Ксорве проспала полуденную молитву и, очнувшись в своей келье, спустилась на подкашивающихся ногах в трапезную к ужину. Черный лотос был довольно безжалостен. Голова казалась тяжелой и хрупкой, будто сваренное вкрутую яйцо, а в горле саднило, как после крика.

Вокруг одного из столов собрались послушницы – все ровесницы Ксорве. Кто-то оглянулся, когда она вошла, но большинство не обратили внимания.

До тринадцатого дня рождения Ксорве жила и училась вместе с послушницами, но дружбы она ни с кем не завела. Избранная невеста Неназываемого была отделена ото всех не только по протоколу, но и из прагматических соображений. Дружба с Избранной невестой не имела смысла. Большинство послушниц родились в фермерских семьях, и им было прекрасно известно: ни к чему привязываться к поросенку, который предназначен на убой.

Ксорве взяла миску с супом из капусты и села за другой стол. Беседа шла о страннике. По всей видимости, он был магом из столь отдаленного города, что никто не мог выговорить его название. Они говорили все тише, и вот слово взяла Ушмай – она прошептала, что странствующий волшебник недурен собой.

Ксорве сидела и ела суп, размышляя. Осталось тридцать дней. Это значит, что впереди у нее еще двадцать девять ужинов. Она попыталась сосредоточиться на супе – медленнее жевать, распробовать его как следует, – но после лотоса любая еда имела привкус ржавчины.

Мысли ее то и дело обращались к страннику. Если он и впрямь маг, то почему он носит лохмотья? Где его слуги? Чего он так отчаянно жаждал, что проделал весь этот путь в одиночестве? Должно быть, шкатулка из ее видения очень ценная или священная – а может, и то и другое.

Разговоры вдруг стихли, и Ксорве обернулась, чтобы узнать причину. На пороге трапезной стоял странник. Ему пришлось пригнуться, чтобы войти.

Ксорве бросила на него быстрый взгляд, делая вид, будто поглощена супом. Темно-коричневая кожа, длинные волосы собраны заколкой, длинные острые уши, густая борода. Она впервые видела такого человека. У ошаарцев, к числу которых принадлежала сама Ксорве, кожа была серой, глаза золотистыми, а те несколько мужчин, которых ей довелось видеть, брились начисто.

Плащ у странника был длинный, изношенный, непривычного кроя, и весь в заплатах – невозможно было угадать, из какой ткани он соткан. Под заплатами кое-где виднелась вышивка, золотые и серебряные нити сияли при малейшем движении. Вероятно, когда-то давно он был богат, но с тех пор обнищал.

Но все же он не походил на бедняка – по крайней мере, на тех бедных фермеров, что жили в окрестностях Дома Молчания. Он явно не привык склонять перед кем-то голову.

В трапезной он огляделся, а затем, к ужасу Ксорве, сел напротив нее.

– Мое имя – Белтандрос Сетенай, – сказал он. – Мы уже встречались, но тогда мне не удалось представиться.

Она промолчала, опустив взгляд на чашу, в которой еще оставался суп.

– Не волнуйся. Я поговорил с настоятельницей. Она считает наш разговор допустимым с теологической точки зрения.

Ксорве волновала отнюдь не теология, а зоркие глаза послушниц, но все же она посмотрела на него. Как это необычно – видеть взрослого без клыков. Из-за их отсутствия его лицо казалось таким простодушным и открытым, что по нему трудно было понять, о чем он думает.

– Благодарю тебя за потворство моей любознательности, – продолжил он.

Ксорве уставилась на него. Принимать благодарность за пророчество было нелепо и даже неприлично. Все равно что поблагодарить бутылку после того, как нальешь себе бокал вина.

– Надеюсь, тебя это не затруднило, – сказал он. Она покачала головой. – Жаль, я не могу объяснить, как много для меня значит эта информация. Я провел столько лет, изучая историю Реликвария – и даже не надеялся, что он мог сохраниться фрагментарно, не то что целиком, – но я не буду надоедать тебе давней историей. Мне всегда кажется, что людям интересны мои поиски, хотя я постоянно получаю подтверждение обратного, – улыбнулся он. – Не уделишь ли ты мне еще немного времени? Настоятельница сказала, что ты можешь проводить меня в архивы.

Переплет одной из книг в библиотеке Дома Молчания был сделан из кожи убитого короля – по крайней мере, такие ходили слухи. Здесь хранились зашифрованные книги, книги из обсидиана, книги из китовых шкур. Атласы стертых с лица земли городов и разрушенных миров. Бесполезные карты, указывающие местоположение любых ныне забытых сокровищ, словари для каждого ныне мертвого языка. Библиотека Дома Молчания представляла собой памятник хаосу.

А еще здесь было тепло и уютно, потому что хранительница архивов вытребовала у Ангвеннад двойную порцию дров.

Когда Ксорве в сопровождении Белтандроса Сетеная вошла в комнату, хранительница сидела за столом. Ее звали Оранна. Она была довольно молодой: Ксорве помнила, как из служительницы она стала жрицей. Ее глаза были цвета пчелиного воска, а клыки она украсила серебряными наконечниками. Оранна не взглянула на вошедших, но прекрасно знала, кто здесь: этому трюку она выучилась еще будучи послушницей, и он не подводил ее до сих пор.

– Ну что же, – сказала Оранна, – Реликварий Пентравесса. Спроси вы меня о нем вчера, я бы ответила, что вы обратились по адресу.

– А сегодня? – спросил Сетенай.

– А сегодня выяснилось, что, вопреки любой логике, Реликварий еще существует. А тому, что существует, здесь не место. Здесь можно отыскать правду только о мертвых – или о том, что обратилось в прах.

– Жаль, – отозвался Сетенай, блуждая вдоль полок. Руки он засунул в карманы своего кошмарного плаща, будто пытаясь удержаться от прикосновения к книгам. – Но мне все равно хотелось бы ознакомиться со сведениями о Реликварии. Пусть даже все это ложь.

Оранна слегка нахмурилась.

– Ксорве, – позвала она, – хватит торчать у двери, подойди и сядь у очага.

Ксорве послушалась и села, глядя как сноп искр лижет полено. Когда она была совсем малышкой, Ангвеннад рассказывали ей о бесятах, живущих в очаге и дерущихся из-за золы. Теперь эти воспоминания причиняли боль. Лучше оставить все это позади.

Она села и вполуха слушала беседу Оранны и Сетеная. Хотя хранительница и без того не любила доставать книги, а ее неприязнь к страннику была ощутимой, она все-таки открыла тяжелый фолиант в поисках нужной записи.

– Считается, что Реликварий Пентравесса оставляет следы в мире – так же как серп оставляет за собой скошенную траву, – прочла она. – Ищите их внимательно. Слушайте истории о необычайных происшествиях, ужасающих совпадениях, событиях, изменивших ход вещей. Так вы сможете проследить путь главного творения Пентравесса сквозь ни о чем не подозревающий мир. В этом и заключается природа проклятия Реликвария.

– Его подгоняют алчность и властолюбие, – заметил Сетенай, как будто тоже читал. – Неудачи, неосмотрительность, нежелательные последствия следуют за ним, – он улыбнулся Оранне, – но сопротивляться самой идее невозможно.

Ксорве подняла голову и заметила взгляд, которым обменялись хранительница архивов и маг – словно два шпиона случайно встретились на улице и узнали друг друга, а затем исчезли в противоположных направлениях. Привычная настороженность сменяется изумлением, радостью, страхом, – а мгновение спустя все уже идет своим чередом.

После этого Ксорве лишь один раз видела Белтандроса Сетеная в Доме Молчания. Он жил в гостевом крыле, то и дело заглядывал в библиотеку, и, насколько она могла судить, никому не мешал. Все время Ксорве было поглощено подготовкой к приближающемуся дню. У этой церемонии не было названия. В своих мыслях Ксорве называла ее ЭТОТ ДЕНЬ. Она проводила часы в молитвах и размышлениях. Вместе с настоятельницей читала «Книгу Небытия» и «Сон о Мухоморе». Как предписывали книги, она постилась и жгла лотос.

Все эти приготовления изнуряли ее. Поначалу каждую ночь она засыпала, и сон ее был подобен смерти. Затем она стала то и дело просыпаться от ужаса, как будто только теперь осознала, что именно ее ждет. Как будто это не объяснили ей давным-давно. В свой четырнадцатый день рождения она должна будет подняться к Святилищу Неназываемого – и на этом для нее все закончится.

Настанет лето. Найдется другая Избранная невеста. Послушницы обзаведутся коренными клыками, принесут клятвы и станут служительницами. Мир будет продолжаться – без нее.

Как-то раз ночью она встала со своего ложа, не в силах больше лежать, и вышла в коридор. Вот она – я, думала Ксорве. Я через две недели. Вот я поднимаюсь к Святилищу. И наступает конец. Вот что меня ожидает. Имя твое забудется, и ты станешь моей невестой.

Каменные плиты холодили ступни. Света нигде не было, но она знала Дом Молчания как свои пять пальцев. Ксорве поднялась по ступеням к библиотеке, думая о других ступенях, вырубленных в скале. Но затем ее внимание привлекла полоска золотистого света, пробивавшегося из-под двойных дверей библиотеки, и мысли ее обратились к теплому очагу, чудесному аромату сосны, правде о мертвых и о том, что обратилось в прах.

Ксорве тихонько вошла в комнату, стараясь не задеть скрипящую дверь. Ей почему-то казалось, что здесь не будет ни души. Она уже представляла, как в очаге горит огонь, и некому наслаждаться теплом и светом.

Но она сразу же осознала свою ошибку. Здесь были хранительница архивов и маг. Сетенай, сидевший возле очага, казалось, купался в отблесках пламени. Потрепанный плащ висел на спинке стула. Оранна как раз снимала том с дальней полки, но стоило только Ксорве войти, застыла, как кошка, пойманная врасплох при краже объедков. Ксорве попятилась, дверь за ней захлопнулась, и она растворилась в темноте.

Она сразу поняла, что стала свидетельницей чего-то недозволенного. Что бы ни делали эти двое в библиотеке, это не предназначалось для ее глаз, а за праздное любопытство здесь наказывали сурово.

За ее спиной раздались торопливые шаги. На стене чередовались пятна света и тени – кто-то спешил за ней с лампой в руках. Оранна без труда догнала ее.

– Что ты здесь делаешь, Ксорве? – спросила она шепотом, чтобы не потревожить ничей сон. До Ксорве дошло, что она не единственная нарушала правила. – Посреди ночи.

Объяснений у нее не было. Она вжалась в темноту. Спустя мгновение за спиной Оранны возник Сетенай.

– Тебе не спалось? – спросила Оранна, а затем лицо ее прояснилось, будто она поняла причину, и это принесло ей облегчение. – Тебе страшно.

Ксорве кивнула. Но сейчас трудно было сказать, что вызывало у нее больший страх – Оранна или Святилище.

– Это же Избранная невеста, – сказал Сетенай. Он стоял в темноте позади Оранны, и Ксорве не могла понять по голосу, напряжен он или просто любопытствует. – Тебя тревожат сомнения?

Не обращая на него внимания, Оранна продолжала в упор смотреть на Ксорве.

– В страхе нет ничего предосудительного, – процитировала он Книгу. – Страх перед Неназываемым оправдан. Неправильно лишь искать утешения во лжи.

Ксорве кивнула, не отрывая взгляда от босых ног.

– Я знала Избранную невесту – ту, что была до тебя, – сказала Оранна.

Ксорве застыла. Эта тема не была запретной, скорее – немыслимой. Ксорве считала, что никто больше не задумывался об этом.

– Мы были послушницами в одно время. Поначалу она испытывала страх, но в назначенный день она была спокойна. Я уверена, что ты тоже обретешь покой. Не забывай о медитациях.

Ксорве кивнула, и Оранна проводила ее до кельи. Раньше хранительница архивов никогда не была такой заботливой. Ксорве решила, что так Оранна отдавала должное предыдущей Невесте. Жаль, что хранительница архивов не рассказала о ней больше. Как ее звали? О чем она говорила, как она держалась? Возможно, о ней забыли все, кроме Оранны.

К тому времени, как Ксорве, наконец, уснула, она почти забыла о Сетенае.

За неделю до дня жертвоприношения Ксорве снова не могла уснуть. Стояла глубокая ночь. Завернувшись в одеяло, Ксорве спустилась в крипту. В пыли за ней оставались следы.

Мертвые никогда не затихали в своих могилах, но больше всего шума от них было ночами: нестройными голосами они тянули песни без слов и колотили в двери. Ксорве миновала небольшие усыпальницы и прошла к центральному залу, где за массивной железной дверью были похоронены и замурованы настоятельницы былых времен.

Некоторые из них были столь добродетельны, что зашили себе рты: они скорее умерли бы от жажды, чем из их уст вылетело бы нечестивое слово. На двери был начертан символ сомкнутых уст, и Ксорве машинально отдала приветствие, прижав три пальца к губам между клыками.

Железный засов, стоило к нему прикоснуться, обжег пальцы холодом, словно вытягивая жизненное тепло из костей Ксорве. Металл заскрипел, поддаваясь, когда Ксорве потянула засов и подняла щеколду. При звуке открывающейся двери мертвые затихли.

Ксорве увидела круг из свечей, а рядом – мертвых, которые стояли вокруг своих могил, будто гости, ожидающие приглашения сесть. Потихоньку, словно стесняясь, они обступили ее. Десятки мертвых, закутанных в саваны, подходили и ждали. Закрыв за собой дверь, Ксорве сделала шаг им навстречу и прошла вглубь толпы. Костлявые пальцы ласкали ее волосы и дотрагивались до ее кожи с отчаянной нежностью.

Ксорве села на краешек одного из саркофагов, и мертвые обступили ее, словно в ожидании новостей из мира живых. Настоятельницы жили и умирали здесь, в Доме Молчания, и хотя присутствие Неназываемого оживило их тела, их души вернулись на землю. Вместо глаз у них были пустые глазницы. Им нечего было ей сказать.

Настал этот день. Ксорве перемещалась с места на место как марионетка, не осознавая толком, где она и что происходит. Ее нарядили в белый шелк и кружева, а на голову водрузили венок из белого шиповника. Ангвеннад сказала ей, что она молодец, что годы промчались незаметно, и она не верила, что этот день когда-нибудь наступит.

Лоб ей умастили смолой. Аромат лотоса смешивался с животным запахом жертвенного бычка. Все было готово. Это был конец. Оставалось уже недолго.

Процессия достигла алтаря у подножия лестницы. Жрицы выступили вперед, чтобы убить бычка, их желтые одеяния выделялись ярким пятном на фоне покрытой мхом скалы. Ксорве смотрела прямо перед собой, отблеск ножа она увидела краем глаза как вспышку.

Кровь бычка до краев наполнила чашу и выплеснулась. Ксорве передали чашу, и она с трудом ухватилась за скользкие металлические ручки.

Затем все присутствующие – жрицы, служительницы, настоятельница, носильщики паланкина – отошли по обе стороны от нее и разом поклонились ей. Хранительница архивов внимательно следила, как Ксорве повернулась к лестнице.

Ступени были крутыми. Если бы Ксорве оглянулась, она увидела бы макушки жриц, а за ними – Дом Молчания, а еще дальше – леса, поднимающиеся и опускающиеся черными волнами. Возможно, где-то там находилась деревня, где она появилась на свет. Но Ксорве не оборачивалась. Она смотрела вниз, на свое отражение, подрагивающее в чаше с кровью.