И все же он не выстрелил. Лупцов вдруг услышал нечто, сильно поразившее его.
– Стреляй, Игорек, стреляй скорее. Не могу больше, – простонало чудовище. После этих слов руки у него как-то сами опустились.
Некоторое время Лупцов в растерянности стоял и смотрел на дно овражка, а тем временем бесформенная масса в яме зашевелилась, прямо посредине ее образовался голубой пузырь размером с футбольный мяч, который, словно под рукой невидимого скульптора, вдруг обрел форму головы. Постепенно на пузыре обозначились и черты знакомого лица – некой женщины с вялыми губами и страдальческим взглядом. И тут Лупцов вспомнил, где он видел женщину с подобным лицом – во время неудачного похода в центр города, когда они с покойным Иваном Павловичем зашли во дворик отдохнуть. Это была мать двоих детей из песочницы.
Лупцов тряхнул головой, словно избавляясь от морока, и только тут заметил, что две голубые женские руки, словно змеи, тянутся к нему из оврага прямо по серебристо-голубому покрову. Руки быстро удлинялись, а голос при этом не переставая душераздирающе шептал:
– Спасибо, Игорек, спасибо, милый!
Осознав наконец, что происходит, Лупцов отступил на несколько шагов, затем развернулся и бросился бежать прочь от страшного места. На бегу он бормотал проклятья, плевался и громко предрекал всей этой нечисти самый жуткий и мучительный конец. И только у калитки Лупцов остановился, глубоко вздохнул и огляделся.
– «…оба живые брошены в озеро огненное, горящее серою, – с содроганьем вспоминая хитроумного ловца из овражка, процитировал он. – А прочие убиты мечом Сидящего на коне, исходящим из уст Его, и все птицы напитались их трупами».
Хорошенько обработав сапоги бензином, Лупцов вошел в дом и чуть было не столкнулся с белесым, будто сотканным из тумана, привидением, которое ловко увернулось от столкновения и плавно проследовало в соседнюю комнату. Самое странное было то, что Люцифер никак не отреагировал на появление странного гостя. Он встретил Лупцова как горячо любимого хозяина после долгой разлуки, громоподобно пролаял три раза, что, очевидно, означало: «Ну наконец-то ты вернулся». А Лупцов стоял на пороге комнаты, почесывал собаку за ухом и думал о том, что либо он давно сошел с ума, либо непонятно каким образом оказался бог знает в каком мире, где при относительном сходстве внешних форм параллельно существует неведомая ему фантомная жизнь, для которой он, скорее всего, является лишь сверхплотной бесформенной массой или неизвестным природным явлением.
– Я живое, разумное существо! – крикнул Лупцов вдогонку привидению, а Люцифер в ответ на это радостно взвизгнул, кинулся в угол комнаты и принялся скрести доски. При этом он не отрываясь смотрел на хозяина, и на его огромной слюнявой морде играла совсем не собачья, глумливая улыбка.
Лупцов и сам еще при осмотре дома в углу заметил этот дощатый прямоугольник, который оказался не чем иным, как крышкой погреба.
Погреб был обширным и глубоким, с неровными кирпичными стенами и крепкими, навечно поставленными стеллажами, на которых стройными рядами тускло поблескивали разнокалиберные пыльные банки с вареньем, консервированными овощами и соками. Ощупывая банки, Лупцов проглотил слюну и, глянув наверх, на собачью морду, весело проговорил:
– «И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали…» Живем, Люцифер.
Лупцов прикинул, на сколько хватит всего этого богатства, и по самым приблизительным подсчетам вышло, что, экономя, он вполне может протянуть полгода на одних только консервах. Но эйфория от находки прошла быстро. Лупцов вспомнил о том, с какой скоростью голубая зараза завоевывает жизненное пространство вокруг дома, и с отчаянием проговорил:
– Черт! А ведь я не успею все это съесть. – Пес снова просунул морду в квадратное отверстие и громко гавкнул. – Да, Люцифер. Это опять всего лишь отсрочка.
На глаза Лупцову попалась большая, не менее трех литров, бутыль с прозрачной жидкостью. И легкий синевато-жемчужный оттенок, и газетная дуля, которой была заткнута бутыль, навели Лупцова на мысль, что это обыкновенный самогон.
Находка пришлась как нельзя более кстати. Лупцову вдруг страшно захотелось выпить. Он выставил бутыль на пол, выбрался из погреба и прикрикнул на Люцифера, который принялся грызть газетную затычку. Люцифер радостно взвизгнул, отпрянул от бутыли и как разыгравшийся щенок начал нападать на Лупцова, то поднимаясь на задние лапы, то прижимаясь к полу всем телом. Он делал это неуклюже и тяжело, громко ударяя мощными лапами по полу, и, как показалось Лупцову, именно из-за этого в комнате появилось белесое, едва видимое при дневном свете привидение. Оно медленно проплыло между Лупцовым и собакой, и Люцифер моментально успокоился. Это обстоятельство сильно озадачило Лупцова, и он подумал, что, наверное, существует какая-то связь между поведением собаки и появлением фантомов.
То, с каким спокойствием и даже покорностью относился Люцифер к появлению этих нематериальных сущностей, заставило Лупцова насторожиться. А последний случай навел его на мысль, что собака слушается их, а возможно, и подослана ими. Для чего – Лупцов не понимал и даже не стал строить никаких предположений. Его все больше начинало нервировать то, что он не один в доме, и эти странные существа, возможные виновники трагедии, беспардонно вмешиваются в его жизнь, незримо или почти так присутствуют в его новом жилище, а может, и наблюдают за ним, как за лабораторным кроликом. Раздражало Лупцова и его полное бессилие, невозможность как-то воспротивиться этому или хотя бы узнать у гостей, что их привело сюда и чего они хотят.
День подходил к концу, когда с улицы донесся знакомый рокот автомобильного двигателя. Вскочив с дивана, Лупцов как сумасшедший сорвался с места и выскочил из дома. По дороге из Москвы в гору тяжело поднимался грузовик. Одолев подъем, он начал быстро набирать скорость, а Лупцов вышел на обочину и поднял руку. Ему хотелось расспросить шофера о том, что же все-таки происходит в Москве, много ли народу осталось в живых и что себе думает правительство – собирается ли оно как-то бороться с этой заразой? Но водитель, не сбавляя скорости, направил машину на голосующего, и тот едва успел отскочить к забору. Лупцову удалось лишь увидеть безумное лицо шофера – тот как-то страшно скалился и вертел головой во все стороны.
– Сволочь, – пробормотал Лупцов, когда машина проскочила мимо, обдав его маслянистыми брызгами. – Похоже, они там все посходили с ума. – В этот момент Лупцова охватило какое-то беспредельное отчаяние, и он со всей ясностью понял, что возврата к прежней, нормальной жизни не будет, что весь мир погиб или бьется в предсмертной агонии, а на смену человечеству на Землю пришла другая жизнь, другой разум, который именно сейчас бесстрастно наблюдает за гибелью целой цивилизации и, наверное, уже празднует победу.
– Гады! – закричал Лупцов, грозя невидимым захватчикам кулаком. – От меня вы так просто не избавитесь! Я буду жрать вашу поганую плесень, варить и жрать! Я не сойду с ума, и мы еще обязательно встретимся с вами! – Громко топая, Лупцов вошел в дом, откупорил бутыль и налил себе полную кружку самогона. – Встретимся! – заорал он на весь дом и пнул диван так, что половина жемчужной жидкости выплеснулось ему на грудь.
Люцифер сидел на крышке погреба и с любопытством взирал на хозяина. Почувствовав на себе его взгляд, Лупцов обернулся, пристально посмотрел на него, а затем крупными глотками выпил самогон до дна.
– Посмотрим, что ты за птица, – просипел он, вытирая рот рукавом.
Самогон оказался чудовищно крепким и таким же вонючим, словно при изготовлении вместо змеевика хозяин использовал местную канализационную систему.
Самодельное пойло еще не успело прижиться внутри, а Лупцов уже почувствовал, что стремительно хмелеет. За два прошедших дня он ел всего лишь один раз, много пережил, наверное, поэтому опьянение его походило на взрыв гранаты и землетрясение одновременно. Дом со всеми его вещами словно посходил с ума: стены стремительно проносились мимо, пол широким дощатым эскалатором уходил из-под дивана, стол, а вместе с ним и все, что на нем стояло, плясал, как живой, выгибая, словно кошка, свою мощную дубовую столешницу.
Лупцов потряс головой, сплюнул на пол и посмотрел на Люцифера. После этого он испуганно повалился на диван, откинулся на спину и чуть не разбил себе затылок о стену. В наступающих сумерках, в пьяном мареве, среди изломанных, потерявших свои очертания предметов на колченогом стуле сидел чернявый гражданин с кавказскими усиками, в темном, совершенно бесформенном костюме. Чернявый удивительным образом чем-то походил на дога. Поймать внешнее сходство было невозможно. Скорее Лупцову так казалось, и похожесть была чисто внутренней. Тем не менее он отметил, что вид у инфернального незнакомца достаточно грозный, хотя и спокойный. Он сидел, положив ногу на ногу, высокомерно улыбался и смотрел на хозяина отнюдь не по-собачьи.
– Люцифер, – машинально прошептал Лупцов.
– Именно Люцифер, – важно ответил чернявый.
– А пес… то есть дог, собака где? – растерянно спросил Лупцов.
– Собака? – удивился незнакомец. – Что вы имеете в виду?
– У меня был дог, здесь вот… жил со мной. Я его сам назвал Люцифером. Огромный черный дог. Я спас его от смерти.
– Да-а? – насмешливо проговорил гость. – А крысы под ногами не шастают? Может, клизму поставить? Хотя от рисовой каши…
– От рисовой, – автоматически повторил Лупцов и, спохватившись, сказал: – Да, да, сегодня мы ели рисовую кашу. А вы откуда знаете?
– Фу ты, как тебя развезло, – ответил чернявый. – Вместе ведь жрали. – И пока Лупцов сопоставлял прочитанное у Гете с действительностью, гость подумал и спросил:
– Значит, ты здесь с собакой живешь?
Вопрос прозвучал в тот момент, когда Лупцов уже все сопоставил и сделал соответствующие выводы.
– Невероятно, – тихо проговорил он. – Стало быть, вы и есть Люцифер?
– Люцифер, Люцифер, – подтвердил чернявый. – Можешь называть меня Люциком. Я не обидчивый. И вообще, у меня есть жизненный принцип: с людьми – по-людски, с собаками – по-собачьи. На этом, собственно, и мир держится.
– Мир, – повторил Лупцов. – Мир погиб.
– Совершенно справедливо, – охотно согласился Люцифер. – Поэтому я и здесь.
– И что же, это вы по мою душу пришли? – с трудом выговаривая слова, поинтересовался Лупцов.
– Однако, как у тебя крыша поехала, – усмехнулся Люцифер. – Ну зачем, скажи на милость, мне твоя душа? С ней даже посрать не сходишь. Я здесь, если хочешь знать, с особой миссией. – Люцифер поменял ноги местами и поманил Лупцова пальцем, а когда тот, плохо держа равновесие, встал и подошел, заставил его нагнуться и только после этого прошептал на ухо: – Честно говоря, ты прав – я по твою душу. Только покупать я ее не собираюсь, и не надейся. А теперь пойди и сядь на свое место. Терпеть не могу, когда надо мной нависают. – Люцифер захохотал каким-то безумным смехом, показал Лупцову кулак и добавил: – Вот вы где у меня, голубчики. Все давно мои, бесплатно!
Мысли в голове у Лупцова кувыркались, как в калейдоскопе. Ему хотелось как-то ответить на издевательский тон чернявого гражданина, а тот, отсмеявшись, принял прежний высокомерный вид и сказал:
– Я вижу, ты совсем язык проглотил от страха. Не бойся, смертный. Пока я с тобой, тебе здесь ничто не угрожает. Лучше поспи, чудак. Твой час еще не настал. – Глаза у Люцифера вдруг сделались огромными, как чайные блюдца. Они горели недобрым фиолетовым светом, и в каждом чернильном зрачке электрическим разрядом билась маленькая белая буква «Г». Лупцов заинтересовался было, почему именно эта буква, а не «Л» или какая-нибудь другая, но его так сильно тошнило, что он не смог вымолвить ни слова. Схватившись за голову, он попятился назад и, наткнувшись на диван, опрокинулся на спину.
– Ш-шестьсот ш-шестьдесят ш-шесть… – проваливаясь в темноту, проговорил он.
– Семьсот сорок один, – поправил его чернявый.
Проснулся Лупцов утром – бодрый и здоровый, как младенец. Вставать ему не хотелось, и, если бы не сильнейшее чувство голода, он бы перевернулся на другой бок и уснул или просто понежился еще часок-другой до полного пробуждения.
Лупцов повернул голову и увидел черного дога, лежащего сфинксом у противоположной стены. Пес не отрываясь вопросительно смотрел на хозяина, и лишь обрубок хвоста, словно метроном, ходил туда-сюда.
– Люцифер? – то ли позвал, то ли констатировал присутствие собаки Лупцов, и пес ответил ему громким лаем. Лупцов попытался вспомнить, чем закончился вчерашний вечер, но это ему не удалось. Какая-то картинка, знакомая и пугающая, будто летучая мышь мгновенно промелькнула у него в сознании, оставив в душе ощущение чего-то страшного и сверхъестественного. Он не успел ухватить ни сути, ни содержания промелькнувшего «кадра», зато вдруг вспомнил, как накануне обнаружил погреб, а в нем большую бутыль.
Лупцов взглянул на стол, на котором оставил самогон, но бутыль куда-то исчезла, и он впал в тихую ярость.
– Я, кажется, начинаю сходить с ума, – обращаясь к Люциферу, тихо проговорил он. – Может быть, ночью на велосипеде я добрался до Саламанки и распил самогонку с ведьмами на шабаше?
Вскочив с дивана, Лупцов осмотрел угол комнаты, где не далее как вчера обнаружил погреб с консервами. Никакого погреба там не оказалось, и Лупцов, не веря своим глазам, постучал по полу ногой, затем тщательно осмотрел все углы и даже согнал Люцифера с места.
– Здесь вчера был погреб, – предельно четко выговаривая слова, тихо сказал он. – Люцифер, вчера здесь был погреб. – Как бы в подтверждение этого пес гавкнул и принялся деловито ходить по комнате, будто помогая человеку искать злосчастный подпол с продуктами. – Боже мой! – с отчаянием в голосе воскликнул Лупцов, да так громко, что Люцифер шарахнулся от него, а затем выскочил во двор. – Если бы знать, что происходит! Катастрофа – да, я вижу ее, вижу всех этих недоумков, чудовище в яме, плесень. Все это можно пощупать и даже попробовать на вкус. Оно никуда не исчезает, и я худо-бедно могу все же объяснить, что это такое. Только вот не надо таких снов. Пусть будут пятиглавые летающие ящеры, саблезубые тигры, ламии и оборотни – все, что угодно. Но не надо таких снов. – Лупцов бестолково бродил по комнате, дергал себя за волосы и причитал. – Я не желаю сходить с ума. Если я вижу предмет, трогаю его, он должен находиться там, где я его оставил. Я хочу встретить смерть в здравом уме, хочу почувствовать, как умираю. Хотя бы на это я имею право?
Лупцов надел сапоги, схватил ружье и посреди комнаты едва не столкнулся с двумя бесплотными призраками, которые не торопясь пересекали комнату от двери к окну. Замерев на мгновение, Лупцов вдруг сорвался с места и выскочил на крыльцо.
Тяжелый нефритовый купол все так же возвышался над серебристо-голубой землей. За ночь плесень разрослась настолько, что деревья стали походить на гигантские грибы. Забор превратился в высокий мохнатый вал, а провода провисли под тяжестью плесени почти до самой земли и скорее напоминали праздничные гирлянды.
На крыльце Лупцов остановился как вкопанный. Он перекинул двустволку из левой руки в правую, облизнул пересохшие губы и едва выговорил:
– Ты?
– Я, – развязно ответил чернявый. Он сидел на колченогом стуле посреди двора, утопая почти по самые колени в бирюзовой плесени. Костюм его был того же цвета, что и серебристо-голубая зараза, мятый кургузый пиджачишко совершенно не имел пуговиц и был надет на голое тело.
– Люцифер? – переспросил Лупцов.
– Да, это я, – услышав свое имя, надменно подтвердил усатый тип. – Да убери ты свою пушку.
– А-а! – вспомнил Лупцов и ткнул указательным пальцем в чернявого. – Так это ты был вчера. Ясно. Значит, это ты морочишь мне голову?
– Брось молоть ерунду, – спокойно ответил чернявый. – Давай лучше пока поболтаем до завтрака. Передохнем, так сказать. Кстати, ты не знаешь, кто эти люди в белом?
– Какие люди? – спросил Лупцов. – Привидения?
– Это привидения? – удивился Люцифер. – Они так неожиданно появляются. А у меня провалы в памяти, возраст, сам понимаешь. Все время забываю у них спросить, зачем они приходят. А после их исчезновения я всегда плохо себя чувствую – тело ломит и голова болит.
Лупцов терялся в догадках, куда делся его черный дог и откуда появляется этот неприятный тип, называющий себя Люцифером. События принимали слишком необычный оборот. Казалось, привычный порядок вещей не просто нарушился, он лопнул, и образовавшуюся пустоту начали заполнять какие-то безумные мыслеформы, созданные коллективным воображением агонизирующего человечества.
Лупцов еще некоторое время по инерции отвечал на вопросы чернявого, а затем, когда его изумление переросло в какой-то безотчетный ужас, когда он представил, как выглядит вся эта картина со стороны, он машинально нажал на рычажок. Разломив ружье надвое, Лупцов убедился, что патроны на месте, и медленно взвел курки.
– Что ты все со своей пушкой возишься? – раздраженно спросил Люцифер. – Если уж тебе так хочется в кого-нибудь пальнуть, пойди и пристрели хотя бы одного призрака. Что они шляются по нашему дому?
Как и в первый раз, глаза у чернявого сделались величиной с блюдца. Глядя в них, словно загипнотизированный, Лупцов сделал несколько шагов назад, ввалился в дом и тут же увидел две молочно-белые фигуры. Они стояли посреди комнаты, и зеленоватый солнечный луч проходил сквозь них, почти не задерживаясь, как если бы это были клубы табачного дыма.
Лупцов перешагнул через порог, быстро вскинул двустволку и нажал на оба курка. Два щелчка прозвучали почти одновременно, но выстрелов не последовало, зато в раскрытое кем-то окно влетела отвратительная черная птица и кинулась на Лупцова. Она остервенело лупила его огромными сильными крыльями по голове и пронзительно кричала каким-то истерическим бабьим голосом.
Не успев даже как следует испугаться, Лупцов отшвырнул в сторону бесполезное ружье, закрыл голову руками и вдруг ощутил страшный удар железным клювом в правое предплечье. Теряя от боли сознание, он еще слышал какие-то вопли, далекие голоса и топот ног. Затем, постепенно шум начал стихать, и он почувствовал, как его куда-то несут, укладывают и кто-то шепчет над ним, как заклинание: «Ви-та-ми-на-зин».
Прежде чем окончательно потерять сознание, Лупцов с трудом разлепил глаза и увидел прямо перед собой круглую красную физиономию, покрытую редкой вьющейся порослью. Лицо плавало над ним, словно воздушный шар, разевало рот, и оттуда, будто мыльные пузыри, выкатывались непонятные буквосочетания: «Зи-на-зин-динь-динь».
– Торквемады на вас нет, – еле ворочая языком, прошептал Лупцов и провалился в бездну.
9
Очнулся Лупцов ближе к вечеру совершенно разбитым. Перед самым пробуждением ему привиделось, будто лежит он на больничной койке в маленькой, похожей на склеп, камере, и сверху на него медленно опускается нечто бестелесное и бесформенное – облачко, в котором Лупцов угадал собственную душу. Едва он понял, что перед ним, как душа приобрела черты хлипкого, болезненного мужичка, напоминающего его самого, но словно бы раздавленного непомерной усталостью. Встретившись взглядом с Лупцовым, мужичок заметался, как перед загороженным входом, и Лупцов сурово спросил:
– Ты где шляешься?
– Там, – неопределенно махнул рукой мужичок и, смущаясь, добавил: – Мир погиб. Человечества больше нет. Жизнь осталась только здесь. Нам лучше не выходить отсюда.
– Здесь? – спросил Лупцов и обвел взглядом камеру. – Это невозможно!
– У нас нет выбора, – тихо проговорила душа и, воспользовавшись негодованием Лупцова, серой крысой прошмыгнула в него. Сразу вслед за этим Лупцов почувствовал неподъемную тяжесть собственного тела, ломоту в суставах, тянущую головную боль и странную вибрацию, отвратительное дребезжание, которое в считаные секунды вычерпало из него остатки душевных сил.
Лупцов открыл глаза и понял, что лежит на кровати лицом вверх и смотрит в грязно-белый потолок. В комнате было светло, и свет, проникающий через маленькое окошко, был совершенно естественным, каким он и был до катастрофы.
Лупцов с большим трудом заставил себя перевернуться на бок и напротив увидел чернявого гражданина с усами. Тот спал на такой же анемичной койке с тумбочкой у изголовья, на которой стояла пораженная некрозом эмалированная кружка. Глаза у соседа по палате были прикрыты неплотно, отчего видны были края радужных оболочек, а изо рта на подушку вытекала мутная слюна.
Лупцов перевел взгляд на окно. За пыльным стеклом сквозь толстую частую решетку было видно голубое небо в редких перистых облаках.
– Что это? – вслух спросил Лупцов и не узнал собственного голоса. Чернявый тут же открыл глаза и страдальчески посмотрел на своего визави. – Что это? Сумасшедший дом? – испуганно повторил Лупцов, начиная осознавать, что камера и он сам существуют не отдельно друг от друга, а вполне определенно – один внутри другой.
– Весь мир сумасшедший дом, – уклончиво ответил чернявый.
– А я-то где? Это что за комната? – Лупцов откинул одеяло и попытался встать.
– Ты лежишь напротив меня на койке. Эта палата – твой дом, – монотонно пробубнил сосед.
«Люцифер», – вдруг вспомнил Лупцов, а чернявый неожиданно занервничал, громко втянул воздух и сипло выкрикнул:
– Нет! Никакой я не Люцифер! Что ты привязался ко мне? Мне из-за тебя тоже досталось.
– А как я попал сюда? – не обращая внимания на крик, спросил Лупцов. – Когда меня привезли?
– Не знаю, – спокойнее проворчал сосед. – Ты уже был здесь, когда я приехал. Что, в себя пришел? С возвращением на родину. – Чернявый захихикал, и Лупцов увидел, что во рту у него почти не осталось зубов, а те, что были, напоминали, скорее, обгоревшие осколки. – Ты здесь все какую-то собаку ловил, потом самогонку искал… Я, дурак, тебе поверил. Из-за самогонки мы и погорели… Или из-за собаки. А собака-то какая была?
– Это ты собака, – ответил Лупцов и поднялся с кровати, а чернявый вдруг заорал:
– Не подходи! Сам собака! «Колеса» мои жрал, а я тебя отмазал от санитаров. Хоть бы спасибо сказал, ненормальный! – Чернявый подтянул колени к подбородку, зарылся в одеяло по самые глаза и что-то еле слышно забормотал. В этот момент звякнул засов, затем дверь распахнулась, и в палату по-хозяйски вошел дюжий краснощекий санитар с редкой рыжей бородой. Он посмотрел на Лупцова, раскинул руки и расплылся в фальшивой добродушной улыбке.
– Боже мой, кого я вижу! – воскликнул он. – Глупцов собственной персоной. Что, очухался, борец с нечистой силой?
– Не Глупцов, а Лупцов, – испытывая какую-то глухую ненависть к краснорожему, проговорил Лупцов, чем вызвал новый взрыв веселья у санитара.
– Да, может, тогда Умнов? Ну ладно, ладно. Пойдем, коли проснулся. Тебя врач ждет не дождется.
– Какой врач? – тихо спросил Лупцов.
– Обычный, в белом халате, – ответил санитар. Он подошел к Лупцову, бесцеремонно взял его под руку и потянул за собой. – Пойдем, пойдем. Пришел в себя-то? С тебя бутылка, Глупцов. Я тебе полночи помогал чертей ловить. А вообще советую вести себя хорошо. Парень ты вроде неплохой. – Санитар хлопнул его по спине так, что Лупцов подавился воздухом и вылетел из палаты. – А плохим у нас обычно сульфазол назначают.
Оглушительно лязгнув засовом, санитар железной хваткой вцепился Лупцову в предплечье и повел по длинному коридору. Он открыл очередную дверь вынутой из кармана ручкой и пропустил Лупцова вперед.
– Что такое пирогенная терапия, знаешь?
– Нет, – ответил Лупцов, и внутри у него похолодело. Слово сразу напугало его каким-то знакомым чудовищным смыслом, и он шепотом вслух перевел: – Огнерожденная.
Санитар услышал и громко рассмеялся:
– Молодец, Глупцов. Грамотный. Бесов всегда выгоняли из человека огнем. Люблю поговорить с образованными. Да, там твоя жена пришла. – Санитар сделал паузу, воровато огляделся и тихо проговорил: – Если надо чего, обращайся ко мне.
– Что – надо? – не понял Лупцов.
– Купить. Купить если чего надо, говори мне, – объяснил санитар. – Жена деньги передаст, я все сделаю. Уяснил, дурья твоя башка?
– Уяснил, – растерянно ответил Лупцов.
Краснорожий распахнул перед больным последнюю дверь с табличкой и легонько втолкнул Лупцова в кабинет. Там, за столом, с телефоном и аккуратными стопками бумаг, сидел немолодой человек в белом халате, с добрым лицом, лысый и чрезвычайно улыбчивый.
– А, Глупцов! – радостно воскликнул доктор. Он резво поднялся и вышел больному навстречу. – Как самочувствие?
– Нормально, – глядя в пол, равнодушно ответил Лупцов и добавил: – Я не Глупцов, а Лупцов. Прошу не путать.
– Ну садись, садись, рассказывай, – все так же улыбаясь, сказал врач. Он сам усадил Лупцова на стул, вернулся на свое место и изобразил на лице предельную заинтересованность. – Рассказывай, что с тобой произошло? Как ты оказался на вокзале?