Диалоги с Сократом. С комментариями и объяснениями

5

К тому же, Сократ, мне кажется, и затеваешь ты не правое дело – предать себя, хотя можно спастись, и стремишься совершить над собой то, к чему будут стремиться твои недруги и о чем они уже старались, желая погубить тебя. Сверх того, на мой взгляд, ты предаешь и своих сыновей: хотя в твоей власти их и вскормить, и воспитать, ты теперь бросаешь их на произвол судьбы; и ты будешь виноват, если они будут делать что придется. А придется им, как то и естественно, испытывать то, что обыкновенно бывает с сиротами в их сиротской доле. В самом деле: или уже не нужно обзаводиться детьми, или вместе с ними страдать до конца – кормить их, воспитывать. А ты, по-моему, выбираешь самое легкомысленное. Следует же тебе выбирать то, что выбирает человек хороший и мужественный, в особенности, когда он говорит, что всю жизнь заботился о добродетели. Мне, по крайней мере, стыдно и за тебя, и за нас, твоих близких, – как бы не подумали, что все случившееся с тобою произошло по какому-то отсутствию мужества с нашей стороны: и то, что дело дошло до суда, и как оно дошло, хотя могло и не дойти, и самый судебный процесс, как он происходил, и весь этот конец, точно насмешка над всем делом – как будто все это ускользнуло от нашего внимания по нашей негодности и отсутствию мужества, так как мы не спасли тебя, а ты не спас себя, хотя это было возможно, если бы в нас был хоть малый прок. На все это, Сократ, ты обрати свое внимание, как бы для нас с тобою вместе с бедой не вышло и позора. Сообрази-ка все это; впрочем, и соображать-то больше времени нет, а пора со всеми соображениями покончить! Соображение может быть лишь одно: в ближайшую ночь все это должно быть сделано; а если мы еще будем ждать, то это уже окажется совершенно невозможным. Сократ, как бы то ни было, послушай меня! Никоим образом не отказывайся! (…)

В сиротской доле – имеется в виду афинский обычай «сисситии», что родитель устраивает сыновей в хорошую компанию, где они воспитываются для государственной жизни (примерно как сейчас родители устраивают сыновей в хороший вуз). Сироты, разумеется, лишены такой привилегии. Критон рассуждает как человек старой закалки, для которого воспитание – это «связи», тогда как Сократ настаивал на демократической педагогике, которую Критон еще не усвоил.

Мужество здесь понимается не столько как смелость, сколько как умение поступать как мужчина, быть верным товариществу.

Соображение – в оригинале каламбур: греческое «булэ» означает как «совещание, совет», так и «решение, волевой поступок», как в русской цепочке слов: решать вместе – решение – решительность. Далее рассматривается вопрос, насколько авторитетны мнения других людей. Мнение, «докса» – позиция другого человека или твоя собственная, но до философской проверки. В системе Платона мнения имеют двойственный статус: они противопоставляются «истине», которая всегда одна, но при этом мнения других людей нужно выслушивать, чтобы получился диалог. Эти мнения Сократ «жаждет» рассмотреть: в оригинале древнегреческое слово «эпитюмия» означает как половое влечение, так и стремление к чему угодно: к власти, славе, но в данном случае – к истине.

7

Сократ. Хорошо! А как мы рассуждаем в таком вопросе: тот, кто занимается гимнастическими упражнениями, обращает внимание на похвалу, порицание и мнение всякого человека или исключительно одного того, кто является врачом, или педотрибом?

Педотриб – главный тренер, начальник гимнастического зала. Сократ говорит не о всяком враче и тренере, но о лучшем эксперте в деле.

Критон. Только его одного.

Сократ. Так что и бояться порицаний и радоваться похвалам следует одного только этого человека, а не большинства людей?

Критон. Очевидно. (…)

8

Сократ. Хорошо! А если мы последуем мнению людей не понимающих и погубим то, что, будучи здоровым, становится лучше, а будучи болезненным – разрушается, то будет ли стоить нам жить, коль скоро оно будет разрушено? Я имею в виду тело. Или не стоит?

Критон. Не стоит.

Сократ. А стоит ли нам жить с негодным и разрушенным телом?

Критон. Никоим образом не стоит.

Сократ. А стоит ли нам жить, когда разрушено то, что несправедливость портит и чему справедливость приносит пользу? Или мы считаем менее важным, в сравнении с телом, то – чем бы оно для нас ни было, – к чему относится несправедливость и справедливость?

Согласно Сократу, справедливость принадлежит душе, а не телу, потому что включает в себя разумное суждение, к которому тело не способно. Тело различает полезное и вредное, а душа – справедливое и несправедливое.

Критон. Ни в каком случае.

Сократ. Напротив, мы ставим его выше.

Критон. Намного выше!

Сократ. Следовательно, милейший, не так-то уже следует заботиться нам о том, что о нас скажет большинство, а о том, что скажет человек, понимающий справедливое и несправедливое, – он один, да сама истина. Таким образом, в твоем утверждении неправильно прежде всего то, что ты говоришь, будто мы должны заботиться (держать в уме) о мнении большинства касательно справедливого, прекрасного, благого и того, что противоположно всему этому. «Да, – скажут нам, – но ведь большинство-то способно нас убивать».

Критон. Это тоже ясно – так говорить будут, Сократ. Правду ты говоришь.

Сократ. Но, любезнейший, то рассуждение, которое мы произвели, сдается мне, сходно с прежним. Рассуди опять вот о чем: остается ли у нас в силе или не остается то утверждение, что выше всего нужно ставить не то, чтобы жить, но чтобы хорошо жить.

Хорошая жизнь (др.-греч. «эв зен») – понятие античной этики, означающее честную и правильную жизнь, которую нельзя упрекнуть ни извне, ни изнутри, и где любые действия служат твоему же благу.

Критон. Конечно, остается.

Сократ. А остается ли в силе или не остается то утверждение, что понятия «хорошо», «прекрасно», «справедливо» – тождественны.

Критон. Остается. (…)

Далее Сократ настаивает на том, что большинство людей легкомысленны как в вопросах воспитания, так и в вопросах справедливых приговоров. Поэтому поступить несправедливо для Сократа – означает тем самым легализовать легкомыслие большинства, которое к своим бесчисленным заблуждениям и легковесным решениям еще прибавит право на несправедливость.

11

Сократ. Итак, будь внимателен! Если мы уйдем отсюда без согласия государства, причиним мы этим кому-нибудь зло, и именно тем, кому [причинять его] менее всего следует, или не причиним? И останемся ли мы при том, что признали справедливым, или не останемся?

Критон. Я не могу, Сократ, ответить на твой вопрос: я его не понимаю.

Сократ. Рассмотри его так: если бы в то время, когда мы собирались отсюда убежать, или как бы это ни называть, сюда пришли законы и все государство, подошли бы к нам и задали вопрос: «А скажи-ка мне, Сократ, что ты задумал совершить? Не замыслил ли ты тем делом, к которому приступаешь, погубить нас, законы, и все государство, поскольку это от тебя зависит? Или, ты думаешь, может еще существовать не ниспровергнутым то государство, в котором состоявшиеся судебные решения не имеют более никакой силы, но в котором частные лица делают их недействительными и уничтожают их?» Что мы скажем, Критон, на это и тому подобное? Ведь многое может сказать всякий, в том числе, в особенности, оратор, в защиту того закона, который мы губим и который повелевает, чтобы вынесенные судебные решения оставались в силе? Или мы возразим законам, что государство поступило с нами несправедливо и постановило неправильное решение? Это мы скажем или что еще?

Критон. Клянусь Зевсом, Сократ, именно это!

Государство – в оригинале «городская община». Имеется в виду не только государственный аппарат, но и все граждане полиса, как мы говорим: «государство объявило независимость», «государство приняло конституцию». Закон в речи Сократа тоже выступает как олицетворенный, значит, его вполне можно «умертвить». Поэтому философ создает огромную речь от лица законов, говоря о вещах, которые они могли бы сказать, будучи людьми.

12

Сократ. Что же если законы скажут нам на это: «Сократ, разве не было у нас с тобою условия – оставаться при тех судебных решениях, которые выносит государство?» А если бы мы пришли в удивление от этих слов, законы, пожалуй, сказали бы: «Сократ, не удивляйся тому, что мы говорим, а отвечай: ты ведь привык прибегать к вопросам и ответам. Скажи-ка, в чем обвиняешь ты нас и государство, ради чего стремишься нас погубить? Прежде всего, не мы ли породили тебя, не с нашей ли санкции твой отец взял замуж мать твою и произвел тебя на свет? Скажи, упрекаешь ли ты те из наших законов, которые относятся к браку в том, что они не хороши?» «Нет, не упрекаю, – ответил бы я. – Но, может быть, ты упрекаешь те законы, которые относятся к воспитанию и образованию родившихся на свет [детей, к тому образованию], какое ты и сам получил? Разве не хорошо распорядились те законы, которые предназначены для этого и которые повелевают твоему отцу давать тебе мусическое и гимнастическое образование?» «Хорошо, – сказал бы я. – Прекрасно! После того, как ты родился, получил воспитание и образование, можешь ли ты, прежде всего, отрицать, что ты – наше порождение и наш раб, сам ты и твои предки?

Мусическое образование – изучение основ различных наук, не только музыки и искусств, но и грамоты, счета и других дисциплин, которые можно соотнести с программой современных начальной и средней школы.

Гимнасическое образование – тренировки в гимнасиях, подготовка к военной и гражданской жизни, т. е. те занятия, которые можно соотнести с современными старшими классами школы.

Аргумент Сократа в этом рассуждении состоит в том, что если понимать государство как большое домашнее хозяйство, следуя отстаиваемой философом воспитательной программе, когда образование открыто и доступно всем, то в этом хозяйстве граждане, не имеющие особых заслуг, должны быть как домашние рабы. Здесь борьба Сократа за равенство приводит, с большой долей скепсиса, к переносу на государство представлений о доме, где большинство домашних – рабы.

Если это так, неужели ты думаешь, что ты имеешь право равняться с нами и что в том, как мы собираемся поступить с тобою, ты находишь справедливым нам противодействовать? Или, ты думаешь, что если бы у тебя был отец и господин, ты по отношению к ним не считал бы себя равноправным, так что, если бы ты потерпел от них что-либо, то не мог бы им в этом оказывать противодействие, ни отвечать на брань бранью, ни побоями на побои, и многое тому подобное. А с отечеством и с законами тебе дозволено будет все это, так что если мы, находя это справедливым, собираемся тебя погубить, то и ты собираешься нас, законы и отечество [также, со своей стороны], погубить, настолько ты в силах, и, поступая так, будешь утверждать, что поступаешь справедливо, ты, который поистине заботишься о добродетели? Или ты уже настолько мудр, что не замечаешь, что отечество ценнее и отца, и матери, и прочих предков; что оно более почтенно, более свято, имеет большее значение и у богов, и у имеющих разум людей; что его, когда оно гневается, следует почитать, ему подчиняться, ему угождать более, чем отцу; [что нужно либо отечество] вразумлять, либо исполнять то, что оно повелевает; [что нужно] претерпевать, если оно повелевает что-либо претерпевать, со спокойствием – будь это физическое наказание или тюрьма, пошлет ли оно на войну, на раны, на смерть, – все это нужно исполнять; и что все это справедливо, и что не следует уступать врагу, бежать от него, бросать свой строй; но что и на войне, и на суде, и повсюду должно исполнять то, что государство и отечество прикажет; или же нужно вразумлять его там, где этого требует справедливость; применять же насилие над матерью или отцом нечестиво – тем в значительно большей степени это нечестиво в отношении к отечеству?» Что скажем мы на это, Критон? Правду говорят законы или нет?

Критон. По-моему, правду.

13

Сократ. «Вот и рассмотри, Сократ – скажут, пожалуй, законы, – правду ли мы говорим, что ты собираешься теперь поступить с нами несправедливо. В самом деле: мы тебя породили, выкормили, воспитали, наделили тебя и всех прочих граждан всем прекрасным, чем способны были наделить; и вместе с тем мы ведь всякому желающему из афинян, после того как он подвергся докимасии и познакомился с государственными делами и с нами, законами, предоставляем возможность поступить таким образом: кому мы не нравимся, тот может взять свое имущество и уйти куда ему угодно.

Докимасия – испытание по достижении совершеннолетия, после которого полноправный гражданин получал доступ к государственным должностям.

И ни один из нас, законов, не препятствует и не запрещает желающему из вас отправиться в колонию, если мы и государство ему не нравимся; и если он хочет переселиться куда-либо в другое место, он может идти туда, куда ему угодно, взяв свое имущество. О том же, кто из вас останется, видя, как мы судим в наших судах, как мы во всем прочем управляем государством, – о том мы уже говорим, что он заключил с нами соглашение на деле исполнять все то, что мы приказываем; и о том, кто нам не повинуется, мы говорим, что он втройне поступает несправедливо: он не повинуется нам, своим родителям; не повинуется нам, своим воспитателям; он, заключив с нами соглашение, что будет повиноваться нам, не повинуется и не вразумляет нас, если в чем мы поступаем нехорошо. Хотя мы и предлагаем, а не грубо приказываем исполнять то, что мы приказываем, но предоставляем ему на выбор одно из двух – либо вразумлять нас, либо исполнять наши приказания, – он не делает ни того, ни другого».

14

«Таким-то, – утверждаем мы, – и ты, Сократ, будешь подлежать, если сделаешь то, что замышляешь, и притом именно ты не меньше, чем все афиняне, а больше». А если бы я сказал: «Да почему же?», законы, пожалуй, справедливо бы заметили мне, стали указывать на меня, заметив, что из всех афинян по преимуществу именно я вступил с ними в такое соглашение. Они сказали бы так: «Сократ, у нас есть веское доказательство того, что тебе нравились и мы, и государство. Ты никогда из всех прочих афинян не предпочел бы быть в нем, если бы оно тебе предпочтительно не нравилось. Ты ни разу не выходил за пределы государства на феорию [один только раз на Истм, а так вопрошал оракула в частном порядке], ни куда-либо в другое место, за исключением только того, что участвовал в походах. Ты никогда, подобно прочим людям, никуда не отлучался; не овладевало тобою желание узнать другое государство, другие законы; нас и нашего государства было достаточно для тебя. Так сильно ты нас предпочитал и согласен был жить под нашим управлением. Между прочим, ты и детьми обзавелся в нашем государстве, так как оно тебе нравилось. Сверх того, если бы ты хотел, ты еще во время самого процесса мог назначить себе наказанием изгнание, и сделал бы тогда, с согласия государства, то, что собираешься теперь сделать против его согласия. Ты же тогда рисовался и не негодовал на то, что тебе придется умереть, но предпочел, как ты утверждал, смерть изгнанию. А теперь ты ни тех своих речей не стыдишься, ни на нас, на законы не взираешь и собираешься их уничтожить, поступаешь так, как поступил бы самый негодный раб, собираясь бежать вопреки договору и соглашению, на основании которого ты обязался жить под нашим управлением. Итак, прежде всего, отвечай нам вот на что: правду ли мы говорим или неправду, утверждая, что ты согласился жить под нашим управлением не на словах, а на деле». Что скажем мы на это, Критон? Иное что или согласимся?

Наличие детей могло рассматриваться и как долг, и как привилегия: отсутствие детей было бесчестием (в этом сюжет, например, комедии «Лисистраты» Аристофана – не иметь возможность завести детей от законных жен было тождественно позору, равно бесчестию подвергался тот, кто промотал имущество, а значит, не мог передать его детям, тем самым как бы бросив их), но здесь имеется в виду, что Сократ, заведя детей, еще больше усилил отношения с государством как источником всякой чести.

Критон. Неизбежно согласимся, Сократ.

Сократ. «В таком случае, – скажут законы, – ты преступаешь договор и соглашение с нами, заключенные тобою не по принуждению, не обманным путем, быв вынужден принять решение не в короткий срок, но в течение семидесяти лет, пока тебе можно было уйти, если бы мы тебе не нравились и если бы соглашение казалось тебе несправедливым. Ты же не отдал предпочтение ни Лакедемону (Спарте), ни Криту, о которых ты постоянно утверждаешь, что они управляются хорошими законами, ни какому другому из эллинских или варварских городов, но отлучался отсюда реже, чем отлучаются хромые, слепые и прочие калеки. Так, предпочтительно из всех прочих афинян, государство и мы, законы, тебе нравились. И ясно, почему это: кому понравится государство без законов? Что же, теперь-то ты не останешься при заключенном с нами соглашении? Повиновался бы ты нам, Сократ, и не ставил бы себя на посмешище своим удалением из государства!» (…)

16

«Нет, Сократ, послушай ты нас, твоих кормильцев, не ставь выше справедливости ни детей, ни своей жизни, ни чего другого! Тогда, придя в Преисподнюю, ты можешь во всем оправдаться пред тамошними правителями. Ведь если ты сделаешь [то, что собираешься сделать], то ни здесь не окажется это лучшим, более справедливым, благочестивым ни для тебя, ни для кого-либо из твоих, да и там не будет, когда ты туда придешь, чем если ты теперь уйдешь, подвергшись несправедливости не от нас, законов, а от людей. Если же ты уйдешь, столь постыдно воздав за несправедливость и за тебе причиненное зло, преступив свои соглашения и договоры с нами, зло поступишь с теми, с кем это менее всего следовало – с самим собою, с друзьями, с отечеством, с нами. Мы будем на тебя гневаться, пока ты жив; да и там наши братья, законы Преисподней, неблагосклонно тебя примут, узнав, что ты и нас собирался погубить, насколько это от тебя зависит. И пусть не убедит тебя Критон поступать так, как он говорит, более чем убеждаем тебя мы».

17

Будь уверен, дорогой Критон, что мне кажется, будто я слышу эти речи, все равно как корибантствующим кажется, будто они слышат флейты. И от этих-то слов звон стоит у меня в ушах и не дает мне слушать ничего другого. Знай – так мне теперь кажется, – если ты будешь говорить против этого, то понапрасну ты будешь говорить. Впрочем, если думаешь достигнуть чего-либо большего, говори!

Корибанты – служители культа малоазийской богини Кибелы, доводившие себя до экстаза под музыку. Частое участие в таких ритуалах приводило к галлюцинациям, когда экстатическая музыка начинала звучать в уме.

Критон. Нет, Сократ, нечего мне говорить.

Сократ. Следовательно, Критон, оставь это, и поступим так, как бог указывает.

Пир

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.