Истории из клиники

Три похожих случая

Джордж, Глэдис и Чарли – вот трое детей, которые пришли к нам лечиться примерно в одно и то же время. Они были одного и того же возраста, девяти лет, и всех троих мучили головные боли. Да и степень дефекта зрения у всех была примерно одна и та же. Они вступили в очень интересное трехстороннее соревнование, в котором каждый из них старался победить остальных и вылечиться быстрее всех. Джордж и Глэдис были темнокожими ребятами, а Чарли был белокожим мальчиком наиболее ярко выраженного светловолосого типа с красивыми кудряшками и голубыми глазами.

Из этого трио Джордж пришел к нам первым. Его отправили сюда из школы, в которой он учился, с тем чтобы на него надели очки: его донимали головные боли. И несложно было заметить по наполовину закрытым глазам и выражению лица, что его мучения не прекращались ни на минуту. Первым моим желанием было заставить его улыбнуться, но мои усилия в этом направлении большим успехом не увенчались.

– Ты позволишь мне тебе помочь? – спросила я.

– Может быть, вы можете, а может быть, и нет, – был его безрадостный ответ.

– Но ты же собираешься дать мне попробовать, не правда ли? – продолжала я настаивать на своем, гладя его по кудрявой голове.

Он отказался довериться мне, но все же дал согласие на то, чтобы я проверила его зрение, которое было 20/70 обоими глазами. Я показала ему, как нужно делать пальминг и как давать отдых глазам. Он продолжил приходить в клинику, но за три недели я так ни разу и не увидела улыбки на его лице, а он постоянно жаловался на головную боль.

Затем пришла Глэдис в сопровождении своей мамы. Мама поведала мне историю случая Глэдис, очень похожего на случай Джорджа. Зрение Глэдис было 20/200, и за очень короткое время я улучшила его до 20/40. На ее следующем приеме оно стало временно нормальным, и это произвело огромное впечатление на Джорджа. Я видела, как он широко раскрыл свои черные глаза и наблюдал за Глэдис, в то время как я занималась ею. Позже, когда он думал, что я на него не смотрю, я увидела, как он подошел к Глэдис и сказал ей:

– Ты меня не перегонишь, я пришел раньше тебя. Я хочу вылечиться первым. Поняла?

Я быстро развела детей, так как у меня было нехорошее предчувствие; но все это время я была благодарна Глэдис за то, что она, хоть и непреднамеренно, но раззадоривает Джорджа.

На следующей неделе пришел Чарли. Он выглядел очень грустным, и его мама, пришедшая вместе с ним, также была грустна. Голова у него болела сильнее, чем у других детей, и головные боли препятствовали его успеваемости в школе. Ему уже скоро нужно было переходить в следующий класс, поэтому и мама, и ребенок беспокоились о том, что мальчик будет отставать. Они надеялись, что очки помогут им отвести эту беду. Конечно же, я объяснила маме, что мы никогда не выписываем очков в нашей клинике, а лечим людей так, что очки им становятся не нужны. Я проверила зрение Чарли и обнаружила, что он видит 20/100. Я велела ему закрыть глаза и вспомнить букву совершенно черной – точь-в-точь такой же черной, какой он видел ее на проверочной таблице. Он испуганно замотал головой и сказал:

– Я не могу ничего вспомнить, мне очень и очень больно.

– Закрой глаза на долю минуты, – сказала я, – открой их всего лишь на секундочку и посмотри на букву, на которую я указываю, затем быстро закрой их снова. Проделай это в течение нескольких минут и посмотри, что произойдет.

А случилось вот что. Спустя несколько минут Чарли заулыбался и сказал:

– Боль прошла.

Поочередное открывание и закрывание глаз помогло ему расслабиться и устранило сильнейшее напряжение его глаз, которое и было причиной его проблемы.

Я показала ему, как нужно делать пальминг, и оставила его одного на некоторое время. К моему возвращению его зрение улучшилось до 20/70. Меня это очень порадовало. Рада была и мама Чарли, довольная тем известием, что ему не придется носить очки.

Чарли продолжил регулярные посещения. Он стал необычным пациентом. Однажды он рассказал мне, как он катался на санках с ребятами, а солнце, отражаясь от снега, светило так ярко, что он не мог открыть глаз. У него так сильно разболелась голова, что ему пришлось пойти домой и лечь в кровать.

– Почему ты не делал пальминг время от времени и не вспоминал одну из тех букв на таблице? – спросила я.

– Точно, – сказал он. – Самому интересно, почему я не подумал этого сделать.

И в следующий раз, когда он пришел ко мне, опять был снегопад и ему сильно не терпелось рассказать мне о том, что с ним приключилось.

– Я пошел еще раз прокатиться на санках вместе с ребятами, – сказал он сразу, как только мы смогли с ним поговорить, – и боль вернулась тогда, когда я веселился. Но на этот раз я не пошел домой и не лег в кровать. Я вспомнил, что вы сказали, накрыл глаза ладонями рук прямо на улице, и через какое-то время боль полностью ушла. Я мог смотреть прямо на снег, когда на него светило солнце, и мне ничего от этого не было.

С самого начала Чарли очень заинтересовал двух темнокожих ребят, и, принимая это больше за соревнование, что в случае Джорджа было так эффективно и что не причинило бы им никакого вреда, я сказала: «Увидим, кто победит». Но им и не требовалось стимулирования с моей стороны. Каждый день в клинике за час до назначенного времени черно-белое трио стояло у двери больницы. Если была толпа, дети не церемонясь пробивали себе дорогу сквозь нее, а затем гнались сломя голову в глазную комнату. Там они прилежно практиковали до прихода доктора Бейтса и меня и, боюсь, они также много ссорились по пустякам. Теперь здесь не было нехватки улыбок, а что касается Джорджа, то широкая улыбка просто не сходила с его лица.

Чарли излечился первым. Лишь только месяц спустя после его первого визита его зрение улучшилось до 20/10. Обычно пациенты не возвращаются после того, как излечиваются, но этот мальчик продолжил практиковать дома и возвратился, чтобы показать мне, да и, кстати, тем самым своим соперникам, какой прогресс он совершил. У нас в тот день был доктор с визитом. Я заподозрила Чарли в том, что он хочет похвастаться таким образом, когда он двинулся к самому концу комнаты – а это было расстояние в тридцать футов от таблицы. К моему удивлению и к великой досаде Джорджа и Глэдис, он прочитал все буквы на нижней строке правильно. Темнокожие дети поспешили выдвинуть предположение о том, что он выучил буквы. Чтобы развеять сомнения, я повесила таблицу Ш-типа – такую, что мы используем для пациентов, не знающих букв, – и попросила его сказать, в каком направлении были повернуты буквы «Ш» на ней. Он не сделал ни единой ошибки. Казалось, что здесь не оставалось места сомнению в том, что его зрение действительно улучшилось до 30/10 – трижды принятый стандарт нормального зрения. Не было больше пациента в клинике, кто мог бы читать таблицу с такого расстояния. После этого Чарли возвращался несколько раз – и, боюсь, не из лучших побуждений; а для меня было великим удовольствием демонстрировать его способности медсестрам и просто посетителям.

Джордж и Глэдис вылечились очень скоро вслед за Чарли. Теперь они могут читать 20/10. Жаль, что у них не все было так же гладко, как у Чарли, но поскольку их зрение сейчас в два раза лучше того, что принимается за нормальное зрение, то я думаю, что они должны быть довольны.

Сейчас прошло уже два года с того момента, как Джордж, мой крошечный мальчик, излечился, но он по-прежнему приходит в клинику, чтобы меня навестить. Около шести месяцев спустя после того, как он обрел нормальное зрение, я заметила, что он стоит в дальнем углу комнаты и явно пытается спрятаться. Когда я, наконец, подошла к нему и спросила, не болят ли снова его глазки, он ответил:

– Нет, мэм, мои глаза в порядке, но я хочу приходить к вам и видеть вас.

Я сказала:

– О, ты просто хочешь немножко моей любви, так ведь?

Джордж выглядел очень смущенным. Он поднял на меня свои большие глаза так, как это может делать только негритенок, и смотрел на меня до тех пор, пока его кучерявая голова не оказалась на моей руке: прямо как совсем еще крошечный мальчик, голодный до любви.

Джоуи и Пэтси

Девятилетний мальчик-итальянец по имени Джоуи получил черепно-мозговую травму в результате автомобильной аварии. В результате травмы он практически ослеп на левый глаз. От его брата Пэтси я узнала о том, что в момент аварии Джоуи был во главе своих войск и проводил хорошо организованное отступление после ожесточенного конфликта, в котором он вынужден был сдаться более многочисленной армии. Он стоял лицом к врагу, а автомобиль был сзади. К тому же Джоуи не знал о том, что автомобиль его сбил. Он думал, что кто-то еще из врагов атаковал его с тыла. Позднее, когда он обнаружил себя лежащим на больничной койке и понял, что ранен, его первыми словами были: «Пустите меня к тем пацанам, что замочили меня со спины».

Позже Пэтси мне рассказал, что ужасно сложно было убедить Джоуи в том, что именно автомобиль (а никак не враги) врезался в него. Каким же наказанием, должно быть, было для Джоуи лежать в больнице! Боль мучила его достаточно сильно, но еще более болезненным было для него осознавать, что его банда осталась без главаря.

Неделю спустя тетя привела его в клинику при больнице. Доктор Бейтс осмотрел мальчика и обнаружил, что у него поврежден зрительный нерв левого глаза, в результате чего зрение этого глаза упало до такой степени, что он мог лишь отличать свет от тьмы.

Затем ребенка привели ко мне. Я еще не видела никого, кто выглядел бы более жалко, чем этот мальчик. Я тогда не знала о том, что какая-то там банда уличных мальчишек когда-то смотрела снизу вверх на него как на их лидера; да мне бы никогда это и в голову не пришло. Не было и тени улыбки на его лице, он не произносил ни слова. И его лицо, и одежда были испачканы. Одежда к тому же была рваной, а обувь – дырявой. Однако у него были прекрасные зубы, а под слоем сажи на его маленьком лице можно было заметить участки совершенно здоровой кожи. Я велела ему дать отдых своим глазам, закрыв их и накрыв их ладонями рук, и через несколько минут слепым глазом он смог увидеть самую большую букву на проверочной таблице с расстояния пяти футов. Зрение правого глаза было нормальным. Я велела ему давать отдых глазам, закрывая их, шесть раз в течение дня по пять минут за подход и прийти ко мне снова на следующий день.

В следующий раз, когда я его увидела, он не только не добился никакого прогресса, но и не мог ничего видеть, как и вначале. Его тетя сказала:

– Отругайте его. Скажите ему, что оставите его здесь, потому что он не будет ни пальмить, ни делать ничего из того, что ему велено делать дома.

Я ответила:

– Вы же не хотите, чтобы я ему лгала, правильно?

Джоуи, такой грустный и обеспокоенный, поднял на меня глаза, ожидая, что я снова буду его защищать, когда его тетя отвечала:

– Ну, тогда я оставлю его здесь и не заберу его домой.

– Хорошо, – сказала я, – я живу за городом и, возможно, Джоуи пойдет домой вместе со мной, будет играть в поле и смотреть, как птицы вьют гнезда. Может быть, тогда он научится улыбаться так, как должны улыбаться мальчики.

Было приятно увидеть, как на его маленьком грязном личике внезапно появились выражения приятного ожидания и удовольствия. Я действительно имела в виду то, что я сказала, но Джоуи не дал мне шанса взять его с собой домой, потому что он не вернулся после того, как его глаза были вылечены. Однако, заметив, что он начинает понемногу интересоваться тем, что я пытаюсь для него сделать, я сказала:

– Джоуи, ты полюбишь меня сильно-сильно, потому что я уже люблю тебя, но ты должен слушать то, что я тебе говорю, потому что если ты не сделаешь этого, то ослепнешь.

Джоуи согласился сделать пальминг в течение нескольких минут, и его зрение улучшилось так, что он стал способен видеть большую букву на проверочной таблице с расстояния трех футов. Теперь он сделал усилие увидеть следующую строку букв, но у него не только не получилось этого сделать, но он также потерял из виду и большую букву. Напряжение снова сделало его слепым.

Как же я хотела уделять ему больше времени! Но кабинет был полон пациентов, и они приходили и приходили. Поэтому я была вынуждена уделять внимание и им тоже. Я, очень нежно, попросила Джоуи пальмить и не убирать рук от глаз до тех пор, пока я к нему не вернусь. Спустя десять минут или около я вернулась и спросила, что он может видеть. К моему удивлению, он прочитал пять строк проверочной таблицы тем глазом, который был слепым. Очень обнадеженная, я отправила его домой, и он пообещал делать пальминг шесть раз в день. Он не приходил ко мне около недели, и я о нем беспокоилась, потому что знала, что он забудет то, что я велела ему делать. Затем в один день он вернулся со своим братом Пэтси. Хм, как Пэтси и говорил! Джоуи нечего было сказать, и он не улыбался, пока я его не попросила. Пэтси сказал, что Джоуи не практиковал и что отец шлепнул его по голове и пригрозил, что сделает с ним нечто такое, после чего он выполнит то, что ему было велено делать. Нельзя было не заметить, что он не практиковал. Когда я попросила его прочитать таблицу, все, что он смог увидеть, была большая буква вверху таблицы с расстояния трех футов.

Бедный маленький Джоуи! Я обняла его, погладила его грязное личико и сказала, показывая ему количество на пальцах, что если он сможет сосчитать до шести и будет практиковать пальминг столько же раз в день каждый день, то я уверена в том, что Санта-Клаус припасет для него игрушки к Рождеству. Джоуи засиял в улыбке. И он очень долго просидел с накрытыми ладонями рук глазами. Когда он снова посмотрел на таблицу, он прочитал пятую строку, которой была сорокафутовая строка букв. Между тем Пэтси поведал мне все обо всех остальных членах их семьи. Он рассказал мне, что его старший брат собирается жениться, но ему нужно повременить со свадьбой до тех пор, пока из тюрьмы не выйдет другой их брат, которому было восемнадцать лет. Пэтси говорил как мужчина и его голос звучал как сирена; но я видела, что у него был мягкий характер, и дала ему поручение помогать Джоуи. Я попросила его сделать все возможное для того, чтобы Джоуи больше пальмил, и быть с ним всегда как можно мягче. Отец был предупрежден о недопустимости снова бить Джоуи по голове, потому что это усугубляло кровоизлияния и Джоуи мог ослепнуть. Спасибо Пэтси за его доброе сердце! Он обещал помогать мне всем, чем только сможет, и я уверена, что он заслуживает многого из того, чем я была ему обязана и что собиралась сделать в ближайшем будущем для его брата.

С того времени у Джоуи стали наблюдаться решительные улучшения. Он откликался на доброту, как цветок откликается на солнечный свет. Но если я когда-либо забывалась и начинала разговаривать с ним без максимально возможной нежности, если только я повышала голос, даже ненамного, он тут же становился нервным и начинал напрягаться. Однажды я пререкнулась с ним из-за того, что он не сделал что-то, что я велела ему сделать, и через несколько мгновений, когда он читал проверочную таблицу левым глазом, он сказал: «Я могу видеть только большую букву». Я объяснила, насколько важным было для него смотреть обоими глазами, потому что, возможно, когда-то он станет великим человеком. Он улыбнулся и сделал пальминг, и не прошло много времени, прежде чем он снова читал пять строк таблицы.

Во время одного из последующих своих визитов он начал обращать на себя внимание, потому что умыл лицо. Я видела, что он хочет, чтобы я это заметила, и, конечно же, я это сделала и наградила его комплиментами по поводу его улучшенной внешности. Он улыбнулся и начал пальмить сам, без напоминания, и его зрение улучшилось более быстрыми темпами, чем в какое-либо из предыдущих посещений.

Его последний визит был одним из радостных. Он видел всю нижнюю строку с расстояния пятнадцати футов, без того чтобы пальмить. Затем доктор Бейтс осмотрел его глаза с помощью офтальмоскопа и обнаружил, что сетчатка стала чистой и что там больше нет кровоизлияний. Зрительный нерв пришел в норму.

Как-то раз Пэтси появился в клинике, и на нем были очки.

– Боже мой, Пэтси, зачем же ты носишь эти штуковины? – стала я его расспрашивать.

– Медсестра в школе сказала, что мне нужны очки, и папа заплатил за них четыре доллара, но я могу видеть и без них.

Его зрение без очков было 20/200. После того как он дал отдых своим глазам с помощью пятиминутного пальминга, его зрение значительно улучшилось.

– Ты хочешь вылечиться без очков? – спросила его я.

– Ну конечно же. Я не хочу их носить.

– Хорошо, ты просишь разрешения у папы и я вылечиваю тебя.

К счастью, папа ничего против этого не имел, и теперь Пэтси видит без очков гораздо лучше, чем он видел когда-либо в них. Он говорит, что школьная доска выглядит чернее, чем раньше, и что занятия кажутся не такими утомительными.

Пэтси продолжил приходить вместе с Джоуи на приемы до тех пор, пока они оба не были излечены.

Приближалось Рождество, и когда праздничный день настал, на праздник в клинику пришли и мальчики. Они пришли за два часа до начала, чтобы удостовериться в том, что ничто не сможет их расстроить. Я никогда не видела более счастливых или более благодарных детей, чем эти двое, когда они вышагивали из комнаты, держа в руках свои подарки и сладости.

Хайман

Хайман, еврейский мальчик десяти лет, не был пациентом, а лишь сопровождал маму. Ее мучили головные боли, и поэтому она стала лечить глаза. Но ее проблема даже наполовину не была настолько серьезной, как у ее сына. Его несчастные глаза пялились за толстыми стеклами очков, и для того, чтобы видеть сквозь них, он, превозмогая боль, корчил самые чудовищные гримасы. Его голова постоянно двигалась во всех направлениях, и позже я узнала о том, что у него была хорея, или «пляска святого Вита». Он был необыкновенно смышленым мальчиком и никак не мог успокоиться, пока не увидит все, что происходит в клинике. Каждый раз, когда он был в кабинете, он становился как можно ближе ко мне, вникая в каждое произносимое мною слово и ловя каждое мое движение. Однажды я сказала ему:

– Смотри сюда, молодой человек, ничего страшного, что ты смотришь на меня, но я не думаю, что пациентам нравится, что ты так пристально смотришь на них. Если ты хочешь узнать, как я помогаю людям, почему же тогда ты не позволишь мне вылечить тебя так, чтобы тебе не нужно было носить очки?

– Учительница говорит, что я должен носить очки, потому что я не могу читать с доски без них, – ответил он.

Позже я сказала его маме, что я уверена в том, что могу помочь не только решить его проблемы с глазами, но и исправить нервные подергивания его головы. Она сделала недоумевающее лицо и выразила сомнение по поводу того, что я как-то могу помочь ребенку: врачи ей сказали, что, возможно, с возрастом он избавится от повышенной возбудимости. Сам мальчик также выказывал свое недоверие, но тем не менее он был очень заинтересован. Ему явно было любопытно узнать, что же я могу для него сделать, и он хотел позволить мне поразвлечь его.

Я проверила его зрение в очках и обнаружила, что мальчик может читать только 10/50, а все остальное пространство на таблице было для него размытым. Я сняла с него очки и заметила, что без них он меньше пялится. Когда на нем были очки, его лицо выглядело неприятным, с множеством морщин, как у старичка. Когда доктор Бейтс проверил очки, он сказал, что налицо факт того, что они и вызывают «пляску святого Вита». Напряжение увидеть сквозь линзы, которые ему не подходят, и вызывало это нервное состояние.

Я велела мальчику накрыть глаза ладонями рук так, чтобы исключить весь свет, и вспомнить одну из букв проверочной таблицы совершенно черной. Он подумал, что я играю с ним в прятки, и поэтому то и дело подглядывал сквозь пальцы. Мое терпение было испытано уже достаточно, но я не подавала виду, чтобы он не узнал об этом. Наоборот я сказала ему, что мне особенно нравятся маленькие мальчики и что я желаю ему помочь. Он распрямил плечи и сделал усилие удержать голову прямо, но у него ничего не вышло. Наконец моя попытка сделать так, чтобы он понял, что я хочу остановить подергивание его головы, увенчалась успехом. Он не должен был убирать ладоней от глаз до тех пор, пока я не скажу. Он сделал такое же серьезное лицо, какое было и у меня самой, но тем не менее я за ним присматривала, в то время как занималась лечением других пациентов. Я не раз видела, как он убирает руки от глаз или украдкой подглядывает сквозь пальцы. Не сомневаюсь, что пятнадцать минут, проведенные таким образом, показались ему часами. Когда я смогла снова подойти к нему, я сказала очень ласково:

– Теперь убери руки от глаз, посмотри на меня и часто моргай, для того чтобы не давать себе пялиться.

Он сделал то, о чем я его попросила, и, к моему удивлению, его голова держалась идеально прямо. Тогда, будучи очень осторожной, дабы сохранить то же ласковое звучание моего голоса, я рассказала ему историю про мальчика, который жил в небольшом поселке, где жила я, и который украл несколько вкусных сочных яблок у фермера. Он съел слишком много яблок, и вскоре у него разболелся живот. Фермер поймал и наказал его; так что теперь мальчик страдал и снаружи, и внутри и пришел к выводу о том, что воровать яблоки нехорошо. Я уделила рассказу этой простой истории столько времени, сколько у меня было, потому что моей целью было не давать пациенту думать о себе, о своих глазах. Он выглядел безумно увлеченным моим рассказом. Его глаза сияли, пока он меня слушал, а его голова ни разу не шелохнулась.

– Теперь, – сказала я, – сделай еще немного пальминга для меня, а затем мы будем читать таблицу.

Когда он убрал руки от глаз во второй раз, его зрение улучшилось до 10/30. Равнодушие его мамы куда-то испарилось. Она не знала, как ей выразить переполнявшее ее чувство благодарности за то, что было сделано для ее мальчика, но пообещала следить за тем, чтобы он уделял пальмингу достаточное количество времени каждый день. На следующий день в клинике она сказала мне, что подергивание его головы стало менее частым. Я попросила ее присматривать за мальчиком и следить за тем, чтобы он делал пальминг сразу же, как только заметит подергивание. Это всегда помогало избавляться от недомоганий.

Хайман очень хотел вылечиться до начала каникул, поэтому он достаточно усердно выполнял данные мною указания. Он и его мама практиковали чтение проверочной таблицы каждый день в течение часа за подход. Летом они приходили довольно регулярно и мама излечилась от напряжения глаз и головных болей. Хайман выглядел совершенно другим мальчиком, и осенью, когда начались занятия в школе, он был, судя по всему, излечен, так как подергивания его головы прекратились, а его зрение улучшилось до 10/10.

Бетти и Джон

Тринадцатилетняя Бетти обычно отыскивала удобный уголок в нашем кабинете, откуда она могла наблюдать за тем, как пациенты лечат свои глаза. У нее не было проблем со зрением, но с ней всегда приходил ее школьный товарищ, который и находился на лечении. Она внимательно слушала, когда я давала указания пациентам, но никогда не доставляла хлопот и никогда не задавала вопросов. Как-то раз она раздобыла проверочную таблицу Снеллена и помогла некоторым из своих друзей исправить зрение. Она привела нескольких из них ко мне, чтобы убедиться в том, что они могут обходиться без очков.

Одним из детей был мальчик двенадцати лет по имени Джон. Он носил очки в течение пяти лет и был очень близорук. Школьный доктор прописал ему очки, когда ему было семь лет. Доктор Бейтс осмотрел их и обнаружил, что мальчик носит очки для дальнозоркости при миопии, или близорукости. Когда их заменяли, годом ранее, оптик, продавший их, совершил ужасную ошибку. Неудивительно, что Джонни хотел, чтобы Бетти помогла ему! Она сказала, что он может видеть лишь пятидесятифутовую строку таблицы с расстояния десяти футов без очков. Когда я проверяла зрение Джонни, он встал в пятнадцати футах от таблицы и прочитал каждую строку букв без единой ошибки. Он рассказал мне, как Бетти проводила с ним по часу практически каждый день в течение трех недель и хотела, чтобы он читал таблицу до тех пор, пока не сможет прочитать ее с любого расстояния. Мне было жаль, что она перестала приходить в клинику. Ее пациенты поразъехались кто куда, а я лишилась очень хорошей помощницы.

Марджори и Катерина