Человек в чужой форме
«Ишь, какие вещи доверяют, таинственные! И ничего, что у меня и разряда-то такого нет? Да и пес с ним. Разберутся. Главное, что могу и без брака».
Мастер Мохов, проверив партию, похвалил: получилось как на продажу.
– Ах, на продажу, – повторил отец, выслушав рассказ за вечерним чаем.
Колька даже обиделся. Он-то не без гордости спешил поведать об успехе, а батя чего-то куксится.
– Ну что ты, ничего, – поспешил заверить отец, – только мой тебе совет: впредь не связывайся с такого рода задачами.
– Это почему так? – с вызовом вопросил сын.
– А потому что не исключено, что ты этому ушлому левую партию сделал, – терпеливо разъяснил Игорь Пантелеевич, – все просто. Зачем учащемуся без соответствующего разряда поручать обработку спецматериала?
– Может, и не спец…
– Может, – мирно согласился батя, – если бы ты маркировку мог воспроизвести сейчас, мы бы с тобой установили точно, а так только предположение могу сделать. Сам подумай, зачем стандартную стружку в отдельный ящик собирать?
– Для опрятности.
– Для сдачи отходов по нормативу, это вернее. В общем, если это была спецсталь, то оплачиваться такая работа должна по особой, повышенной тарифной сетке.
– Это же учебное задание, неоплачиваемое, – продолжал упрямиться Николай. По инерции он понимал, к чему дело идет.
Отец с улыбкой успокоил:
– Тебе – неоплачиваемое. Деньги другие получат.
– Ну разберутся там, наверху.
– Обязательно. Только ты, пожалуйста, в химии такой не участвуй больше.
– Ну а если настаивают?
– Так и говори: разряда не имею, боюсь напортачить, испортить дорогой материал. И вообще, по возможности избегай любых секретных поручений непонятно от кого. И с Моховым этим поосторожнее. Сам понимаешь, к чему все эти «на слабо» могут привести.
Да уж само собой, понимал Колька и помнил.
– Вот видишь, Тонечка, этого я и боялся, – изложив дело жене, сокрушался Игорь Пантелеевич вечером наедине, – подвержен он чужому влиянию и все еще ведется, как пацан.
– Он же хотел, как лучше, – робко заметила Антонина Михайловна, – проявить мастерство.
– Молчун он, вот что плохо. Вроде бы соглашается, а делает, как считает нужным. Все желает сам решать, всей правды не скажет – вроде бы и не врет, а получается еще хуже. И некритично относится к тем, кто ему по душе…
– Игорек, боюсь, тут уж ничего не поделаешь. Не маленький мальчик.
Пожарский-старший вздохнул:
– Ладно, Тонечка. В конце концов, если все удачно сложится, защитит Николай диплом – попрошу за него устроиться на «ящик».
Интересно, что такого же рода робкие надежды посещали и Колькину голову. Вообще инцидент с военным разбередил старые раны. Форма, сияющие сапоги, орден – мечта несбыточная.
Момент со службой был для него больным. Даже если получится добиться УДО, с судимостью не призовут, он уже выяснил.
А служить хотелось.
Кому улыбается всю жизнь объяснять, почему не был в армии, притом не инвалид, не с закрытого предприятия. Вот и думал: разве что получится к бате пристроиться на «ящик», если все сложится, как надо – тогда, конечно, вопросов не возникнет, еще вопрос, кто больше послужит Отечеству.
Понятно, что путь в небо закрыт, а ведь жалко до боли!
Он вспомнил, как в июле гоняли с Олей на авиационный праздник в Тушино. Вся Москва, казалось, собралась тут, все глаза были устремлены в небеса, туда, куда вот-вот воспарят сталинские соколы. Взвился флаг, и вскоре без малого сотня самолетов чертила в небе всенародный привет вождю и учителю, создателю советской авиации: «Слава Сталину». А ведь за штурвалами-то сидели люди, которые отличным образом совмещали труд по основному месту и занятия в аэроклубах! Проплыли вертолеты, планеры, на смену вышли боевые машины, выполняющие фигуры высшего пилотажа: реактивный истребитель Яковлева, напоминающий стрелу самолет Микояна и Гуревича и, наконец, пятерка реактивных самолетов. Они в мгновение ока перемещаются по небу, четко держа дистанцию, и кажется, что они управляются одним человеком…
Как-то само собой так получилось, что восторг сменился черной завистью, кулаки сжимались, злые слезы кипели на глазах, казалось, что достаточно захотеть – и ты уже там, в одной из этих сказочных машин. Колька с трудом опомнился: как не стыдно злиться на то, что жизнь пролетает мимо?
«А ну, отставить мечты, – приказал он себе, – еще посмотрим, каково оно все будет. Работай как следует – и будь что будет».
…Все бы ничего, да без бати тоскливо. Уехал – и так пусто, одиноко стало. Вроде бы и понимаешь, что нужнее он в другом месте, – а все равно. Мама как-то снова посерела, Наташка посмурнела и иной раз похныкивать снова начала.
Грустно.
Глава 9
Вера Вячеславовна в десятый раз перечитывала требование, составленное с расчетом на то, чтобы сбить с толку шпионов, буде таковые найдутся и возжелают поставки «ста учетных единиц текстильного материала типа бязь, каковые должны быть отгружены нижеперечисленному на вышеизложенных условиях» и тэ-пэ.
В дверь постучали. Гладкова подняла измученные многословием глаза:
– Да?
Заглянула секретарь:
– Вера Вячеславовна, к вам товарищ Кузнецов.
– Какой… ах, да, конечно. Пригласите, пожалуйста.
«Снова-здорово. Что ему еще надо? Все ж согласовали, утрясли, сколько можно воду толочь?»
Вошел Кузнецов, щелкнул каблуками:
– Здравия желаю.
Директор суховато отозвалась:
– Добрый день, Максим Максимович.
Нельзя сказать, что новый снабженец ей неприятен. Спору нет, смотреть на него одно удовольствие: аккуратный, подтянутый, ни морщинки под ремнем. Вкалывает наравне со своими и наверняка недосыпает – вон какие синяки под глазами, а собранный, энергичный, ни тени томности.
Энтузиазм этот его выводил из себя, готовность лезть не в свои дела, дотошность, въедливость, нежелание понимать прямые намеки – «Товарищ, мы все уже обговорили, не пора ли закругляться?» – и в особенности неизменное спокойствие и отменная вежливость. Вера Вячеславовна, подавив желание скрипнуть зубами, указала на стул:
– Прошу вас.
– Благодарю. Я много времени не займу, – пообещал он, – лишь уточню пару моментов по смете.
И вынул из планшета бумаги и карандаш.
«Я так и знала, – Вера Вячеславовна, немедленно внутренне ощетинившись, выбила пальцами дробь по столешнице, – что опять не слава богу? Пожалели, что задешево согласились?»
Вся эта ситуация, ужасная в своей двусмысленности, выводила из себя. Вроде бы ничего плохого не делаешь, а вот уверенности в собственной правоте нет. Но что делать?
Отставной инженер-полковник Кузнецов, новый начальник отдела снабжения, имел множество связей в военной среде. Спору нет, это решает массу вопросов.
Большинство строителей-подрядчиков прикреплено к министерству, и, чтобы добиться их драгоценных услуг, необходимо выбить себе место в госпланах. А план всегда условность, всегда случаются форс-мажоры, это азбука. Что-то ломается, рушится, проваливается внезапно, и умелые руки нужны прямо сейчас, экстренно, а не в будущем квартале и то, если повезет.
Гладкова успокаивала себя: да, не по правилам действует снабженец. Но ведь не она одна изыскивает скрытые резервы, многие директора лично договариваются с военными на строительство частным порядком. К тому же сейчас нередко при передислокациях военных освобождаются рабочие руки, и общеизвестно, что командование на это время позволяет выполнять по договорам некоторые работы у гражданских организаций, только без огласки.
Кому плохо от этого? Все понимают, что деньги, которые получает командование военспецов за работы, выполненные подчиненными, скорее всего, до союзного бюджета не дойдут. Да, такие отходные промыслы в целом подрывают финансовую дисциплину. Однако разве это не на совести командования, куда они направят вырученное?
А подъездной путь текстильному производству нужен вчера, очень нужен, и даже не вчера, а позавчера, потому-то и затеяли стройку в мороз. Позарез были необходимы эти девятьсот восемьдесят метров до центральной магистрали. Объемы производства возрастают, тоннаж транспорта увеличивается, а дорога – край, заплата на заплате. К тому же участки, следующие через два кювета, уже в таком состоянии, что некоторые шоферы наотрез отказываются рисковать: разгружайте, дескать, тут. А ведь это деньги, время, и вот уже возникают вопросы о перерасходе средств.
Между тем Кузнецова рекомендовали знающие, надежные люди, и сам он, выслушав поставленную задачу, после недолгих «утрясок» нашел тех, ЧТО предложили лучшие условия и сроки назвали минимальные.
Так почему теперь этот товарищ постукивает карандашом? Почему совершенно определенно тянет время под тем соусом, что ждет от нее… чего именно? Неужели судьбоносных решений? Именно сейчас, когда ей совершенно ни до чего, месяц как на валерьянке, и, по правде говоря, чертовски раздражает любой человек, в особенности мужского пола.
– Итак, вас что-то не устраивает, товарищ Кузнецов? – прямо спросила Вера Вячеславовна. – Военстроители подсчитали-прослезились, что задешево согласились?
Кузнецов взглянул с некоторым удивлением, но, пожав плечами, ответил нейтрально:
– Спишем на то, что устали и нервничаете. Серьезная нагрузка, понимаю.
– Оставим в покое мое печальное положение, – огрызнулась она.
– Я не против. Итак, по смете.
Он карандашом подчеркнул итоговую сумму и две другие строчки в реестре:
– При тех исходных поставленных задачах, то есть длина, ширина, высота, два оврага…
– Кювета.
– Пусть так. Вот здесь, по этим двум позициям, – он постучал карандашом, – можно снизить смету минимум на двадцать процентов.
– Надеюсь, не за счет качества? – колко спросила она.
Повисла неловкая пауза. Кузнецов совершенно определенно подавил вздох.
– За счет экономии подрядчика. Слыхали про такое или ни разу? Под конец года тратите все под ноль, как бы обратно не отобрали?
Вера Вячеславовна, вспыхнув, опустила глаза. Уши начали гореть.
«Ведешь себя, как девчонка. Что, в самом деле, на человека окрысилась? Если вправду возможно не тратиться, то что плохого? Лишь то, что свои гнилые настроения переносишь на окружающих».
Упрекнуть-то ни Кузнецова, ни военстроителей не в чем: подготовительные работы велись добросовестно, быстро, качественно и с опережением обозначенного графика. По оформлению – все кристально прозрачно, безукоризненно, на любую операцию-поставку немедленно представляется вся нужная документация. Все предъявляемые бумаги – договоры, акты, счета, поручения – были составлены грамотно, толково, в общем, безукоризненно.
Вот только седьмой УВР в них не фигурировал, оформление шло на кооперативную строительную артель «Дорстрой», основанную еще до войны, но и это понятно, так все делают…
Да и при чем тут это? Снабженец – человек надежный, знает входы-выходы, и к тому же чуткий и неравнодушный товарищ, готовый без волокиты прийти на помощь, решить вопрос. Так, Маргарита Вильгельмовна под огромным секретом поведала, что Кузнецов выбил для «Скорой» новехонький аккумулятор, обойдя каким-то образом проволочки, избавив от бесконечных объяснительных и прелестей выбивания.
От Оли прозвучала история с казармой. Когда встал вопрос о том, чтобы казарму, возведенную для нужд военных, передать под школу (в старой детки уже не помещались, даже в три смены), товарищ Кузнецов – хотя ему-то что за дело, спрашивается? – лично утрясал дело на всех уровнях от руководства военчасти до секретариата самого Булганина, особо упирая на то, что военчасть, – и само командование подтверждает, – не нуждается пока в этих площадях.
Мало того. После положительного решения вопроса военспецы не без его толковых соображений, высказанных исключительно деликатно, быстро переоборудовали входы так, чтобы вывести их на улицу, и переделали ограждения, чтобы не было претензий по доступу посторонних. Так что теперь в старой школе осталась шаромыга (школа рабочей молодежи), а ребятня грызла гранит наук в помещениях казарм, переоборудованных под классы. При этом участие в процессе снабженца Кузнецова было строго законспирировано. Оля наблюдала все это лично, поскольку заведовала школьной библиотекой.
Еще имел место и общеизвестный казус: поздней осенью прорвало канализацию, и на выездной дороге к шоссе внезапно образовалась колоссальная яма. Чудом удалось избежать очередей у колонок и всеобщей расконсервации выгребных ям лишь потому, что коммуникации восстановили стахановскими темпами, и снова благодаря военстроителям. И снова Кузнецов – в каждой бочке затычка – сумел организовать дела так, чтобы никому не вязнуть в согласованиях – на этот раз с ОРУДом, с административной инспекцией и с прочими инстанциями. Укрепили и восстановили грунт, основание, покрытие и представили комиссии безукоризненный результат. Да, без согласований, но не до них в экстренной ситуации, и комиссия задним числом подтвердила: все в ажуре.
Интересно отметить, что он умудрялся еще и лично контролировать работы. Причем когда один из военспецов попытался задействовать в ремонте бой с демонтажа, Кузнецов, – опять-таки деликатно, но непреклонно, – указал на недопустимость и присовокупил, что в военное время за такое «расстрелял бы собственноручно». Так что, может, и был он утомителен и занудлив, но к качеству его работы претензий быть не могло.
– Я строил с сорок первого, – подтвердил полковник ее мысли, деликатно и даже виновато, – объектов без счета, повсеместно, от Калинина до Берлина. Работали в любых условиях: под бомбами, без подвозов, на подножном материале. И, знаете, наработали-таки опыт экономии народных ресурсов при неизменном качестве.
Тут впервые в его голосе прозвучало нечто возмутительное, оскорбительная снисходительность:
– Так что и наши девятьсот восемьдесят метров осилим, не беспокойтесь.
– Будем надеяться. Прошу вас, ближе к делу.
– Предлагаю обустроить дополнительный слой сыпучего материала за счет излишков.
– Какого рода излишков?
– Изыщем, – кратко пообещал он и продолжил: – С щебнем проблема, но можно задействовать грубоколотый камень, что и дешевле, и быстрее.
– А вы не ожидаете ли премии? А то и возмещения разницы в стоимости между первоначальной сметной стоимостью и по измененному проекту? – колко вставила Вера Вячеславовна.
Он никак не отреагировал, продолжал:
– Для прочности и разделения слоев, чтобы не мешалось, не заиливалось, задействуем изношенные шинели и валенки…
– Какие валенки? – переспросила Гладкова, совершенно сбитая с толку, чуть не добавив: «Вы в своем уме?» Мостить валенками дорогу?
– Ох. Списанные валенки и шинели, в военчасти цейхгауз надо освободить, все равно на выброс. Не волнуйтесь, личный состав босымголым не останется, а стоимость списанного оплачена теми предприятиями, в которых получалось. Да и не наша это печаль. Теперь логи. Вот тут, смотрите.
Он быстро чертил схему предполагаемой дороги, давая разъяснения:
– …у нас идет грунтовый откос, очень нехороший. Укрепляли его не самым лучшим образом, а тут промоина. Предлагаю сеткой. Неплохая, мелкоячеистая, сгниет нескоро. К тому же изыщем и трубы.
«Что за куркуль такой? – удивлялась Вера Вячеславовна, по-новому, с уважением глядя на подчиненного. – Откуда он все это «изыскивает»?»
В этот момент инженер-полковник, продолжая разговор, извлек из планшета несколько пачек денег, новехоньких, в банковской упаковке. Вера Вячеславовна вздрогнула:
– Что это?
– Как что? Излишек.
– Откуда?
Кузнецов, уже не церемонясь, завел глаза, потер лоб:
– Ох. Я ж только что вам все разъяснил. Постойте, – как бы спохватился он, – вы что же решили, я взятку вам сую?
Воцарилось грозовое молчание.
– Напрасно, товарищ Гладкова, напрасно. Не по-товарищески. От вас мне точно ничего не нужно, уверяю.
– Уберите это, – не особо уверенно проговорила Вера.
– Как скажете. Только имейте в виду, что пренебрежение вот этой возможностью, – полковник, сильно нажимая, обвел спорные позиции в смете, – чести нам с вами не сделает.
– Почему это нам с вами? – переспросила Вера Вячеславовна и снова с неуместной колкостью.
– Именно нам. Нравится вам это или нет, мы одно дело делаем. То, что вы не желаете прислушаться к моим доводам, мне в вину, недостаточно я убедителен. Что до этого, – Кузнецов похлопал по боку планшета, в котором скрылся до времени конверт, – то было бы разумнее пустить их на улучшение условий в цехах.
– Это, знаете ли, уже не ваше дело.
– Нет, мое. Я сражаюсь за каждую народную копейку и несу за это личную ответственность. Хорошо, оставим пока. Всего доброго.
Он поднялся и, щелкнув каблуками, удалился, оставив Веру Вячеславовну в раздумьях. И снова как-то все глупо: вроде бы правильно сделано, а вот складывается ощущение, что нет.
Глава 10
Субботнее утро. Завершилось заседание, пионерактив усвистал, кто куда… хорошо, разошелся с чувством выполненного долга. Имеют право, что ж. Было сказано: к сегодняшнему числу принести красиво оформленные рассказы о проделанной за год работе – вот, пожалуйста, принесли. Насчет того, чтобы сообща ломать голову на тему: «Как теперь все это пристроить на щиты, сорганизовать?» – разговора не было.
Теперь вот уже битый час Оля занималась этим единолично, созерцая свеженькие, пахнущие хвоей фанерные щиты и соображая, куда и как прилаживать ту или иную жемчужину детского творчества.
Достижений за год немало, и это радует.
Вон сколько всего нанесли: заметки, рисунки, имеется даже вырезка из «Вечерки». Оля испытывала, с одной стороны, чувство заслуженной гордости – на совесть поработали! – с другой – нарастала паника. К тому же об открытии выставки она неосмотрительно уже отчиталась, дорога отрезана. А куда чего лепить – совершенно непонятно.
– Хватит. Глаза боятся – руки делают. Приступим, торопиться-то особо некуда.
«Допустим, пусть будет так: «Наша дружинa», «Готов к труду и обороне», «Наша учеба», «Наш труд»… а все прочее пусть остается для «Нашего творчества».
Оля очинила карандаши, вооружилась линейкой, решительно принялась очерчивать ведущие линии. Далее, открыв две баночки туши и критически оглядев перья, начала выводить буквы. Работа требовала полного сосредоточения, поэтому и лишние мысли покидали голову.
…В последнее время Оля приходила домой лишь под вечер. Понимала, что маме одиноко, что нужно ей, чтобы кто-то был рядом, успокаивал. Однако она, Оля, никак не могла перебороть себя, смириться с тем, чтобы играть сугубо бабскую роль, держать за ручку и охать. Ничем другим помочь она не могла, тогда зачем пытаться?
И мама умница, наверняка понимала: лучшее лекарство от всего – это труд, любимое дело, так что и сама дневала и ночевала на фабрике. К тому же в связи со стройкой приходится вникать и в «непрофильные» вопросы – тоже непросто и требует полного сосредоточения.
«Дела сердечные – это очень важно, но далеко не все, иной раз приходится смиряться с утратами», – солидно рассуждала Оля, которой Колька клятвенно обещал, что никуда от нее не денется, которая и понятия не имела, каково это: на четвертом десятке потерять любимого мужа, затем отца, а потом еще и человека, с которым почти собрались жить долго и счастливо.
Поэтому Оля, не знакомая с этими бедами, сугубо личными для каждого или каждой, свято верила в то, что все можно осилить, если знать, ради чего.
Приняла же она непростое решение не поступать на дневное отделение педагогического. Пусть уж на вечерний, а то и заочку, учиться и работать, чтобы уже к окончанию полноценным специалистом быть, а не аудиторной чуркой с дипломом!
Руководствуясь максимой: «Мы не ищем легких путей», Оля напросилась и править библиотекой. Деньги за это платил директор, пусть и небольшие, но все-таки самостоятельный заработок.
Старшей пионервожатой она также оставалась. Было непросто, зато за счет совмещения куда проще решать сугубо педагогические проблемы. ЦК требует прививать любовь к книге – вот и прививаем, не отрывая от работы ни библиотекаря, ни учителей, обходя острые углы.
Вот, к примеру, русичка Любовь Петровна, в жизни умнейший и милейший человек, к списку для чтения иной раз необъяснимо категорична. Чего ополчилась на Пушкина или Чуковского? Совершенно не выносила сказку о рыбаке и рыбке, саркастично высказывалась о предстоящем отмечании юбилея великого поэта, а уж историю о Крокодиле Крокодиловиче считала буржуазной мутью, пародией на Некрасова и тайным изложением истории контрреволюционных мятежей.
Оля, поднаторев в школьной дипломатии, справедливо рассудила, что прямой доступ к книгам позволяет не отвлекать лишний раз педсостав. Сидим себе, читаем, что заблагорассудится, и классику, и с новинками, если они в руки попадают, с удовольствием знакомимся, повести и рассказы Ивана Ефремова, «Это было под Ровно» Дмитрия Медведева – и никаких конфликтов!
На курсах пионервожатых настаивали: не менее двух часов в день читайте. Оставалось только кивать с серьезным видом: два часа, как же! Конечно, теперь ночи напролет за книжками не посидишь, устаешь сильно, но скорость чтения у Оли пусть не ленинская, но весьма приличная. Так что в специальном толстеньком блокноте уже имеется длиннейший список, который смело можно рекомендовать ребятам, и куча заметок из газет и журналов, которые можно рассказать и обсудить.
Добрейший директор Петр Николаевич без вопросов выделяет деньги на подписку. И теперь, помимо книг, в библиотеке имеются прекрасные подшивки, и не только «Пионерская правда»: и «Пионер», и «Костер», и «Смена» – они ж не устаревают, и в старых номерах массу интересного найти можно. И находят, и читают, и даже обдумывают.
К Олиному удивлению, на ура были приняты идеи ведения читательских дневников и художественной читки. Она с отдельным удовольствием выкопала и особо отложила грамоты: «Награждается Светлана Приходько, занявшая первое место на конкурсе чтецов-декламаторов» – это вам не чепуха какая-то! Колебались всем миром долго, подходит ли для детского конкурса глава из «Теркина» про смерть и воина? Но обычно покладистая Светка стояла твердо – или это, или вообще не буду выступать. Остальные не желали «позориться», так что она вышла победителем во всех смыслах. Жюри слезы глотало!
Братишка ее вообще герой: вернул в опытный голубиный питомник в Останкино какого-то голубя-героя из турманов, прибившегося к его, Санькиной, голубке. Мог бы и себе подтибрить (как поступали практически все голубятники), а он вернул, да еще и голубку собственную отдал. За что был премирован парой других особенных голубей, запасом пшеницы и дробленой кукурузы. О Санькином подвиге даже в газете написали, вот вырезка из «Вечерней Москвы».
А вот и следующий листочек – фельетон о талантах некоторых к математике под названием: «И осел мозгами шевелит», творение Настьки Ивановой, очень даже достойный. Еще не Зощенко, но и не занудно, и с юмором. Оля не без удовольствия замечала, что у многих ребят отличное изложение, просто необходимо чуть попозже подумать о литературном кружке, выпуске собственного журнала. Сработало в «Республике ШКИД», неужто в ординарной школе не сработает?
«Настькин опус в раздел про учебу пойдет, отлично!»
Так, в разделе про нашу дружину пусть как раз будут вот эти грамоты чтецов, призы по стрельбе, спортивному ориентированию. Сюда же она приспособила фотографии – вырезки из газет, в которых при желании можно было бы разглядеть знакомые мордашки. Не узнать, какие красавцы и красавицы!
«Может, обвести кружочками и пояснительные стрелки вставить – это вот Санька Приходько, это тоже Приходько, но Светка, это Маслов Витька».
Подумав, Оля отказалась от этой идеи – кому надо, узнают.
«Вот подвиги, так и быть, распишу. Сами-то застеснялись. И правильно, пионер должен быть самокритичным, пусть другие хвалят тебя, не ты».
Теперь «Готов к труду и обороне» – а вот тут сами справились. Прямо красные дьяволята, быстрее, выше и сильнее всех. Спортивные достижения – достижения объективные, не место скромности – заслужили.
Жаль Колька-упрямец не желает кружок самбо вести, а к Илюхе Захарову с этим делом не подкатишь, не до того ему: трудится на Пресне, учеником наладчика.
«В раздел «Наш труд» сейчас, пожалуй, сама напишу».
И тут было чем гордиться: в новом здании под библиотеку выделили особое помещение: хватило и на абонемент, и на приличный читальный зал в несколько столов. Хоромы царские. Дружно, сообща перетащили стеллажи и расставили книги, постигая заодно тайны организации библиотечного хозяйства, продумали, как и что лучше расположить.
Хорошо поработали, разве что портреты никак руки не дойдут развесить.
Скрипнула дверь, послышались шаги, и хорошо знакомый голос позвал:
– Оль, ты тут?
Первая мысль была: «Быть того не может!», вторая: «Ого, а вот и рабочие ручки! На ловца и зверь бежит».