Езидка

Как у них всё основательно и правильно, прямо секретариат, а не семья.

– Не ори, иду!

Юлька преданно протягивала трубку, зажав ладонью микрофон.

– Из посольства, говорят…

– Разберемся, иди… Алло! У аппарата.

В телефоне был Леша Жандарев, молодой посольский парнишка, почему-то с большим подобострастием относящийся к Андрею, кажется после задушевного разговора то ли о Максимилиане Волошине, то ли о преимуществах блютерьеров.

– Андрей Сергеевич, добрый вечер, извините, пожалуйста, за беспокойство, но я решил позвонить… получилась такая история с Суслопаровым Петром Яковлевичем…

Испортил всё-таки Петруня воздух в сауне! – выскочила самая первая мысль, и как-то сразу не связалось: зачем же ему-то звонит Леша, если история получилась с Петром Яковлевичем? Но тут же нужная догадка пришла вместе с гаденьким сквознячком в животе, хотя он и сказал деланно ровным голосом:

– Какая именно… м-м, история?

Леша не успел ответить; в трубке было слышно, как на его голос стал наезжать чей-то более сильный, и вдруг в ухо громко зазвучал Войцыцкин, старый приятель, помощник военного атташе:

– Старик, тебе уже рассказали? Тут Петруню взяли под изрядным баллоном. Что же ты ему мозги не вправил? Он поперся сдуру в клуб и нарвался на Непейного, само собой. А у того, сам знаешь, какое губернаторское положение, ему хоть бы как-нибудь обозначиться, напомнить, что он ум, честь и совесть. Виквас тоже на Петруню взъелся, время ведь режимное…

Андрей ощутил, что в двери возникла Мисюсь. Так и есть: Мисюсь, да еще с выражением "что стряслось?" на лице. Он махнул ей рукой: иди, иди! и снова прижал к уху войцыцкинский голос.

– …закладчиков хватает, видели, как вы у посольства расстаться не могли. Так что готовься завтра штаны снимать.

– А я-то здесь при чем? – сказал Замурцев почти оскорбленно. – Подумаешь, видели у посольства!

– Ну, как знаешь. Петруня тоже не герой-партизан, возьмут его за хипок – неизвестно чего нарассказывает. А я тебе говорю: Непейному ваш кульбит прямо подарок ко дню рождения. Он как раз метит в советники по кадрам. Так что думай, напрягайся.

– Спасибо, – сказал Андрей, и от беспомощной ненависти к ситуации, и к Непейному, и к Петруне получилось как-то слишком униженно-подобострастно. Но хуже всего, что Мисюсь еще была здесь и всё поняла, да и что тут было понимать!

– Догулялись, мистер Каупервуд?

– Что-ты-имеешь-в-виду? – спросил он почти по слогам, пытаясь выиграть время, чтобы справиться с растерянностью.

Он терпеть не мог, когда его видели растерянным, тем более, знал, что через секунду это пройдет и мозг начнет изворачиваться, бороться, даже, может быть, впадать в нездоровый азарт, поскольку характер у него, в общем-то, был в деда: внешне мягкий, но с пружиной, а то бы его давно втоптала в домашний коврик такая волевая и умная женщина, как Мисюсь.

– Ты сам прекрасно знаешь, что я имею в виду. Кто это звонил?

– Войцыцкин, из посольства.

– И что там? Дружка твоего высылают?

– Пока только поймали.

– Ну, значит, завтра вышлют. И тебя, дурака, следом. Только мы вот чем виноваты?..

На последнем слове голос Вероники дрогнул чисто по-женски. Конечно, обидно и позорно уехать из страны из-за какой-то глупой пьянки.

– И что мы теперь будем делать?

– Только спокойно! – Андрей знал, что главное – не дать камню покатиться с горы. – Ты должна мне помочь быстро исчезнуть.

– Как – исчезнуть? Куда исчезнуть? – Мисюсь, разумеется, своим чересчур конкретным и обстоятельным умом уже крепко увязла в горестной ситуации, и пока все закоулки ее воображения не заполнились ужасающими подробностями гибели Помпей, нужно было оторвать внимание от вулкана, тем более, что в ближайшие полчаса ее помощь действительно была нужна.

– Я думаю, Виквас меня не будет топить…

– Кто это – Виквас?

– Ты что! Я же тебе рассказывал. Виктор Васильевич, офицер по безопасности. Он мужик ничего, но сейчас одна сволочь шум подняла. Петруню, может, и утопят, но если у меня будет что-то вроде алиби, никто раскапывать не станет, нужно им! Одним дураком насытятся!.. Стой здесь.

Он схватил трубку и набрал номер, а Вероника, обессиленная сумасшедшим ветром, вдруг ворвавшимся в надежное, просчитанное существование, обреченно опустилась на диван.

– Алло! Дилором? Мирсаид дома?.. ("Дома! "– шепнул он расстроенной Мисюсь и подмигнул, будто готовился обрадовать всех потрясающей шуткой) Мир, привет! Узнал? Как сам?.. Ну и прекрасно. Ты мне круто нужен, есть одно важное дельце… Еще важней, чем на миллион… Конечно, за мной не заржавеет (жене – скорчив обезьянью рожу, жестами: сейчас мы ему врубим, вот обалдеет! умора!). Я, видишь ли, уезжаю срочно в командировку… да-да, именно в это самое замечательное время, на ночь глядя. Но это еще не самое интересное. На самом деле я уехал вчера утром, ты понял? Так что подтверди, если кто спросит. Да, мне надо. Очень… Завтра в посольстве узнаешь… Почему секрет? Были с Суслопаровым в бане, а он нарезался и влип. Может, кто-то нас видел вместе. Как он садился ко мне в машину… Наверняка болтать языками начнут, не мне тебе рассказывать. Но я-то – ты ведь чувствуешь? – в полном ажуре! Хочешь – дыхну? (поскрипывающий смех) Да, вот еще: справочку о командировке, как консул, напиши после возвращения, ладно?..

Прошла примерно половина вечности, после чего наконец из электрического молчания послышалось:

– Н-ну ладно… В память, учти, о нашей дружбе в институте.

– Спасибо, старик, – проникновенно сказал Замурцев уже своим, натуральным голосом, без нервических рож и припадочного смеха. – Я, знаешь, не сомневался, что ты поймешь.

– Больше так не делай, – посоветовала трубка с легким южным акцентом, вместив в эту фразу всё: бескрайнее море благородства и смертельную усталость от людской нечистоплотности. Но пришлось выпить смесь, не морщась.

– Всё. Нормально, – сказал он, положив трубку. – Пусть теперь разбираются, с кем Петруня в темноте приезжал.

– И куда же ты отправишься? – спросила Мисюсь.

– Куда-нибудь подальше… – тут его осенило: бирюзовая река, лиловые горы… – Туда… на север, к Дейру.

– В Дейр эз-Зор! Это же у черта на рогах!

– Правильно. У черта! У дьявола! Тем лучше.

– А почему не в Хомс какой-нибудь или не в Тартус? Ближе всё-таки. И от войны подальше.

– Это уж позволь решать мне.

Последние слова получились громко и внушительно, даже строго. Услышав этот рык взволнованного льва, Вероника не стала спорить, чем еще раз доказала, что она умная женщина.

– Па-ап! – прилетело от Юльки. – Что это вы там?

– А ты не лезь в родительский базар, занимайся своими делами! – и вдруг его прошило электричеством. – Ах, черт! Черт! Я же ему не сказал!..

Он опять стал давить на белые зубы кнопочного телефона.

– Алло! Мирсаид? Слушай, я же тебе не сказал, куда поеду (с подозрением обманутого мужа). А почему ты не спросил?.. Не догадался!.. Ах, как у тебя просто всё! А у меня, сам понимаешь, всё довольно серьезно… В общем, я уехал в Дейр эз-Зор… а потом может дальше куда-нибудь… да хоть в Хасаке… не знаю, как сложится… К чёрту. Спасибо. Спокойной ночи.

– А в Хасаке зачем? – спросила Мисюсь. – Это уже совсем на край света. Почти Ирак. Еще какую-то глупость задумал?

Чтобы подразнить ее, он сказал почти что с небрежностью путешествующего аристократа:

– Может проеду чуть подальше. Там потрясающие есть места, Муликов рассказывал. Посмотрю реку серную… римский мост на Тигре…

Он чуть не прибавил: "А то вышлют, так ничего и не увижу", но всё-таки пожалел Мисюсь и ее слишком конкретный ум.

Он повторил ей, как Мирсаиду:

– В общем, не знаю. Как сложится.

Хотя на самом деле всё у него уже сложилось, и он знал.

– Андрюша, о чем ты! Это ведь уже турецкая граница. Тебя и близко

не подпустят!

– Видишь ли, там границу никто особенно не охраняет. За ней больше турки смотрят, чем сирийцы.

– Почему?

– Значит, туркам нужней.

– Странно как-то…

– Восток, милая.

Тут он спохватился.

– Давай собираться. Алиби всё-таки надо поддерживать.

– Ага, – испуганно согласилась Мисюсь, как будто к дому вот-вот должны были подъехать черные "эмки" с нелюдимыми чекистами.

– Сейчас я Юльку привлеку для быстроты.

Но хоть бы и впрямь само НКВД грозило приехать, Мисюсь все равно была не в силах совладать со своим педантичным механизмом внутри.

– Ты выкладывай обувь, Андрюша, а я буду отбирать одежду.

– Какая обувь, ты что! На два-три дня! Время, Вероника, время!

Вот так, подхлестами, удалось ввергнуть Мисюсь в суету, что было для нее худшим мучением, поскольку, когда хватаешь первую попавшуюся пижаму, отказывая себе всего лишь в двух минутах, чтобы рассудить, какая именно больше пригодна для данного случая, жизнь становится опасно легкомысленной и ненадежной.

От суеты проснулся в клетке попугай и полузадушенно бормотал спросонья.

Юлькин голос кричал из ванной:

– Па-ап, тебе двух сменных лезвий хватит? и – странное дело – Андрей был даже доволен, ощущая, как весь этот шум вращается вокруг него, видя, как растет скарб романтического путешествия, как заливается чай в термос, заворачиваются в фольгу бутерброды и Мисюсь то и дело спрашивает:

– А может, еще одни теплые носки возьмешь?.. Помидоров тебе не мало положила?..

Давно уже не удавалось ему ощутить себя центром семьи в такой мере.

А может, это в крови у любого мужчины, даже одурманенного высшим образованием: ночь, папаха, шашка; закутанная в черное женщина на крыше сакли… и достаточно тревожному ветру с гор дунуть случайно, как сразу чудятся храп коня и дорога, уходящая в бездну ночи…

Из книг он выбрал в дорогу "Комедиантов" Грэма Грина. Кроме этого предмета, бегство на север оказалось немыслимым без большой серой сумки, пакета с постельным бельем (на всякий случай), красного сундука-холодильника и термоса. В два приема Андрей отнес всё в машину. Потом надо было вдумчиво разложить по карманам деньги, документы, авторучку, ключи, записную книжку, запасные ключи от авто – чтобы ничего не мешалось и в то же время было под рукой.

– Может не ехать? Может, обойдется? – под занавес робко предположила Вероника.

– Да нет, лучше уж – как Петруня говорит: «На бога не надейся и сам не плошай…». А Виквас даже благодарен будет, ему же меньше забот.

Жестом он поманил ее за собой следом на лестничную площадку.

– Юльку к телефону не допускай, чтобы не брякнула чего-нибудь.

– Я его выключу.

– Ну… это уж лишнее. А в общем… как хочешь, – Андрей поцеловал Мисюсь и от чистого сердца сказал: – Ты у меня умница.

Только в лифтовом одиночестве до него дошла брезгливая гримаска, мелькнувшая на миг на лице Вероники, когда он процитировал Суслопарова. Сделал он это случайно, просто подвернулось на язык. Ну и хорошо, а то Мисюсь подумает, что он испугался до беспамятства. И еще хорошо, что нет душка предательства. Пусть знает, что он своих приятелей из анналов истории не вычеркивает, что бы ни случилось. Поэтому удачно вышло, очень политически правильно.

___________

Еще не было половины одиннадцатого, когда он выехал. Дождь не мутил больше темноту, от его обильных слёз, которые они с Петруней переждали в "Пингвине", остались лишь таинственные медузы луж на асфальте и тревожащий озон в воздухе. Машин почти не было, но Андрей все равно ехал спокойно, поскольку не относился к любителям голливудской езды, когда трещат клапана и скулят покрышки. Только очутившись на алеппском шоссе, он позволил двухтонной "Вольво" разогнаться до цифры 120. После 25-го километра он свернул к Дмейру на дорогу провинциальную, узкую, но гладкую и пустынную.

До Пальмиры оставалось около двух часов бодрой езды. Трасса хорошая, надо только опасаться пучков кордной проволоки, остающихся от лопнувших покрышек.

Примечания