– Три… – пробормотал Логарифм. – Три продукта.
– Что вы говорите?
– Три или пять. Можно ли считать мак и брынзу как отдельный вид или правильнее будет классифицировать…
– Я вас не слы-ышу! – пропела хозяйка.
Он ничего не ответил, уселся за столик, уставился в книгу и принялся читать, шевеля губами. Ева взглянула на мужа – тот только недоумённо пожал плечами и понёс кофе посетителю.
Тут колокольчик снова тренькнул, и с улицы в кофейню вошла гигантская газета. Вешников моргнул и только через секунду понял, что перед ним не газета, а сутулый старик в пожелтевшем от времени плаще с росписью из печатных букв, бегущих по рукавам и полам.
Старик, похожий на древнего карабкающегося богомола, взбирался по ступеням медленно, опираясь на деревянную трость. Пригладил ладонью жидкие седые волосы.
Никанор Степанович Саблин заходил в кофейню раз в неделю, перед встречей с хором ветеранов. С самого первого дня знакомства он представился хозяевам кофейни бывшим военным лётчиком. И хотя этого гостя супруги знали и любили, он был совсем не тем клиентом, который помог бы им покрыть ежемесячную аренду помещения.
– Доброго! – бодро поздоровался старик, стуча тростью об пол, и Роман Вешников заметил треснувшую ручку, обмотанную изолентой. Бывший сомнолог вздохнул: вот кому нужно было отдать подвешенный кофе.
– Мне как обычно, сынок.
Вешников засуетился у стойки, начал радостно забивать рожок молотыми зёрнами. А Никанор Степанович извлёк из кармана потёртый бумажник и принялся отсчитывать мелочь.
– Как ваше здоровье? – спросила Ева. Она поднялась с места, подошла ближе и отодвинула стул, чтобы ветеран мог сесть.
– Представь, милая, каждый день я встаю как будто с похмелья, хотя ничего не пил накануне. Тело моё чувствует себя так, словно вчера я сотню раз входил на моём Иле в штопор. Но жаловаться нет смысла, когда половина твоих дружков уже в могиле. Лучше уж ковылять понемногу, чем кормить червей.
Логарифм хохотнул, почесал бороду.
– Старость – похмелье молодости. Забавно, забавно… – сказал он себе под нос, не отрывая глаз от книги. – Даже если разваливаешься на части, лучше существовать, чем исчезнуть…
Вешников нахмурился и окинул гостя недобрым взглядом. А Саблин, кажется, ничего не услышал.
Однажды Ева сказала мужу, что Никанор Степанович неплохо сохранился и довольно активен для своих лет. Вешников возразил, мол, такие люди особой закалки – чего уж тут удивительного? Вот и Логарифм как будто бы в чём-то подозревал этого замечательного человека.
Ева вернулась к вязанию, застучала спицами.
– Когда следующее выступление?
Старик отхлебнул горячий кофе, довольный, погладил себя по бритой щеке.
– В конце месяца. Собираемся грянуть «Смуглянку», дочка. Для подрастающего поколения.
– Снова выступаете в школе?
– Угу.
Логарифм цыкнул, ухмыльнулся.
Ева опустила спицы.
– Что вас так смешит?
– Скорее, кто. Современные школьники, – немедленно ответил бородач. – Завучи и учителя приведут их в актовый зал и заставят целый час слушать старые песни. Им нужно будет делать вид, что всё это очень интересно, а в голове одна мысль: «Побыстрей бы отсюда сбежать».
Ева поморщилась, а Никанор Степанович, кажется, впервые заметил, что в кофейне ещё кто-то есть.
– Эти песни помогли выиграть войну! – вмешался Вешников, опершись на стойку и недовольно сопя.
– Войну помогли выиграть технологии, – сухо заметил Логарифм.
Саблин неожиданно легко повернул к нему седую голову.
– Технологии создают люди, – хрипло сказал он, и в кофейне на мгновение возникла тишина. – А людям нужны песни. Мне были нужны песни, пока я воевал…
Логарифм неторопливо поднялся. Со стуком поставил на полку книгу. Сказал не оборачиваясь, но достаточно громко:
– Вы из другого теста. Люди стали другими. Они устали от развлечений, они пресыщены. Их давно пора чем-то встряхнуть.
– Вы судите по себе, молодой человек?
Логарифм криво улыбнулся, пригладил бороду и быстро пошёл к выходу.
Саблин буравил взглядом его спину, и только когда дверь захлопнулась и фигура с большой головой исчезла за окном, сказал:
– Да кто он такой. Чем занимается?
Вешников тяжело вздохнул:
– Если бы мы знали, Никанор Степанович.
– Если бы мы знали, – поправила Ева, – легче бы не стало.
Колокольчик снова звякнул, и в следующую минуту в кофейне разом сделалось тесно. Женщина с пышным бюстом и облаком кудрявых волос на голове вошла в двери, таща за собой весело галдящую малышню.
Двое мальчишек, одинаковых как две капли воды, шмыгнули вперёд к буфету, где за стеклом красовались пирожные. Девочка, по-видимому их сестрёнка, хотела погнаться за ними, но мать успела её удержать.
Видно было, что оделась посетительница кафе наспех. Детки застёгнуты на все пуговицы, а вот на себя ей, похоже, времени не хватило.
– Артур, не лапай пальцами стекло. Миша, что ты повис на нём, как пиявка? Один латте, пожалуйста, и побыстрее.
– Мама, эклер!
– Мы договаривались, Лизочка. Никаких сладостей. Мы и так опаздываем на кружок.
– Мам, ты купишь нам «картошку», ну пожа-а-алуйста! – заныли близнецы.
– Ах ты ж! Дайте эклер и две «картошки». И кофе, а то я сейчас лягу на пол прямо здесь.
Вешников за стойкой засуетился. Нечасто ему приходилось торопиться, поэтому он очень боялся опрокинуть пакет с молоком или рассыпать зёрна.
Осознав тот факт, что пирожные им купят, мальчишки переключили своё внимание на старика, неторопливо потягивающего напиток.
Заметив, что на него смотрят, Никанор Степанович заулыбался и пробасил:
– Как жизнь, орлы?
– Нормально, орёл, – рассеянно сказал Миша, а брат дёрнул его за рукав и шепнул на ухо: «Смотри, он одет в гигантскую газету».
Саблин подмигнул девочке, и она от удивления вынула палец изо рта.
Женщина нетерпеливо барабанила пальцами по стойке.
– Садитесь, я всё принесу, – сказал Вешников, словно оправдываясь.
Но она сама взяла у него из рук пирожные и кофе и пошла к столику. В это время Артур чуть не снёс торшер, так как Миша подставил ему подножку, а Лиза неожиданно вспомнила, что забыла у мамы в кармане свою любимую игрушку, и заревела в голос.
– Стоять! Разделиться я, что ли, должна надвое! – взревела женщина.
Она фантастическим усилием заставила себя донести кофе и пирожные до столика. И только тогда кто-то получил игрушку, а кто-то – по мягкому месту.
Затем мамочка с достоинством вернулась к стойке. Сколько с меня?
– Четыреста десять.
Она присвистнула, достала деньги и, чуть замешкавшись, вместе с ними положила на стойку стопку цветных флаеров.
– Вот. А это приглашение на выставку. Я… художница.
– О! – довольно улыбнулся бариста. – Мы с женой любим ходить на выставки неизвестных художников.
Ева кашлянула. Женщина у стойки удивлённо подняла брови. Вешников вдруг понял, что сказал, и уши у него стали цвета сырой форели.
Художница вернулась за столик. Артур и Миша весело заболтали ногами, наслаждаясь «картошкой». Лиза вздыхала над эклером.
Никанор Степанович всё улыбался, глядя на деток.
– Любите самолёты, орлы?
Артур ткнул брата локтем.
– Мне больше нравится японский мицубиси, – заявил вдруг Миша.
– А мне мессершмитт, – сказал Артур. – На нём отличные пулемёты, я тебя всё время гашу.
Брови у старика поползли вверх, и он не сразу смог ответить.
– Разбираетесь в истребителях? Похвально. А что же, про Ил-10 слышали?
– Слышали.
– Неужто думаете, что он хуже ваших японских да немецких! Так вот, я на нём летал…
– Подумаешь, мы тоже летали.
– Со взрослыми так не говорят, – вмешалась мать.
– То есть как, – моргнул Никанор Степанович, – как это «летали»?!
– Не слушайте вы их! – сказала женщина, вытирая салфеткой крем со щёк девочки. – Они наигрались в свои стрелялки на компьютере, вот и говорят, что летали.
На лицо Саблина вдруг упала тень, и он больше не сказал ни слова.
Роману Вешникову, наблюдавшему за ними из-за стойки, показалось, что на этом разговоре и кончится сегодняшний день. Ничего нового больше не произойдёт. Удалится шумное семейство. Постукивая тростью об пол, направится на встречу с хором ветеран. Кофейня вновь опустеет. Будет слышен только стук спиц, звук проезжающих машин за окном да шипение кофейного аппарата.
Но закончилась только обычная часть дня. А ровно в 10:32 началась необычная.
В кофейню зашёл человек с кожаным портфелем. Заказал эспрессо. Ничего примечательного в этом человеке не было, а за ним вошёл другой, в кепке и тёплых варежках. Попросил горячего крепкого чая. Не успели новые посетители допить свои напитки, как в помещение ввалилась толпа студентов. Один бледнее другого, под глазами круги, зевают, не прикрывая рта рукой. За ними – подруги с карманной собачкой, обе с мутными глазами. И ещё много-много других посетителей.
Впервые с момента существования «Писем» сидячие места были заняты, и более того – не хватало мест за стойкой. Ева давно отложила вязание и колдовала с кофемашиной, работая быстрее мужа.
И даже вдвоём они успевали едва-едва. У кассы выстроилась очередь до дверей.
Роман Вешников молча удивлялся, пытаясь, однако, выглядеть перед посетителями так, будто наплыв гостей для них обычное дело. Но «много людей» и кофейня «Письма» были до этого дня в сознании бывшего сомнолога понятиями несочетаемыми.
К десяти вечера наплыв гостей поубавился. В одиннадцать уже не было никого. Супруги, окончательно выбившись из сил, закрыли дверь на замок. Они даже не стали домывать чашки и оставили эту работу на утро.
За стенами кофейни их ожидал глубокий вечер. Переулок, освещённый янтарными фонарями, навевал сон. С Фонтанки донёсся запах сырой воды. Несмотря на утомление, Вешников пытался шутить и негромко насвистывал.
Ева что-то пробормотала.
– Что ты говоришь? – не понял муж.
– Я говорю, слишком тихо сегодня.
Он пожал плечами:
– По-моему, закономерно для такого сумасшедшего дня.
– Но незакономерно для нашего города, – сказала она, тревожно оглядевшись вокруг.
Они пошли той же дорогой, которой всегда ходили до метро. Обычно в конце переулка им встречалась большая толпа полупьяных, жаждущих попасть в ночной клуб, и супруги переходили на другую сторону улицы. Но сегодня, несмотря на то что двери в клуб были открыты и оттуда доносились звуки музыки, у входа не было никого, кроме рослого охранника.
Здоровяк показался Вешникову вполне дружелюбным, и он спросил у него:
– Что, сегодня совсем нет работы?
Вышибала широко зевнул и пробасил:
– Да, куда-то все запропастились. А вы не хотите зайти? У нас по понедельникам для дамочек свободный вход и бесплатный коктейль.
– Нет, спасибо. Мы натанцевались, – отшутился сомнолог.
Они медленно прошли мимо, оставляя гиганта одного в ночи, освещаемого неоновыми огнями, льющимися из входа.
– Спокойной ночи! – крикнул он.
– И тебе! – ответил Вешников, довольный тем, что так легко поговорил с незнакомцем. – Похоже, сегодня все клиенты перешли к нам, – тихо добавил он, глядя на жену.
Она выглядела потерянной, напряжённой.
– Эй, – позвал он её, – да что с тобой? Такой удачный день…
– Удачный? Что-то не так, – тихо сказала Ева. – С людьми что-то не так.
– С какими людьми?
– Со всеми, – она пространно махнула рукой в сторону домов с горящими окнами.
Как только они вышли из переулка, холодный ветер с Фонтанки безжалостно врезался в лица и принялся искать щели в одежде, ощупывать, как неумелый грабитель.
Они пошли по мосту Ломоносова, мимо каменных башен с толстыми висящими цепями, и пока привыкали к холодным порывам с реки, не могли говорить.
– И что же с ними не так? – повысил голос Вешников, перекрикивая шум ветра.
Ева долго смотрела себе под ноги, потом взглянула мужу в лицо, и он вздрогнул.
– Никогда не видела так много усталых людей.
Он опустил глаза:
– Да брось! Понедельник! Чего ты от них хочешь? Радуйся – о нашей кофейне наконец-то узнали. Не зря я столько мучился с рекламой!
– Реклама тут ни при чём, – резко ответила Ева. – Почему люди пьют кофе, как ты думаешь?
Услышав в её голосе раздражение, он нервным движением поправил на шее шарф.
– Потому что это ароматный и вкусный напиток.
– Не смеши меня, сомнолог! Они пьют его затем, чтобы проснуться. Чтобы взбодриться, прийти в себя, чтобы хотя бы на пятнадцать минут перестать чувствовать чудовищную усталость! Люди накачиваются кофеином, потому что доведены до бессилия. Ты видел последних посетителей? Это тени, а не лица.
Вешников замахал руками:
– Я не понимаю. Вчера не были усталыми, а сегодня резко устали? Что такого могло случиться за один день? Ну, допустим, несколько человек устали больше, чем на прошлой неделе, и решили попить кофе. Допустим, эта осень немного темнее и холоднее, чем прошлая. Но это не значит, что случилось Нечто.
– А отсутствие людей у клуба? Это клуб, в который люди хотят попасть даже в будни. Мы каждый день видим тут толпу.
– Ерунда. У любого заведения бывают провальные дни. Стечение обстоятельств. Один заболел, у другого не завелась машина, третий решил не идти сегодня в клуб, потому что интересный матч по телику. Это теория вероятности.
– Я не могу тебе объяснить, что чувствую…
Он поёжился:
– Вот именно. Не обижайся, но, по-моему, это всё твоя болезнь. Тебе нужно отдохнуть. Когда болеешь долго, кажется, что весь остальной мир тоже заболел.
Она вздохнула и осторожно взяла его под руку:
– Может быть. Может, я просто всё это выдумала. Прости.
Вешников удовлетворённо кивнул, но какая-то беспокойная мысль тонкой иголочкой заколола в голове.
Они долго ехали домой, а когда добрались до своей постели, сразу рухнули в неё.
Этой ночью бывший сомнолог мог бы дать мастер-класс по крепкому сну.
Незаметные перемены
Пятого октября 2021 года в мире продолжили происходить странные вещи.
Карлос Сантьяго из Бразилии, которому в меткости не было равных, потерпел первое в своей карьере фиаско.
Показывая очередной фокус с метанием ножей, он позволил себе на секунду отвлечься на посторонние мысли, и клинок рассёк его прекрасной ассистентке щёку.
Последняя приходилась ему младшей сестрой. Девушка с детства тренировалась в уклонении от ножей и могла бы вовремя среагировать, чуть повернув голову влево, если бы с утра не чувствовала себя такой разбитой.
На другом континенте, в пустыне Сахара, ловец ящериц Саид ибн Абдур едва не лишился руки, когда по небрежности схватился за скорпиона. Он всегда мог на ощупь отличить скорпиона от ящерицы, а в этот раз не успел.
В тысячах километров от него Ашок Ганджи из Бомбея, заклинатель змей, проснувшись среди ночи с гудящей головой, перепутал короб, в котором находилась королевская кобра, с ночным горшком. Эта ошибка стоила ему жизни.
Известный английский путешественник Томас Морган, оказавшийся в Венеции и снимавший селфи на носу гондолы, не заметил низкого моста. Он ударился головой, упал в воду и едва не захлебнулся. Гондольер Джузеппе Браво по кличке Командор, который должен был предупредить гостя об опасности, прикрыл глаза, почёсывая бок, и открыл их, только услышав крики прохожих.
В десяти шагах от этого места помощница знаменитого стеклодува Альберто Джованни по рассеянности опрокинула поднос с сотней фигурок ангелов самой тонкой работы. Сам Альберто проснулся от звона разбитого муранского стекла и понял, что всё ещё держит на огне почерневшую оплывшую заготовку.
В парижском ресторане «Максим» повара трижды пересолили блюдо, от которого трижды отказывался клиент; главный повар все три раза забывал, какие именно претензии ему предъявляли. Но уволили почему-то официанта.
На Монмартре один из художников четыре раза перерисовывал портрет туристки, и впервые в жизни у него не вышло сходства. Он отказался от денег, в отчаянии порвал холст и сломал раму.
В Курске молодая учительница Ольга Орлова, известная своей воспитанностью и сдержанностью, впервые накричала на детей в классе. Отчего одна из девочек рыдала целый час.
Секретарь, войдя в кабинет с чашкой кофе, нашла директора школы спящим прямо с телефоном в руках.
В Москве во время решающего матча «Зенита» и «Спартака» нападающий Фёдор Копьёв четырнадцать раз приближался к воротам противника и четырнадцать раз мазал. А судью обещали сожрать на ужин, так как он еле бегал по полю и не замечал штрафных.
Снимавший матч оператор нагнулся за банкой энергетического напитка и забыл придержать камеру, отчего она съехала в сторону и стала снимать крупным планом премьер-министра, присутствовавшего на первом матче по случаю открытия стадиона. Именно в этот момент премьер на пару минут провалился в сон. Кадр попал в прямой эфир, а затем в сеть, после чего интернет взорвался волной возмущений.
На земле каждую секунду кто-нибудь умирает, рождается, падает, роняет что-то из рук, засыпает на рабочем месте, путает номер рейса и не успевает за убегающим молоком.
Но если бы была возможность посчитать количество странных случаев, произошедших в этот день по причине рассеянности, неуклюжести, медлительности, – полученные цифры побили бы все рекорды.
Помимо событий, выходящих из ряда вон (не у всех дома живёт королевская кобра), случилось огромное количество происшествий, на первый взгляд незаметных, но имеющих ощутимые последствия.
Бухгалтер со стажем Элеонора Павловна Бахштейн поставила не то число в договоре с банком о выплате зарплаты сотрудникам ООО «СтройКрой». Она не знала, что в этот день были совершены миллионы похожих грубых финансовых ошибок, которые в дальнейшем приведут многие компании к банкротству, массовым увольнениям и судебным разбирательствам.
Опытный хирург из Севастополя Иван Туров, очень внимательный и организованный человек, оставил во время полостной операции в теле пациентки ножницы, и обнаружилось это только на повторном УЗИ. Кроме него, тысячи врачей и медсестёр совершили в этот день роковые ошибки, начиная неверно выписанными лекарствами и заканчивая не доставленными вовремя донорскими органами.
Наконец, ошибки совершали и люди, которые целый день сидели дома. Если бы существовала специальная комиссия, которая могла отслеживать такие просчёты – все электрические вилки, не выдернутые из розетки, и все краны, которые вовремя не закрыли люди, – количество пожаров и потопов можно было бы заметно сократить.
Одним из тревожных сигналов стали маленькие дети, которые в этот день особенно часто падали на площадках, капризничали, плакали по любому поводу, отказывались от сна и еды. На родителей, нянь и воспитательниц в этот день жалко было смотреть.
Но ведь дети частенько капризничают, и если они один день вели себя плохо, это ещё не значит, что с миром что-то не так!
Да и кто мог предположить, что глобальные перемены могут быть незаметными. Другое дело – цунами, взрыв на АЭС или вспышка чумы.
Может быть, не каждый день неприятности случаются с профессиональным метателем ножей. Но обидные промахи время от времени совершает каждый.
«Просто сегодня был неудачный день», – думал Карлос, наклеивая пластырь на щёку младшей сестре.
«Просто я сегодня сама не своя», – скажет помощница стеклодува, вытряхивая из совка осколки.
«Это всё магнитные бури», – начнут успокаивать коллеги учительницу из Курска.
Нападающий Копьёв пожалуется болельщикам на старую травму колена, а хирург Иван Туров вспомнит, что заканчивать операцию, вообще-то, должны были его молодые помощники – могли бы и заметить оставленные ножницы.
Специальной комиссии потребовалось бы около месяца, чтобы собрать статистику людских ошибок и заявить: с миром что-то не так.
Потому каждый думал, что с ним всего лишь случилась очередная неприятность. Кто-то свалил всё на судьбу, кто-то помолился Богу, кто-то занялся самоедством.
А тем временем планету всё больше окутывал невидимый туман усталости.
Бочка Либиха
Он привычным жестом пригладил усы и продолжил:
«Капля падает за каплей. Шлёп-шлёп… И что тут такого? В бочке ещё полным-полно места, пускай себе капает.
Но бочка Либиха не так проста. Эта модель отражает один из главных законов экологии: у всякого живого организма есть слабое звено, фактор, который более всего отклоняется от оптимального значения. Он-то и приводит к катастрофе.
Сделана бочка добротно: днище не течёт, стенки – досочка к досочке, без щелей и дырок. Только одна странность отличает её от обычной бочки. Деревянные клёпки разной высоты. От этого верхний борт неровный: одна досочка выше, другая ниже.
Сто́ит воде немного перевалить за нижний уровень и… бам! Прорыв плотины! Остальные клёпки, какими бы высокими они ни были, не смогут защитить бочку от потери воды. Нижняя досочка и есть роковой фактор».
– Ты его знаешь? – спросила Кира, заворожённо глядя на вещающую с кафедры голову с массивным лбом, застывшими глазами и усами, как у Николая II. – Эй, не спи!
Она толкнула подругу локтем. Та сладко зевнула, прикрыв пухлой ладошкой с новым маникюром огромный накрашенный рот.
– Что? Я такой сон видела…
– На высшей математике выспишься. Кто он? Эколог?
– Вроде того. Говорят, он почти всё время торчит в лаборатории. А теперь дай мне поспать.
– Подожди, он что, уже профессор?
– Откуда я знаю? Профессор или доцент. Какая разница, если человека интересуют какие-то бочки? Мне, честно сказать, по́боку. И не только мне.
Она обвела взглядом дремлющую аудиторию.
«…Что же находится в бочке? – гремел коротышка, тыча пальцем в рисунок на меловой доске. – Что есть жидкость, которая плещется там? Может быть, ваше душевное равновесие, или благополучие, или жизненные силы: ваши, ваших родителей, подружки по общежитию – энергия всего человечества, энергия всех организмов на земле».
– Эй, Кира! – подруга зевнула, не разлепляя глаз. – Он что, тебе понравился?
– Не говори ерунды. Просто… ну он какой-то…
– Несуразный? Не от мира сего? Гы-гы… Скажи, если бы ты была последней женщиной на Земле, а он последним мужчиной, вы бы…
Кира двинула подругу локтем, покраснела.
– Спи. Когда ты храпела, было лучше.
«А теперь мысленно напишите на каждой деревянной клёпке то, что поддерживает ваше нормальное существование: пища, вода, сон, движение. Или это будет собрание микроэлементов, без которых не может жить ваше тело. Какая из клёпок окажется самой малой? Что на ней написано? Что сведёт все усилия на нет? Может быть, стресс? Или недостаток фосфора? Или…»
– Усталость! – выкрикнула с места Кира и, когда на ней остановился проницательный тяжёлый взгляд со стороны кафедры, растерялась.
– Что вы сказали?
– Я сказала «усталость», – дрогнувшим голосом повторила девушка. Кто-то в аудитории глупо присвистнул. Кира набралась смелости и спросила: – Разве на бочке не может быть написано это слово?
Доцент нервно почесал бороду:
– Может, судя по состоянию сегодняшней аудитории… А для меня слабым звеном всегда было терпение!
С этими словами преподаватель сделал немыслимое: размахнувшись хорошенько, так что под узким пиджаком проступили мышцы, он швырнул кусок мела об стену. Белые осколки разлетелись в стороны, и Кира успела заметить, как один маленький кусочек чиркнул по плечу уходящего вон доцента.
В аудитории сонное молчание сменилось тихим рокотом пробуждения.
– Что это было? – спросил голос, похожий на замедленную запись на магнитофоне.
Кира поднялась, её прямоугольное веснушчатое лицо с тонкими губами и крупным носом вытянулось. Она окинула взглядом просыпающуюся толпу студентов и выбежала в коридор.
Доцент бодро шёл вдоль длинных высоких полок со старинными фолиантами, мимо выстроенных в ряд статуй великих учёных, и в его походке было что-то важное и одновременно забавное, почти как у Маленького Бродяги Чарли Чаплина.
«Зимние ботинки, – поняла она. – Высокие военные ботинки под брюками. Он тоже без сменки».
Она хотела позвать преподавателя, но забыла имя. Вернее, он даже не представился на первой лекции. Кира думала, как лучше к нему обратиться, но вспоминались лишь дурацкие прозвища, которые она от кого-то слышала: то ли Интеграл, то ли Логарифм.
– Эй, постойте! Извините, пожалуйста! Да подождите вы!
Учёный резко обернулся, и она удивилась, что вблизи он не такой уж старый. Просто бородка и закрученные усы добавляли ему лет десять. Доцент был на голову ниже её, и Кира привычно ссутулилась. Она всегда сводила плечи и опускала голову, когда встречала кого-нибудь ниже себя ростом. А случалось это почти всегда.
– Вы что-то ещё хотели?