Дрянная девчонка
Раздался смех. Отчего-то он успокоил. Смеялись где-то далеко.
Я вспомнила, что была на пикнике и выпила. Больше ничего.
Из зеленого тумана выплыли кустарник, стволы деревьев и что-то странное из синих лепестков. Неожиданно до меня дошло, что цвет этих ошметков точно такой, как и у машины мажора. Ошметки стали дергаться, и я вдруг увидела машину, обнявшую, что говорится, бетонный столб. Причем врезалась она в него боком.
«Выходит, мажора раскрутило на дороге», – размышляла я вяло.
Перед лицом появилась чья-то ладонь. Она двинулась вверх, потом вниз.
– Эй! – окликнул кто-то над головой и спросил: – Ты нас видишь?
Только после этого вопроса я поняла, что торчащие снизу кроссовки надеты на мои ноги, а сама я сижу, прислоненная к чему-то твердому. От этого осмысления я стала чувствовать свое тело. Даже не так, я ощутила боль, которая наполнила его форму. Еще я вспомнила, что нечто подобное было минутой раньше. Только вместо боли был странный, густой гул.
– Ой! – вскрикнула я, когда боль дошла до кончиков пальцев на ногах и закрутила даже ноготки. – Ой! Что это?
– Хорошо тебя шарахнуло, – произнес Кузя.
– Где я?
Боль стала притупляться.
Наконец передо мной присел на корточки Лешка.
– Ты что, правда, ничего не помнишь? – спросил он, испытующе вглядываясь в глаза.
– Что со мной?
– Ты мне машину в хлам разбила! – объявил он и добавил: – Сука!
– Вот те раз! – Я вдруг пожалела, что пришла в себя, а потом испугалась и пропищала: – А почему я ничего не помню? Я что, теперь дура?! – и даже не поняла, как оказалась на ногах.
На дороге, у машин, суетились какие-то люди. Среди них я увидела двух человек в синих костюмах, какие носят врачи. Они стояли рядом с каретой «Скорой помощи» и что-то говорили полицейскому.
– А почему они ко мне не подходят? – с легким возмущением произнесла я.
– Цыц! – цыкнул на меня Лешка и задвинул себе за спину. – Еще не хватало, чтобы узнали, что ты за рулем была.
– Я?! Да ладно!
Я коснулась своей головы. Волосы оказались мокрыми, а справа, над ухом, нащупывалась огромная шишка, причем она двигалась под пальцами, отчего мне стало уж совсем нехорошо.
– Лешенька, у меня что-то оторвалось! – провыла я.
– Молчи, дура! – зашипел он, следя за полицейскими.
– Лешенька, позови врачей! Я кость шатаю…
– Это ты об стойку ударилась, – сказал со знанием дела Кузя.
– А Маринке, по ходу, триндец! – заключил кто-то.
Я обернулась и как-то сразу не узнала Вику. А когда поняла, кто передо мной, спросила:
– Что с ней?
– Она на дорогу из-за руля вылетела, – объяснил Кузя. – Задницей об асфальт.
– Как мяч, прыгала, – подтвердил Лешка.
– А ты откуда знаешь? – спросила я.
– Так с тобой же ехал.
Тут постепенно я стала вспоминать, как Лешка дал ключи, как села за руль и выехала на шоссе. Вспомнила прямую как стрела трассу, промелькнувший знак «Поворот направо». Вопль Лешки: «Куда она прет?!» Сбоку выплыл синий бок «Жигулей» мажора. Что-то щелкнуло у меня тогда в голове. Я смотрела перед собой, но странным образом отчетливо видела лицо Маринки. Оно было сосредоточенно-напряженным, а губы сжаты. Сидевший сбоку мажор бил ладонью по пластику панели и кричал: «Давай! Давай!»
Я вспомнила, как слегка повела рулем влево. Испугавшись, Маринка дернулась и…
– А что с мажором? – спросила я, холодея от страха.
– Он через лобовое «вышел», – сказал кто-то и подленько захихикал.
– Да ладно! – одернул Лешка. – Просто лбом разбил. Он в машине так и остался.
– Он что, умер? – От ужаса, что я убила человека, внутри все стянуло, а во рту пересохло.
– Ага! – хохотнул Кузя. – Даже до «Скорой» сам добежал.
– Звиздец! – сказал кто-то.
С шоссе послышался скрип тормозов.
– Ё! – протянул Лешка и стал пятиться к кустам.
– Ты чего? – спросил Кузя и тут же понял, что так напрягло дружка. – Отец?
– Откуда он узнал? – спросил, ни к кому не обращаясь, Лешка и взял меня за руку.
– Кто-то позвонил, – высказал очевидное незнакомый крепыш в кепке. Скорее всего, это был обычный зевака, проезжавший мимо и решивший поглазеть на чужое горе.
– Ясно, кто! – догадался вдруг Лешка и зло сплюнул под ноги. – Машина-то на него оформлена.
Он увлек меня к кустам, и мы двинули вдоль дороги, прикрываясь деревьями.
– Ему сейчас лучше на глаза не попадаться, – рассуждал на ходу Лешка. – Убьет.
– А машина сильно разбита? – спросила я слабеющим голосом. Хотелось упасть и не шевелиться. Голова наливалась тупой болью, и сильно тошнило. Перед глазами то и дело начинали появляться черные точки, а то и вовсе темнело, словно солнце закрывала туча.
– Да не так чтобы очень, – ответил он, не замечая моего состояния. – Но вложиться придется.
– В смысле? – не поняла я.
– Деньги! – пошевелил он перед моим носом пальцами в знакомом всем жесте.
Отчего-то я разозлилась и вырвалась. Лешка не обратил на мою выходку никакого внимания и продолжал идти. Я подавила приступ обиды и поспешила следом. Идти было тяжело. Я едва успевала прикрываться от веток руками. Ноги вязли в траве.
Кустарник закончился, и мы оказались среди берез. Я догнала Лешку, и мы пошли рядом. Ступать правой ногой было больно, но я терпела. Вернее сказать, было не до того, чтобы сейчас обращать на это внимание.
– Я долго была без сознания? – спросила я.
И так знала, что долго. Ведь успели от машины оттащить и полицию дождались. Спросила больше потому, что боялась упасть. Вдруг Лешка не заметит, да так и уйдет? А потом подумает, что я домой сбежала. Так и помру в этом лесу.
– Ты сознание не теряла! – ответил он.
– Как это? – От удивления я даже остановилась.
– Ты, правда, ничего не помнишь? – не поверил Лешка и тоже остановился.
– Да нет же! – в сердцах топнула я ногой.
– Мы перевернулись дважды, – стал он рассказывать. – Ты так головой ударилась, что я думал – все! А как на колеса встали, отстегнула ремень, открыла дверь и в лес. С трудом догнал…
– Правда? – не поверила я.
– Правдее некуда. – Он двинул дальше, продолжая говорить. – Напролом через кусты и не разбирая дороги. Наш физрук бы точно охренел…
– Да ладно!
– Ты себя видела в зеркало?! – поинтересовался он.
Вопрос по меньшей мере глупый. Когда я должна была успеть рассмотреть себя в зеркало? Но тон, с которым он был задан, заставил меня затрястись.
– А что я должна там увидеть? – спросила я, немея от страха.
Вместо ответа он тихо засмеялся.
Я поднесла руки к лицу. Они были в зеленом соке растений и в ссадинах. На запястье красовался порез, локоть кровоточил. Ко всему я с ужасом поняла, что сломала почти все ногти. Под их остатками был траур грязи и зелень…
– Чего стоишь? – окликнул Лешка, и я устремилась следом.
Он шел быстро. Мне же каждый шаг отдавал в голову болью. Я едва поспевала за ним. Еще тормозил целый ворох вопросов.
– А лицо?! – спохватилась я и додумала то, что вслух не решилась произнести: «Может, оно тоже все изрезано, просто из-за шока я ничего не чувствую?»
– Я думал, ты глаза ветками себе выколешь, – продолжал Лешка свой рассказ и восхитился: – Так нет же, ни царапины!
– Ни царапины! – воскликнула я с облегчением.
Следом никто не шел, и мы повернули к шоссе.
Меня вдруг обдало жаром. А что, если все это случилось из-за того, что я забыла талисман, который на ночь снимала? Рука тронула шею в том месте, где должна быть цепочка, и скользнула по ней ниже, к груди. Мой гном-трубадур оказался на месте. Маленький, из серебра, он достался мне от бабушки по линии матери. Вернее, я нашла его среди разных безделушек в шкатулке после ее смерти. Мать вспомнила, что бабушка носила его, когда была молода, и верила, что трубадур приносит удачу. Никто не знал или просто не помнил, откуда он взялся, но берегли, как реликвию. Я поверила в его силу и с тех пор не расставалась.
– Ты это… – Лешка оглянулся по сторонам и сказал напоминающим тоном: – Деньги когда принесешь?
– Какие деньги? – ужаснулась я, заранее зная, о чем речь.
– Как какие?! – переспросил он возмущенно и напомнил: – Те, что с тобой ксерили у меня!
– Они мне самой нужны! – нагло выпалила я.
– Постой! – замедлил шаг Лешка. – Уж не хочешь ли ты сказать, что я машину за свой счет восстанавливать буду?
Меня охватила злость. Да что там! Желание вцепиться обломками ногтей в ставшее вдруг ненавистным лицо было таким, что я сжала кулаки. Лешка не заметил этого и продолжал идти. Я глядела ему в спину. В горле стоял ком, а на глаза навернулись слезы обиды. И тут я увидела палку, вернее, сук, свалившийся с дерева, и вдруг подумала, что было бы эффектно навернуть Лешку этим суком по голове. Догнать и огреть так, чтобы, как и я, потом ничего не помнил. А когда очухается, сказать, будто этот сук ему на голову сам и свалился.
– А мне ты, значит, рожать предлагаешь?! – вдруг заявила я.
– Ммм! – промычал Лешка и, остановившись, часто заморгал.
– Рожать?
– Папой, значит, хочешь стать? – продолжала я осторожно, одновременно наблюдая за переменами во внешности Лешки. Стало до ужаса интересно, как он отреагирует на такую новость. Странно, но я вдруг поверила в то, что говорю.
– Хм! – хмыкнул он.
– Я, конечно, могу заплатить тебе за разбитую машину, только в таком случае ответственность за содержание ребенка берешь на себя ты, – покачала я головой. – А это уже совсем другие деньги.
Видела бы его лицо мама! Она наверняка подумала бы, что ее сыночек разом съел целый лимон. Глаза вылезли из орбит, рот открылся.
– Повтори, что ты сказала! – потребовал Лешка.
– Я беременная, – опустив глаза, повторила я.
«Только бы он сейчас не заявил, что рад и собирается на мне жениться!» – подумала я с ужасом, упрекнув себя, что не обдумала такой вариант развития событий.
Но Лешка-Контекст повел себя в соответствии с жанром.
– Чего? – протянул он, изображая недоумение человека, который «не при делах». – А ты уверена, что мой?
– А, кроме тебя, у меня в этом году никого точно не было…
– Ты уверена? – повторил он.
Нет, несмотря ни на что, Лешка не собирался на мне жениться. Да, я нравилась многим, если не всем мальчишкам в классе. Но моя репутация ставила на мысль о женитьбе у них некую блокировку. Да, любой был не прочь переспать со мной, но не более, и я это чувствовала. Еще вдруг поняла сейчас, почему говорят, что одних любят, а на других женятся. Самолюбие у мужчин такое, что они не видят свое сосуществование с доступной женщиной. Собственное умозаключение привело к тому, что я вдруг возненавидела Лешку и всех мужчин в его лице разом. Мне стал казаться мерзким его вздернутый нос, губы, а запах – отвратительным.
– В чем я должна быть уверена? – спросила я, стараясь говорить спокойно.
– Что беременна и что никого не было, – пояснил Лешка.
– Тест сегодня утром показал, – соврала я, размышляя, где найти теперь подходящий фломастер, чтобы дорисовать на нем вторую полоску. Кто-то говорил, что для этих целей лучше подходит карандаш. Потом только следует тест слегка намочить. Вообще я собиралась таким образом раскрутить Лешку на деньги для аборта, который якобы нужно делать именно в Москве. Ведь в нашем городке обязательно об этом узнает каждая собака. Нет, конечно, могу родить и осчастливить молодого дедушку, Лешкиного отца, но стоит ли? Теперь денег я с него не получу, но зато сохраню те, что тиснула у бабки…
Глава 5
Взрослый попутчик
Я едва хотела отложить телефон на столик, как он пискнул, и на экране появился ответ от Вики:
«…Главное, паспорт никому в руки не давай!»
– Достала уже! – подумала я вслух и набрала: «За меня не волнуйся, лучше скажи, как там Маринка?»
Ответ не заставил себя ждать.
«Ноги отнялись, ходить не будет», – появилась строчка.
Это я знала и без нее, но в душе надеялась, что врачи ошиблись и Маринка все же выздоровеет. Страх за то, что сотворила, обида на весь мир, ставший во одночасье враждебным и чужим, жалость и непонятная тоска накатили с новой силой. Я еще не понимала, чего, собственно, больше боюсь – ответственности, если все всплывет, или отсутствия каких-либо шансов у Маринки? Переживания за ее судьбу не притуплялись, а, напротив, становились все сильнее. Оно и понятно, ведь вначале никто даже и не думал, что она может остаться инвалидом. Все обиды на эту деваху, которой судьба подарила богатенького отца, враз пропали. Ее колкости теперь казались наивными и безобидными. Нет, немного не так. Они не стоили того, чтобы посадить Маринку в инвалидную коляску на всю оставшуюся жизнь. Боже, а ведь до злополучных гонок у нее были планы! Куда она там собиралась? В педагогический? Еще мечтала о детях… Интересно, а с отнявшимися ногами можно с мужиком или нет? «Конечно, можно, но кто согласится?» – ответила я сама себе.
Мои пальцы нащупали на груди гнома-трубадура, и я мысленно стала просить его:
«Сделай так, чтобы Маринка смогла ходить! Пусть ученые найдут способ, который поставит ее на ноги…»
На глаза навернулись слезы, а к горлу подступил ком.
– Какая же я дура! – вырвалось у меня.
Послышалась возня, и с верхней полки свесилась косматая голова.
– Ой! – смутилась я. – Извините, совсем забыла!
Этот пассажир садился ночью. Я хорошо помнила, он долго выяснял у проводника, почему постель на его полке не заправлена и как ему теперь со всем этим справиться в темноте.
Круглолицая блондинка с уставшим взглядом терпеливо отвечала, что такая услуга лишь в вагонах «люкс» либо в фирменных поездах, и то не на всех направлениях. Мужчина включил фонарь, который установлен в изголовье, и стал изучать свой билет. Я уснула. Свет мне не мешал. Шум тоже. Давно привыкла.
– Ничего страшного, все равно вставать пора, – успокоил меня мужчина. – Вы меня тоже простите, я ночью немного пошумел.
Мне вдруг стало неудобно. Я совсем еще соплячка, а этот уже взрослый мужчина обращается ко мне на «вы»! У нас в городке такого не услышишь. Даже продавцы в магазине, кому по определению положено быть со всеми без исключения вежливыми, до такого, как говорится, не опускаются, а то могут и вовсе послать куда подальше. Особенно тех, кто просто поглазеть на товар приходит, ничего не покупает и проводит время, словно в музее. Для большинства жителей нашего городка эти заведения стали действительно недоступны. Вся экономика держалась на пенсионерах и военных. Руководство фабрики и завода плевало с высокой колокольни на указы президента и по-прежнему задерживало и без того мизерную зарплату. А недавно мать сделала открытие: деньги специально не платят вовремя, чтобы человек жил надеждой и не думал о досрочном увольнении. Многие вообще не ради денег на фабрику ходят, а за интерес да по привычке. Хотя работа была. Но такая, на какой надо пахать, к чему наш русский обыватель мало приучен, поэтому все эти места заняты жителями южных республик. Готовые трудиться в силу экономических обстоятельств у себя на родине за гроши, они тянули зарплату всего города вниз. Молодежь и большинство трудоспособных мужчин уезжали на Севера да в столицу. Но и там не шли на стройки, а все норовили в охрану устроиться или зацепиться какими-нибудь менеджерами.
– В Москву едете? – спросила я, хотя ночью и так слышала, что он до конечной.
– Ну да, – подтвердил мужчина.
– Работать?
– Живу я там, – объяснил он и поинтересовался: – А вы?
– Тоже…
– Что тоже?
– Ну, в смысле, еду.
– Учиться?
– Ну да, – невнятно прожевала я, отчего-то решив, что мое вранье очень заметно.
Но он поверил и спросил:
– А куда?
– В Москву!
– Да я понял, что не в Якутск! – усмехнулся он. – Поступать куда?
Вот те раз! А вот об этом я как раз и не подумала! Надо было для приличия придумать ответы на такой случай. Куда я могу поступать? В голову, кроме как юрист, не лезла ни одна специальность. Неожиданно я вспомнила. Ну как же! А на учителя? Ну да, начальных классов. Я уже открыла рот, чтобы ответить, вернее, соврать, как он вдруг сам предположил:
– В театральный?
Я зависла. А почему, собственно, он так подумал? Так я выгляжу, наверное, как артистка! – дошло до меня. – Точно! Я совсем забыла, что внешность у меня словно с обложки.
– Конечно, в театральный, – выдавила я. – А как догадались?
– А куда еще с такой внешностью? – ответил мужчина вопросом на вопрос и стал рассуждать: – На юридический или на какой другой факультет и у вас можно поступить. Тот же железнодорожный есть. Поэтому вывод сам собой напрашивается, – с этими словами он свесил ноги и спрыгнул.
Я мельком скользнула взглядом по его лицу. Ничего себе дядька! В груди екнуло, а в животе запорхали бабочки. Красивый. Брюнет с голубыми глазами. У меня аж дух перехватило. Я о таких только по ночам мечтала. Даже его сонливость показалась милой, а небритый подбородок придавал шарма. Меня вдруг охватило непонятное состояние. Руки и ноги словно перестали слушаться, а мир сузился до небольшого клочка салфетки, лежащей на столе. Я почувствовала аромат его тела. Парфюм и легкий, кисловатый запах пота с душком табачного дыма.
«Господи! – пронеслось в голове. – А может, я влюбилась?»
От шальной мысли стало смешно, и я не удержалась.
Собственный смех показался мне ехидненьким и мерзким.
– Извините, – пролепетал попутчик и смущенно провел по торчащим в разные стороны волосам, видимо, решив, что я смеюсь из-за его внешности.
– Я просто подумала, что вы как ясновидящий, – выдала я и тут же поняла, что сморозила несусветную глупость.
– Почему? – Он уставился на меня удивленным взглядом.
– Ну, угадали сразу, куда еду, – промямлила я.
– Э-э-э, – протянул он и удивил еще больше: – Так я сам работаю в индустрии кино. Вот ездил в ваши края выбирать фактуру. Готовимся снимать новый фильм.
– Про что?
– Про провинциальную девочку, которая поехала покорять Москву.
«Это про меня, – подумала я с ходу. – Только надо поменять девочку на дурочку», – и снова прыснула со смеху.
– Так, – протянул он, оглядывая себя. – Ночью вроде как мне некому было подрисовать усы…
С этими словами мужчина встал, взял полотенце и вышел. Едва за ним закрылась дверь, я вскочила со своего места. Сначала дернулась к сумочке. Потом рука потянулась к двери. Я толкнула ее настолько, чтобы увидеть зеркало целиком. Поезд как раз стал набирать ход. Вагон шатало из стороны в сторону. Я приблизилась к зеркалу, чтобы получше разглядеть свое отражение, но тут дверь отлетела в сторону, и прямо перед моим лицом возникло лицо моего попутчика.
– Ой! – вскрикнула я.
– Ух! Извини! – попросил он прощения и тут же поправился: – Те!!!
– Можно на «ты»! – выпалила я.
Он встал на полки ногами, взял сверху какой-то пенал и снова вышел.
– Черт! – вырвалось у меня.
Я достала косметичку и стала спешно подводить глаза. Они у меня невыразительные при таком освещении. К тому же по утрам веки слегка припухшие.
Дверь распахнулась, и в купе вернулся мой попутчик.
– Марафет наводите?
– А фильм про что? – спросила я и улыбнулась.
– А Лолита нравится? – ошарашил он, садясь напротив.
– Лолита? – переспросила я.
– Ну да, – подтвердил мужчина. – Еще неплохой из девяностых «Греческая смоковница».
– Я не смотрела, – призналась я честно, хотя знала эти фильмы.
Отстойная эротика, на которую не стоит тратить время.
– Мне такие картины мама запрещает смотреть…
– Меня Артур зовут, – представился наконец попутчик.
– Меня Марта.
– Марта? – переспросил он с удивлением и похвалил: – Очень красиво!
– И оригинально, – добавила я.
– Марта, а не желаешь в ресторан?
– В ресторан? – оторопела я. Вот так вот, с места в карьер.
Между тем Артур достал сигареты и вопросительно посмотрел на меня.
Я покрутила головой.
– Правильно делаешь, Марта, что не куришь, – похвалил Артурчик и встал. – Терпеть не могу курящих женщин…
– Ну, допустим, я, например, мужчин не перевариваю, от которых табаком пахнет, – ляпнула я первое, что пришло в голову.
– Мужчин, – повторил он и снисходительно улыбнулся.
«Господи, а ямочки совсем как я мечтала!» – восхитилась я, а вслух спросила:
– Почему вы смеетесь?
– Ты слишком взросло произнесла это слово.
– Какое?
– Мужчина.
– Я вроде как паспорт уже давно получила, – разозлившись, ответила я. – Да и в ресторан уже приглашают.
– Не злись, – попросил он и вышел.
Я смотрела в окно и ругала себя за тупость.
Зачем я лезу в бутылку? Что я увидела в этом Артуре такого, что надо ершиться? Вполне себе нормальный мужик, без закидонов. Если подумать, то может и жизнь помочь устроить. Вдруг у него связи в Щукинке? А что, знаний для актера особо никаких не надо. Ни английский, ни физика там не нужны. Необходимо просто иметь хорошую память и уметь прикидываться. Видела пару раз в кино сюжеты поступлений. Будущие актеры рассказывают стихи или читают монологи. А что, подучу пару штук и в путь!
Я вышла в коридор. Напротив открытых дверей соседнего купе скучал парень. «Мой ровесник», – с ходу определила я и сразу пришла к выводу, что он тоже едет в Москву. Только цели у нас в этом месте расходятся. Он, наверное, учиться, а я… Я устраивать жизнь. Хотя учиться – это тоже в какой-то степени устройство будущего, но более скучное и не всегда перспективное. Еще я вспомнила, как выходила накануне вечером на перрон проветриться, а он на меня пялился.
– Привет! – поздоровался парень.
– Доброе утро, – буркнула я.
– Чего не в настроении?
– А у кого оно с утра бывает? – с ходу ответила я вопросом на вопрос.
– А как тебя зовут? – спросил парень, глядя на меня заинтересованным взглядом.
– Мы что, уже на брудершафт пили? – выпалила я.
– Смешная ты, – усмехнулся он и представился: – А я – Глеб.
– Марта.
– Как?
– Марта! – повторила я.
– Странное имя. Учиться едешь, Марта?
– Вроде как…
– Поступать?
Я кивнула.
– А я на второй курс перешел, – сообщил он с гордостью.
– Медицинского?
– Нет, МГУ.
– Ботаником будешь? – брезгливо спросила я.
Вместо того чтобы обидеться, он рассмеялся:
– Почему сразу ботаником?!
– Пошутила! – Мне тоже стало весело.
– Я к брату ездил, – стал рассказывать он. – Служит в армии.
– А сам откуда?
– Из Москвы.
– Странно, – вырвалось у меня.
В моем понимании, москвичи должны сидеть в своей Москве и носа не показывать в остальных местах страны. А тут второй попутчик, и все москвич.
– А где такие красивые девушки живут? – спросил Глеб.
– В Кушуеве…
– Кушуево, – повторил он и вспомнил: – Вчера проезжали.
– Я как раз там и села, – зачем-то сказала я.
– А в Москве у родственников жить собираешься?
– Нет. Квартиру сразу куплю.
Глеб снова рассмеялся. Отчего-то этот смех стал раздражать, и я насупилась.
– У меня мама живет в Люблине, – сообщил он таким тоном, словно похвастал.
– Ты это к чему сейчас сказал? – окатила я его надменным взглядом.
– А отец в Подмосковье, – продолжал Глеб, словно не слыша вопроса.
– Я думаю, общежитие дадут, если поступлю, – соврала я.
– Ты на всякий случай адрес мой запомни, – неожиданно предложил он.
Я растерялась. Адрес, конечно, хорошо, просто все как-то быстро и нестандартно получилось.
– Зачем?
– Вдруг что-то надо будет?
– Не беспокойся, не понадобится, – резко отшила я его.
– И все-таки, – стоял он на своем.
Мне вдруг понравилась такая неординарная настойчивость, и я кивнула головой:
– Хорошо, говори!
– Ты запиши.
– Я запомню, – заверила я его.
– Смотри, – проговорил Глеб и стал диктовать.
И название улицы, и номер дома оказались запоминающимися.
Ну, кто не запомнит улицу с названием Люблинская в Люблине? А номер дома совпал с днем моего рождения. Квартира и вовсе – тридцать первая, тринадцать, наоборот, мое любимое число.
«Мистическое совпадение, возможно, неспроста», – отметила я про себя и пообещала:
– Если что, найду.
Все, осмотрелась и разведку произвела. В вагоне нет больше кандидатов, на которых можно обратить внимание. По крайней мере, в зоне прямой видимости.
– А телефон? – спохватился Глеб.
– И телефон давай, – поторопила я, намереваясь вернуться в купе.
Мне нужно было подготовиться к возвращению запропастившегося куда-то Артурчика. Ведь впереди еще целая ночь, и хотелось бы провести ее весело. Опыт подсказывал, такие, как этот красавчик, долго не страдают от одиночества. Дам отворот-поворот, и подцепит другая, более шустрая. Я даже не думала завести с ним знакомство на перспективу. Дураку ясно, у Артура наверняка есть более достойная спутница жизни и пара таких телок, что мне и рядом не стоять. А вот приятно провести время, нахвататься новых словечек и обкатать теоретические знания, превратив их уже в приобретенный опыт, надо! Я критически оглядела себя в зеркальце и села у окна.