Рассказы пьяного просода

Она пыталась сформулировать то, что с ней происходило, но не знала ни аналогов в своем опыте, ни слов в вокабуляре. Ее окружал Солярис внутри и снаружи, она погружалась в себя и тонула там. Было стыдно сходить с ума, хотелось прекратить это безобразие, но оно умело прекратиться только вместе с ней. Она вспомнила, до какой степени точно в романе Лема описана зависимость Хари от Криса, чей мозг породил ее от океана. Когда надо крепко сжимать подлокотники кресла, чтобы не броситься вслед за любимым. Когда, кажется, прорвешь все металлические двери, только чтобы оказаться рядом.

Как так вышло с ней? Она не знала. Когда она увидела его, ничто ей не подсказало, что он для нее значит. Но он постепенно проступал внутри, пока не стало ясно, что он был там всегда. Просто раньше она не знала, как его зовут, а теперь знает.

Этому всему, превосходящему ее и ее понимание, оказалось совершенно невозможно сопротивляться. Вот есть ли у ворот гаража возможности противостоять нажиму электронного ключа? Они просто поднимаются, так они запрограммированы. Разве только сломать их…

Уже год она не виделась с ним. Было нельзя, невозможно. Он попросил ее об этом – не звонить, не писать. В воображении она выстроила много стройных и абсурдных теорий, объясняющих его внезапное решение порвать с ней, но все они по отдельности и скопом не помогали ей перестать думать о нем каждую секунду, он был постоянным фоном всего, что с ней происходило.

Она столько всего перепробовала – и ходила на холотропное дыхание и на всякие психологические практики, якобы позволяющие отпустить и справиться, и плакалась подружкам, исповедовалась и причащалась в храме. Иногда казалось, что прошло, помогло, рассосалось. Ан нет, – и с новой силой все начиналось опять, делая ее беспомощной и беззащитной.

Яша вежливо доела последний кусочек, отсела в сторонку и принялась обстоятельно и слегка остервенело умываться. Я всегда запускала ее в квартиру, чтобы она могла побыть здесь столько, сколько ей хочется, а потом выпускала. Но не разрешала себе считать ее своей – в моем возрасте уже нельзя позволить себе роскоши, чтобы кто-то зависел от тебя. К сожалению.

Вдруг Яша перестала тереть щеку и, не опуская лапы, удивилась левым ухом, а потом и правым, а потом сорвалась с места, бездонно заглянула мне в глаза, подбежала к двери, снова метнулась ко мне и снова к двери, уткнулась носом в предполагаемую щель и страшно зарычала.

Это было так неестественно, что мне понадобилось несколько секунд, чтобы немного прийти в рассудок, сделать пару нетвердых шагов, протянуть руку к замку. И в этот момент я услышала звук падающего предмета – что-то тяжелое рухнуло на пол в квартире над нами, я уже открывала, уже выходила… Яша выскочила, понеслась по лестнице вверх, и скоро я ее уже не видела, но когда, задыхаясь от космических перегрузок собственного веса, добрела до одиннадцатого этажа, нашла у двери Лиды.

Лида, Лида, милая девочка, женщина, она всегда приветливо здоровалась и сразу же отводила взгляд. Пожалуй, мы говорили с ней толком всего раз за семнадцатилетний стаж сосуществования в одном доме. Год назад. Она уезжала куда-то отдыхать и попросила меня поливать цветы. Мы зашли к ней домой, она все показала, объяснила, а потом мы сели пить чай, и она неожиданно откровенно рассказала мне о том, что влюблена.

Дождь понемногу слабел, забывался. Уже можно было выйти под него и, шатаясь от долгого ожидания, одолеть двор. Скрюченные длинные мысли волочились за ним по пыльному асфальту, подскакивая на неровностях. Иногда он заглядывал в их мертвые лица, но сразу отворачивался, стараясь наполниться любой подробностью размываемого вертикальным пунктиром города.

В детстве ему сложно было поверить, что вообще возможно пройти обратно той же дорогой, что и туда. А тем более – в разное время одной и той же. Было совершенно очевидно, что в считаные минуты, стоит только отвернуться, ландшафт полностью меняется – вырастают новые дома, старые радикально меняют цвет и пропорции, все дышит – растет и уменьшается. В этой оптической нестабильности приходилось полагаться на запахи, звуки и сложно осознаваемую способность помнить ногами. Было непонятно, как справляются с этим остальные. Допустить, что бывает иначе, в голову как-то не приходило. С возрастом это немного сгладилось, к тому же он научился придавать значение мелким приметам вроде свисающего со второго справа балкона куска желтого пластика. Пластик оказывался позже розовым, но угол, под которым он пытался упасть, все еще сохранялся и спасал. Однако даже теперь иногда, когда он шел по улице и нечаянно оборачивался, ему казалось, что хитрые белки предметов запоздало отскакивают на прежние места, пойманные с поличным.

Лида почувствовала страх и жар в солнечном сплетении. Она попыталась поменять позу, вздохнуть, но стало больно. Где-то в воображении возникла и поплыла к ней сияющая огненная планета, в которую нужно было просто шагнуть. Страх сменила радость. Не понимая, что происходит, Лида мысленно повторяла: «Ну наконец-то! Наконец-то!» Она встала навстречу приближающемуся шару, бросающему ей на лицо и грудь отблески, и ноги у нее подкосились. Падая, она смахнула со стола кружку с задумчивой пасторалью и особенно внимательно на прощанье рассмотрела кроткие лепестки стилизованных ромашек и юную руку – о, уже отколовшейся девушки.

Он пытался вспомнить вчерашний день, но не мог нащупать точку отсчета – хоть какое-нибудь событие. Нет. Провал. Он попробовал зайти с черного хода позавчерашней встречи с сыном – последнее, что он отчетливо помнил. Нет. Вчерашний день ускользал, выворачивался, его словно бы и не было. «Это старость, – привычно подумал он. – Это старость и смерть».

Я позвонила в дверь, прислушалась, постучала. Где-то в глубине квартиры мне почудилось движение и тихий стон. Ни на что не надеясь, я нажала на дверную ручку и потянула на себя. Дверь легко отворилась. Яша мышью прошмыгнула прямиком на кухню.

Уже из прихожей было видно, что на полу в неестественной позе лежит Лида. Сняв со стены трубку радиотелефона и подходя к Лиде, я набрала номер «Скорой». Линия была занята.

Поставив на автодозвон, я попыталась оценить ситуацию, – Лида тяжело дышала и была без сознания, никаких видимых повреждений на ее теле я не заметила. Как оказать ей первую помощь, не представляла. Яша внимательно и сосредоточенно обнюхивала ножку стола. Было видно, что она совершенно перестала волноваться и просто осматривается на новом месте.

Лида чувствовала, что кто-то вошел в квартиру, потом ощутила, как ее погрузили на носилки. Иногда ей удавалось приоткрыть глаза – совсем немного, но сквозь щелочки она видела, что ее спускают вниз, грузят в карету «Скорой помощи», везут, видела, как покачивается капельница в такт поворотам и остановкам, как беспрерывно тошнотворно подрагивает в ней прозрачная жидкость. Звуки расходились гулким эхом, неуловимой и невнятной радугой, она вроде бы слышала слова, но не понимала их. Потом ее оставили, похоже, в коридоре больницы, и она бесконечно долго лежала там на приятном сквозняке. Никто не обращал на нее внимания.

Постепенно она почувствовала, что к ней возвращаются силы.

Не открывая глаз, она приподнялась и села. Голова не кружилась, кажется, все совсем прошло. Лида открыла глаза и действительно обнаружила себя в пустом больничном коридоре.

Она встала, ощутив ступнями прохладный кафельный пол. Да, в самом деле, все было в порядке. Она прошла по коридору, надеясь увидеть кого-нибудь из персонала, но никого не встретила. Тогда она вышла на улицу.

Подполковник в отставке, коротающий себя на вахте, прихлебывая одноразовый чай из жестяной кружки, мельком глянул на нее – и ничего не сказал.

Вечерело. Лида была в своем домашнем салатовом платье, вполне пригодном для того, чтобы пройтись по улице, не обратив на себя внимания, но босиком. Наверное, было правильнее вернуться, дождаться хоть кого-нибудь, но ей невыносимо захотелось уйти. Да и чего ждать? Чувствует она себя отлично. Про нее, скорее всего, забыли. Вообще, она старалась по возможности никогда не задерживаться в больницах. Она пошла по остывающему грубому асфальту, испытывая обновленное наслаждение от движения, от воздуха, от того, что все обошлось и она живая.

Лида поняла, что идет не домой, а к дереву – тому, у которого они стояли год назад. Ноги сами привели ее. Было уже совсем темно, но дерево немного светилось серебряной изнанкой листьев. Она села на искалеченную лавочку рядом и стала просто смотреть.

Он подошел неслышно и присел на краешек лавочки. Она почти не удивилась. Некоторое время они сидели молча. У нее было столько вопросов к нему, что они погибли под своим весом.

– Почему ты босиком? – спросил он. Он говорил медленно и тихо, как будто преодолевая плотность среды. Так бывает во сне и под водой с движением. Убежденная совершенным им усилием в его доброй воле, она придвинулась к нему ближе. Все, что было нельзя, в одно мгновение сделалось можно.

– Я сбежала из больницы. Меня привезли туда по «Скорой», никто не мог позаботиться обо всем, тем более о босоножках… Мы так давно не виделись. Почему?

Он наклонил голову, немного пожевал губами приготовленный ответ. Она знала, что он скажет, но это не было ответом на ее вопрос.

– Я быстро старюсь, я старик…

Лида видела, что это так. Он действительно сильно сдал за этот год, но сделался еще симпатичнее. Она необыкновенно остро почувствовала, что никакие изменения, никакие новые факты не могут испортить ее отношения к нему. Они сидели рядом, и она слушала распускающуюся внутри тишину, ощущала открытость и защищенность. Только здесь ей и надо было находиться, не было никакого другого места на Земле, другого такого же правильного.

Она легко погладила его безответную руку в профиль и услышала:

– Я провожу тебя, уже поздно.

Они шли по темным улицам, держась за руки, как тогда, давно, никогда. Она не приглашала его словами, но было ясно, что они поднимутся к ней вместе. Надо было зайти к соседке, у которой был запасной ключ от ее квартиры. Лида нажала квадратную кнопку звонка и почти стразу услышала синкопу открывающегося замка. Старушка Анна Семеновна, которая жила под ней, открыла дверь и широко отступила. На ней была оранжевая майка с шестикрылой стрекозой, напоминающей витрувианского человека Леонардо да Винчи, и черные лосины.

– Лида, дорогая, – растерянно произнесла Анна Семеновна, – как ты? Как ты себя чувствуешь? – Она смотрела на Лиду заботливо и подчеркнуто не обращала внимания на ее спутника.

– Анна Семеновна, спасибо, все в порядке. Хорошо. Вот удрала из тюряги босиком, – Лида весело кивнула на свои ноги. – Завтра позвоню им, что все нормально. Там не дождешься ж никого. Можно у вас мой ключ попросить, а то меня так увезли…

– Конечно-конечно, Лидочка. – Анна Семеновна засуетилась и принесла ключ. – Вот. Я сама сегодня заперла дверь.

– Хорошо, Анна Семеновна, спасибо вам. Мы пойдем!

– Спокойной ночи, Лидочка.

Все это время он молча стоял рядом, а потом послушно, как тень, двинулся за ней на следующий этаж.

В квартире было темно, только из окна на кухне наивно и деловито светил уличный фонарь.

Вдруг какая-то вещь, забытая на стуле, заворочалась и мягко спрыгнула на пол. Лида улыбнулась.

– Это Яша! Ты здесь как?.. Яша-Яша, – позвала она другим, специальным, голосом. Открыла холодильник, достала оттуда вчерашнюю курицу, угостила кошку. Яша не побрезговала. Лида налила и поставила ей воду, повернулась к нему.

– Я бы тоже чего-нибудь съел.

Лида засмеялась и достала из холодильника сыр, абрикосы, пакет клюквенного морса и красное полусухое. На столе лежал немного подсохший лаваш, все пригодилось.

Потом они лежали в темноте на неразложенном диване, она чувствовала обнаженной кожей сухие крошки и посеянную три дня тому флешку под левой лопаткой, а всем телом – тесноту, но встать и перейти на кровать в спальню было слабо. Она прислушивалась к его дыханию, не специально подстраивалась, совпадала, соскальзывала в сон, но тут же выныривала и снова слушала, как он дышит. Было ли когда-нибудь по-другому? Всегда было так.

Острый приступ счастья перешел в хронику, она улыбалась в темноте с закрытыми глазами и выглядела со стороны внутриутробным существом, плавающим в околоплодных водах ночного воздуха.

Утром она тщетно пыталась дозвониться в больницу, из которой удрала. Но все равно, наверное, по-хорошему нужно было бы туда подъехать. Не завтракая, они собрались и вышли. Яша решила тоже прогуляться. Погода испортилась, было понятно, что сегодня будет гроза.