Три Маргариты

Переводчик

Жизнь помотала Виктора Прилуцкого изрядно. Начался путь во Владивостоке, на краю света – здесь же и продолжается. Вокруг мирные жители – а он бывалый вояка, вернувшийся в родовое гнездо отдыхать от жестоких боев. Но нет отдыха, и крайне редко предается он воспоминаниям о минувших днях. Зрелый, многое повидавший мужик, закаленный в боях и полный сил для новых подвигов. Все чаще говорили ему, что становится похож на Ивана Сусанина. Странно, никто ведь не знает, как вотчинный староста выглядел. Далекий шестнадцатый век.

Виктор талантливый – или, скорее, способный, – потому что талантов ему выделено щедро, и если бы хоть один из них развивать с усердием, то мог бы из него великий человек получиться. Или выдающийся, на худой конец. Но это не в его характере – прилагать усилия. Науки, языки и искусства давались легко, и шел он по жизни, насвистывая. А образ серьезного и чуть ли не мхом поросшего кряжистого мужчины привычно вводил окружающих в заблуждение. Небольшой аккуратный нос ровно посреди крестьянского лица, пухлые щеки и губы четкой формы, хотя очертания его рта уже давно рассмотреть трудно. Усы и бороду Виктор отрастил чуть ли не сразу после тридцати трех, тогда и пошли восклицания, что он вылитый Иван Сусанин. Кудрявые каштановые волосы обрамляли удлиненные, светящиеся то ли улыбкой, то ли хитрым умыслом глаза. Запрятанные под лохматыми бровями, они придавали облику лукавое выражение, хотя скорее это ирония, он неисправимо ироничен.

Не так, как отчаявшиеся люди ироничны иногда, из самозащиты. Ироничен легко, небрежно. Никто не мог и подумать, что на самом деле он угрюм наедине с собой. Друзья считали, что Витька ироничен даже во сне. А девушки его побаивались. Мощная шея, про такую говорят «шире головы», переходила в натренированные бицепсы, рукава футболки натягивались до треска. Без повода его никто не обижал, да и насмешничать не рисковали. Вроде внешне прост, а насквозь видит. Легкий прищур – не ленинский, а именно сусанинский – вызывал настороженность. Да, никто не знает наверняка, как на самом деле выглядел проводник заблудившихся французов. Но образ у каждого сложился.

Прозвище, впрочем, не прижилось. Соображал Виктор быстро, реакция мгновенная. В доли секунды понимал, кто перед ним, чего от собеседника можно ожидать, но виду не подавал. Сильная личность.

Медаль после школы Виктор не получил, но гуманитарные науки, как и физкультура, на высоком уровне шли. Во всех школьных соревнованиях он побеждал, на турнике подтягивался несчитанное количество раз, на филологических олимпиадах его работы зачитывали вслух. Дальневосточные школяры должны были перенимать непринужденность слога и восторгаться общим объемом эрудиции. Брать пример с местного интеллектуала. А Витька на интеллектуала и не похож – озорной парень, любой инцидент в шутку превратит, за девчонками ухаживал, но не дразнил их, был галантен и выдержан.

Цветы или коробка конфет от всегда небрежно и стильно одетого Прилуцкого – это мечта одноклассниц. Но дальше конфет и цветов, встречи в кафешке и дискотечных радостей дело не шло – серьезных чувств он ни к кому не проявлял.

Его на самом деле интересовали только языки, живопись и литература. И архитектура, как же без нее.

Этот же самый вывод: серьезных чувств от улыбчивого русского не дождешься, – чуть позже сделают однокурсницы в Париже. «За особые достижения в изучении русской и французской литературы» он после очередной краевой олимпиады получил целевое приглашение в Сорбонну. Но в течение года от него требовалось не только совершенствовать язык и знания по истории Европы. Французский у Виктора и до Сорбонны был неплох, поэтому ему предложили участвовать в программе по обмену студентами на том условии, что не менее двух раз в месяц он берет на себя обязательство читать лекции. Легенды родного края, литературные памятники – к примеру. Как факультатив. Идея проста – продемонстрировать западным учащимся парня с Дальнего Востока. Хорошо образованного, умеющего изъясняться с изяществом. Как дрессированного медведя на ярмарке показывают, усмехался он про себя.

Стоит ли говорить, что его выступления были диковинкой, посмотреть на него сбегались студенты чуть ли не со всех факультетов! Юные уроженки Парижа и провинциалки, живущие в общежитии, наперебой старались вызвать его интерес.

«Там были девочки – Маруся, Роза, Рая», – хороший друг отца Виктора, капитан дальнего плавания, вечно эту песенку напевал; он родом из Одессы, а служил во Владивостоке. Виктор и теперь эту же строчку напевает, вспоминая парижские дни. Кому-то девчонки выказывали полнейшее небрежение, а перед Виктором легко открывались двери и сердца. Сердца его меньше интересовали, больше одного раза он крайне редко являлся к одной и той же красавице. Скучал на встречах, не до того ему было.

Жить в Париже сложно, жилье дорогое, работы постоянной в перспективе не найти. Наслаждаться климатом? Слоняться по элегантным кафе? Трепетать при виде мемориальных табличек и платить несусветные деньги за комнатушку с низкими потолками? «Там были девочки – Маруся, Роза, Рая…». Француженки изящны, но беспредельно эгоистичны, их интересует быстрый секс, а после него они, если согласны на продолжение отношений, претендуют выстраивать их по принципу полного подчинения дикого медведя, паренька из далеких краев. Дрессировщицы. Или вдруг полное к нему равнодушие. Какое-то невменяемое равнодушие, амебное. Искра не высекается, не возникает.

А вот полезные для карьеры знакомства возникали пусть не на каждом шагу, но часто.

Опыт выступлений перед аудиторией научил его открытости и умению говорить доходчиво для тех, кто, возможно, вовсе не осведомлен о предмете его рассказа. Виктор обрел способность выстраивать материал так, что присутствующие переставали шептаться и кашлять, ерзать и перемигиваться – его слушали. А он, чувствуя внимание собравшихся, – заводился, был неотразим! Как оратор. Худенький, слегка долговязый и верткий, энергичный. На него рисовали карикатуры, распространяли их в университете (во Франции исторически сложилось: пародийные рисунки и памфлеты – признак популярности), на лекции приходило все больше слушателей.

Однажды к Виктору подошел представитель парижской службы Би-би-си Эжен Деластен. Не просто подошел, а успел предварительно получить одобрение начальства на эту встречу. После лекции они беседовали в опустевшей аудитории, прошлись с новым знакомцем по центральным улицам. Виктор взглянул на визитную карточку собеседника и выпалил:

– Работать на Би-би-си – моя мечта!

– Именно об этом я хотел с тобой поговорить. Успех и умение владеть залом, отсутствие напряжение, свобода полная! Я тебя поздравляю. Впечатлен. Мне шефы говорили, что нужно на тебя посмотреть. Так что я неофициально, но по заданию. Журналисты всегда на задании, даже если встреча в свободное время. Никогда не знаешь, что получится.

– Вот этим журналистика меня и привлекает. Непредсказуемостью, неожиданными поворотами. Воля вольная, спасение от монотонной жизни! Я по натуре человек свободный, не вижу себя ни отцом, ни мужем.

– Это ты по молодости лет. Я когда-то тоже так считал, но свободы особой в журналистике нет, только свобода передвижения. И полное отсутствие свободного времени. Решения принимаешь ты, но руководство должно их одобрить постфактум. Интуицию развивает, конечно, но многие вылетают на улицу. Если интуицией злоупотребляют.

– Я ничем злоупотреблять не намерен. И я в восторге от Би-би-си. – Физиономия Виктора осветилась подтверждающей улыбкой.

– Улыбка у тебя замечательная. Располагает. Но я на радио работаю. Для подготовки материалов улыбка, тем не менее, первостатейный пункт. Общаться приходится с незнакомыми людьми, от ловкости и умения их расположить зависит твой результат. Твой успех. И в конечном счете – твое продвижение по службе.

Виктора пригласили на радиостанцию Би-би-си, он впервые наблюдал, как делаются передачи. С Эженом они еще несколько раз побеседовали, потом тот сообщил, что Виктор Прилуцкий, если нет возражений, может считать себя зачисленным в лондонскую школу Би-би-си. С перспективой штатной должности в будущем, таинственно намекнул Эжен, слегка наклонившись к Витькиному плечу.

– Ты своим боссам не говори пока, но… В общем, это и есть моя главная мечта. Я не знал, как быть. Оказался в Париже, красоты невиданные. Но мне так хотелось в Лондон переместиться! А о Би-би-си я только грезил. Не думал, что такое и вправду случится.

– Бойтесь мечтать, мой юный друг, – мечты сбываются, – Эжен произнес это без выражения, почти неслышно, будто думая о чем-то другом.

Виктор вписывался в новую ситуацию легко. Он почему-то был уверен, что у него получится. Мысль, что может не получиться ему и в голову не приходила.

Год он считался стажером, подправлял произношение, расширял операционный словарь, как называли запас употребляемых журналистом слов, шлифовал навыки общения. Иногда ему позволяли участвовать в подготовке передач – он ведь должен знать редакционную кухню! Сбор материала, принципы интервью, прямых эфирных включений. Монтажные фокусы его поразили: возможно все!

Постепенно Виктор из восторженного мальчишки превратился в спокойного и знающего себе цену профессионала. Какие там женщины, у него и минуты не было свободной. Разве что редкие встречи в кафе, причем не он инициировал их. Виктор вызывал активный интерес у противоположного пола, но говорить ему хотелось только о работе. Не то чтобы он сторонился девушек, но время, проведенное с ними, казалось безнадежно потерянным.

Однажды он остался у случайной знакомой до утра. То, что он ощутил при пробуждении, удивило: раздражение и недовольство самим собой. Желание покинуть чужую квартиру как можно быстрей. Его даже не тянуло вспоминать, было между ними что-то или нет.

Потом он уже не удивлялся, заранее знал об утреннем раздражении. И так каждый раз. Иногда срывался, обрекал себя на очередную безумную ночь, но внимательно следил, чтобы никаких «залетов» не предвиделось. Он не хотел вовлекаться в чужую жизнь, не хотел ответственности. Он не готов. Когда-нибудь позже, потом, а пока он занят. Весь день расписан по минутам, а он бездарно развлекается. И хоть бы чувствовал что-то, ведь нет! Нормально ли это – он не задумывался. Просто нет времени. Когда-нибудь потом. Может быть. Когда определится, почувствует твердую почву под ногами. Он делает уверенные первые шаги – и пусть его хвалят коллеги, благосклонно относится начальство, он достижений не переоценивал. И эта вечная тревога, что в одну минуту успех развеется, как дым! Он очень спешил.

После нескольких лет работы в Лондоне Виктор получил известие от отца, ветерана идеологического фронта. Возможно, отцовским связям, а не победам на школьных соревнованиях Виктор обязан своей карьерой, он это помнил.

Леонид Афанасьевич вслух об этом не говорил, но счастливое детство сына номенклатурного работника многому учит.

Никаких тягот и последствий советского времени Виктор не знал. Жили в просторной ведомственной квартире, шмотки – без вопросов, само собой. Понятно, Владивосток – город моряков, здесь достать особые одежки труда не представляет. Для других – через фарцовщиков. Для семьи Прилуцкого есть Торгсин. И поездки отца за рубеж – возможность получать информацию, к тому же подарки Леонид Афанасьевич выбирал со смыслом. В отдаленном городе Владивостоке его сын не должен быть маргиналом. И модная музыка в распоряжении юнца, и книги. У Виктора иные возможности, чем у других мальчишек. Все само собой и легко. Тяга к просвещению Виктора не покидала, любознателен от природы. Родители сыном гордились: он выделяется, он особенный, не в пример балбесам, что у сослуживцев растут.

И Леонид Афанасьевич подставлял плечо, не сообщая об этом. Пусть сын считает, что он все сам. Пусть развивается. Не оболтуса и тунеядца воспитывает, нет. Настоящий мужик растет. И мать, что тихонько трудилась дома, обеспечивая мужу и сыну тылы, вздыхала светло и спокойно. Таисия Ивановна, ангел во плоти.

В один туманный лондонский день стало ясно, что родителям необходимо его присутствие в доме. Что пора отдавать долги. Новый губернатор лишил отца привилегий, пенсию выделил смехотворную. Губернатора потом посадили, проворовался. Обычный криминальный элемент, почувствовавший свободу в отдаленном от центра месте, решивший навластвоваться всласть. Сумма, им украденная, переваливала за пять миллиардов долларов.

Но и пришедший на смену ему оказался не лучше. Владивосток – место хлебное, у новых властителей крышу сносит от возможностей. И главное, от центра далеко, рука Кремля не дотянется! – трудно краевому правителю не поддаться чувству полной безнаказанности.

Третий губернатор вроде пока не проворовался, но пенсию отцу не увеличил и привилегии не вернул.

Решение вернуться во Владивосток Виктор принял легко.

Обсудил с руководством. Объяснил. Его попросили повременить с отъездом. Подготовка нового проекта заняла еще несколько месяцев. Везение? Виктор не верил в какие-то поблажки, но повернулось наилучшим образом: он возглавит вновь образованную Дальневосточную станцию Би-би-си. В качестве директора «Радио Би-би-си Владивосток» он вернулся в родной город. Работы край непочатый, команду набирать, со зданием разбираться – не все помещения соответствовали требованиям. Ему завидовали: молодой совсем, а уже начальник, на служебной машине с шофером ездит!

Виктор снова мотался как заведенный. Бесконечные переговоры с Лондоном, с губернатором края, со строителями и поставщиками оборудования. Он понимал, что не имеет права проиграть. Это уже не первые шаги, для соотечествеников он опытный журналист, заморская штучка. Опытный… а без университетского образования. За границей это никакой роли не играло, натренированность в профессии и широкая эрудиция соответствовали требуемым, тем более он постоянно совершенствовался. А дома – диплом необходим.

Он поступил на филфак Дальневосточного университета, на заочное отделение. Знания у него и без посещения лекций на нужном уровне, Виктор Прилуцкий только на зачеты и сессии являлся. Некогда – они этот момент с ректором сразу обсудили. Цикл программ готовился совместно с универом, дело нужное городу. Вполне разумный компромисс был найден.

Остальные направления обсуждались непосредственно с губернаторским пресс-центром. Дальневосточный офис Русской службы Би-би-си функционировал четко, как хорошо отлаженный механизм.

Понятно, что привилегированность его положения теперь заработана им самим.

Глаза родителей светились от счастья.

А Виктор привыкал к изрядно подпорченным перестройкой дальневосточным пейзажам. Советский конструктивизм, он так это называл. Климатически от Лондона мало чем отличается, зато родные места как-никак. К часовому поясу разве что привыкал трудно.

Часами бродил по городу. Кроме водных просторов, набережных и диких пустынных пригородов ничего не радовало. Серые постройки, соцреализм с его невесть кем придуманными вытянутыми линиями. Не складывался город в целое. Виктор понимал, что уехать, пока родители здесь, он не имеет права. Долг платежом красен, старики нуждались в уходе. Сбережений у них не оказалось, отец к новым условиям жизни не готовился. Но Виктор достаточно зарабатывал, для него очень важно было, чтобы родители не страдали от перемен. Отдыхали они в хорошем санатории, как и раньше. Огромная квартира содержалась в образцовом порядке, ремонты Виктор организовывал вовремя. Отец выписывал книги и журналы из столицы, следил за новостями, писал воспоминания. Мать по-прежнему обеспечивала уют.

Для них ничего не изменилось, заслуженный отдых после долгих трудовых лет. С новыми правителями разбирался сын, и это правильно. Родительская уверенность придавала сил, как и раньше. Хотя он уже не подросток, подающий надежды, но отец и мать рассуждали именно так: мы воспитали достойную смену, Виктор не подведет.

И он не подводил, что порою бывало непросто. Понимал, что вынужден соответствовать отцовским представлениям о себе. Но к этим размышлениям прибавлялось неожиданное: он здесь любим, это главное. Его привязанность к семье ощутилась остро.

Виктор наслаждался тем, что у него есть близкие, – раньше были только гонка, спешка, неизлечимый страх не успеть. И ведь не зря спешил!

Сейчас можно расслабиться. Но сейчас, не раньше. Париж и Лондон его научили многому. В таком сумасшедшем ритме здесь, во Владивостоке, никто не жил. Он успевал больше любого сотрудника, не прошедшего за рубежом школу мужества и постоянной занятости.

Но «по независящим от него причинам» через пять лет Дальневосточный офис закрыли: финансирование вещания в России прекращено. Виктор в переговорах с Лондоном уяснил только то, что решение принято окончательное и работы теперь у него нет.

Тревожно и непривычно. Можно, конечно, остановиться на месяц-другой, но отдыхать Виктор не обучен. Он тут же устроился на местное радио. Приободрился: молодежные программы о современной музыке, о живописи, об архитектуре его увлекли. Делился накопленными знаниями с теми, кто лишен возможности получать собственные впечатления, – у него появились постоянные слушатели, его эфиры становились все популярней. Успех!

Но оплачивалась работа скромно, денег не хватало. Стал подрабатывать в глянцевом журнале, ему предложили шеф-редакторство. Через какое-то время у Виктора уже несколько мест работы, пишет и редактирует, ведет свою радиопрограмму. А средств по-прежнему недостаточно, это раздражало. Он не привык думать о деньгах, родители тем более не приучены к лишениям.

Виктору очень важно, что как взрослый мужчина он полностью состоялся.

Забота об отце с матерью – это его семейная жизнь.

Переводы отдельных статей он и раньше делал по необходимости – английский и французский у него на уровне. Когда ему предложили перевод большого труда – воспоминаний американского генерала о Второй Мировой войне, он тут же согласился. Дополнительный заработок необходим, хотя именно потому он и получил эту работу, что переводчики из отдаленных районов оплачивались в два раза скромней, чем столичные. Но по деньгам выходило нормально, жалоб нет.

Теперь его день не просто наполнен, а переполнен – тексты для газет и журналов, программа на радио, труд переводчика. Стало понятно, что чем-то надо жертвовать. Поразмыслив, он оставил только то, что не мешало свободному графику – статьи, журнальные публикации, переводы с французского и английского, – тем более что заказы поступают все чаще. Виктор числил графоманом того американского генерала, написавшего книгу, но впрягся не на шутку, работу сделал на совесть. Приняли текст. В результате имя Виктор Прилуцкий включено в информационную переводческую базу, пусть маленькая, но победа. Что-то вроде признания.

Редакторы разных издательств к нему обращались, но мемуарная литература – его конек. Такие книги предпочитает его отец, с материалом интересно работать, не нужно биться над проблемами авторского стиля, важно воссоздать текст в точности. С языка на язык художественная литература перекладывается с большими вопросами к переводчику. Чаще всего получается текст непризнанного писателя, создающего свой вариант по сюжетной канве.

В конце концов Виктору полюбились новые обстоятельства его жизни. Никакой обязаловки, он может работать по ночам, а утром – гулять с этюдником, делать зарисовки приморских пейзажей, что стало привычкой. Он еще в Париже брал уроки живописи у знаменитости, тогда это был каприз сорбоннского профессора, которому забавно работать с русским мальчишкой. Но основы он Виктору объяснил играючи.

Теперь есть время для развития – у Прилуцкого список излюбленных утренних маршрутов, он без конца делает зарисовки улиц Владивостока. Вначале много экспериментировал, смешивая принципы импрессионизма и супрематизма. Что-то получалось, что-то нет. Его ориентиром постепенно становился русский авангард, где традиции древней живописи органично соединялись с цветовыми ритмами, резкими линиями новой эпохи. Соединение прошлого и настоящего указывало дорогу к будущему. Мостик. Выходило нечто совершено новое. Эклектика? Да нет, новая живопись. Направление, кстати, так и не получившее развития. Захлебнулось, оборвалось.

Страсть – картины Петрова-Водкина, Виктор копировал их, набивая руку. Зачем? Ну может же у него быть увлечение, хобби. Раньше не было возможности заниматься этим, сейчас урывал время в течение дня, своего рода отдых. Делал бесчисленные автопортреты, как Ван Гог. Интерпретируя образ в манере разных художников. Ему интересно видеть себя стороны, сопоставлять варианты. Забавно, весело, увлекательно, черт возьми!

Его комната в квартире семейства Прилуцких постепенно стала мастерской начинающего художника. Отец только посмеивался, разглядывая новые и новые этюды. В сыне ему нравилось абсолютно все, и увлечение живописью было предметом обсуждения за семейными обедами по воскресеньям. Отец теперь реже выходит из дома, продукты покупает Таисия Ивановна. И Виктор часто возвращается «с этюдов», чуть ли не в зубах зажав пакеты с провизией из ближайшего супермаркета.

Покой и благополучие родителей – главная задача в жизни, такая формулировка его по-прежнему вполне устраивала.

Кратковременные романы, как в Париже и Лондоне, у него случались и теперь, но его по прежнему не покидало неприятное для него чувство… – да, именно это было истинным: не любовь к новой поклоннице, а чувство потерянного времени. Он начинал говорить о работе, о живописи, о своих экспериментах с компьютерными рисунками – чудеса «из машины» его заметно увлекли, он мог ночами напролет делать фантастические композиции, экспериментируя с программами, – а девушки мечтали о быстром замужестве, считали кратковременную историю началом большой любви. Он будто обманывает тех, кто оказывается рядом. Общение давало ему вдохновение, но чувствовать себя лжецом не привык.

В университетских коридорах столкнулся как-то с бывшей одноклассницей, нос к носу. Тамара помнила его, а он не сразу ее узнал. Потом встречались иногда, девушка была молчалива и, как ему казалось, принимает ни к чему не обязывающие отношения легко. Понимает.

Но, как выяснилось, не было понимания вовсе. В какой-то момент, – а запарка тогда была суровой, он и думать ни о чем не мог, кроме работы, – Тамара заговорила о желании родить ребенка, о семье. Она уверена, что они жених и невеста, чем Виктор глубоко потрясен. Его снова упрекнули в обмане, когда он решительно пресек ее разговоры о долгой совместной жизни. Нет, нет и нет! Я занят, Тамарочка, я очень занят. Она обиделась и перестала отвечать на его утешительные звонки.

Пустоты у него в душе не возникло, а она потом несколько лет присылала ему поздравления в день рождения, называя Виктора «мой несостоявшийся муж». Хоть адрес меняй. Он ответил на очередное послание, открытка тогда пришла из Крыма. Написал, что никогда не подразумевал женитьбы. И просит оставить его в покое, это будет лучшим подарком. Через две недели – длинное письмо: она писала, что давно устроена, у нее двое детей и прекрасный муж. Но в ее душе…