Сборник уставов католических монастырей и орденов средневековья
143. Между тем и лености поблажки не давалось. Если кто жаловался на своего набольшего (смотрителя, должно быть), что и он обременяет его работою, то разбирали жалобу. Если она оказывалось справедливою, смотритель получал должное вразумление; если же она была несправедлива, а брат говорил так, по ропотливости и нежеланию трудиться, то его до пяти раз убеждали не роптать, ясно доказывая ему, что напрасно ропщет. Если и после этого оставался он таким же, то его считали одним из больных, отводили в больницу и там кормили, оставляя праздным, пока не возвратится к истине, устыдясь своего бездействия (п. 164).
14) Пища
144. В обычном порядке у иноков общежительных только и движения из келии, что в Церковь и в трапезу. Была в каждом монастыре одна для всех общая трапезная – одна кухня, вне которой ничего не могло быть готовимо (п. 80); одна хлебопекарня (п. 116).
145 Пища приготовляема была одинаковая для всех, кроме больных; и приготовление ее было так просто, что для этого не требовался особый повар: ее готовили по очереди недельные.
146. Обыкновенно поставлялись на трапезе: хлеб, соль, какое-либо варево (может быть, из чечевицы или фасоли), овощи, – сырые или вареные, иногда приправленные маслом, какие-то травы, просоленные с уксусом (п. 80). Вина и ухи никто не должен был касаться, кроме больных (п. 45). Какая в монастыре пища, такая же в дороге (п. 46), такая же, (если) если кому случится быть у родных. Никто нигде не должен есть ничего, кроме показанных яств (п. 54).
147. Трапезовать Ангел заповедал всем вместе. Некоторым только разрешалось принимать пищу дома в келии, по усмотрению Аввы, в видах большего воздержания (Иерон. в пред. и п. 80). У больных была свои трапезная.
148. Когда поставлялась трапеза, хорошо определяет бл. Иероним в предисловии. «Больным, – говорит он, – делается большое снисхождение; но здоровые хранят строгое воздержание. Дважды в неделю, в среду и пятницу, все постятся (т.е. вкушают в 9 часов и не всякую разрешенную для иноков пищу), во весь год, исключая дней Пасхи и Пятидесятницы. В другие дни вкушают после полудня. И вечером также поставляется трапеза для несущих тяжелые работы, для старых и детей и еще propter acstus gravitsimos – по причине великих жаров (может быть, для тех, которые по причине сих жаров не вкушают в полдень). И из других братий иные в другой раз немного вкушают, а иные довольствуются однократным принятием пищи, в полдень, или вечером» (слич. пр. Касс. кн. 3, п. 12). И Ангел заповедал пр. Пахомию: «Позволяй каждому есть и пить по потребности; не возбраняй ни поститься, ни есть».
149. В пункте 28-м говорится, что братия из Церкви идут или домой, или в трапезу. Это могло быть или после полуденной, или после девятичасовой молитвы. Можно подумать, что в столовую всегда приходилось идти из Церкви. Между тем однакож не всегда так было: ибо есть свои правила о созывании братий прямо в трапезу. Для этого даваем был знак, раньше которого никто не мог выходить из келии и блуждать по монастырю (п. 90).
150. Знак подавал недельный, в урочный час (м. б. с позволения Аввы, – применительно к п. 24). Для дающего знак положено такое правило: «Кто бьет в било, чтобы братия собирались в трапезу, пусть, пока бьет, с размышлением читает на память что-либо из Писания» (п. 36).
151. Услышав знак, братия идут в трапезу, молча, размышляя о чем-либо из Писания (п. 28). Вошедши в трапезу, занимают места по порядку домов и братий (п. 29). У всех головы покрыты кукуллием и милоти на плечах (п. 91).
152. О молитве пред трапезою и после оной нигде в уставе не говорится и не намекается, – верно потому, что это дело не требовало особых постановлений. Пр. Кассиан говорит, что в субботу и воскресение, и в постные дни, пред обедом и после обеда пелись установленные Псалмы; за ужин же в воскресение садятся с простою молитвою; с такою же молитвою и встают из-за него (кн. 3, п. 12).
153. Во время стола строго соблюдалась тишина. Не только говорить или смеяться никто не мог без соответственного штрафа, но и когда нужно было что, знать о том давали не словом, а знаками. Кто нарушал тишину говором, а тем паче смехом, тотчас подвергался епитимии (п. 31, 33).
154. Никто не должен был подсматривать за другими, как кто ест; и всякий имел полную свободу воздерживаться по желанию своему, не смущаясь, что заметят его к себе строгость (п. 30).
155. Когда Авва повелевал кому перейти на другой стол, тот исполнял это беспрекословно; когда кто опаздывал, без ведома старших и без законной причины, нес епитимию, как и нарушивший тишину (п. 30, 32).
156. Те, которым разрешено было принимать пищу в келии, принимали только хлеб с солью и водою (Иерон. в предисл.). Хлебцы брал для них смотритель на два или на три дня; и они не были держимы на наруже, но когда приходил час выдавались брату. Ни варева, ни овощей, ни плодов он не получал (п. 80).
157. Вышедши из трапезы, братия получали в определенные дни от недельного плоды и сласти (м. б. яблоки, финики, виноград), которые вкушали однакож по приходе в келию. Раздающий сласти раздавал всем поровну, читая на память что-либо из Писания; сам он свою часть получал от смотрителя недельного. Это давалось на три дня. Кто не ел, или не все съедал, отдавал смотрителю, и тот возвращал то в свое место (п. 37, 38, 39, 40).
158. По выходе из трапезы никто не мог останавливаться с другим для разговора, а молча направлялся в свою келию (п. 34).
159. Недельные столовщики ничего себе особого из пищи не готовили, равно как и те, кои готовили варево. Они вкушали пищу после других, и сами себе прислуживали (п. 35, 44, 76).
15) Сон
160. Как видели уже, братия, совершив шесть вечерних молитв в доме, расходились по келиям спать (п. 126). В полночь пробуждал их недельный на ночное молитвословие, после которого они уже не давали себе спать. Таким образом, половина ночи отдавалась сну, а половина посвящаема была бдению в молитве и богомыслии.
161. Ангел заповедал: «Спать братия не должны лежа, но пусть устроят себе седалища с отлогими задниками и спят на них сидя, постлавши постель свою». То же повелевает и 87-й пункт устава: «Для спанья никто не должен иметь другой кровати, кроме седалища с наклонною назад спинкою, которое дано ему будет». К сему прибавляется в след. правиле, 88-м: «Кроме псаты, т.е. рогожи, на это седалище отнюдь не должно постилать что-либо другое для спанья.»
162. Ангел повелел также: «На ночь братия должны оставаться в льняных левитонах и препоясанные; и без милоти не должны они спать». Вероятно, оставался на них и кукуллий, никогда не скидавшийся.
163. В келиях, как повелел Ангел, обычно помещалось по три брата; им предписывалось, отшедши ко сну, не заводить речей друг с другом. Это же они должны были соблюдать и когда оставались на ночь в поле и располагались спать вместе, или когда в душное время выходили спать на доматы (плоские кровли) (п. 87).
164. Если случится кому проснуться прежде времени вставания, правило говорит ему: «Пусть молится; и если чувствует жажду, а настает день поста, пусть воздержится и не пьет» (п. 87).
165. Никто не должен на ночь запирать келию, которая и иметь не должна того, чем бы ее можно было запирать. В сем, впрочем, отношении Авва монастыря может иному сделать снисхождение, из уважения к летам или состоянию здоровья (п. 107). Видно не во всякой келии было по три брата; бывало и по одному. На это наводят и другие пункты устава.
16) Внутренняя жизнь: созидание духа истиною
166. Внешние порядки Тавеннисиотских общежитий направлены были к тому, чтобы братия удобнее созидались в духе. Семя духовной жизни полагалось благодатью Божией в самом призвании к сему роду жизни. Внутри обители оно развивалось и росло. Главный развиватель и здесь тоже благодать Божия, находившая доступ внутрь в молитве и богомыслии и множившаяся частым причащением Святых Христовых Таин. К этому надо присоединить и те порядки, которые заведены были для созидания духа Словом Истины. Сюда относятся правила заучивать Слово Божие, размышлять о нем, слушать поучения старших и читать книги.
167. Первая проба вступающего в обитель состояла в заучивании им нескольких псалмов; по вступлении в обитель к этому прилагалось заучение еще некоторых частей Писания; затем, если новичок не умел читать, должен был выучиться и обязывался, после того, выучить, по крайней мере, Псалтырь и весь Новый Завет (п. 139, 140). Это заучивание не могло быть исполнено вдруг, а занимало многие годы, если не всю жизнь. И вот чем постоянно были заняты у иноков ум и память!
168. Но заученное слово могло оставаться бесплодным; почему его всячески развивать старались. Первым к тому средством служило свое собственное размышление, которым не могло не сопровождаться и самое первое заучивание Писания. Не раз уже поминалось, что иноки, что бы ни делали, обязывались ум свой постоянно занимать Богомыслием, посредством читания на память Псалтири или других мест Писания. Им предписывалось: в Церковь ли идут или из Церкви, в трапезу или из трапезы, дома ли сидят за работою или работают в пекарне, в саду и в поле, идут ли путем куда, или плывут в лодке, – во всех обстоятельствах,– телом дело делать, а ум занимать каким-либо местом Писания (п. 3, 28, 36, 37, 60, 116 и др.).
169. Производство сего мысленного занятия состояло в следующем: приведши на память место Писания, повторяли его мысленно, допрашиваясь, что есть в нем и чему оно учит. Ум, молитвою, вниманием и жаждою истины вооруженный, разлагал обдумываемые слова и извлекал из них истины, в умножение своих познаний и в руководство для жизни. Переходить от одного места к другому не спешили, пока не исчерпают всего в нем содержащегося, подобясь пчеле, которая не слетает с цветка, пока не извлечет из него всего меда. Иное место могло занимать целые дни и недели.
170. Если встречалось недоумение по темноте места или кажущемуся несогласию его с другими местами, они не тотчас беспокоили вопросом о нем старших, но наперед сами старались решить его, неоднократно принимаясь за обсуждение остановившего их места и в молитве испрашивая просвещения свыше.
171. Когда удостоверялись, что не достает своих сил к решению возникших недоумений, обращались к смотрителю дома, или к Авве, во время собеседований, – и те решали. Случаи такие поминаются в житии великих старцев Тавеннисиотских. Аммон свидетельствует, что в первый раз, будучи введен в место собеседования, он увидел, что пр. Феодор был занят именно таким решением недоумений.
172. Богомыслие есть ближайшее и могущественнейшее средство для воспитания ума в ведении Бога и Божественных вещей; но ему без руководства быть нельзя. В Тавеннисиотских обителях таким руководством служили, во-первых, беседы Аввы и смотрителей домов. Они и Писание разъясняли и научали каждого, как самому вести сие дело.
173. Смотрители, обязанные поучать братий, как жить свято (п. 188), вели беседы к ним каждую неделю три раза утром, в дни же поста, т.е. в среду и пяток, было от них по два поучения, утром и вечером. Утром ли, или вечером говорили они поучения, всегда говорили после домашних молитв. Никто из братий отсутствовать не должен был, и все собравшееся слушали со вниманием, стоя или сидя в своем порядке (п. 20, 21, 115, 138).
174. Аввы монастырей вели свои беседы особо от смотрительских. Правило не указывает, сколько раз и когда это делалось; вероятно, это зависело от усмотрения самих Авв. Пр. Пахомий говорил поучения каждый вечер, а иногда и после ночной молитвы. Часто говаривал их и пр. Феодор. Им подражали, конечно, и последующее Аввы, пока не охладел дух ревности. Историк восточного подвижничества (Vies des peres) говорит, что Аввы говорили обычно одно поучение в субботу и два в воскресение.
175. Для собрания на беседы Аввы давался знак, услышав который все оставляли келии и спешили на место собрания; в келии никто не мог оставаться (п. 23). Местом собрания не была Церковь; Аммон поминает о беседах пр. Феодора под каким-то деревом. Братия сидели, разместившись по порядку домов.
176. Смотритель ли вел беседу или Авва, требовалось молчаливое внимание. Кто погрешал против этого каким-либо шумом или дремать начинал, нес положенный штраф (п. 22).
177. Чтобы с этими беседами не случилось то же, что про иные слова говорится: в одно ухо вошло, а в другое вышло, братия потом между собою перебирали все слышанное, припоминая кто одно, кто другое. Для этого назначались братские собеседования, которые велись со всею скромностью, по домам в общем собрании, тотчас по выслушании бесед смотрителя или Аввы. Этим способом восстановляли они в уме всякую слышанную беседу и чрез повторение, запоминая ее, богатились ведением истины (п. 20, 122, 138).
178. Второе руководство к должному ведению своеличного размышления получалось чрез чтение книг.
179. В каждой обители была своя библиотека. Недельный, утром в понедельник, по распоряжению Аввы, обходил дома, узнавал, где какая нужна была книга и доставлял их потом (п. 25). В доме книги были на руках у вторствующего; для чего в общей келии устроялось окно – ниша в стене с дверцами. Желавшие читать книги братия получали их от него утром, а вечером опять сдавали ему, и он, пересчитав их, запирал в окне (п. 100). В субботу книги сдаваемы были в общую библиотеку, по причине перемены недельного, когда один сдавал, а другой принимал книги (п. 25).
180. В уставе видно, что чтение книг велось; но когда и как, – не определяется, вероятно потому, что для этого не требовалось особых наставлений. Поминается лишь, что выходя в Церковь, или на трапезу, никто не должен был оставлять книги незавернутою (п. 100); и еще, – что никто не мог, без ведома смотрителя и второго по нем, ходить в другой дом просить книги на время, или читать ее вместе с каким братом (п. 188). Как урочное дело, лежавшее на каждом брате, было одно – представить к вечеру работу в определенной мере; то могло быть оставляемо на свободу каждому соразмерять чтение с работою и выбирать для того время, лишь бы выполнен был урок.
181. Палладий где-то замечает, что по монастырям были особые писцы, которых послушание состояло в том, чтобы переписывать книги, какие приказывал Авва. Этим способом библиотека могла увеличиваться непрерывно.
182. Кроме книг Божественного Писания, имелись и книги Отцов и учителей Церкви. Это можно заключить из того, что пр. Пахомий строго запрещал касаться книг Оригена. Ибо других учителей, стало быть, можно и должно было касаться.
183. Такими путями братия обогащались ведением всякой истины; и очень не дивно, что между ними воспитывались многосведущие Аввы, и смотрители, которые могли изустно предлагать частые и назидательные поучения братиям.
184. Прилично эти правила заключить словами устава, помещенными в нем между 142 и 143 пунктами в виде заглавия: «Вот заповеди и постановления, как братья должны собираться для слушания Слова Божия, да избавляются души их от заблуждения и славят Бога во свете живых и ведают, как подобает в дому Божии жити, без преткновения и соблазна, чтобы не были опьяняемы какою-либо страстью, но стояли в истине и преданиях св. Апостолов и Пророков, подражая им в достодолжном хождении в дому Божием».
17) Нравственное преспеяние
185. Но ведение истины есть путеводительный для жизни свет. Оно ценно, поколику содействует тому, чтобы украшать нрав всякими добродетелями. Посему устав Тавеннисиотского Общежития, столько питая дух молитвою, Словом Божиим, богомыслием, поучениями старших, взаимным собеседованием, требовал от них наиболее строгих подвигов, направленных к созиданию доброго иноческого нрава, и к утверждению духовной жизни. Таковы:
186. Молчание. Уже не раз повторялось, что иноки должны так себя держать, чтоб руки работали, а ум занят был Божественным, по указанию Слова Божия. Это норма их жизни. Беседа между собою разрешалась только для припоминания того, что слышали в поучении от старших. О мирском ни о чем не должно было быть и помина. Устав прямо это предписывал: «Когда братия сидит дома, непозволительно им говорить ни о чем мирском; но пусть, если смотритель говорил что из Писания, вместе пересматривают то и передают друг другу, что кто из слышанного удержал в памяти» (п. 122, то же и в 60).
187. Кроме этого разрешенного собеседования, хранилось молчание; и как в этом собеседовании проходило очень немного времени, то можно сказать, что иноки, по уставу, всегда должны были молчать.
188. Не только в Церкви и в трапезе должно было молчать, но и идя туда и обратно; не только за домашнею работою, но и за работою вне монастыря, и в пути туда и обратно; также во время мытья белья, замешивания муки и сажания хлебов, – всегда и всюду должно было молчать, и если требовалось что, давать о том знать знаками (п. 34, 59, 60, 116).
189. Чтобы не раздражить говорливости, запрещено было передавать братиям какие-либо вести и новости. Так, ходившие к родным или еще куда отлучавшиеся, плававшие куда-либо по реке, работавшие на стороне, не должны были внутри монастыря рассказывать ни о чем, что видели и слышали и что делали сами (п. 57, 86).
190. Строго также было наблюдаемо, чтобы никто не переносил слов из дома в дом, из монастыря в монастырь, из монастыря в поле, и из поля в монастырь (п. 85).
191. Такое молчание, храня неразвлеченным внимание, сосредоточивало его на едином на потребу, и давало простор невозмутимо вести внутреннее богомыслие и извлекать из обсуждаемых мест Писания всевозможное назидание. Молчание делало то, что всякий и среди многолюдного братства был будто один.
192. Послушливость, или неимение своей воли. – Уже устав всех связывал послушанием, ибо он определял все, и постановлениями, имевшими силу неизменного закона, почему в одном месте они названы узами, скованными на небе. Вследствие того предписывалось, что всякий должен соблюдать правила, как пред Богом (п. 184), и ничего не делать, что не изошло от совета Отцов (п. 191). Если оказывалось что неопределенным, тотчас определяли то старцы, а не сам кто (п. 180). Которые же презирали заповеди набольших и правила монастырские, установленные по повелению Божию, ни во что ставили, тех повелевалось подвергать исправительным мерам, как бы ни было ничтожно допущенное нарушение (п. 167).
193. Другой способ вязания воли всех был всестороннее подначальство. Никто ни одной минуты не оставался без подначальства. Постоянно всякий был у смотрителя на глазах: и никто ничего не мог делать без его позволения и ведома (п. 157). Не только отлучиться за монастырь, или походить по монастырю, или пойти в келию другого, но и обычные дела всегда начинать и оканчивать должно было не иначе, как с его разрешения (п. 127, 183, 184). Когда смотритель отлучался, его место, без особых распоряжений, занимал второй но нем; если и этого не было, – другой кто (п. 182). Когда отлучался куда брат – повидать пришедших родных или сходить к родным на дом, или помыть белье, если опаздывал сделать это вместе с другими, с ним посылаем был другой, в качестве набольшего (п. 53, 56, 69). Равно, если посылаемо было куда несколько братий, над ними поставлялся набольший со всеми нравами смотрителя (п. 189). Смотритель сам был только исполнитель устава и во всем зависел от Аввы, Авва монастыря в свою очередь зависел от главного Аввы во всем. Таким образом, все связаны были узами послушания, и никто своей воли иметь и следовать ей не мог.
194. И в обычном течении жизни никто ничем не мог сам собою распорядиться даже в отношении тех вещей, которыми распоряжаться должен был в исполнение лежавшего на нем долга. Например: недельному столовому нужны овощи, – но он не берет их в огороде сам, а получает от огородника (п. 73); недельному работ нужно взять финиковые ветви, чтоб намочить для братий, но он не берет их сам, а их выдает ему тот, у кого они на руках (п. 74); и намоченных ветвей, в которых имеет кто нужду, не может он взять сам собою, хотя они у него пред глазами, а их дает недельный распорядитель (п. 124). И сами распорядители сами собою себе ничего не берут: недельный раздает после обеда сласти (их получают и Авва и смотрители все поровну), а свою часть получает он из рук смотрителя недельного (п. 39); смотритель, по собрании фиников, раздает братиям собиравшим по несколько, а свою равную часть получает из рук другого (п. 78). Так все состояли в послушании, и своей воли ни на что не имели. Всякий непослушный и делавший что-либо наперекор, подвергался штрафу (п. 150, 151).
195. Нищета, ничего неимение. Поступающий в монастырь оставлял все свое за воротами, и внутрь вступал в монастырской одежде, на чужой кошт. Затем, уже и возможности не имел он иметь что-либо особо свое и для себя одного.
196. Все, нужное ему, – одежды и орудия, выдавались по распоряжению Аввы, не в неприкосновенную собственность, а только для пользования; кроме выданного, никто ничего не мог иметь, не только денег, но и вещей (п. 81, 192).
197. Выданное было на руках у брата, но он пользовался тем, как чужим; имея долг блюсти то и подвергаясь ответственности за небрежение, порчу или потерю (п. 148, 131).
198. Даваемое удовлетворяло нужде, но было самое простое и скудное, одежда из холста. Лучшего и лишнего никто ничего не мог иметь, ни сам смотритель, и Авва; что оказывалось у кого сверх положенного, тот должен был относить то в подобающее место, не медля и без поперечения (п. 81, 82, 97, 114, 159, 192).
199. Каждому выдавалось: два левитона и третий потертый, два кукуллия, милоть, нарамник, мантийца, пара сандалей, посох, работные орудия и еще седалище с отлогою спинкою для спанья, и рогожа для постилки на нем. Вот и все имущество; и из него не все было на руках у брата; иное хранилось в кладовой, на руках вторствующего (Иерон. п. 81).
200. Казалось бы, что тем, что принесено родными, брат мог бы распоряжаться как собственностью, но он не мог касаться того, а призывал привратника, и он брал то и относил в больницу, выдав малость брату, если можно было (п. 92, 113). Равно и найденной вещи никто не вносит к себе, а вешает ее при храме, и там берет ее или потерявший или кому велят (п. 132).
201. Это ничего неимение, ничего у себя недержание и скудость учили смирению, располагая каждого смотреть на себя, как на нищего, и держали всех в беспопечительности. Об утрешнем дне никто не заботился; заботу о всех нес Авва с помощниками; на них лежало удовлетворять нужды всех, братия же все, полагаясь на них, пребывали беспечальными. Коль скоро у каких набольших оказывалось в сем отношении опущение, они отвечали. Все имели одинаковое и поровну. Никто ничем не был заделен и лишнего не получал (п. 40).
202. Постничество и воздержание. Стол и вообще был у них скуден: его составляли хлеб с солью, некоторые овощи и одно варево. Если бы и все предлагаемое употреблять, и то не можно бы дойти до пресыщения; но братия и при этом лишали себя всякого довольства. Иные и в трапезу приходили с тем только, чтобы скрыть свое воздержание, и вкусив немного чего-либо, или от всего предлагаемого понемногу, тем ограничивались. Многие имели правилом есть только хлеб с солью и оставались для того дома, любя при том и безмолвие. Иные вкушали чрез день и два (предисл. Иерон).
203. В трапезе и все не жадно бросались на пищу, хотя не могли не быть голодны, приходя в нее, но ждали, пока начнет вкушать смотритель (Иерон. п. 30). Равно и после стола, получив фрукты и сласти, не тотчас и в рот, но ели из того малость по приходе в келию, и это не все. Кроме же этого, никто не мог ничего иметь в келии съестного (п. 79).
204. Воздержание они держали при всех случаях, не в монастыре только, но и вне, – в дороге, на барках и у родных (п. 54). Смотревшие за виноградом, финиками и фруктовым садом не могли начать вкушать плоды раньше чем другие братья, и всегда часть свою получали наряду с другими братьями; также кто бывал в саду и, проходя мимо дерев, нападал на упавший плод, тот не мог его есть, а должен был положить у корня дерева; равно и готовившие кушание никакой себе поблажки позволять не могли (п. 75, 76, 77).
205. Обычные же посты, в среду и пяток, соблюдали с такою строгостью, что если кто проснувшись, ночью под какой-нибудь из сих дней, чувствовал жажду, то он должен был отказать себе в утолении ее (п. 87).
206. Телу не давалось никакого послабления, и только крайняя слабость заставляла оказывать ему какое-либо снисхождение; не только елеем намащать его, но и водою обмывать запрещалось, разве только в крайнем изнеможении (п. 72). Нельзя было также разводить огня особо от общего, какая бы потребность погреться ни чувствовалась (п. 120).
207. Смиренная скромность и степенность. Закрыв очи кукуллием и преклонив главу, брат всякий, шел ли куда, стоял ли в Церкви, или сидел в трапезе и за работою, себе одному и делу своему внимал, не дерзая подсматривать, как молятся, едят или работают другие (п. 7, 30).