Ненаписанный дневник Эммы

1. Меня вызывают запиской.

С этого дня я положила себе правило, заканчивая дневные хлопоты и отходя ко сну, строго и не кривя душой говорить сама с собой. Привычку записывать свои мысли и впечатления в дневник я пока откладываю в сторону. Из осторожности я не хочу доверять бумаге то, что может произойти. Но в поздний час, прежде чем заснуть, я буду спрашивать себя, не поступаю ли я против своей совести.

Дело, которое неожиданно было мне предложено, для меня и сложное и непривычное, однако на первый взгляд не выглядит предосудительным. Более того, если оно таково, как мне было представлено, я получу выгоду и смогу изменить к лучшему свою жизнь. Но если окажется, что меня ввели в заблуждение, что я лишь орудие в чужих руках – я немедленно и решительно откажусь от своей роли.

Записка, принесенная мне посыльным из гостиницы «Бристоль», явилась для меня настоящей загадкой. Мой дальний родственник Константин Константинович Арцыбашев извещал меня, что приехал в город для переговоров со мной и ждет моего визита. Он просил с этим же посыльным ответить, когда мне удобно будет навестить его. Моя служба классной дамой в институте благородных девиц позволяла мне взять приватные полдня лишь в конце недели, о чём я и написала, мысленно недоумевая о причине внезапного появления родственника.

Род наш разделился на несколько ветвей ещё при старших поколениях. Я состояла в тесной переписке лишь со своей троюродной сестрой, близкой мне по возрасту. И остальные семьи поддерживали между собой весьма неравномерные связи. Семейство же Арцыбашевых было по-настоящему богатым и не часто общалось с прочими «бедными родственниками».

В субботу около трёх часов пополудни я уже входила в гостиничный номер.

– Здравствуйте, Константин Константинович! Рада Вас видеть, какими судьбами Вы здесь?

– И я рад, – отвечал Арцыбашев, приветствуя меня и целуя мне руку.

После первых обменов любезностями и семейными новостями он провёл меня к диванчику и, галантно усадив, устроился за круглым столиком напротив. Я заметила, что он, положив руку на стол, нервно забарабанил пальцами. Поймав мой взгляд, он убрал руку под стол и заговорил:

– Эмма Леонтьевна, прежде всего я хочу оставить наш разговор строго между нами. Тема конфиденциальная и касается лишь меня одного. Вы можете мне оказать очень большую услугу, но принуждать Вас я не вправе. Я могу только просить о помощи. Вы скоро поймёте, почему я надеюсь на Вас.

Он выждал паузу, всматриваясь в меня. Я не двигалась, изобразив на лице вежливое удивление. Наконец Арцыбашев продолжал:

– Вы, конечно, знаете, что детство мы с братом Георгием провели в городе Р. Родительский дом и сейчас там стоит, на Вознесенской улице. Года два назад Георгий продал его. Как Вы, может быть, слышали, я в это время жил за границей. И вот теперь, разбирая бумаги покойного брата, я заметил одно несоответствие. Я перерыл все возможные письма и документы, но нигде не нашёл никаких следов или хотя бы намеков на них. И это навело меня на мысль, что в доме моего детства негласно осталась весьма ценная вещь.

Он глубоко вдохнул и, задержав воздух, исподлобья устремил на меня глаза. Наступила новая пауза, которую я не собиралась нарушать. Арцыбашев тихо выдохнул, перевёл глаза на окно и задумчиво произнёс:

– Есть такая легенда… В маленьком домике Святого Семейства в Назарете хранился в кипарисовой шкатулке бесценный предмет – перо из крыла архангела Гавриила, которое он уронил в день Благовещения. Тайну знала лишь сама Богородица да может ещё Иосиф-обручник. Когда же домик перешёл в чужие руки, святыня исчезла. Но возможно, она как-то таилась в домике, поскольку паломники исцелялись даже от его стен. Я, конечно, не рискую равнять родительский дом со святым домиком из Назарета. Но я почти уверен, что в нашем бывшем доме негласно остался жемчужный крест. Не перо из крыла архангела, но всё же весьма дорогая и уникальная вещь.

Арцыбашев кинул на меня быстрый взгляд и запустил руку во внутренний карман сюртука. Вынул маленькую толстую книжку в кожаном переплете и положил перед собой на столик.

– По молодости лет Вы, Эмма, не можете помнить биржевую панику зимой 1895 года. На моего же отца она произвела тяжёлое впечатление. Мы с братом и матушкой боялись за него, в те дни он слёг и не выходил из своего кабинета. Папá потерял часть капитала, но мы не были разорены. Гнетущим образом на него действовал сам факт неслыханного мошенничества маклеров. С тех пор он решил держать часть средств не только в ценных бумагах и вкладах, но и в драгоценностях. Но не просто дорогих ювелирных изделиях – а в уникальных и единственных. Имеющих своё особое имя и историю. Такая драгоценность никогда не сравнится с безымянной ювелирной вещицей, а стоимость её со временем только возрастает. До своего ухода из жизни он успел купить шесть таких именных предметов. Надо сказать, что это крайне затруднительное дело. Где открывается какое значимое наследство или намечается интересный аукцион – слетаются десятки и сотни охотников и агентов. Бывало, отец тоже выезжал куда-то. Свою добычу он показывал матушке, а нас, детей, не посвящал. Мой брат Георгий проявил небрежность, не разобрав архив отца перед продажей дома. Впрочем, я объясняю это его болезнью, уже тогда он страдал. Теперь же все бумаги перешли ко мне и смотрите, что я нашёл.

Он наклонил ко мне книжку и стал медленно переворачивать страницы. Я увидела акварельные рисунки, выполненные с большой тщательностью. На одном развороте была запечатлена звезда какого-то ордена, усыпанная бриллиантами. На другом – овальная табакерка в рубинах с портретом Петра I в центре крышки, затем золотая фигурка оленя на крупной цепочке. Каждый рисунок был окружен тонкими стрелками, указывающими на различные части предмета, а за стрелками были выписаны в столбик какие-то характеристики. Мелкий, почти графически прорисованный почерк, говорил о педантичном, собранном человеке.

На рисунке удлинённого креста, обложенного по всему контуру крупным жемчугом, Арцыбашев остановился. Вещь была по-настоящему великолепна. Три окончания креста завершались прозрачными синеватыми камнями красивой огранки. Акварелью было замечательно передано их сияние. Основание креста было забрано в подобие золотого колпачка. В центре креста находился овальный медальон с изображением архангела с мечом и щитом. Как и на прежних страницах, рисунок был расчерчен тонкими стрелками и надписями.

Дав мне налюбоваться рисунком, Арцыбашев перевернул страницу. Я снова увидела жемчужный крест, но с обратной стороны. Теперь в его центре был укреплен медальон с Георгием Победоносцем на коне и драконом под конскими копытами.

– Это серебряный крест фельдмаршала Миниха, – пояснил Арцыбашев, – Папá указал его размеры: целый фут с вершком1, представляете? Конечно, фельдмаршал его не носил на себе, а держал где-нибудь в спальне и наверное, молился перед сном. В записях папá указано, что когда-то крест золотым наконечником вставлялся в подставку, которая утрачена. Поэтому вот, – он снова перевернул страницу, и я увидела изображение длинного плоского ящичка: – Папá заказал футляр под нынешний размер креста и, заметьте, тоже из кипарисового дерева. Какое совпадение с кипарисовой шкатулкой, не правда ли?

Арцыбашев перевернул ещё страницу, и я увидела рисунок уже открытого футляра. Внутри он был обит тёмно-синим бархатом и имел выемку под крест. Неизменными стрелочками обозначались подробные размеры.

– Известно, что Миних заказал этот крест, когда император-неудачник Пётр III вернул его из Сибири, где по милости государыни Елизаветы Петровны он провёл 20 лет. Но бравый старикан выжил в ссылке и вернувшись, присягнул на верность новому императору. Он честно оставался при Петре Фёдоровиче до самой его гибели и потому имел все шансы снова угодить в немилость уже к Екатерине II. Однако умная Екатерина высоко оценила его слова, что он не враг ей, а лишь верен присяге. Оставшись при новом дворе и всех своих регалиях, фельдмаршал ещё славно послужил матушке-царице. На первом медальоне архангел Михаил – покровитель воинства. Ему, видать, и возносил благодарственные молитвы старый воин. Обратный медальон – Георгий Победоносец. Ведь подумайте, Эмма, Миних поступил ещё в войско Петра I и служил всем по очереди русским императорам и императрицам. Я думаю, что немец неспроста поместил Георгия Победоносца на свой крест. Дворцовые перевороты, интриги, казни – а он чудом уцелел. А сколько военных кампаний возглавил! При штурме Очакова лично знамя на крепостной стене водрузил, представьте! Уж ему было что вспомнить перед этим крестом на старости лет… Кстати, сапфиры на концах креста по пяти каратов каждый. Вы, наверное, заметили, что отец подробно описал свою маленькую коллекцию.

– Да, Константин Константинович. Всё, что Вы показали и рассказали, очень интересно. Но позвольте узнать, как это может касаться меня?

2. Отчаянная просьба.

– Ещё минуту терпения, Эмма Леонтьевна, – Арцыбашев, кажется, заволновался. – И позвольте поблагодарить Вас за внимание, с которым Вы меня слушаете. Дело в том, что коллекция отца досталась мне в количестве четырёх предметов. Достопамятного золотого оленя на цепи моя матушка завещала господину Щукину, о чем у меня есть нотариальное свидетельство, и оно в полном порядке. Господин Щукин когда-то приезжал к матушке с предложением продать ему оленя. Поскольку он был найден на раскопе, а Пётр Иванович – известный собиратель русских древностей. Его собрание обширно и приобрело уже научную ценность. Добросердечная мамá отписала ему оленя в завещании. Остальная же коллекция отца отошла нам с братом. Но жемчужного креста нигде нет! Разве что в этой книжке его описание… Его нет у меня физически, на него нет никаких бумаг о продаже – дарении. Из чего я делаю вывод, что крест фельдмаршала Миниха ненайденный остался в доме!

– Возможно, это ложный вывод, Константин Константинович, – возразила я. – Ваш брат Георгий мог как-то распорядиться им, не поставив Вас в известность.

– Между мной и Георгием не было никаких тайн. Он не нуждался в деньгах, в наш дом не проникали воры. Брат написал бы мне о таком происшествии. Он жил одиноко, слабея день ото дня. Продажу родительского дома он затеял незадолго до кончины, с моего согласия. Все свои деловые бумаги он через поверенного также оставил мне. Наследство от брата я получил большое и, вернувшись в Россию, сперва вынужден был заниматься крупными делами, запущенными им по болезни. Теперь же дошли руки и до отдельных предметов. И тут-то я не могу найти следов этой старинной реликвии. Жемчужный крест принадлежит мне по праву, кроме того, это – память моего дорогого отца. Я почти уверен, что крест остался в нашем бывшем доме!

Арцыбашев заметно волновался, даже вытащил платок и промокнул лоб. Непонятное волнение охватило и меня, но я старалась держаться и только пожала плечами:

– Думайте, как Вам угодно. Так что же Вы хотите от меня?

– Я прошу поступить Вас в этот дом на службу! – выпалил он. Я онемела, чувствуя, как расширяются мои глаза.

– Но… я не ищу себе места… – наконец возразила я.

Арцыбашев с грохотом оттолкнул свой стул и стал ходить вокруг столика – два шага туда, два шага обратно.

– Эмма Леонтьевна, убедительно прошу Вашей помощи. Контракт наш не продлится долго, всего лишь полгода. За это время Вам вполне удастся осмотреть наш бывший дом. Вам предложат там хорошее жалованье, я же со своей стороны каждый месяц буду выплачивать второе такое же. Если Вам посчастливиться найти жемчужный крест, я выпишу Вам чек на… – от озвученной им суммы у меня кольнуло сердце. – Если крест не найдётся, я просто заплачу Вам тройное жалованье как отступные за хлопоты. И Вы вольны уйти со службы или остаться там.

– Как?! Вы предлагаете мне войти в доверие к чужим людям и похитить из их дома этот крест?! – от негодования я выпрямилась на своём диванчике, чувствуя, как жаркая кровь прихлынула к лицу.

– Боже упаси, Эмма Леонтьевна! Ничего такого!

Я, невольно заслоняясь от него рукой, отрицательно водила головой, не находя нужных слов.

– Послушайте, послушайте, Эмма Леонтьевна! У меня нет никаких доказательств, можно считать мои аргументы домыслом… В самом деле, не могу же я заявиться в наш бывший дом с требованием обыска! Да если бы представить, что пустили… За один приём не найдешь, хоть весь дом переверни. Вы же, живя там, могли бы спокойно присматриваться. Я буду ждать полгода, дольше и не нужно. Если Вы найдете мне реликвию, я ещё увеличу гонорар! Если нет, то – тройное жалованье. И Вы свободны! В любом случае финансово Вам выгодно!

Тут надобно признаться, что у меня есть тайная мечта. В тёплое время года в нашем городе всего два излюбленных места для гуляний на природе. Горожане или переплывают на лодках на другой берег реки и сидят там под большими деревьями. Или же едут далеко за город, место это раньше называлось «Девятая верста». Но когда до нас дотянулась железная дорога, там сделали платформу для остановки поездов. Так появилась станция «Ручьи», где тут же началось строительство дач. Популярность этой местности резко возросла. Мне довелось там побывать, и меня очаровали прелестные новые двухэтажные дома со шпилями, резными верандами и балкончиками. Домики быстро раскупили на первой линии, но планируется ещё четыре улицы. С каким восторгом я приобрела бы такую дачу! Рядом большая старая роща, наполненная птичьими голосами. Среди зелёной травы и лесных цветов бегут сквозь неё тихие чистые ручьи…

Однако изменить колею своей жизни мне не под силу: мой наследственный капитал слишком скромный. Я вынуждена жить на жалованье.

Вспыхнувшая вдруг надежда привела меня в смятение. Найдётся ли в мире такая женщина, которая не мечтает о своём доме? Пусть маленький, но свой, свой! Я ощутила, как от таких мыслей сердце моё затрепетало.

Между тем искуситель продолжал:

– Более того, возможно Вам пригодятся мои подсказки. Часть первого этажа – хозяйственные помещения, там нечего делать. Также у нас там была большая столовая с буфетной. Все жилые комнаты на втором этаже. На фасаде с парадной стороны выступают два эркера. Мы с братом называли их «фонарями». Правый «фонарь» находился в нашей классной комнате, где мы делали уроки. Комната была почти пустая. Левый «фонарь» относился к кабинету папá. Там прекрасная тяжелая мебель красного дерева, большой письменный стол и огромный встроенный шкаф на восемь отсеков. Георгий не имел сил разбирать бумаги из этого шкафа и просто прислал мне их в опечатанных коробах. В конверте приложил восемь ключей от шкафа. Книжка с акварелями отца нашлась как раз в одном из коробов. И эта связка из двух маленьких ключиков оттуда же. Не знаю, для чего они. Но все ключи я передам Вам, Эмма. На всякий случай. Первая комната направо от лестницы была наша с Георгием спальня. Скромная, без излишеств. Я нарисую Вам, где была гостиная, матушкина спальня и библиотека. Самое пристальное внимание требует кабинет отца. На втором месте – библиотека. Папá подолгу проводил в ней время. Но это слишком беспокойное место для хранения драгоценностей. Вся наша семья любила чтение и частенько наведывалась в книжные шкафы. Ещё там стояли милые безделушки из поездок по Европе и какие-то шкатулочки. Думаю, они принадлежали матушке. Без сомнения, новая хозяйка многое поменяла. Живя там, Вы опишете мне дом в письмах. Ваша миссия, Эмма Леонтьевна, вполне благородная.

Опершись на столик локтями и опустив подбородок на сцепленные пальцы, я молча наблюдала за Арцыбашевым. Он снова присел на стул передо мной и, проникновенно глядя на меня, упрашивал:

– Только из Ваших писем, Эмма, я смогу делать выводы. Купчая была составлена на земельный участок, движимое и недвижимое имущество. То есть дом, мебель, библиотеку и всё в том же духе. Но жемчужный крест нигде не фигурирует. Если Вы его обнаружите – мне выпадет шанс предъявить на него права. Уж я найму лучшего адвоката! Или же возможно будет приехать мне лично и решить дело мирно. Ваш воспитательный опыт развил в Вас проницательность. Думаю, Вы сможете верно описать мне характер тамошней владелицы. И если Вы заметите в доме нашу семейную реликвию, я буду знать, как действовать дальше.

– Но как же мне наняться в этот дом, Константин Константинович?

– О! Сейчас самый подходящий момент! – обрадовано воскликнул Арцыбашев.

3. Соблазн.

– Дело в том, что я имею деловое знакомство с неким Павлом Севастьяновичем Горелкиным. Случайно из нашего общения мы узнали, что детство и юность провели в одном городе. Только я окончил классическую гимназию, а он городское училище. Ну и ловкий же он господин! И конями торговал на ярмарках, и строил, и многим другим занимался, да всегда с прибылью! Его приятельница купчиха как раз и купила наш дом. С этой купчихой Горелкин когда-то вместе дела делал: купят плановое место, выроют фундамент и берут в банке займ под залог земли. На эти деньги выстроят первый этаж, берут поболее займ, уже под кирпичное строение. Тот первый займ гасят, строят второй этаж, закладывают в банк ещё дороже. И так доводят до четвертого этажа, беря займы всё крупнее, а старые гася. Продадут дом, банковский долг закроют, а в карман кругленькую сумму кладут. Понастроили, шельмецы, в нашем городе домов в один кирпич! Сейчас его приятельница – известное лицо в местном купеческом обществе, магазином и складами владеет. Стала именоваться Матильда Ивановна, а когда начинала с Горелкиным – была Матрёной. Горелкин тоже конезавод на Кавказе прикупил, ещё что-то. Ну и со мной интересы имеет. Поэтому я могу у него про родительский дом осведомляться иногда. Он к Матильде Ивановне вхож, её дела знает.

Выкупить дом моих родителей капитала у неё хватило. Но вот открытым она его не держит, приёмных дней не завела. Да и то сказать: журфикс у Матрёны! Ха! Однако у неё в доме живет сирота-племянница. И тут купчихе в уме не откажешь. Эта бывшая Матрёна сейчас ищет компаньонку для девушки. Девице надо в обществе бывать, но она юная совсем, одной выезжать неприлично. Тётка ей жениха присматривает. Вроде даже наметился очень лакомый претендент на её руку, с титулом, но понятно – без денег. Стара история, как мир… И надо эту племянницу сопровождать на выездах. От Горелкина я узнал, что Матильда Ивановна желает в компаньонки найти молодую дворянку. Чтобы и наставница, и спутница этой юной особе… И Вы, Эмма, просто идеальный кандидат!

Я молчала.

Арцыбашев не мешал мне думать. Он снова встал и не спеша ходил по комнате, временами задерживаясь у окна.

– Однако смеркается, – заметил он, – давайте же поужинаем! Я, верно, утомил Вас своими разговорами. Приглашаю Вас спуститься в здешний ресторан. Кстати, неплохая европейская и кавказская кухня.

Гостиница «Бристоль» считалась лучшей в нашем городе, а её ресторан на первом этаже был самым дорогим и модным. Вечерами там собирались местные прожигатели жизни, и конечно, классной даме из института благородных девиц появиться там было невозможно. Я объяснила это Константину Константиновичу, и он вышел, чтобы заказать ужин в номер. И за те минуты, пока я его ждала, передо мной пронеслись все строгости и ограничения, которых я вынуждена придерживаться. На что в будущем могла я рассчитывать? Брак с учителем гимназии, жизнь на казенных квартирах, экономия во всём? Через два года мне исполнится тридцать лет. Я призналась себе, что с радостью избавилась бы от синего платья классной дамы. Замерять длину форменных платьев учениц, быть с воспитанницами строже, чем мне хотелось бы, трепетать перед старшими инспектрисами я давно устала. И я объявила вернувшемуся Арцыбашеву, что принимаю его предложение.

Возможно, мои тайные мечты услышаны… Надеюсь, судьба в лице Арцыбашева посылает мне шанс…

После ужина он взял извозчика и довёз меня почти до института. Из осторожности мы простились за квартал, и я пошла дальше пешком. Мне не хотелось подкатывать с мужчиной в экипаже под окна служебных квартир на первом этаже. С Арцыбашевым мы условились, что он телеграфирует господину Горелкину о предложении моей кандидатуры. Ещё через три дня мы встретились в назначенный час на улице.

– Ваша персона прошла на «ура»! – с довольным видом сообщил Арцыбашев, – Впрочем, я и не сомневался. Я выпишу Вам первый чек на переезд. Смелее, Эмма Леонтьевна!

4. Мой приезд в город Р.

Итак, я доверилась плану Константина Константиновича. Но сразу приступить к его осуществлению не удалось. Моё прошение об отставке вызвало гнев у начальницы института. Лишь через три недели она распорядилась выдать мне расчётный лист. Всё это время Арцыбашев и обитатели его бывшего родового гнезда терпеливо ждали. Наконец, я приехала в большой губернский город Р. Моим первым порывом было поселиться в дешевых номерах рядом с вокзалом. Но вовремя спохватившись, что это снизит мою репутацию, я проехала на извозчике в центр города и остановилась в приличной гостинице. На писчей бумаге с вычурным гостиничным гербом я оповестила Матильду Ивановну Решетникову о своем прибытии и стала ждать.

Через день за мной приехала наёмная коляска с пожилым господином в шляпе-котелке. Судя по бакенбардам – дворецким. Из шумного центра с плотной застройкой, обилием магазинных вывесок, бесконечным потоком экипажей по мостовым и пешеходов по тротуарам, меня доставили на улицу Вознесенскую. Я не заметила здесь маленьких или тесно стоящих домов. Элегантные особняки располагались на расстоянии друг от друга, иные скрывались за деревьями. Коляска подкатила к кованой ограде, и мой сопровождающий, подхватив два моих кофра, вошел в калитку. Навстречу поспешила горничная в накрахмаленном фартуке и забрала мои шляпные коробки. По хрустящей ракушечной дорожке мы прошли к жёлтому дому с каменными вазами на крыльце и двумя эркерами на втором этаже. Горничная подождала, пока я в прихожей поправлю перед зеркалом костюм и волосы и вывела меня на заднее крыльцо.

За домом оказался порядочный двор с деревьями, клумбами и небольшим каменным вазоном-фонтанчиком в центре. Рядом с ним стоял столик, сервированный для чая, и два больших плетеных кресла. В одном из них, навалившись на подушки и прикрывшись лёгкой вязаной шалью, сидела с ногами белокурая девушка в светлом платье. Второе кресло занимала женщина в синем шёлковом платье, совсем не старая, с хорошей фигурой. Её тёмные волосы были взбиты наверх в высокую причёску, а выражение лица показалось мне властным и самодовольным. Но увидев меня, она мило улыбнулась и заговорила приветливо:

– А вот, наконец, и госпожа Климова! Здравствуйте – здравствуйте! Заждались мы Вас. Глаша, принеси стул и чайную пару. Вы выпьете с нами чашечку чаю?

Я приветствовала обеих хозяек, представилась и согласилась выпить чаю. Мельком взглядывая на белокурую девушку, я заметила холодную враждебность в её глазах. Она спустила ноги на землю и села в кресле прямо, как будто я уже сделала ей замечание.

– Позвольте представить Вам Софию Михайловну, мою племянницу. Прошлым годом она выпустилась и теперь живёт у меня. Но я занятая женщина, Эмма Леонтьевна, мне часто приходиться отлучаться. Сонечка скучает. Вы составите ей, надеюсь, хорошую компанию. Расскажите же нам о себе.

Я опустилась на принесенный стул и из сумочки, висевшей у меня на руке, вынула свой послужной формуляр. Матильда Ивановна развернула его и, бегло просмотрев, удовлетворённо покачала головой:

– Ай, Павел Севастьянович! И всё-то он устроит, и со всеми-то он знаком! Вы – родственница бывших владельцев дома?

Я подтвердила.

– А позвольте узнать, кто Ваши родители? Живы ли они?

– Нет, к сожалению. Мы с матушкой жили в Харьковской губернии на пенсию моего отца, полковника. Его я не помню по малолетству. Наш уезд оказался в эпицентре холерной вспышки, помните эту страшную эпидемию? Она осиротила меня окончательно. Матушка моя из дворянского рода Алымовых – Садовских, довольно многочисленного. Родня устроила меня в закрытый женский институт и платила за моё обучение и полный пансион. Теперь же я сама зарабатываю свой хлеб. У меня отличный аттестат, извольте убедиться.

Матильда Ивановна внимательно меня выслушала.

– Вас рекомендовал мне Павел Севастьянович. Рада нашему знакомству. Прошу, – и она протянула тарелку с ломтиком ноздреватого кекса с изюмом. Мы приступили к чаепитию. Всё это время белокурая София отчуждённо молчала.

5. Устраиваюсь на новом месте и изучаю дом.

Через непродолжительное время я могла обобщить свои наблюдения за жизнью в доме госпожи Решетниковой. Весь второй этаж занимала она с племянницей. Устройство дома уже не было во вкусе старины, когда комнаты тянутся анфиладой одна за другой. Второй этаж разделялся коридором и несколько покоев имели из него свой отдельный вход. Такое устройство жилья мне кажется более разумным, так как вносит больше приватности в жизнь членов семьи. Мне тоже отвели квадратную комнатку на втором этаже. Угловая, она соединялась с библиотекой. К сожалению, из описаний Арцыбашева я знала, что зимой она будет холодной. Его отцу она служила курительной.