Как слышно

Сейчас Мишанин странный допинг, может, и возбудил бы. После первой встречи с Аней Глеб запретил себе мастурбацию. Причем не из романтических побуждений. Позапрошлой зимой тренер-лыжник, мужичок не по-спортивному топовой корпулентности, заявил Глебовой команде перед соревнованиями: «Ребята, за неделю до забега – никакого онанизма! Да, возраст, но потерпите малек. А то запорете мотивацию, дофамин поберегите». Пацаны ржали потом в раздевалке, дескать, у тренера жена потому и печальная ходит, что он бережет мотивацию. Глеба же наставления странным образом убедили, и он с тех пор иногда включал режим аскета – перед важными экзаменами, тренировками или свиданиями. Поэтому на девятый день возбуждало все подряд, даже Анины безобидные сообщения из разряда: «Мне тоже нравится суп фо бо, но только пока он горячий». Все шесть уроков Глеб просидел с телом-пилой, как если бы под кожей повсеместно выросли зубы и требовали что-то кусать. Глеб тупил на простейших уравнениях с дискриминантом. Неизвестные путались с другими неизвестными, переменные намекали на скорую перемену, где встанешь-походишь. Главное ожидание: вечером с Володей в пинг-понг сыграть, пар выпустить. Да и сдать анализы после школы – хоть какое-то приключение.

Отечественная история продолжала преследовать в лаборатории: медсестра удивительно напоминала боярыню Морозову с картины Репина – острый нос, отрешенный взгляд. Место укола она забинтовала по-боярски крепко, бинт наложила на ватку в два слоя. Правая рука еле двигалась, и Глеб остался пересидеть положенные двадцать минут на креслах возле стойки ресепшена. Парень-администратор, прихлебывая чай, смотрел телик. К экрану Глеб не повернулся, но по репликам уяснил, что показывают какую-то многосерийную мелодраму.

– Цветы подарил? – спрашивала одна девушка у другой.

– Гиацинты. Ароматные! Как чурчхела! Поставила в бабушкин хрусталь. Теперь он зовет в театр на второе свидание.

– Пойдешь?

– Может быть… но он по разряду друзей. Ничего не сделал! Даже за руку не держал, а на улице лед, между прочим, и скользко… я таких робких отметаю.

Глеб попрощался с администратором и вышел наружу. Мусорный контейнер напротив лаборатории точно махал ему, приветствуя, – стылый ветер трепал из стороны в сторону фанерно-целлофановый хлам. Сериальная девушка съела все недолгое спокойствие. Напомнила о вопросах, которые Глеб откладывал как пошлые, но волнующие. Раньше начиналось легко, сразу с поцелуев. И с Викой, и с лыжницей. Они явно демонстрировали, чего хотят. Аня была другой. Не давала знаков.

Сыграть в настольный теннис Глеб и Володя договорились в спортзале Володиной школы на «Марьиной Роще». Володе дали ключи. Глеб немного завидовал такому доверию, учитывая, что его друг, как стандартный спортсмен, прыгал с троек на четверки, исправляя оценки в последние дни нытьем и упрямством. То ли вопреки, то ли благодаря этому, а может, и по причине богатого папы, но Володю все особенно уважали. Даже охранник пожал им руки, улыбаясь похмельными, собачьими глазами:

– Парни, ракетки под турниками валяются, если что.

– Благодарю! – по-свойски отчеканил Володя.

Вылизанная лестница, пластиковые окна и диодные лампы – блатной дружок из блатной школы должен был огрести сразу крученые подачи. Еще и Аня ответила скобками на последнее сообщение. «Кто вообще ставит скобки! Есть же нормальные смайлы, она что, с кнопочного печатает?» – кочегарился Глеб перед поединком.

Спортзал тоже оказался мажористый и просторный. Маты были сложены карточной колодой возле окна. Элегантный черный велотренажер рядом с допотопным козлом – преемственность поколений. Ракетки действительно лежали под турником, дескать, если хочешь развлечься пинг-понгом, то подтянись. Глеб подтянулся трижды, разминки и устрашения ради.

– Смотри мышцы не забей, а то ракетку не удержишь. И свалишь всяких баб клеить в гардеробе, – съязвил Володя, которому было подробно рассказано о приключениях с Аней. Последнее время Володя был какой-то непривычно едкий, нервный. Глеб списывал это на слишком большую загруженность театром.

Глеб встал у стола, перебрасывая ракетку из ладони в ладонь. Начал с простой подачи на правый угол. Темп трусцы, прямой удар. Володя спокойно отбился, и Глеб крутанул в левый угол, через сетку, так что мячик задержался на ней, но перевалился и запрыгал вдоль границы, на Володиной половине.

– Сопли вешаешь…

– А чего бы нет? Сейчас на следующую мою.

Во время второй подачи удары мяча о стол стали сворачиваться колючей проволокой в ушах. Глеб силился не обращать внимания на предательское цоканье, но оно упрямо проникало в затылок. Так и продолжалось: играя проворнее и хитрее Володи, Глеб не выдерживал долгих перебрасываний. Либо он сразу прицельно глушил, либо в итоге мазал. Под конец первой партии шли впритык, по десять очков у каждого. Глеб чувствовал, что Володя скорее возьмет у него два розыгрыша подряд, чем наоборот, и уже смирялся с поражением, когда в двери спортзала постучали.

– Так. – Володя прервал подготовку к своей подаче. – Пойти надо спросить кто, а то вдруг директор проверяет, не бухаем ли.

Глеб согласно закивал. Голова гудела. Разгоряченная ракетка плашмя рухнула на стол. Володя тем временем застыл у приоткрытой двери в коридор, шепотом кому-то что-то втолковывая.

– Кто там? – спросил Глеб, откашлявшись.

Вместо ответа дверь распахнулась настежь. На пороге стояла Надя. Она опиралась о косяк, будто была готова вот-вот упасть. Длинный хлопковый шарф свисал с расстегнутой беговой куртки и доставал до пола.

– Ты чего встала-то, проходи! Может, чай? Есть кулер в этой мажорной школе? – пустился Глеб в гостеприимство, лишь бы не возвращаться к игре. Володя молча провел Надю под руку к окну, чтобы усадить на маты. То, что Надя зареванная, пусть и тщательно вытерла слезы, было понятно сразу – по ее скованным движениям и красноватым глазам.

– Мне бы просто воды, – выдавила она по пути в сторону Глеба.

– Кулер внизу, под лестницей, – уточнил Володя, желая, видимо, остаться с Надей наедине.

Глеб послушно выбежал в коридор, а затем спустился на один пролет к площадке, где стоял во мраке кулер, отчего-то булькающий. Электронные часы над кулером показывали красными точками ровно семь вечера и почему-то внушали страх. Набрав опустевшую литровую бутылку и отдельный стаканчик для Нади, Глеб ринулся назад и едва не пролил на темной лестнице воду.

– Я не в истерике. Я просто охренела немножко. Ой, ладно… – объясняла через виноватые паузы Надя, когда Глеб вернулся. Она раскинулась на матах, утомленно прислонившись к стене, и ее глаза притворялись стеклом. Володя восседал на козле, как судья, вид у него был совсем не утешительный.

– Родители? – спросил Глеб, протягивая стакан.

– Просто, блин! – Надя принялась жадно пить и тереть свободной рукой глаза. – Они сказали, если я не пойду на кодерку, выселят меня к бабушке. Железно. Работать либо жить на ее пенсию. А там собаки и воняет.

– С компами ты вообще не хочешь? – уточнил Глеб.

– Программисткой – точно нет! – крикнула Надя. Она согнула колени, собираясь в комок. – Я не знаю. Наверное, хочу на лодке кататься. Катать людей. И получать от них бабки. Или на катере. Хочу в мореходство, короче, капитанкой.

– И еще скандалить, – добавил Володя.

– Да, – сказала Надя. – А образование… пошло оно.

– Ты же отличница, – заметил Глеб.

– И что? И физику знаю, и литературу. Только очень скучно. Неживое либо старье какое-то.

Надино веснушчатое лицо покраснело еще сильнее, съежилось, и, чтобы не дать ей опять заплакать, Глеб решил сменить тему.

– Бывает. Я вот не понимаю, как понравиться новой знакомой. У нас то ли свидание, то ли дружеская встреча.

– В смысле? – встрепенулся Володя.

– В смысле она себя ведет мутно, вроде без намеков, но согласилась погулять. А я не пойму, мне флиртовать пока или сразу действовать, а то вообще перегорит.

– Понаблюдай за ней, – произнесла Надя, которая резко успокоилась и сосредоточенно затеребила шарф. – Если она совсем застенчивая, так и скажи, что она тебе нравится. Но, блин, без пафосных признаний. Просто. Посмотришь на реакцию.

– То есть лучше прям словами говорить?

– Конечно! – Надя допила воду. – Ты же не в курсе, может, она не готова к прикосновениям. Тем более на втором свидании. Мой совет: говори, а не лезь лизаться. Но круто, что ты такими вопросами задаешься, между прочим. Ты чуткий чувак.

– Меня тупо волнует, как будет больше шансов, – сказал Глеб, не до конца понимая, честен он или рисуется.

– Ну что за пикап-тренинг! – Володя слез с козла. – Все по ситуации ясно будет. И надо валить отсюда. Скоро уже восемь, пора проветриться.

Глеб и Володя проводили Надю до дома, в основном разглагольствуя по пути о том, что Наде есть смысл сдавать географию и пробоваться на туризм. Лодка, вода, путешествия, эмоции – крутая тема. Надя ворчала: «Какой туризм! Границы закрыты». Володя успокаивал: «Наверняка откроют к осени, сейчас болеют мало и вакцины колют». Глеб все больше молчал, смакуя в уме Надин совет. Он вспомнил, что отец, наоборот, издавна рекомендовал не трепаться о чувствах. «В момент признания, – говорил он, – ты должен показать, Глеб, а не рассказать, чего тебе нужно. Если разводить болтологию, дама неосознанно решит, что ты болтать с ней и намерен. А ты ведь хочешь не только этого, правда? Так что ловишь момент и берешь за руку. Если нет протеста, то медленно целуешь». Звучало по-своему логично, но как-то странно. Или просто стремно.

Когда Надя одарила прощальной улыбкой и скрылась в подъезде дряхлой пятиэтажки, Володя и Глеб мрачно переглянулись.

– К метро?

– Пошли. А ты правда загнался из-за свидания? – спросил Володя. – По ходу пьесы поймешь наверняка.

– Опять у тебя везде пьесы…

Надя жила в неказистом квартале. Фонари превращали темную улицу в подобие галереи, высвечивали желтоватыми островками то кусок неровного тротуара с лужей, посреди которой тонула газета, то брошенный кем-то дырявый ботинок у полуголого дерева. За поворотом маячил длинный торговый центр с пестрыми окнами, круглосуточными ресторанами и банкоматами, но до него, казалось, топать целую цивилизацию.

– Запал я на эту Анну вообще. Вот и волнуюсь.

– Так оно и великолепно. Мне кажется, ты просто планируешь до кучи. Живешь в будущем постоянно.

– А мне и настоящее не очень. – Глеб вспомнил, как мешало цоканье мячика играть в теннис.

– Планы по дрисне мешают в том числе будущему.

– Чего? – не понял Глеб.

– Ты тушуешься от всякой мелочи: ой, а целовать ли мне ее на свиданке? Надо соображать, чего хочешь от жизни. А то станешь, как Надя, потерянным парусником. Я вот не понимаю, что с Надей делать. Она второй раз за неделю в слезах.

Примечания