Имитатор. Книга шестая. Голос крови

Почему мне и в голову не пришел этот чертов тест ДНК? А ведь это – отличная мысль!

– Но я-то вот, сижу напротив. И наша ДНК…

– И что? – перебивает она. – Допустим, тебе или еще кому-то удастся доказать наше родство. Ну так кто знает, от кого когда-то понесла твоя мама? Допустим, от того же, от кого и моя. И что?

– Я хочу знать о нем все.

На самом деле я хочу знать это самое «все» о ней, а вовсе не о нашем неведомом мне общем отце. Я хочу быть рядом с ней! Потому что у меня никого больше нет! Но разум еще не вовсе сдался под напором эмоций, и я упоминаю об отце. Это называется тактическое отступление. Это позволит выиграть хоть немного времени. Иначе… вдруг она сейчас просто уйдет?

– Я хочу о нем знать, – повторяю упрямо, но почти рассудительно. Ведь это же нормально – хотеть знать, кем был твой отец? Каждый человек согласится, что это заслуживает ответа.

Каждый. Но не она. Опять смеется, теперь с какой-то не очень приятной ноткой:

– Что возвращает нас к началу беседы. Забей. Поверь, он того не стоит. Мерзкий был персонаж. Не то родство, за которое стоит цепляться.

Она не назвала ни одного имени, не упомянула ни одной сколько-нибудь значимой реперной точки. Кроме «тихой девочки Али». Но это имя и так уже прозвучало. Я не понимаю.

– Но если тебе все равно… Ты же здесь?

Мне и в голову не приходило, в самых смелых мечтах не грезилось, что она вот так вот на меня свалится. Мое письмо осталось без ответа. А потом – телефонный звонок. Откуда она узнала номер? И не только номер. Допустим, город можно было вычислить по служебным пометкам почтовой программы. Я не умею, но, говорят, это возможно и даже нетрудно. Но, назначая встречу, она даже кафе выбрала не случайно: «Это же возле твоего дома, да?» И не удивилась, когда меня увидела, значит, знала, как я выгляжу.

Она смотрит на меня вполне дружелюбно. Так благовоспитанный юноша смотрит на старушку, которая просит помочь ей перейти через улицу.

– Мне интересно, – она пожимает плечами и, странное дело, жест, который должен выражать не то сомнение, не то недоумение, в ее исполнении становится утверждением, таким же, как издевательское «ферштейен?». – Не в том смысле, как ты думаешь, но интересно. Приключение.

– Приключение? – теперь я не понимаю вообще ничего.

– Ну да, – льдинки в стакане звенят, как свадебные колокола. Или погребальные. – Событий так мало. А тут – пожалуйста. Новый поворот, понимаешь?

– Наверное…

Она опять смеется и напевает негромко:

– Вот новый поворот, что он нам несет? Пропасть или взлет? Омут или брод? И не разберешь, пока не повернешь!

У нее все не так. Мать она, похоже, не любила, отец в ее глазах – мерзавец. Разве она может понять?

– Я-то как раз понимаю, – врезается в мои мысли ее голос – как будто она их читает! – Да не телепат я, у тебя на лице все написано. Ты думаешь, я тебя не понимаю. Ну да, ну да. У тебя в жизни – смысл, а я так, по ветру летаю, где ж мне понять.

Моя чашка кофе еще наполовину полна. Но я поднимаюсь, нахожу в кошельке подходящую купюру – слишком крупную, но пусть так – кладу под блюдце.

– Извини, я пойду.

– Ты не про отца хочешь узнать, – говорит она вслед, и я от неожиданности оборачиваюсь. – Тебе кажется, что я – это новый смысл твоей жизни. Ну… частично хотя бы. Ах, сестра, родная кровь и все такое! Ты видишь не меня, а символ. Еще одно зеркало. Ты ведь без зеркал жить не умеешь, да? Как будто, если ты ни в ком не отражаешься, тебя нет, да? У тебя всю жизнь было зеркало, а теперь его не стало. И ты вся в том, чтобы уничтожить того, кто твое зеркало разбил.

– Откуда ты…

– Подумаешь, бином Ньютона! Мне было интересно, ну то есть любопытно, что ты за зверь. А вот тебе почему-то и в голову не пришло хоть что-то обо мне узнать. Я ведь тебя не интересую. Я для тебя объект, а не субъект. Не живой человек, а символ, если тебе так понятнее. Думаешь, тебе станет легче, когда ты сумеешь отомстить за свое разбитое зеркало? Наоборот. Потеряешь очередной смысл. Очередное зеркало. Придется искать новое. Или – головой об стенку? В зеркалах нет смысла, понимаешь?

Объекты, субъекты – что она несет?

Я ухожу – чтобы не слышать этого бреда.

Но на самом деле это она уходит. А я остаюсь сидеть возле собранной из металлических трубок и деревянных планок конструкции. Конструкция называется стол и выглядит хлипкой, но стоит прочно, и чашка, в которой темнеют остатки кофе, не вздрагивает, когда я задеваю деревянный край или ножку под ним.

Я сижу так долго, что почему-то оказываюсь дома. Столешница под моим локтем тоже деревянная, но не из отдельных планок, а цельная. И вместо пронизанного солнцем полосатого тента над головой – теплый густой сумрак. Я почти никогда не включаю верхний свет, и потолок скрывается в тени.

Она смотрит на меня из зеркала. Нет, не эта, как ее, Джейн, понимаете ли, Доу, вовсе мне не нужная. Наплевать и забыть. Из зеркального тумана смотрит смысл моей жизни. Смотрит так же, как это было всегда. Сколько помню. Нет, не пренебрежительно, не свысока, вовсе нет. Пренебрежение – тоже чувство. А в этом взгляде нет – и никогда не было – никаких чувств. Лишь равнодушие и самая капелька недоумения. Как будто память не сразу подсказывала, кто я. Именно это всегда читалось в отстраненно холодных глазах: кто это? Откуда? Ах, да! Ну ладно, пусть будет.

Этот равнодушный взгляд не обижал меня, наоборот – как будто подталкивал к чему-то. Зажигал внутри искру, острое стремление доказать, что ты стоишь внимания! Да что там искру – пожар, сравнимый с извержением какого-нибудь Везувия. По пальцам можно пересчитать случаи, когда равнодушие в глазах сменялось – нет, не интересом, но хоть любопытствующим удивлением: оно еще и разговаривает?! И еще бывало – гневом. Да хоть бы и гневом! А теперь осталось лишь холодное и всегда – всегда! – равнодушное стекло между темными «пеналами». И глаза. Такие же безразличные. Хоть наизнанку вывернись, ничего похожего на интерес – или хоть какое-нибудь чувство, пусть гнев, ненависть, бешенство, хоть что-то – нет, никогда ничего в них уже не мелькнет.

Новообретенная сестра – сестра! которая старательно делает вид, что я ее не интересую! – сказала, что в зеркалах нет смысла. При чем тут какие-то зеркала?! Она же не могла знать про это зеркало? Она просто испугалась. Это понятно – она видит меня впервые в жизни, она не знает, чего от меня ожидать. Опасно кого-то подпускать к себе. Конечно, она осторожничает. Но это пройдет. Я ведь не несу в себе никакой – для нее! – угрозы. Наоборот! Совсем даже наоборот! Я…

Вот только я перестаю понимать, кто я. Я – Эдди. Но Эдди может быть кем – и чем! – угодно: лидером рок-группы, проснувшимся кракеном, чьим-то любимым антикварным автомобилем, черт побери! В кино же был автомобиль по имени Фердинанд.

Кто же я? Или – что я?

В комнате так темно, что в узком зеркале, зажатом между двумя шкафами, словно бы никого нет.

В голове холодно и ясно. Если не можешь решить проблему с ходу, сделай то, что в твоих силах. Неважно – что. Хоть полы вымой. Отожмись сто раз. Мозг – машина автономная. И никогда не выключается. Дай ему спокойно поработать. И, быть может, решение появится само собой, как из ниоткуда. Или окружающая действительность изменится – и с ней изменится твоя проблема.

Не сиди, уткнувшись в стену. Сделай хоть что-то. А потом – еще что-то. Брось камешек – просто так, наугад. Быть может, за ним посыплется лавина. А если нет – камней вокруг более чем достаточно.