Иди и умри
Это был удар ниже пояса. Откровенная вражда Струге и председателя областного суда Игоря Матвеевича Лукина была известна всем. За нежелание вливаться в команду подчиненных Игорь Матвеевич не любил Антона Павловича уже почти десять лет, и эта нелюбовь иногда принимала занятные формы. Лукин давил, Струге не прогибался, и этот возвратно-поступательный механизм не останавливался ни на минуту. Едва появлялось обстоятельство, которое по всем объективным причинам Струге могло не нравиться, Лукин это обстоятельство усугублял. Теперь же, если Николаев позвонит Игорю Матвеевичу и сообщит, что судье угрожают, Лукин отмахнется:
– Судья Струге – мужик здоровый. Ему угрожает лишь обострение панкреатита.
Но едва Николаев упомянет о том, что Антон Павлович от охраны отказывается и делает это весьма энергично, Лукин использует все свои связи, чтобы приставить к судье не двух сержантов, а взвод патрульно-постовой службы.
Струге это знал, поэтому молчал, выслушивая убежденные восклицания Николаева, и, едва тот закончил, повесил трубку.
Двое, готовых ко всему, сидели напротив него, как молодцы из русской народной сказки. Повернешь волшебное кольцо – и… «Что прикажешь, хозяин?!!» Но, в отличие от сказочных, в глазах этих, милицейских, желание исполнять любой каприз не светилось. Струге смотрел на них и думал о том, что мозг этих крепких ребят из низовой службы органов внутренних дел запрограммирован командиром весьма ограниченно. Капитан, воткнув козырек фуражки в переносицу рыжему, говорил следующее:
– Он на работу – вы с ним! Он в процессе – вы в зале. Он домой – вы рядом. Он в сортир – один держит руку на рычаге сливного бачка, второй разматывает бумагу! Узнаю, что, начиная с половины третьего сегодняшнего дня Струге появился где-то один, – уволю!!
И, убедившись, что на часах двадцать семь минут третьего, отправил две тени судьи Струге к нему на работу.
– М-да… – еще раз произнес Антон.
Молодые люди, и без того с волнением приступившие к неизвестной им работе, заметно засуетились. Что означает это «м-да», они не понимали, поэтому взгляд рыжего стал еще более наглым, а второй, чернявый и коротко стриженный, поерзал на стуле.
– Как зовут-то? – обреченно спросил Антон.
– Сержант Звонарев и младший сержант Крыльницкий.
Алиса прыснула.
– По имени, по имени-то как зовут? – настоял судья.
Оба покраснели, и сержант разговорился:
– Глеб… Егор… Я – Глеб.
В ближайшие четверть часа выяснилось, что рыжий служит четыре года, а его младший коллега – два. Крыльницкий живет в Центральном районе, а Звонарев в Кировском. И что Глеб имеет мотоцикл «Урал», а Егор – мастер спорта по боксу.
– Где занимаешься? – тут же поинтересовался, задетый за живое, Струге.
– В «Динамо». У Кисина. Только я уже не занимаюсь, некогда. А вы тоже боксировали?
Струге вздохнул и стал размышлять над тем, куда деть тех, кто по всем понятиям теперь не должен отходить от него ни на шаг.
– Значит, так… Мотоциклист сейчас отправляется в банк. Там работает моя жена. И с этого момента ты становишься ее тенью. Егор Крыльницкий остается со мной и охраняет меня. Жене я сейчас позвоню.
– Не положено… – донеслось до ушей Струге в тот момент, когда он уже поднес трубку к уху.
На другое, собственно, Антон и не рассчитывал. Ребят озадачили, и вряд ли они собираются нарушать инструкции с первой минуты нового задания. Разведка боем результатов не принесла.
– Нам обоим приказано быть рядом с вами, – упрямо повторил сержант. – В отношении жены инструкций не было.
Антон посмотрел на Алису, которая живо интересовалась всем происходящим, и с досадой почесал висок.
– Мужики, если возникнет экстремальная ситуация, мне гораздо легче будет спасти жизнь одному, чем двоим.
На это милиционеры не рассчитывали. Вызовом такие слова, конечно, назвать было нельзя, но чувство глубокого оскорбления, выслушав их, они все-таки испытали. На лицах молодых людей, сменяя друг друга, заиграли саркастические улыбки и ужимки растерянности. Судья на вид был мужиком ладным, но такой дерзости от него, наряженного в мантию, смахивающую на платье, они не ожидали. Рыжий перевел взгляд на Алису, шарм которой обнаружил лишь в тот момент, когда она усмехнулась, но встретил не поддержку, а такой же наглый взгляд. Она кивнула ему, подтверждая слова судьи, и старший из будущих телохранителей растерялся окончательно.
– А с женой если что случится? – продолжал натиск Струге. – Что толку от того, что вы будете пасти меня, как корову, а в это время кто-то ударит по моему самому больному месту?
– Да кто ударить-то должен? – не выдержал, продемонстрировав понимание ситуации, сержант.
– Во-о-от, – успокоился Струге. – В этом все дело. Освобождается уголовник, Кургузов его фамилия…
И через четверть часа Антон своего добился. Разбил «группу преследования» на части, чем полностью уничтожил ее предназначение. Звонарев, к его великому неудовольствию (секретаря с ним судья не отправил), вышел из кабинета и направился в банк, а Крыльницкий, потеряв орган управления своими последующими действиями, уселся в дверях.
С удовлетворением отметив про себя, что теперь никто ему мешать не будет, Антон Павлович позвонил жене, выслушал ее смех и попросил Алису приглашать участников процесса.
Струге был уверен в том, что проблем не возникнет никогда, и предложение Николаева принял лишь из соображений демонстрации деланого смирения. Но уже через три часа, в начале шестого вечера, когда на Тернов опустилась темнота, он понял, что ошибся. И подтверждением тому был звонок Звонарева на его сотовый телефон.
Этот звонок застал его и следующего рядом с ним Крыльницкого на половине пути домой, в момент оживленного обсуждения последнего голливудского блокбастера о путешествии Христофора Колумба.
– Красивый фильм, – настаивал Крыльниций.
– Что проку в красоте, если его создавали дилетанты? – возражал Струге.
– Почему дилетанты-то? – возмущался младший сержант.
– Да потому что во времена Колумба на кораблях не было штурвалов! И по морю Колумб шел не на «Пинте», а на… – Струге прервался и сунул руку в карман дубленки. – Погоди спорить, звонят…
Глава 2
«Саша», – отметил Антон, разглядев на табло знакомый номер.
И оказался до крайности растерян, когда услышал голос рыжего:
– Антон Павлович, это Звонарев.
– А я, грешным делом, подумал, что это у жены насморк, – сказал Струге. – Что произошло и почему ты мне звонишь с ее телефона?
Звонарев смутился, потому что только сейчас стал догадываться, что подобные рокировки могут ввести судью в замешательство, но, к его чести, с растерянностью справился ловко, как и все рыжие, и стал говорить следующее:
– Понимаете, Антон Павлович, едва мы с вашей женой покинули банк, чтобы следовать к месту вашего жительства, я осмотрел площадку рядом с банком, и меня смутило одно обстоятельство. Как только за нами захлопнулась дверь, у стоящей слева «восьмерки» зажглись фары. Мы прошли к остановке, «восьмерка» поехала за нами. Мы сели в маршрутное такси, «восьмерка» – при свете фонарей стало ясно, что она фиолетовая, – последовала на расстоянии десяти метров от нашей «Газели». Она ехала за нами постоянно, остановилась позади остановки, на которой мы вышли, и я, когда заходил вслед за Александрой Андреевной в подъезд, успел краем глаза заметить, как капот машины выглянул из-за угла. Проверяясь, я приоткрыл дверь и выглянул. Докладываю, Антон Павлович, что фиолетовая «восьмерка» стоит у подъезда до сих пор…
– Звонарев, у тебя когда-нибудь был сотовый телефон? – мягко перебил Антон.
– Нет, – испугался рыжий. – А что?
– Нет, ничего… Продолжай.
– А больше нечего докладывать, – расстраиваясь, что его рапорт не привел судью в шок, буркнул сержант.
– Как это нечего? Расскажи, почему ты звонишь мне по мобильнику, а не с моего домашнего телефона.
Думая, что судья либо ничего не понял, либо уже привык к такой непрофессиональной слежке, Звонарев ошибался. Его рассказ произвел на Струге впечатление гораздо большее, нежели ему представлялось. Отойдя от остановки на десяток шагов, Антон говорил, а свободной рукой ловил среди проезжающих машин такси.
– Понимаете, – объяснял между тем рыжий, – Александра Андреевна велела мне заходить в вашу квартиру, но я отказался. Решил присмотреть за дверью.
– Держись, Глеб Егорыч, – улыбнулся, закрывая от усталости глаза, Антон, – держись.
– Я не Егорыч, – сообщил сержант. – Я Алексеич.
Пытаясь отогреться в прокуренной «Волге» с болтливым таксистом, Антон усмехнулся, привязав к себе внимание водителя. Получилось в тему, так как тот только что закончил рассказывать прошлогодний анекдот. За спиной раздался короткий хохоток, свидетельствующий о том, что в машине они с водителем не одни.
Но Звонарев… Как же, за дверью тот решил присмотреть… Скорее всего не решился войти, а Саша, понимая, что заставить не сможет, сунула ему телефон и объяснила, как с обращаться с трубкой. За наглым взглядом и беспечной рожей сержанта скрывался, как выяснялось, славный малый, пораженный скромностью в самое сердце.
Вот проявления чего не хотелось бы видеть в этих телохранителях, так это подобных качеств.
На заднем сиденье молча грелся младший сержант Крыльницкий, и… Струге вдруг стал понимать, что ему на самом деле спокойнее. Окажись эти двое в стане его врага, он уложил бы обоих двумя свингами, не сходя с места. Но сейчас, когда эти же двое с полной отдачей и вполне серьезно исполняли роль телохранителей его семьи, Антон не чувствовал в своих действиях суеты.
Во дворе, отсвечивая мутными бликами окон от заиндевевшего кузова, действительно стояла «восьмерка». Ее до беспредела тонированные стекла надежно скрывали и количество людей, затаившихся в ней, и их намерения.
– Иди-ка, проверь документы у ее водителя. – Антон кивнул на машину и застопорил поступательное движение.
Крыльницкий телефонного разговора не слышал и не мог слышать, но, даже несмотря на это, принял соответствующий просьбе вид и обеими руками нырнул в карманы форменного тулупа. Наблюдая, как его провожатый на ходу правой рукой выдернул из кармана удостоверение, а левую оставил внутри, Струге быстро догадался, что парень левша.
По мере того как Антон приближался к машине, обрывки разговора милиционера с незваными гостями доносились до него все отчетливее.
– Бу-бу-бу….. такие?
– Бу-бу-бу… Служба… бу-бу-бу… судебных… бу-бу-бу… Центрального района…
– А что… бла-бла-бла… делаете?
– Бла-бла-бла… судью Струге.
Крыльницкий повернулся к Антону.
– Это какие-то судебные приставы. Говорят, посланы охранять вас.
Антон Павлович подошел, оперся на крышу и заглянул внутрь машины.
– Стольников, Миллер, какого хрена вы тут делаете?
Ответ был короток, и от него исходили нотки смущения за столь быстрое «расконсервирование» тайной организации.
Обоих приставов на личной машине одного из них послал к банку, предварительно договорившись с их начальником, председатель Центрального суда Николаев. Из объяснений становилось ясно, что Виктор Аркадьевич, снабдив телохранителями судью, быстро понял свою ошибку и, чтобы ее исправить, направил судебных приставов встречать его жену. Увидев выходящую из дверей банка Александру Струге вместе с рыжим сержантом, замеченным ими в кабинете судьи еще днем, они слегка успокоились, но, желая выполнить поставленную задачу до конца, решили проводить мало подходящую по внешнему виду пару до дома и дождаться Самого.
– Значит, так, – раздосадованно заключил Сам, – оба по домам. Спасибо за рвение, но это не служебная задача, а дурь руководства. Раз так, то с меня пиво, а с остальным я разберусь сам.
– Но Виктор Аркадьевич… – попробовал возразить хозяин «восьмерки».
– Я уверен, что ближе к ночи он пришлет пару вертолетов боевой поддержки, так что все нормально. Пошли, Крыльницкий…
«ВАЗ» покинул двор, а Струге со спутником зашли в подъезд, покрытый мраком. Струге уходил на службу рано утром и приходил поздно вечером, поэтому ничего не слышал. Но Саша, приходящая иногда на обед домой, очень хорошо слышала звук, который она определяла как «нудно-режущий». «Такое впечатление, Антон, что кто-то тупым ножом разделывает живого тигра», – с возмущением говорила она. Это лучшее определение из всех существующих для домашней пилорамы. На рынке Струге постоянно встречал соседа со второго этажа. Тот торговал самодельными табуретками, а вырученные деньги пропивал в течение оставшегося дня. А потому догадываться, по чьей вине перегорали все лампочки в подъезде, нужды не было. Но подозрение – не факт, оно требовало доказательств, и потому время шло, лампочки продолжали перегорать, а Саша пользовалась маленьким фонариком. Остальным, у кого фонариков не было, не везло. До верхних этажей в условиях неработающего лифта они добирались, как до вершины Монблана.
У самой двери судью снова ждал экстрим.
В глаза резанул луч света, послышалось требование не шевелиться, Крыльницкий стал щелкать затвором «макарова», и лишь мгновение спустя ситуация стабилизировалась.
– Это я, Звонарев, – радостно сообщил младший сержант. – Расслабься, Глеб, это мы.
– Вы меня с ума сведете!.. – выдохнул Струге, окончательно приняв решение прогнать обоих прочь сразу после того, как накормит. – Меня не Кургузов, а вы все достали.
Можно было понять смущение милиционеров, когда они поняли, что их приглашают за общий стол. Крыльницкий весь день не отходил от Струге, Звонарев – от Саши, и их уверения в том, что они сыты, были лучшим подтверждением того смущения. Однако усесться на кухонный уголок и съесть по тарелке пельменей все-таки пришлось. «Сытые» милиционеры уничтожили полтора килограмма полуфабрикатов, и только после этого Звонарев странным голосом сообщил, что «все будет нормально, судья может спать спокойно и открывать утром дверь, не опасаясь неожиданностей».
– Это ты что сейчас имеешь в виду? – оцепенел Антон Павлович, не донеся кусок хлеба до рта. Догадавшись, собрался взорваться, но, вовремя поняв, что молодые люди тут ни при чем, успокоился. – Ребята, вы сейчас идете домой, отдыхаете, а часам к девяти, если не поступит иных команд, один прибывает в суд, а второй в банк (Струге был уверен в том, что он создаст все условия для того, чтобы «иные» команды поступили). – У меня, кстати, Крыльницкий, такой процесс интересный завтра… А Звонареву Александра Андреевна предоставит компьютер со «стрелялками» и познакомит с какой-нибудь незамужней девуш…
– Антон Павлович, – оборвала мужа Саша. – Опомнитесь.
И он опомнился. Обстановка постоянного контроля довела его до такого состояния, что он совершенно забыл о том, что находится в обществе женщины. Положив хлеб на стол, он отодвинул от себя тарелку.
– Идите за мной.
«Телохранители» одернули форму и поспешили следом.
– Вот это, – он ткнул пальцем в закрытую дверь спальни, – не ваша комната. Вот это, – он указал на зал, – тоже не ваша комната.
Пройдя по коридору, он толкнул еще одну закрытую дверь. Она распахнулась, и взору милиционеров предстал миниатюрный тренажерный зал. В нем находился лежак для жима штанги, сама штанга, станок для проработки бицепсов, набор гантелей, два широких зеркала на стене и компьютер с креслом в углу. Вся стена напротив зеркал была оборудована стеллажами, на которых размещалось не менее двух тысяч книг. Так показалось сержантам, хотя вполне возможно, что книг было в два раза меньше. Просто свою роль в обмане зрения сыграли зеркала.
– Вот это – ваша комната.
Пока сержанты стыдливо осматривались, Струге заволок внутрь раскладушку, подушку и одеяло.
– Играть ночью на компьютере запрещается. Смотреть видеофильмы (он указал напряженным пальцем на стойку с DVD) запрещается. Заниматься ночью бодибилдингом – тоже запрещается. Разрешается лежать, сидеть, читать и покидать помещение по естественным надобностям. Рекомендую…
Вынув из стеллажа две книги, он бросил их на компьютерный стол и вышел.
«Театральный роман», – прочел Звонарев.
– «Приключение Весли Джексона»… – разобрал на истертой корочке Крыльницкий. – Весли Снайпса знаю. Джексона знаю только Майкла.
И он, стараясь не столкнуть на пол штангу, с книгой в руке стал устраиваться на станке…
– Ты слишком строг с ними, – с укором обратилась к мужу Саша и вытерла полотенцем последнюю вымытую тарелку.
В три часа восемнадцать минут в квартире раздался грохот. Струге точно знал время, потому что ядовито-зеленые цифры будильника светили ему с тумбы для видеоаппаратуры прямо в глаза.
Подскочив на кровати, он скинул с себя одеяло, но вставать не торопился. Дождался, пока штанга медленно докатилась до угла «тренажерного зала», уперлась в стену, и только после этого снова опустился на спину.
– Я скоро очумею от этой заботы, – просипел судья сонным голосом и отвернулся к тумбочке.
А утром, едва за окном раздался стук первого трамвая, перед лицом Антона запиликал телефон. Дотянувшись рукой до тумбочки, он нащупал трубку…
Глава 3
– Слушаю…
Так рано мог позвонить либо заместитель областного прокурора Вадим Пащенко – он имел на это право по причине того, что был другом детства Струге, и пользовался этим правом без раздумий, – либо человек, неправильно набравший номер.
– Это Антон Павлович Струге?
Выходило ни то ни другое. Номером человек не ошибся, но между тем был Антону не знаком.
– Верно, – окончательно проснулся судья. – Кто спрашивает?
– А догадайтесь, – нагло предложил абонент.
Подсказка появилась неожиданно. Кто-то в соседней комнате, стараясь не издавать ни единого звука, пытался уложить обнаруженную в углу штангу на кронштейны станка. Кронштейны лязгали, станок скрипел.
– Кургузов, что ли? – безошибочно предположил Антон Павлович.
– Вы посмотрите! – искренне изумился невидимый собеседник. – С первого раза. Значит, получили письма.
– Получил, – подтвердил Струге. – Денег хватило или занять?
В трубке раздалось сопение, расценивать причины которого можно было двояко. Струге склонился к тугодумию оппонента.
– Денег я тебе сам могу занять.
– Представляю, сколько рукавичек ты сшил за восемь лет. Ладно, чего хочешь? Только не говори, что зарубить хочешь, мол, приговор несправедлив, адвокат-де слабоумный попался. Я об этом читал.
Антон говорил, не переставая, и свободной рукой нажимал кнопки на сотовом телефоне.
– Я скоро приеду, Струге.
– Это я тоже читал. Из нового что-нибудь есть? Здоровье, например, как? Энурез тебе лепилы в Табулге подлечили?
– Зря ты так… – послышалось, но Антон уже говорил в сотовый:
– Вадим? Вадим, все вопросы потом. Позвони в управу, пусть быстро «пробьют», с кем я сейчас беседую по городскому…
– …как с человеком, – продолжала течь вялая речь в трубке стационарного телефона, – а ты – энурез. Безразлично к чужой судьбе и грубо, Антон Павлович.
– Послушай, Кургузов, я тебя на восемь лет на «строгий» отправлял, но у меня такое впечатление, что ты этот срок не в Табулге за бензопилой, а в Кембридже за учебником филологии коротал. Я едва подумаю о тебе, перед моими глазами тут же встает сморчок с воробьиной головой и замоченными штанами. А тут нате – «безразлично к чужой судьбе»… Окреп, что ли?
– Два дня осталось, Антон Павлович. Ровно столько до тебя ехать. А там… Одно сказать могу. Как приеду, с этого момента каждую секунду твоей жизни буду воспринимать как личное оскорбление. Понял?
– С ума сойти… – восхитился Струге. – Это на самом деле ты, Кургузов?
– Скоро убедишься.
Через пару минут после «отбоя» раздалась трель мобильного телефона.
– Антон, с тобой разговаривали из Табулги. – Пащенко помедлил и, не дождавшись объяснений, бросил: – Я тебе сейчас на городской перезвоню.
– Не надо, – отрезал Антон Павлович. – Приеду в суд, позвоню сам.
Попытался успокоить любопытство старого друга, не смог и отключил связь.
– Кто там? – просыпаясь, сонно спросила Саша.
– Пащенко, – неопределенно ответил Антон, оделся и направился в ванную.
Через полчаса все четверо снова встретились за столом, и Струге дал себе слово уже сегодня к ужину это число уменьшить вдвое. Наскоро перекусив, чувствуя к еде отвращение, а к окружающим агрессию, Антон Павлович заторопился в суд. Прикрикнул на Крыльницкого, завис, сдавливая гнев, над ботинком с заевшей «молнией», пропустил проскользнувших на площадку милиционеров и признался жене:
– Меня это бесит, дорогая.
– Застежка?
Посмотрев на Сашу, Антон Павлович шумно выдохнул воздух и пожелал ей удачного дня.
Улизнувшие из квартиры сержанты тактично молчали, покуривали и дожидались его на улице. Едва судья спустился вниз, Крыльницкий поспешил за ним, стараясь попадать след в след на дороге, занесенной за ночь порошей. А Звонарев дождался Сашу, и различие между двумя этими удаляющимися в разные стороны парами было лишь в том, что во втором случае дорогу пробивал милиционер.
На удивление, день миновал быстро. Разговор с Николаевым с утра не получился, у председателя был затяжной процесс, и Антон скрепя сердце стал дожидаться обеда. Едва Алиса напомнила, что неплохо было бы выпить чашку кофе, Антон скинул с плеч мантию и направился в кабинет Виктора Аркадьевича…
– Простите… – отшатнувшись в сторону от его плеча, извинился посетитель. И, напирая на «р», повторил: – Простите, ради бога.
Не отвечая, судья дошел до приемной и без стука отворил дверь.
– Он по телефону…
Слово «разговаривает» Струге слушать не стал. Распахнул дверь в кабинет Николаева и без приглашения прошел к столу.
– Я перезвоню вам, – скосив взгляд на нежданного гостя, прервал разговор председатель. Повесил трубку и, сняв с носа очки, поморщился: – И не проси.
Это относилось уже к Антону, поэтому он, применяя тот же прием, бросил:
– Тогда я применю силу.
– Ко мне?
– К штату телохранителей. К ментам, приставам и всем прочим, кто, бредя за мной, не занимается делом.
– С приставами я поторопился, – согласился Николаев. – Но менты будут рядом с тобой до тех пор, пока Кургузов себя не проявит и не будет задержан. Ты пойми, Антон Павлович, этот человек может ударить в любой момент! А «прибирать» его сейчас никто не станет! Если это произойдет, то его через два часа выпустят, и негодяй будет совершать более изощренные поступки.
Антон вдруг присел на стул у стола и стал пальцем разминать ямку на подбородке.
– Думаешь, что ответить? – Чувствуя полное превосходство в ситуации, довольно спросил Николаев. – Не мучь свои фантазии. Они бесперспективны. Оба милиционера будут рядом с тобой до тех пор, пока не появится Кургузов.
В кабинете Николаева висела картина, и она всякий раз приковывала к себе внимание Антона. Он уже несколько раз пытался начать разговор о продаже ее ему или, на худой конец, об обмене, но всякий раз разговор срывался. В узкой раме, совершенно непригодной для такого масштаба картины, располагалось полотно с видом на скалистые горы. Солнце над фьордом еще не взошло, но блики на вершинах скал свидетельствовали о том, что до рассвета – не более секунды. Одно мгновение, и яркие, бесконечные для человеческого взора лучи рассекут серое небо, и свинцовая вода мгновенно окрасится в золотистые тона…
Вот эту секунду до мгновения момента истины и ценил Струге в картине на стене председательского кабинета. Некоторое время он думал, что это Николаев балуется с холстом и кистью, и год назад, проводя разведку боем, даже спросил:
– Не слишком ли много тут сурика, Виктор Аркадьевич? Сурик – и водная стихия? Слабовато для чувственного пейзажа…
– Какого Шурика? – спросил тогда Николаев, давая Струге ответы на все вопросы.
Сегодняшний просмотр пейзажа был, наверное, пятидесятым за истекающий год.
– Продайте картину.
– Что?? – едва слышно выдохнул Виктор Аркадьевич.
– Картину продайте. Не хотите продавать – давайте поменяемся. У меня есть жаровня зоновской работы…
Николаев почесал «Паркером» за ухом.
– Вы слышали, что я вам сейчас говорил, Антон Павлович?
– Все я слышал. Так вот, я отказываюсь от охраны и даю подписку в том, что возлагаю ответственность за все возможные последствия на себя. Искренне благодарю за участие, но от присутствия «идущих вместе» испытываю жуткий дискомфорт и становлюсь социально опасным. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать.
– Не прокатит, Струге.
И тут Антон Павлович совершенно отчетливо увидел перед собой морщинистое лицо председателя Терновского областного суда Лукина. Тот беззвучно хохотал и закидывал в приступе восторга голову.
– Если будете гнать охрану прочь, она, конечно, отойдет, но только на два шага, – подтвердил догадку Виктор Аркадьевич. – И не выдвигайте мне ультиматумы, Антон Павлович. Судом пока руковожу я.
Антон относился к той породе людей, которая, упершись в стену и поняв, что лоб дороже, начинала искать дверь. Он пожал плечами и снова кивнул на восход над фьордом.