– Хорошо. Теперь представь, насколько он силен. Не только физически. Ты серьезно вознамерилась с ним сражаться?
Мать смотрела на нее с каким-то сочувствующим и в то же время слегка снисходительным выражением. Сафира переводила взгляд с Авлины на Ланиша и не могла поверить, что все так обернулось. Что все против нее.
– И вы даже не подадите ни одной жалобы? – обреченно спросила она.
– Дочь, даже советник эс-Фарфе ничего не может сделать сейчас. Закон есть закон. Ваша помолвка продлится минимум два месяца, и до тех пор тебе с этим мириться, – сказал Ланиш, поставив свой бокал с сяши на столик. – А теперь давай-ка, иди спать. Завтра утром я поговорю с твоим женихом. Уверен, что он разумный человек, и нам удастся найти какой-то компромисс.
Глава 4
Проснувшись рано утром, словно ее что-то разбудило, Сафира не смогла сомкнуть глаз. Она нехотя покидала вещи в дорожную сумку, все еще не веря до конца, что с ней такое происходит. Ее невыспавшийся мозг лихорадочно искал решение, выход из отчаянного положения, и, немного поразмыслив, она написала письмо советнику Яксину эс-Фарфе – сдержанное, не слишком эмоциональное, стараясь аргументировать свои доводы ссылками на правила помолвок.
Хотя, положа руку на сердце, реакции Сафира не ждала – она догадывалась, что Яксин давно привык к всевозможным жалобам от землянок и их женихов. Ей доводилось читать заметки в прессе о таких скандалах. Несколько лет назад, когда она была еще маленькой, даже выходили ужасные анонимные интервью с одним из женихов, который жаловался на свою невесту, прилетевшую с Земли взрослой и оказавшуюся недостаточно невинной для него.
Тогда, разумеется, Сафире никто не показал этой статьи, но когда она стала старше, наткнулась на тот ужасный материал в сети. Ей даже думать не хотелось, что должна была почувствовать та девушка, прочитав о себе такое.
Она догадывалась, что первым переселенкам с Земли на Горру пришлось гораздо тяжелее – у них, прилетевших взрослыми, не было времени адаптироваться к местным обычаям, заключить помолвки их вынудили почти сразу. Но экспримент в результате закончился неплохо, все три землянки удачно вышли замуж: одна за врача, другая – за известного военного, а третья, к изумлению всей планеты, стала парой самому правителю Горры, Сезару.
Но ни с одной из этих женщин Сафира не была знакома. Опасаясь любой помехи для адаптации инопланетян, Сезар запретил земным детям общаться между собой, и это было одно из самых обидных правил, с которыми Сафире пришлось сталкиваться. Хуже было только правило об обязательной помолвке. Но в детстве это все казалось таким далеким и неопасным. Она была уверена, что лет до двадцати пяти ей не найдется пары, если не заполнять всех этих анкет.
Сафира отсылала в Центр помолвок только самые необходимые данные. Все, что предлагалось заполнить факультативно, она отвергала и наивно полагала, что этим защитит себя. Не помогло.
Опустившись на кровать, она яростно уставилась в стену. Как же он ее бесил! Неужели так трудно понять, что она никогда ему не подчинится, даже если он на самом деле посадит ее под замок и станет кормить только хлебом и водой?
Сафира догадывалась, чего добивается Льюча. Руководствуясь своей примитивной логикой горианца, он считает, что невеста должна отвечать жениху на каждую реплику только "да, как скажешь" – и так два месяца. А раз она отказывается это делать, значит, он имеет права творить любой произвол, какой придет ему в голову. Зря она дала ему понять, как важна для нее учеба. Он нащупал больное место и ударил по нему. А теперь еще хочет лишить ее свободы вдобавок.
Но если ее отчислят из академии – ей будет уже все равно, что бы он ни придумал дальше. Год ее усилий и подготовки, или даже больше, пойдет прахом. И на следующий год ей придется заново сдавать все экзамены и надеяться лишь на то, что ей не придет очередное предложение из системы от очередного узколобого типа.
Но что это было вчера, когда он только встретил ее? Сафира вдруг вспомнила его смеющиеся глаза и теплые ладони, поглаживающие ее замерзшие плечи. На несколько минут он стал совсем другим, и выяснилось, что Льюча может быть ласковым и добрым, и даже веселым. Он даже извинился перед ней, искренне, и хоть на десять минут, но они не были врагами.
Сафиру кольнула неприятная мысль: что, если это она во всем виновата? Просто она не достаточно хороша и противна ему. Он ведь пытался быть милым, на самом деле пытался – пока не вышел из себя. Может, если бы на ее месте была горианка, более симпатичная, более нежная и покладистая, Льюча вел бы себя иначе. Он бы отнес ее в застывшие и попытался бы поцеловать, ухаживал за ней и дарил подарки…
Подарки. Сафира снова ощутила неприятный укол в сердце. Все ее подружки в школе обтрещались об этих подарках. Еще одна горианская традиция, часть ритуала ухаживания. Женихи на каждое свидание приносили что-то маленькое и приятное – сладости, книжки, шарфики. Не дорогие, разумеется, – просто как знак внимания. И все невесты хвалились этими презентами друг перед другом, пытаясь угадать чувства своих женихов по цвету шарфика и жанру подаренного романа.
Льюча не подарил ей ничего. Не то, чтобы она ожидала этого – нет, вот и вспомнила случайно, только сейчас. Но теперь, вспомнив, Сафира вдруг поняла, что это ужасно обидно – остаться без подарков единственной из всех известных ей невест. "Выходит, я и правда хуже всех?" – мелькнуло в голове, и на ее глаза навернулись предательские глупые слезы.
* * *
Худший жених на всей Горре. Нет, даже во всей планетарной системе. Землянка такого не заслужила, даже если это самая упрямая и невыносимая землянка на планете.
Раннее пробуждение вкупе с поздним засыпанием не способствовало улучшению его настроения.
Льюча накануне работал допоздна, но даже это не помогло ему заглушить досаду. Словно какая-то назойливая птица клевала ему в висок: "сорвался-сорвался-сорвался-слабак-слабак". Он обещал себе, что не будет упрекать ее за поездку в Шейехар. Он ведь уже решил, что не должен был запрещать ей учиться, что надо было договориться как-то иначе. Он хотел дать и ей, и себе передышку, договориться, немного ее успокоить после всего. И в результате сделал еще хуже.
Сафира, конечно, тоже хороша со своей задиристостью, но теперь он явно видел, что это больше из-за неловкости. Она просто не знала, как еще защищаться, а он снова стал запугивать вместо того, чтобы успокоить свою невесту, дать ей понять, что у него в жизни еще есть немало занятий помимо того, чтобы портить ей жизнь. Просто никто не смел так разговаривать с ним, как она, уже много лет.
В службе охраны офицеры предусмотрительно выбирали уважительный тон – от него, как они полагали, зависела не только их карьера, но и целостность конечностей, когда доходило до общих ежеквартальных тренировок и регулярной переаттестации. Домашние тоже давно подстроились под его характер – впрочем, с семьей он виделся не часто – они жили на большом удалении от столицы.
С друзьями они могли периодически зубоскалить, но даже друзья, как правило, думали дважды перед тем, как поддевать его – так уж повелось, что Льюча был главным, еще со школы. И на то была веская причина: он тренировался как безумный лет с четырнадцати и мог навалять любому, при желании – даже сразу троим.
Только вот этой пигалице не наваляешь. Ему до сих пор было стыдно, что он угрожал ей наказанием в уводе в первый день знакомства. И глупо – ему самому неприятно было пожинать плоды в виде ее инстинктивного страха. Повторять такое он не собирался точно – даже пальцем ее не тронет, если только она не бросится с кулаками.
Представив это, он хмыкнул. С этой вздорной землянки станется. Как быстро ее смущение превращается в ярость. Кулачки сжимаются, губы твердеют, и с них срываются задиристые фразы, которые, надо признать, раздражают.
И не совсем понятно, что с этим делать. Но понятно, что что-то делать надо. Еще пару дней назад Льюча готов был пустить всю эту глупую помолвку на самотек – думал, будет просто отбывать повинность, ходить на свидания, дарить дурацкие подарки, но теперь в его крови откуда-то взялся и забурлил азарт, и стало интересно, насколько шелковой ему удастся сделать эту ершистую вредину за пару месяцев?
Она ведь была не такой уж ершистой вчера, когда он обнимал ее. Она даже расслабилась и отвечала на шутки, пока он все не испортил. Что ж, значит, это надо исправить, решил он. Льюча не раз в жизни оборачивал свои ошибки в свою пользу и знал, что успех зачастую зависит именно от этого – насколько быстро успеешь исправиться, когда накосячишь. Потому что избежать промахов не удается никому, а вот извлекать из них полезные уроки – дано не всем.
Кстати подумав об уроках, Льюча решил связаться с руководством морской академии Шейехара. В его должности заместителя главы службы охраны была масса недостатков, например, ненормированный график, нечеловеческие нервные и физические затраты, огромная ответственность. Но в ней также наличествовали неоспоримые преимущества. Одним из них была возможность получать услуги от руководителей практически любых учреждений и компаний на Горре – дружить с ним хотели буквально все.
* * *
Прощание с родителями получилось скомканным и натянутым. В эмоциях матери Сафира читала растерянность, Ланиш держался очень спокойно и уверенно. Они о чем-то поговорили с ее женихом, но ее, естественно, ни один из них не собирался просвещать о содержании беседы.
На Льючу она даже смотреть не хотела. Он никогда прежде не был ей так неприятен, как в то утро. Ее переезд к нему с каждой минутой казался все более возмутительной и неприличной затеей. Щеки горели, и Сафира чувствовала себя наказанным ребенком, которого ставили в угол на виду у всех. Как в воспоминаниях из далекого раннего детства на Земле.
В детском доме было много наказаний, и каждое из них содержало какой-нибудь особенно унизительный компонент. Над стоявшим в углу было принято коллективно издеваться, например. Или был еще вариант – стоять в углу без трусов. Так обычно развлекались старшие дети, когда воспитатели уходили на пару часов по своим делам, заставляя их приглядывать за младшими. Тут уж они играли в воспитателей с изощренным усердием. И все знали, что жаловаться бесполезно. На раздевания, на тычки, на затрещины, даже на привязывание к кроватям.
Это знали даже самые маленькие, и каждый просто спасался, как мог. Кто-то старался не выделяться, не попадаться на глаза. Кто-то учился быть подхалимом. Сафира принадлежала к числу тех, кто старался не выделяться. На Горре она еще долго училась вызываться отвечать на уроках и проявлять какую-либо инициативу. Даже Ланиш, специально работавший с ней как психолог, далеко не сразу убедил ее, что это безопасно.
Некстати вспомнив о том, как стояла в углу без трусов, Сафира подумала, что ее жениху, этому авторитарному домостроевцу, наверняка понравились бы подобные наказания, ведь это гораздо унизительнее, чем просто отшлепать кого-то в уводе.
Она искоса взглянула на него, когда он подал ей руку на входе в транспортер. На миг ею овладело искушение демонстративно отказаться от помощи, но в последний момент Сафира не осмелилась. Свою "территорию" она всегда защищала отчаянно, но разжигать конфликты по своей инициативе не любила. Поэтому молча вложила руку в его огромную сухую ладонь и позволила проявить вежливость.
Льюча, казалось, совершенно утратил свою воинственность. Накануне под его сверкающим взглядом Сафире казалось, что ее жених буквально готов обрушить на нее все доступные ему кары, но сейчас его глаза не отражали ничего, кроме спокойствия и ровного тепла. Со стороны даже могло показаться, что жених по уши влюблен и нежно ухаживает за своей невестой: он помог ей не только войти внутрь просторного транспортера, но и выбрал самое удобное место в глубине салона, и позаботился о ее вещах.
Опустившись рядом, он протянул ей небольшую коробочку, перетянутую яркой ленточкой.
– Это тебе, маленькая.
Прежде, чем взять коробку, Сафира бросила на него удивленный и, что там скрывать, немного испуганный взгляд. Подарок? Ей? Значит, он все-таки серьезно решил ухаживать?
Что ж, конечно, вчера она чувствовала горечь в связи с тем, что Льюча ничего не подарил ей, но она вовсе не ждала, что это вдруг изменится. И никак не могла решить, приятен ли этот подарок ей теперь, после всего, что между ними произошло.
– Она не кусается, – бесстрастно заметил Льюча, поскольку Сафира все еще смотрела на коробочку, не решаясь взять. И тогда, слегка покраснев, она быстро забрала свой подарок и, распустив ленты, открыла крышечку. С ее губ сорвался тихий невольный стон:
– Дьяма!
Это восхитительное лакомство, обожаемое почти всеми горианцами, мог себе позволить далеко не каждый. Стоимость коробочки, лежавшей сейчас на ее коленях, составляла примерно столько же, сколько ее карманные расходы за целый год. Это была вполне увесистая коробочка – столько даже не съесть за один раз.
– Надеюсь, не прогадал? – спросил Льюча, послав телепатическую улыбку. Но ее стон, конечно, уже все сказал ему, поэтому Сафира без слов потрясла головой и мгновенно отправила в рот кусочек пирожного, закрывая глаза, чтобы насладиться вкусом.
В первый и последний раз она ела дьяму лет в одиннадцать, когда Ланиш решил побаловать всю семью в честь выпускного старшей дочери. И с тех пор при одном слове "дьяма" у нее рефлекторно выделялась слюна, как и у всех, кто когда-либо держал на языке это лакомство, сделанное из перетертых листьев одноименного растения.
И еще, положив в рот первый кусочек, мало кто мог устоять перед искушением взять второй… и третий. И лишь четвертый раз запустив липкие от сладостей пальцы в коробочку, Сафира опомнилась.
– Ты хочешь? – смущенно спросила она, протягивая коробку с лакомством жениху. Но Льюча, к ее изумлению, равнодушно качнул головой:
– Нет, ешь сама. Не люблю сладости.
