Маленькая кондитерская в Танглвуде

Lilac Mills

THE TANGLEWOOD TEA SHOP

Copyright © Lilac Mills, 2019

This edition is published by arrangement Johnson & Alcock Ltd. and The Van Lear Agency.

Перевод с английского Дарьи Выскребенцевой

© Выскребенцева Д., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Глава 1

Стиви не носила ничего черного. Черный ей не шел. Намного удобнее было в белом, в поварском, если быть точнее. Правда, вряд ли стоило приходить на похороны в одежде шеф-повара, не так ли? Хотя она и подозревала, что двоюродная бабушка Пегги оценила бы ее образ, если бы Стиви так оделась.

На глаза наворачивались слезы, она пыталась сдержать их, пока в голове всплывали последние слова Пег.

– Не грусти, дорогая, – сказала Пегги. – Я готова. У меня была долгая и счастливая жизнь. Она для того и существует, чтобы жить и умирать, Стиви. Одного без другого не бывает.

– Тсс, – ответила Стиви. – Ты не умрешь, я тебе не позволю.

Бабушка издала слабый смешок.

– У тебя не будет выбора, милая. А теперь не хандри и сделай мне одолжение.

– Все что угодно. – По лицу Стиви текли слезы.

– У тебя есть только один шанс, так что живи по-своему, иначе я вернусь и буду преследовать тебя.

После этого Пег погрузилась в себя и будто исчезла.

Как я могла не грустить? Стиви задумалась – в двадцатый раз с той ужасной ночи. Пег была ей как бабушка, больше, чем ее родная. «Жаль, что моя мать относится ко всему иначе», – подумала она, украдкой взглянув на женщину, стоящую рядом с ней. Нельзя было сказать, что ее мать грустит, скорее скучает, если быть честной. Хейзел считала организацию похорон Пегги своим долгом. Не более того. Чем-то, что нужно пережить и оставить в прошлом.

На мгновение Стиви невзлюбила свою мать. И в ту же секунду изменила отношение к сестре. Никто из ее родственников не хотел быть здесь (не то чтобы кто-то когда-то хотел присутствовать на похоронах), но эти две точно не чувствовали нужным выразить свое почтение, и Стиви подозревала, что все, что они делали, было лишь игрой на публику. В конце концов, никто из них не беспокоился о Пег, пока она была жива, так что с чего вдруг Стиви стоило ждать, что теперь они будут вести себя иначе, когда старая леди умерла. Это было выше ее понимания.

Карен наклонилась к Стиви, и она слабо улыбнулась. По крайней мере, ее подруга беспокоилась о Пег, а ведь она даже не была ее родственницей.

– Прекрасная служба, – прошептала Карен. – Бабушка Пег гордилась бы тобой.

На этот раз слеза все-таки упала. Бабушка все же гордилась ею, не правда ли? Дом престарелых, где Пег прожила последние шесть месяцев, рекомендовал провести службу в часовне по соседству. Стиви не раз задавалась вопросом, не был ли дом престарелых построен рядом с часовней специально для того, чтобы обеспечить преподобному постоянный поток клиентов. Но Стиви выбрала маленькую церковь рядом с бабушкиным домом. Старое здание, скорее, терялось среди многоквартирных домов и офисов, но она знала, что Пегги бывала там время от времени, и всегда на Рождество. Кроме того, нашлись еще один или два человека, которые помнили старую леди и хотели присутствовать на ее похоронах. И не тащиться для этого через пол-Лондона.

Мать только и делала, что ворчала по поводу стоимости услуг похоронных машин, что было странным для Стиви: оплата шла не за мили, а Хейзел платила не из собственного кармана. Пег оставила достаточно денег, чтобы покрыть расходы на свои похороны. Мать Стиви, по крайней мере, была последовательна – признала она. Потому что была недовольна стоимостью всего, особенно цветов. Даже сейчас, Стиви могла поклясться, мать бросала на нее простые, но эффектные испепеляющие взгляды. Стиви оставалась непреклонна – Пегги любила цветы. Поэтому было решено на них не экономить. Это единственное, что она могла сделать для своей бабушки, и развеять ее прах.

Но она не хотела думать об этом сейчас.

– Вот. – Мать сунула ей в руку носовой платок. – Перестань хлюпать носом.

Стиви взяла его, нахмурившись. Карен обняла подругу за плечи, когда служба подошла к концу и прозвучал последний псалом. Господи, Стиви будет ужасно скучать по этой сварливой старой леди. Что же ей теперь делать субботним утром? С тех пор как Пег была вынуждена жить в доме престарелых из-за ее ухудшающегося здоровья и астении[1], Стиви навещала ее по субботам. Она всегда угощала старую леди одним или двумя гостинцами и меняла ее библиотечную книгу (она брала только одну зараз, потому что из-за слабого зрения Пег приходилось полагаться на других), и Стиви всегда дарила ей букет цветов.

«По крайней мере, мне не придется беспокоиться о ее доме», – подумала Стиви. Достаточно было того, что пришлось разбирать те немногие пожитки, которые Пег взяла с собой в дом престарелых. Честно говоря, когда Пег поняла, что больше не может сама о себе позаботиться (Стиви предложила старой леди переехать к ней, но Пегги была непреклонна и не хотела, чтобы Стиви ухаживала за ней), она уладила свои дела с поразительным проворством. Одна из тех вещей, которые Стиви любила в Пегги, – ее независимость. Если старушка могла сделать что-то сама, она это делала. Ее любимым выражением было: «Я не хочу стать обузой», и оно бесконечно раздражало Стиви. Как будто бабушка Пег могла быть обузой! Жаль только, что остальные члены ее семьи не относились к Пег так же. Ни у матери, ни у сестры, казалось, не было на это времени. Правда, мать часто приглашала ее на рождественский обед и Пасху, но на этом все и заканчивалось – символические жесты, не более того. С тех пор как Пегги переехала в дом престарелых, мать навестила ее всего один раз, а Ферн, насколько Стиви знала, не навещала вовсе. На самом деле ее сестра, казалось, совершенно забыла о существовании их двоюродной бабушки.

Ну вот и все, все кончено. Стиви с ужасом ждала этого дня с тех самых пор, как позвонила заведующая сестринским отделением и сказала, что Пег угасает, и если она хочет попрощаться с ней, то должна приехать как можно скорее. Стиви была рада, что все же оказалась рядом. Держала бабушку за руку, говоря ей, что любит ее, когда старая леди испускала последний вздох. Единственное, о чем она жалела, так это о том, что не смогла сделать больше. Из-за работы, на которой повара должны были вкалывать неоправданное количество часов, и из-за ресторана, находившегося на другом конце Лондона. Трудно было видеться с Пег чаще чем раз в неделю, по субботам. По крайней мере, Пегги знала, как сильно Стиви любила ее, и это ее утешало.

Глава 2

– Сколько? – Слова прозвучали как сдавленный вопль, когда Стиви забрызгала чаем подбородок. Она с громким стуком уронила чашку на блюдце.

– Не может быть! – Ее глаза расширились от удивления. – Или может?

Довольно старый джентльмен, смотревший на нее поверх не менее старого стола, кивнул, и его глаза заблестели. Он смеялся над ней или ему просто нравилось сообщать хорошие новости? Она отчаянно надеялась на второе. Пожалуйста, пусть это будет правдой!

– Вы уверены, что правильно запомнили имя? Пегги Лэнгтри? – спросила Стиви.

Еще один кивок.

– Но у нее не было денег – только на похороны. Она обычно хранила свой «похоронный капитал», как она его называла, в вазе на подоконнике. – Стиви нежно улыбнулась.

– У нее явно было больше денег, чем вы думали, – сухо заметил адвокат.

– А как же мама и Ферн? Только не говорите мне, что она оставила им столько же. – Стиви сглотнула при этой мысли. – Должно быть, она была при деньгах.

Мистер Гантли подался вперед в своем кресле и сцепил ладони, поставив локти на стол, от которого исходил слабый запах нафталина.

– Нет, – торжественно произнес он после долгого молчания.

Стиви ждала объяснений, но он не предпринял никаких попыток продолжить разговор. Постукивая пальцами по столу и покачивая ногой, она спросила:

– Нет, она не оставила столько же маме и Ферн, или нет, она не была при деньгах?

– Первый вариант. Она оставила другие суммы вашей матери и вашей сестре.

– А, понятно, – сказала Стиви, все еще пребывавшая в состоянии шока, но благодарная, что бабушка Пег тоже что-то им оставила. Кто бы мог подумать, что старая леди стоила стольких усилий?

Адвокат откашлялся, и дряблая кожа на его шее еще больше натянулась под завязанным галстуком. Сколько же ему лет? Он напомнил Стиви черепаху, которая жила у нее в детстве. Вытянутая шея рептилии была бесконечным источником интереса. Стиви тыкала его в голову каждый раз, когда сморщенное существо рисковало вылезти из своего панциря только для того, чтобы втянуть голову обратно с такой скоростью, на какую было способно. Мать сказала ей, что Ральф (так странно назвала его Стиви) сбежал. «Медленно уполз – больше похоже на правду», – подумала тогда Стиви, но она все поняла. Она не винила его. Будь она в его шкуре, она бы тоже уползла. Точнее, в его панцире.

На поверхность вырвался легкий истерический смешок. Она подавила его, борясь с желанием ткнуть мистера Гантли в нос, чтобы посмотреть, как поведет себя его голова. Стиви представила, как он втягивает и вытягивает голову и его шея прячется за воротником рубашки. Сознавая, что ее мысли блуждают (должно быть, еще от шока), она снова обратила внимание на старого адвоката и обнаружила, что он терпеливо ждет, все еще опершись подбородком на кончики пальцев, со слабой улыбкой на лице. Она покраснела и уставилась на него, как непослушная школьница на директора. Это чувство было ей знакомо, как никому другому. Молчание продолжалось некоторое время, пока она не поняла, что от нее ждут вопроса. Не какого-нибудь старого доброго вопроса, а того самого вопроса. И Стиви его задала: «Сколько она оставила маме и Ферн?» Адвокат печально покачал головой: «С вашей суммой и не сравнится. Тысяча фунтов. Каждой».

– Черт побери! – Стиви поднесла руку ко рту. – Ох, извините, – добавила она, гадая, как скоро семья потребует свою долю ее весьма неплохой добычи. Она не собиралась ругаться, но он сказал «каждой», как будто это могло улучшить положение вещей. Ее мать и сестра придут в бешенство. Ей придется разделить свое наследство ровно на три части, иначе они никогда не успокоятся. Тысяча чертей! Не то чтобы она была жадной или что-то в этом роде, но в нынешних обстоятельствах деньги могли стать хорошим подспорьем.

– Столько всего нужно переварить, – сказала она, пытаясь оправдаться за плохие манеры.

– Несомненно, – сдержанно добавил мистер Гантли, поднимая очки и пряча дужки за большими волосатыми ушами. Он перевернул несколько страниц.

– Позвольте мне объяснить для ясности, – продолжил он. – Пегги Лэнгтри оставила вам двести шестьдесят три тысячи двадцать один фунт и пятьдесят семь пенсов. Плюс-минус, – добавил он. – Миссис Тейлор и миссис Чок получат по тысяче фунтов. А если вы попытаетесь передать что-нибудь из своего наследства миссис Тейлор или миссис Чок, то его получит кошачий приют, – лаконично добавил адвокат.

– Но, но… мне мало не покажется, – запричитала Стиви. – Почему бабушка Пегги так поступила с мамой и Ферн?

Мистер Гантли потянулся через стол и похлопал ее по руке.

– Я не посвящен в мотивы покойной Пегги Лэнгтри, но, возможно, она считала, что вы заслуживаете этого больше, чем они. Или, может быть, она думала, что вам это принесет больше пользы.

– Она не ошиблась, – сказала Стиви. – Я только что потеряла работу.

– Сочувствую. В таком случае наследство пришло к вам в самое благоприятное время, – сказал мистер Гантли.

– Меня сбил лондонский двухэтажный автобус. Красный.

Губы старика дрогнули.

– Да-да, я слышала все анекдоты о гонках наперегонки с автобусом и попаданием под колеса, – сказала Стиви.

– Вы ушиблись?

– Я сломала ногу.

– А вы везучая.

– Везучая? Ха! Я бы не назвала попадание под автобус везением. Здесь нет никакого везения. – Стиви понимала, что начинает заговариваться, но она не могла остановиться. Должно быть, у нее все еще был шок.

– Я хочу сказать, что могло быть гораздо хуже, – добавил мистер Гантли. Он посмотрел на часы.

– Нет, не могло! Я потеряла работу. – Ее глаза наполнились слезами, она порылась в своей огромной сумке в поисках салфетки, вместо нужной упаковки ее пальцы схватили рулон туалетной бумаги. Сойдет.

Мистер Гантли нахмурился, когда она не закончила фразу, и молча протянул коробку с салфетками, стоявшую на столе. Она взяла парочку – всяко лучше, чем туалетная бумага. Хотя теперь, имея в банке более двухсот пятидесяти тысяч фунтов, она могла себе позволить порадовать себя парой коробок салфеток. Стиви высморкалась.

– Корки сказал, что должен меня отпустить.

– Корки?

– Корки Миддлтон. Вы, должно быть, о нем слышали?

Мистер Гантли покачал головой. Мягкие складки кожи под его подбородком задрожали.

– Корки Миддлтон, владелец «Дыни», все время крутят по телевизору? – настаивала Стиви, игнорируя второй, нарочитый взгляд адвоката.

– Боюсь, что нет, – сказал он, со скрипом поднимаясь со стула. С немалым усилием он поднялся на ноги и несколько секунд пытался поймать равновесие.

– Это всего лишь самый знаменитый ресторан с мишленовской звездой в Лондоне, – сказала она, поворачиваясь на стуле, чтобы посмотреть, как старик идет к двери. – Когда я получила эту работу, я была слишком наивна, полагая, что теперь у меня все схвачено. О, это, должно быть, рассмешило богов, – горько добавила она. – Я кондитер, и к тому же чертовски хороший, но мерзкий Корки уволил меня только потому, что я сломала ногу!

Стиви не двинулась с места.

– Извините, но у меня назначена еще одна встреча, – адвокат открыл дверь и фыркнул. – Простите, чуть не забыл.

Он вернулся к своему столу и принялся рыться в разных лежащих на нем вещах, заглядывая под конверты и поднимая листовки с рекламой доставки пиццы. Стиви не поняла, то ли это его кожа издавала сухой, шуршащий звук, то ли разнокалиберные бумаги.

– Я очень скучаю по ней, – сказала Стиви, высморкавшись в уже промокший ком из салфеток. – Извините, я не хочу плакать, но ничего не могу с собой поделать. Оно само подступает, понимаете? – Она помолчала, наморщила нос и посмотрела на него поверх салфетки. – Вы уверены, что Пегги оставила наследство мне?

– Совершенно уверен. Вот. – Он нашел то, что искал, и протянул ей.

Она уставилась на нетронутый кремовый конверт в своей руке.

– Это ее последняя воля и завещание? – озадаченно спросила она. Несомненно, он придерживался одного мнения.

– Это письмо от вашей бабушки.

– Да. Конечно. Так и есть. – Стиви ничуть не удивилась. – Она написала его до или после смерти?

На секунду у нее мелькнула безумная мысль, что слова бабушки о преследовании Стиви после смерти Пегги сбылись. Мистер Гантли поднял свои густые брови.

– Извините, – пробормотала Стиви, приходя в себя. – Спасибо за помощь.

– Через несколько дней я подготовлю документы на подпись, и мы сможем перевести деньги на ваш счет, – сказал он. Адвокат вернулся к своим делам, и Стиви пришлось откланяться. Прижимая письмо к груди, она поднялась на ноги, но, прежде чем уйти, обернулась к пожилому человеку, сидевшему в этом старом и пыльном кабинете, и заколебалась.

– Да, – подтвердил он, зная, о чем она собирается спросить. – Двести шестьдесят три тысячи двадцать один фунт и пятьдесят семь пенсов. Наслаждайтесь.

Глава 3

«Моя дорогая Стиви, – начиналось письмо. – Я умерла».

«Знаю, – печально подумала Стиви. – Я была на твоих похоронах».

«Ты получишь почти все мои деньги».

«И это я тоже знаю. Поверенный рассказал мне, но чего он не сказал – так это почему», – подумала она.

«Ты удивляешься почему».

В яблочко, бабушка Пегги. Ты всегда была хитрой старушкой. Стиви улыбнулась, вспомнив любимые черты – длинные белые волосы, фиолетовые ботинки на шнуровке, ярко-розовая джинсовая куртка (где, черт возьми, она умудрилась ее раздобыть?) и тележка из супермаркета с плюшевой кошкой на детском сиденье. Благослови ее Господь, но она была довольно эксцентрична… или безумна, в зависимости от того, как посмотреть.

«Потому что ты этого заслуживаешь. И нуждаешься в этом. Теперь я знаю, о чем ты думаешь. Что эти деньги не сделают тебя счастливее, но, по крайней мере, они могут облегчить тебе жизнь. Все, о чем я тебя прошу, – используй их с умом и не растрачивай на безделушки и штукенции».

Штукенции? Что, черт возьми, за штукенции? И кто сказал, что деньги не могут сделать тебя счастливее? Люди с кучей этого добра, вот кто.

«Сделай что-нибудь, чего бы ты никогда не смогла позволить себе до этого».

Да, например, путешествовать с рюкзаком по Австралии, или провести три месяца на Карибах, или купить BMW-кабриолет, или… Возможности бесконечны. Впервые после похорон волнение скрутило Стиви живот, посылая легкий трепет вверх по груди.

«Да! Я точно знаю, что происходит у тебя в голове, и называю такие вещи расточительством. Тебе не о чем будет беспокоиться, как только ты их потратишь».

Стиви со вздохом оторвалась от письма. М-да уж… как будто бы весь груз пьяных воспоминаний, новая машина, великолепный загар и дизайнерский гардероб были ничем. «Эй, может быть, Стив снова заинтересуется мной», – подумала она. Причин оставаться несчастной не осталось. Стив и Стиви – звучит как объявление номера двух дрэг-квин[2]. Так она всегда думала.

Она вернулась к письму со смешанными чувствами неохоты и комфорта. Читая его, она чувствовала себя так, словно ее покойная бабушка была у нее в голове и могла читать ее мысли.

«И не думай снова куртизировать с этим мальчиком Стивеном. Он в твоем прошлом, и там он и должен остаться».

Куртизировать? Что это за слово? Если только это не был старомодный способ сказать, что два человека дружат в горизонтальной плоскости.

«Пожалуйста, используй деньги, следуя своему сердцу. Я знаю, что ты потратишь их с умом. Я безоговорочно верю в тебя. Ты всегда была моей любимицей. Я знаю, что не должна так говорить, но это правда. Я любила тебя как внучку и всегда буду любить, где бы я сейчас ни была. Твоя любящая бабушка Пегги».

На последнем абзаце Стиви не выдержала. Она отложила письмо, наклонилась вперед, сложила руки на столе и разрыдалась. Несмотря на то что она будто чувствовала ладонь Пегги на своем плече, Стиви знала, что ее бабушка действительно умерла.

Ее рыдания перешли во всхлипывания и сопение. Стиви безмолвно поблагодарила бабушку за великодушие и задумалась, как она объяснит Хейзел получение наследства. Ей придется рассказать матери о том, что натворила Пег, а ей этого совсем не хотелось. Хейзел Тейлор не была плохой женщиной, просто она не одобряла бабушку. Пег так и не вышла замуж, шарики у нее полностью заехали за ролики, и жила она в доме, полном кошек, вплоть до того дня, когда ей пришлось переехать в жилой дом на Стэнли-роуд. Ах да, и у нее было действительно странное чувство стиля. Мать Стиви категорически не одобряла эксцентричность бабушки и часто со злорадным наслаждением рассказывала, что Пег побывала то в образе мадам в стрип-клубе, то в образе кошки-взломщицы, когда работала в шикарном отеле, то позировала обнаженной для журнала. Стиви как-то спросила мать, что это значит, и Хейзел, с отвращением сморщив нос, прошипела: «Порнушница». Хейзел постоянно сравнивала довольно легкомысленную Стиви с Пегги (разумеется, не из-за порнухи и не из-за кошки-взломщицы), и Стиви подумала, что если у ее матери и есть любимый ребенок, то уж точно не она. В каком-то смысле Стиви не могла ее винить. Ферн, которая была на четыре года старше, всегда была примадонной, и, похоже, ее возмущала необходимость делить мать с визжащим, краснолицым младенцем, которым была Стиви. Судя по всему, Ферн была образцовым ребенком, спокойно спала по ночам с самого первого дня, никогда не плакала и была так хороша, что Хейзел даже не подозревала о ее присутствии. О присутствии Стиви мать знала всегда! Стиви, по словам матери, почти не спала и все время плакала без всякой видимой причины. Она доводила мать до безумия, как часто говорила юной Стиви. Ферн же была очаровательной. Очень очаровательной. Настолько очаровательной, как если бы Стиви купила лотерейный билет, а выиграла главный приз Ферн. Подобный вид очарования привел Ферн к победе в тот единственный раз, когда она приняла участие в игре; к получению PPI[3] кешбэка, хотя ни разу в жизни она не брала кредит; к получению хорошей компенсации в иске о дискриминации по половому признаку, когда выяснилось, что мужчины на работе получали больше, чем она. То самое очарование.

И дело было не только в деньгах. Сестры были полными противоположностями. Ферн любила школу, Стиви ее ненавидела. Ферн играла в куклы, Стиви лазила по деревьям и чаще всего падала с них и что-то ломала. Ферн была Мэри[4] в рождественском спектакле подготовительного класса, Стиви была одной половиной осла – не очень приятной половиной, уткнувшейся носом в пухлую задницу Найджела Хемминга. Осла быстро пришлось уводить с импровизированной сцены, когда Стиви упорно начала громко сыпать горох и вилять ослиным хвостом. Ферн всегда сдавала домашнее задание вовремя, Стиви утверждала, что ее задание съела собака («но у тебя же нет собаки!»). На этом список не заканчивался.

Когда девочки подросли, сестра Стиви поняла, что она хочет выйти замуж и завести детей. Ферн очень быстро нашла мужской материал в виде Деррика Чока («все мои друзья называли меня Дезза» – пюрезза!), устроила традиционную свадьбу в белом платье. Со Стиви, выступающей в качестве гостя в роли розового безе. И без какой-либо суеты приступила к производству двух дочерей. Старшую звали Джейд, а следующую появившуюся на свет маленькую Чок назвали Мейси, и, по-видимому, обе они были так же совершенны, как и их мать. А еще была Стиви – безработная, бездомная и без друзей. Безработная – из-за этого дурацкого автобуса. Бездомная – так как была безработной и не могла вносить свою долю арендной платы за космически дорогую квартиру, которую делила с четырьмя другими людьми. Без друзей – потому что Стив был задницей. Поэтому Стиви временно переехала к матери и начала искать работу.

Вообще-то ей давно пора было начать искать работу, нога ее почти зажила, а, давайте посмотрим правде в глаза, двести пятьдесят тысяч фунтов – это не та сумма, на которую можно прожить всю оставшуюся жизнь, не так ли? И как только она найдет работу, следующее, что ей нужно будет сделать, – это найти собственное жилье.

Стиви, довольная своим разумным решением, приступила к поиску работы. Но позже кое-что произошло, когда она убирала драгоценное письмо в «коробку памяти», где хранила важные вещи, такие как крошечная окаменелость, найденная однажды во время отпуска в Корнуолле, украденная прядь волос Стива и самая первая открытка на День святого Валентина (давайте оставим это в тайне, в то время ей было двадцать три). На обороте письма она заметила постскриптум.

«P.S. Не грусти. Я не бросила тебя, хотя, возможно, тебе так кажется. И не забывай, что на небе и на земле существуют и другие вещи…»

«Так о чем же болтала старая летучая мышь?» – с нежностью спросила себя Стиви и бережно убрала письмо, грустная улыбка озарила ее лицо.

Глава 4

Карен была лучшей подругой Стиви еще со школьной скамьи. Она была миниатюрной, темноволосой, хорошенькой, с ней было очень весело, и она говорила все как есть. Никакой лести или лжи. Если Стиви была похожа на какашку в конфетной обертке – Карен ей об этом говорила. Если Стиви унаследует двести шестьдесят три тысячи фунтов и не будет знать, что с ними делать, Карен тоже будет иметь на этот счет свое мнение.

– Ты счастливая, счастливая, счастливая телка, – пропела Карен, делая большой глоток вина. Затаив дыхание, Стиви ждала совета, который изменит ее жизнь. Вместо этого все, что она получила, – это еще один припев «счастливая, счастливая телка» и в завершение – «я тебя ненавижу».

– И что мне с этим делать? – Стиви заскулила.

– Ой, да ладно тебе! Не могу поверить, что у тебя нет никаких идей. Ты молода, свободна, хороша собой – иди и трать! Наслаждайся!

– Так мне сказал адвокат, – мрачно заметила Стиви.

– Если это причинит тебе столько горя, отдай все маме. Возможно, она этого не заслуживает, но ей пришлось смириться с тобой в ее доме.