Дом, в котором я тебя потеряла

– Странно, – я коснулась пальцем шрама и приблизила лицо к зеркалу, рассматривая его внимательнее.

Никаких воспалений или ранок. Может, просто расчесала ночью? Или покраснел от жары, стоявшей в ванной комнате. Похожий рубец красовался также на моей правой руке. Но как объяснили родители, он появился после падения с качелей. А вот происхождение шрама над бровью неизвестно.

Сколько я себя помнила, этот длинный тонкий рубец всегда был при мне. И на вопрос о его появлении мать всегда пожимала плечами, словно он просто однажды возник на моем лице без причины. Со временем я смирилась. Это просто еще одна загадка, еще один вопрос без ответа. А их в нашем доме на отшибе таилось множество.

Я набрала холодной воды в ладони и ополоснула лицо. Подняв голову, увидела в зеркале прямо позади себя темный силуэт.

– Твою ж мать! – я резко обернулась, чувствуя только горький вкус страха во рту.

Но кроме старой стиралки в желтых подтеках ничего не увидела. Показалось. Я села на бортик ванной, чувствуя, как сердце готово выпрыгнуть из груди. Раньше со мной бывало подобное, но в этот раз видение случилось особенно реалистичным. Похоже, я начинаю сходить с ума.

– Лиса, ты чего вопишь? – спросил Тимур, заглядывая в ванную.

– Себя в зеркале увидела, – отшутилась я, находя в себе силы улыбнуться.

Рассказывать про увиденное не хотелось. Тем более после ночного кошмара. Да и при следующей ссоре Тимур не побрезгует припомнить мне эти случаи в качестве доказательства того, что я окончательно свихнулась. Плавали, знаем, как говорится.

Но Тим продолжал молча на меня смотреть. Ох, как же мне не нравился этот взгляд. Тимур умел в одно мгновение из детской трогательности перейти в состояние твердости и непреклонности. Я обреченно развела руками.

– Да поскользнулась и чуть не упала. Все нормально.

– Ну ладно. Осторожнее, – он с недоверием взглянул на меня напоследок и закрыл дверь.

Наскоро умывшись и почистив зубы, я вышла из ванной и прошла на кухню, погладив по пути Милку, сидящую на пластиковой тумбе из-под обуви. Тимур уже активно надкусывал бутерброд с сыром и колбасой. Я присоединилась к нему, обняв дымящуюся кружку обеими руками.

Свет просыпающегося солнца пробивался сквозь старомодные кружевные занавески на кухне и я, щурясь от лучей, невольно улыбнулась. В конце концов, ничего настолько ужасного не происходило. Просто жуткие явления прошлого. Впрочем, мне пора бы и привыкнуть. Я отпила из кружки и впервые за это утро почувствовала себя спокойно.

– Чего ты улыбаешься? – спросил Тимур, наблюдавший за мной исподтишка.

– Просто… Знаешь, в этом что-то есть. Наша старая кухонька, утро, мы вдвоем, кофе. Хорошо же?

– Ага, – произнес Тимур, но с некоторым сомнением. Он явно что-то подозревал.

Черт. Надо держать себя в руках. Если повторятся подобные кошмары или крики из ванной, то он заставит меня вновь ходить к психологу. И принимать кучу успокоительных таблеток, от которых я становилась вялой и согласной на все, лишь бы оставили в покое.

– Я совершенно не подготовилась к урокам из-за объявления о продаже дома, – сменила я тему, откусывая от бутерброда.

– Ты всегда готова к урокам. Ну или сымпровизируешь. Кстати, ты не опоздаешь? Уже почти полвосьмого.

– Черт, – я стала пить кофе быстрее, обжигаясь и морщась.

Прикончив бутерброд, я ушла собираться. Спустя минут пятнадцать активных сборов, я взглянула на себя в зеркало в полный рост. Теперь растрепанные медные пружины собрались в аккуратный пучок, на веках появились небольшие стрелочки, удобная растянутая пижама сменилась строгим брючным костюмом. И явилась перед Тимом преображенной.

– Совершенно на себя не похожа, – задумчиво произнес он, продолжая не спеша отхлебывать кофе. – Словно чужая женщина. Никогда к этому не привыкну.

– Плохо выгляжу?

– Да нет, хорошо. Просто так и хочется тебя назвать именем нашей русички. Марь Алексеевна, как вам кофеек?

Негодник широко улыбнулся. Я почувствовала невольный прилив нежности. Все же он умел сделать так, чтобы я улыбнулась.

– Сам ты Марь Алексеевна, – фыркнула я.

Он проводил меня до дверей, продолжая наблюдать, как я торопливо проверяла, не забыла ли чего, и подкрашивала губы алой помадой. На прощание я улыбнулась ему и помахала рукой.

– Стоять, – скомандовал Тимур и притянул меня к себе, чтобы поцеловать. – Давай, мать, удачи тебе.

– Ага.

Я обреченно вздохнула и вышла из квартиры в приятную прохладу подъезда. Выйдя на улицу, вдохнула воздух, пропитанный утренней свежестью. Утром в городе пахло прекрасно. Люди еще не успели уничтожить эту магию ежедневной суетой. Я спрятала замерзший нос в шейный платок, чувствуя запах духов Тимура – смесь мускуса и хвои. И невольно улыбнулась. Он всегда со мной, что бы ни случилось.

Сев в маршрутку, я надела наушники и ткнула на значок проигрывателя в телефоне. В уши полилась любимая гитарная акустика. Немного задержав палец на экране, я все же зашла в галерею с сохраненными фотографиями и ткнула на изображение дома. В сердце екнуло так же, как и в первый раз, когда я увидела объявление. И я с неохотой вспомнила, что собиралась позвонить тете Вере. Вздохнув, я убрала телефон и погрузилась в дрему под музыку, пытаясь не думать о предстоящем тяжелом разговоре.

Получалось не очень. Я недолго жила в доме у тети Веры после пожара, около года. Но и это краткое время я вспоминала с содроганием. Нет, Вера не держала меня в чулане, как одного небезызвестного мальчика со шрамом, но атмосфера в доме тетки царила напряженная.

– Почему ты так не любишь своих родственников? – спросил у меня как-то Тимур.

– Мой старший брат время от времени душил меня подушкой, а вот сестра… отдельный разговор, – ответила я тогда, и теперь даже музыка не спасла меня от новой волны ненависти, едва в памяти возник дом Веры, в котором все подчинялось ее правилам.

Этот дом, в отличие от нашего, построил намного позже дядя Слава, выглядел новее и внутри пропах краской после недавнего ремонта. Белый сайдинг, круглое окно в мансарде, все условия, все аккуратно и «цивилизованно», как любила говорить Вера. Меня поселили в одну комнату с Дианой, двоюродной сестрой, выделили такую же белоснежную и уютную кровать с тумбочкой. Все, как в гостинице.

Члены семейства Выхиных ежедневно вместе завтракали и ужинали как положено. Время за компьютером и телевизором строго ограничивалось, уроки регламентированы, и за любое несоблюдение графика ожидалось наказание. Однажды я по незнанию опоздала на завтрак и на весь день осталась вообще без еды. Холодильник же запирался собственноручно самой Верой, и без разрешения ничего брать не полагалось.

А еще меня засунули в школу. До семи лет я состояла на домашнем обучении и с одноклассниками встречалась только во время совместных мероприятий. Но Вера настояла на том, чтобы я ходила в школу вместе с Дианой. И сестра, с которой дома мы неплохо ладили, в компании других детей становилась невыносима. Я дернула головой, отгоняя дурные воспоминания. Особенно один эпизод, после которого стало ясно, что в доме Выхиных мне места не осталось.

Настроение окончательно испортилось. Я нервно дернула за наушники, увидев, что маршрутка подъезжает к нужной остановке. Пора на выход.

***

Кусочек голубого неба виднелся через щель в жалюзи. Я упивалась этим небом, медленно и спокойно вдыхая и выдыхая воздух. Главное держать себя в руках. Я чувствовала себя совершенно измотанной. Двадцать пять пар глаз пристально наблюдали за мной – кто с нелюбовью, кто с любопытством, кто просто сквозь меня. Потерпи, Алиса, это уже пятый урок. Просто соберись с мыслями.

– Итак, продолжаем, ребята, – твердо и спокойно произнесла я, перещелкивая слайд. – Запишите – в 1949 году Германия была разделена на два государства: Федеративную Республику Германию, сокращенно ФРГ, в западной части страны, и Германскую Демократическую Республику (ГДР) в восточной. Посмотрите, как выглядела карта в то время.

На какое-то мгновение девятый класс умолк, молча записывая и время от времени переспрашивая некоторые слова. Но стоило мне начать лекцию, класс снова начинал гудеть, как растревоженный улей. Я почувствовала бессилие. Бессмысленно. Просто бы выйти и не вернуться. И так я думала уже пятый раз за день.

После звонка кабинет опустел в считанное мгновение, и я сжала виски руками. А ведь еще недавно я даже получала от своей работы удовольствие. Мазохистка. Когда-то маленькая Алиса мечтала стать археологом и даже в кошмарах я не могла представить, что стану учителем. Сначала я смирилась с этим. А вот потом все стало только хуже.

Когда-то я и не подозревала, что отношение некогда милых деток будет все более неуважительным, претензий от дружелюбной администрации все больше, а бумажная работа будет преследовать даже во сне. Весь мой энтузиазм после университета уничтожили, растёрли и получившийся прах развеяли по коридорам средней образовательной школы. Теперь шкала моего отношения к работе потихоньку двигалась к отметке «ненависть». Впрочем, взаимно.

– Алиса Викторовна, наконец-то история, мы соскучились, – заискивающе произнесла Аня Глинникова, учащаяся восьмого класса, заглядывая в кабинет.

Я строго взглянула на нее. Знаю я, к чему такие разговоры.

– Тебя нужно отпустить?

– Меня брат ждет внизу, мы едем к бабушке, – выпалила Аня, сверкая нагловатыми голубыми глазами.

– Если классный руководитель отпустит, тогда иди.

– Ну пожалуйста, – умоляюще произнесла Анька.

– Нет, – твердо ответила я, энергично встала и стерла с доски предыдущую тему под недовольный вздох Ани.

Конечно же, девятый класс не позаботился о чистоте доски. Впрочем, сама виновата, не сказала. Аккуратно выводя буквы новой темы, я слышала, как кабинет заполняется шумом. Восьмой класс галдел и шумно обсуждал предыдущий урок математики. С гоготом и матами. Я сделала вид, что не слышу. Это проще, чем перекрикивать гвалт.

– Если подготовились к уроку, то встали и вышли из класса! – громко сказала я, почувствовав, как раскалывается голова от шума.

Но меня мало кто услышал. Я устало вздохнула. Девочки, сидящие на первой парте, сочувственно мне улыбнулись, за что я их мгновенно возненавидела. Свидетельницы моего унижения. Махнув рукой, я сама вышла из кабинета. На шестом уроке сил кричать и выгонять всех из класса не осталось.

В туалете я немного успокоилась. Грея руки под теплой водой, я разглядывала свое отражение. От аккуратной прически не осталось и следа. Но шрам вновь приобрел нормальный цвет. Значит, все же не воспаление. А с остальным я справлюсь. Не в первый раз все это проходила.

Остаток учебного дня закончился быстро. Я еще несколько раз чуть не сошла с ума от шума, пытаясь восстановить дисциплину и даже одержав победу. Со звонком мы вместе с классом облегченно вздохнули. Сорокапятиминутная пытка прекратилась.

Впрочем, я недолго пребывала в тишине и спокойствии. Оставался еще внеурочка, после которой на столе ждала кипа бумаг. Домой я собралась только после пяти. Хорошо, что у Тима сегодня выходной и мне не надо бежать, чтобы успеть приготовить ужин до шести.

Я радостно взмахнула сумкой, двигаясь к выходу из кабинета, когда вспомнила о тете Вере. Может, отложить на завтра? Я безумно устала. Но звонок неизбежен. Мне рано или поздно придется это сделать. Иначе прощай мой старый дом. Я потеряю единственное, что связывало меня с моей историей и памятью. И от Алисы Белозерской не останется ничего, кроме вспышек воспоминаний и вечного сожаления о прошлом.

И поэтому я медленно положила сумку обратно на стул и села на краешек стола. Палец еще некоторое время неуверенно витал над экраном телефона, не решаясь ткнуть в нужное имя. Вздохнув, я все же сделала это. Пошли долгие, нескончаемые и нестерпимые гудки.

– Да, алло? – спросил далекий, но такой знакомый голос тети с характерной хрипотцой.

– Привет, теть Вер, – выпалила я и тут же рассердилась на саму себя. К чему этот детский тон? – Узнала?

– Алиса? – в голосе тети ей послышалась некоторая опаска. – Это ты?

– Да. Это я. Как вы там?

– Все хорошо. Ты-то как?

– Нормально, – мда, содержательный диалог.

Повисла пауза. Я закусила нижнюю губу. Мне вновь захотелось плакать. За дверью, громко возмущаясь, прошли ученики, задержавшиеся в школе, и я очнулась, глубоко вздохнув.

– Я звоню насчет родительского дома, – я слишком устала для намеков. Лучше говорить прямо и сразу о деле.

– А что с ним? – спокойно спросила Вера, словно давно ждала этого разговора. – Я за ним приглядываю, проверяю его раз в две недели, окна вон новые потихоньку вставляем, запах гари вывели. Ремонтируем его с Диной потихоньку. Я не говорила тебе разве?

Ну вот, началось. И снова внутри все наполнилось липким стыдом с примесью злобы. Да почему я вообще чувствую себя виноватой? Словно я сама очень хотела бросить дом и уехать в Белгород с бабушкой. И тетя Вера не уставала меня тыкать в это, как провинившегося котенка. О том, что я не очень-то жаждала покидать родные края, все деликатно умалчивали.

– Говорила, – ответила я сухо. – Я с удовольствием помогла бы вам с ремонтом. Но жизнь распорядилась иначе.

Вот так. Получай свою дозу обвинений. Ведь не жизнь, а именно ты с удовольствием избавилась от меня, отправив подальше от моего дома. Я чувствовала нарастающее раздражение. И впилась ногтями в ладонь, стараясь держать себя в руках. Привычка так резко реагировать на провокации до добра точно не доведет.

– Да я разве говорю что насчет этого? – искренне удивилась Вера. – Просто чтобы ты не беспокоилась. Все под присмотром.

– То есть мне показалось и ты не собираешься его продавать? Ох, прости тогда, – злость выходила из-под контроля.

– Собираюсь, – спокойно ответила Вера. – А ты против? Жить там уже невозможно, по крайней мере нашей семье, время его тоже не щадит, с каждым годом состояние все хуже и хуже. Не продадим в ближайшее время – и от него точно ничего не останется.

Я постучала пальцами по столу, раздумывая несколько секунд над словами тети. Что ж, в них есть резон, и мой пыл начал угасать. Злостью тут точно дом не отвоевать.

– Ты могла для начала посоветоваться со мной.

– Да я позвонила бы, как только появился первый покупатель, – тетя Вера не сдавала позиций. – В очередь за домом никто не стоит, что толку тебя заранее тревожить? А так, ясное дело, что сказала бы, без тебя эту громадину не продашь.

– Посоветоваться насчет продажи, – пояснила я, решив не отступать. – Ты не думала, что я не хочу его продавать?

– Ну, тогда тебе стоит найти того, кто будет за ним присматривать, пока тебя здесь нет. У меня уже здоровье не то. Да и Динке помощь скоро будет нужна.

– С ней все в порядке? – пожалуйста, скажи, что нет.

– Все в порядке. Забеременела просто, – с запинкой ответила тетя.

Ого, так даже лучше. Я одернула себя. Алиса, нельзя быть настолько злопамятной.

– Ох, поздравляю. Передай ей мои поздравления.

– Спасибо. У тебя как на этом фронте дела?

– Глухо. Что ж, я поняла, теть Вер. Но ты подумай насчет дома – может, его стоит сначала частично восстановить? Я бы могла помочь с деньгами.

Моя рука невольно погладила сумочку, где лежал кошелек с заветной карточкой, на которую я упрямо в течение девяти лет откладывала деньги, сначала с сиротского пособия, а потом и со стипендии, стараясь получать всегда повышенную. Любая лишняя копейка отправлялась в «Фонд дома», как я называла его про себя. Конечно, сумма не была огромной, но на восстановление дома вполне могло хватить. И я всегда знала, что потрачу эти деньги именно так.

– Восстановить? – Вера всегда оживлялась, услышав слово деньги. – Можно. Так и быстрее продадим.

– Да, вот и я о том же, – одобрительно закивала я, – ты подумай хорошо и позвони мне, ладно?

– Хорошо.

– Тогда до связи. Приятно было тебя услышать, – солгала я, вспоминая холодный пот, который прошиб меня перед разговором.

– И я всегда тебе рада, – под стать мне «искренне» ответила Вера.

Да уж, наши семейные узы как никогда крепки. Отключившись, я некоторое время смотрела в пол. Линолеум, покрытый кругами от жвачек, представлял собой жалкое зрелище. Я вздохнула, отводя глаза. Внутри меня что-то перестраивалось. Момент, которого я так долго ждала, – наконец наступил. Я выдохнула и, выпрямившись, быстро вышла из кабинета.

Я приняла решение еще четырнадцать лет назад, когда меня, сжавшуюся на заднем сидении с прижатым к груди рюкзаком с вещами, отправляли из родного города в неизвестность. И каждый день, проведенный сначала в доме бабушки, а потом и в этой квартире, я раз за разом принимала одно и то же решение. Вернуться домой, чего бы мне это ни стоило.

Пока я шла к остановке, перед глазами вновь возник образ любимого дома. Обои кремового цвета в гостиной, подранные старой вредной кошкой Томой, выцветшее зеленое кресло у камина в углу, в котором я пряталась от непогоды. Наш маленький садик, в котором мама каждое утро возилась в широкополой шляпе и розовых перчатках. Яблонька, посаженная в день моего шестого рождения, мамин мольберт, стоявший одиноко на балконе. Гараж, заваленный старыми и таившими в себе истории вещами. Стена Славы, как называли ее бабушка и дедушка со стороны отца, увешанная фотографиями с семейных праздников, портретами и памятными наградами предков.

«Этот дом строился для тебя несколько десятков лет, поэтому постарайся беречь эти стены и эти вещи», – в моих ушах вновь как наяву прозвучал строгий голос отца, отчитывавший меня за разрисованную стену в коридоре.

Я села в маршрутку и перевела взгляд, полный слез, на картины города, пролетавшие за окном. Страшно бросить свою жизнь, Тима, нашу маленькую семью в бедной, но наполненной тысячами теплых воспоминаний квартире. И в то же время мое сердце рвалось в прошлое, туда, где стоит мой дом. Внутри настойчиво звенела одна мысль – я должна вернуть то, что мне принадлежит.