Не могу здесь больше. Не могу!
Вспомнились подробности вчерашнего вечера. Шум леса, дурманящие запахи трав, скрип моста, влажный речной воздух, и – страх, приковавший к месту, ужас, проросший в самое сердце.
Сквозь тяжелую, тревожную, мучительную тоску изо всех сил продирался голос разума.
С чего все началось? Кажется, со скрипа кресла? А как же ему не скрипеть, когда ему почти сто лет?
А жуткий шум леса?..
А ты вспомни, сколько в тебе сидело к тому времени? Помнишь, как в песенке поется: «Выпил рюмку, выпил две, зашумело в голове…»
А удушливые запахи?
Милая моя, а ты бы не курила по пачке в день, глядишь, и запахи перестали бы душить…
А отец?..
Внутренний голос только посмеялся надо мной.
Это все твое пьяное воображение, дорогая фройлейн. А пропусти ты еще рюмочку, отец не только прогулялся бы по мосту, а сошел бы с картины и посидел с тобой у камина…
Голос меня как будто убедил; он умел все так просто объяснить!
Но, несмотря на это, заходить в гостиную почему-то чертовски не хотелось. Хотя надо бы подмести осколки и вытереть кровь с пола…
Я уберу в гостиной…
попозже
…и больше туда ни ногой!
Это обещание выглядело двусмысленно.
Я пошевелила порезанной ступней.
Если ранят тебя сильно, себе рану первяжи, – вспомнилась песня гражданской войны.
Безуспешно обшарив в поисках аптечки обе спальни и ванную, я заковыляла по лестнице вниз. Спустившись, поразмыслила: где бы она могла быть?
На первом этаже царили покой и умиротворение.
С замиранием сердца я взглянула на дверь гостиной.
Дверь поманила войти.
Нет!..
Я сделала шаг.
Нет, нет!
Я отчаянно затрясла головой и, волоча за собой ногу, попятилась в сторону отцовского кабинета.
Может, там найдется хотя бы пузырек йода или кусочек пластыря?..
Приоткрыв дверь, я заглянула в пустую комнату, озираясь по сторонам, потом вошла и притворила за собой дверь.
Мне показалось, что в кабинете как будто накурено; чтобы удостовериться, я втянула носом воздух. Точно, накурено!
Я вчера, конечно, переборщила с курением, но ведь я курила в гостиной…
И запах какой-то особенный; не такой, как от моих дешевых сигарет, а ароматный, с привкусом ванили.
Это-то как объяснить?!
Внутренний голос молчал.
Я почувствовала, что на меня опять начало накатывать желание уйти отсюда навсегда.
Сейчас я только обработаю ногу, созвонюсь с подружками и свалю отсюда до вечера.
Опять обрастая только что с таким трудом изгнанной тревогой, я начала рыться в шкафу, но там не было никаких шкатулок или коробочек с лекарствами,
а если бы и были, лекарствам было бы уже лет десять.
Бинт и пластырь, правда, не имеют срока годности.
Перебирая старые журналы, я из любопытства открыла один из них. Полистала. Журнал представлял собой сборник научных статей, выпускаемый академией наук в советские годы.
Может, тут есть и изыскания моего отца, которому не стоится спокойно в портрете?
И тут же, перевернув страницу, я увидела его статью. Судя по сложному названию, она была посвящена средневековой схоластике. Схоластика находилась вне моей компетенции, поэтому оценить, насколько глубоки познания отца, я не могла. Но зато я прочитала предшествующую статье краткую биографию автора.
«Краузенштайн Вильгельм Карлович – молодой, но необычайно талантливый ученый, кандидат наук, доцент кафедры философии института славянской письменности и литературы…»
В этом институте училась моя мама!
Далее перечислялись его научные работы, сообщалось, что он внес существенный вклад в изучение и осмысление различных аспектов… и т.д.
В других журналах, которые я стала с интересом рассматривать, тоже время от времени попадались его статьи, к которым прилагалась та же самая аннотация, с той лишь разницей, что в более поздних выпусках отец уже именовался не доцентом, а профессором; не просто талантливым, а видным ученым, и, наконец, мне попалась большая посмертная статья, как сообщалось – неоконченная, в предисловии к которой значилось, что от нас ушел светило философии, человек редчайшей одаренности и невосполнимая утрата для науки академик, член-корреспондент академии наук В.К.Краузенштайн.
На табличке над входной дверью значится «профессор», – почему-то вспомнила я. – Старая, наверно.
Как бы вскользь в статье было сказано, что отец погиб при невыясненных обстоятельствах.
Я продолжила свои исследования и вскоре наткнулась на журнал, даже, скорее, альманах, изданный в ФРГ на немецком языке. Знанием немецкого я обладаю весьма скудным, однако кое-какие отрывки смогла перевести и выяснила, что отец родился в небольшом местечке в Западной Германии, в богатой семье, принадлежащей к знатному немецкому роду; далекие предки его были чуть ли не приближенными курфюрста.
Вот это да! Вот так папу я нежданно обрела!
