Полковник указал в сторону зияющей темноты, пропуская вперед двух солдат, они зажгли фонари и стали медленно спускаться по каменной лестнице вниз. Яркие лучи горящих фонарей скользили по старым стенам подземелья, выхватывая из темноты очертания библейских героев и ликов святых. Наконец они вошли в небольшую комнату, заставленную различной церковной утварью.
– Спускайтесь сюда, господин полковник! – крикнул один из них. – Здесь безопасно.
– Светите, Груммер! – скомандовал Люггер и стал спускаться вслед за солдатами.
Оказавшись за спинами солдат, Люггер осмотрел открывшееся перед ним помещение.
– Здесь, господин полковник, – один из солдат навел луч фонаря на небольшой ларец со старинным резным замком. Ларец находился в нише, заключенный под толстыми прутьями кованой решетки.
– Попробуйте сбить ее, – приказал Люггер.
В подземелье раздался глухой, но в то же время весьма ощутимый звук удара, который отражался эхом по всем коридорам этого жуткого местечка.
– Не выходит, господин полковник, эта решетка просто вросла в камень.
– Может, гранатой? – предложил Груммер.
Полковник молчаливо кивнул.
– Идите наверх, – приказал он солдатам. – Сам все сделаю. Оставьте мне пару гранат.
Солдаты поспешили обратно. Люггер привязал гранаты по бокам решетки и протянул веревку через кольца.
– Поднимайтесь, Груммер, – произнес он, тяжело дыша, – или вы хотите быть похороненным в этом каменном мешке?
Груммер быстро поднялся по каменным ступеням подземелья, оставив полковника один на один с непонятным ларцом.
– Ну что, дружок, – Люггер провел ладонью по поверхности решетки. – Какие тайны ты от нас хранишь? Настало время поделиться своим секретом!
Полковник спешно распутывал веревку и в то же время поднимался наверх. Выйдя из подвала, он приказал всем лечь на каменный пол и дернул за веревку. От взрывной волны иконостас, как Везувий, извергал осколки дерева и камня, осыпая ими застывших на полу немцев. Когда пыль, поднятая взрывом, осела, Люггер отправил за содержимым одного из солдат.
В подземелье царила полная тишина, Люггер внимательно наблюдал за удаляющейся спиной солдата, ожидая его скорого возвращения, как вдруг из недр подвала раздался душераздирающий крик. В груди Люггера похолодело.
– Что это было? – испуганно спросил Груммер.
Полковник в недоумении покачал головой.
– Ганс, проверьте, что там!
Солдат тут же подбежал ко входу в подземелье и в ужасе отпрянул в сторону, прямо на него надвигалась странная фигура и тут же исчезла, словно растворилась в пробивающихся лучах восходящего солнца.
Груммер, дрожа от страха, еще несколько минут не мог открыть глаза и лишь тихо поскуливал, вслушиваясь в исчезающее эхо неизвестного существа.
– Успокойтесь, дружок, уже все закончилось, – приговаривал полковник, стараясь привести в чувство своего попутчика.
Ганс, стоящий недалеко от входа в подвал, застыл в стойке, готовый в любой момент открыть автоматную очередь по таинственной цели.
– Отставить! – приказал Люггер. – Я сам спущусь вниз. Груммер, дайте мне ваш фонарь.
Груммер испуганно разжал ладонь. Полковник спустился вниз и поднялся с небольшим сундуком.
– Вот цель нашей командировки в Россию, Груммер, – ухмыляясь, произнес Люггер. – Она здесь.
– Уж не думаете ли вы, господин полковник, что такое сокровище находится в этом сундуке? – с недоверием произнес Груммер.
Полковник осуждающе посмотрел на него:
– Я видел артефакты, завернутые в обычное тряпье, но они не теряли от этого своей значимости.
Откинув крышку ларца, Люггер несколько минут сидел без движения, не издавая ни звука. Груммер приблизился к полковнику и заглянул в сундук. Его веки судорожно задрожали, а глаза наполняли капельки слез, медленно стекающие по щекам.
Корона базилевса горела разноцветными каменьями, играя солнечными зайчиками в ярких лучах, которые пробивались сквозь дырявые монастырские своды. Люггеру казалось, что венец излучает какое-то неведомое тепло, его охватило непреодолимое желание взять корону в руки и водрузить на чело.
– Господин полковник, – Груммер лихорадочно тряс подполковника за плечо, – очнитесь, господин полковник.
– Закройте крышку, Груммер. Мне кажется, что этот венец порабощает мой разум.
Груммер тотчас закрыл ларец и направился к выходу.
Люггер достал белый платок и вытер испарину на лбу.
– Закройте ларец в машине, – дал он указание водителю.
Партизаны, засевшие вблизи полуразрушенных стен монастыря, молча переглядывались между собой, гадая, что так долго делает немецкий полковник в храме. Зачем он вообще сюда приехал. Автоматчики прогуливались по монастырскому подворью, насвистывая старинную австрийскую песенку про Августина.
Двери храма открылись, и показалась фигура водителя с сундуком в руках. Лицо Груммера светилось от счастья.
Фельдфебель, заметив его, тут же подскочил к Груммеру с вопросом:
– Где полковник?
Груммер кивнул в сторону здания и, открыв дверцу машины, бережно расположил ларец на заднем сиденье.
Басаргин махнул своим людям рукой. По немцам ударили пулеметные очереди, перекапывая пожелтевшую траву на монастырском подворье. Немецкие автоматчики отстреливались им в ответ. Груммер бросился к кабине «Хорьха». В дверном проеме храма показалась фигура Люггера с парабеллумом в руке.
«Хорьх» взревел и рванул к храму. Люггер, сделав несколько выстрелов, успел запрыгнуть в автомобиль.
– Вперед! – скомандовал он. – Нам здесь больше нечего делать, этим болванам ничего нельзя доверить.
Длинная автоматная очередь прошила крышу кабины автомобиля, удаляющегося от монастыря; «Хорьх» стремительно несся по ухабистой дороге, увозя немецкого полковника и Венец Базилевса. Сквозь открытое окно Люггер увидел, как сквозь плотную пелену облаков к монастырю устремились две пары юнкерсов. Но ему уже было наплевать и на партизан, и на солдат, и на неудачника фельдфебеля. Он почти завершил свою миссию в этой ужасной стране. К утру Венец Базилевса будет лежать в одном из музеев Германии и, возможно, после войны принесет много пользы немецкому народу.
* * *
Известие о том, что старец Дионисий отошел к Богу в дороге, было принято патриархом Иоакимом с прискорбием.
Он обвинял то стрелецкого старшину Басаргина, что тот не сумел довезти старца до Москвы, то самого себя за то, что отпустил его в Вятку, смирившись с его выбором. Патриарх метался по палатам, впадая то в забытье, то взрываясь истериками и слезами. Никто не знал причин такого поведения владыки, всегда бывшего спокойным и рассудительным пастырем.
По прибытии в Москву Емельяна Федотовича уже встречал патриарх, но теперь взгляд его выражал холодность и недоверие. Истинную причину такого поведения знал лишь сам стрелецкий старшина Басаргин.
