Дионисий возвел глаза к небу и произнес:
– Корона эта для истинного царя, что объединит все народы христианские и вернет Царьград в лоно христианского мира и очистит его от мирской скверны да слуг Магомедовых.
– Гляди-ка, – с легкой ухмылкой произнес Басаргин, – турки сильны, не одолеть их. Не один десяток лет с ними бьемся, все конца не видно.
– Придет истинный царь, он и закончит! – заключил Дионисий.
– Поживем, увидим, – усмехнулся старшина и отвернулся в сторону окна. Его терзало множество вопросов: зачем старец выбрал именно его, зачем открыл ему эту тайну?
Что он с ней делать будет? Рассказать об этом разговоре думскому дьяку Шакловатому или сразу идти к патриарху? А как изымет царевна корону сатанинскую да войну учинит? Так война и сейчас идет. Турки так и прут, как тараканы. Да и поляки никак не угомонятся. Возок еще раз скрипнул осями и остановился.
Кучер спрыгнул с козел и поспешил открыть дверцу кабинки:
– Вечереет, ваше благородие, надо бы на постой остановиться.
Басаргин сошел с возка и осмотрелся.
Возникшая перед ним деревушка не внушала доверия. Ветхие избы склонились на один бок, прогнив от старости, крыши на домах зияли черными дырами, как старый череп пустыми глазницами, вокруг царили запустение и нищета. Старик в стоптанных лаптях, сидя на деревянной скамье, заметил важного гостя недалеко от своего сирого жилища и сразу склонил голову в поклоне.
– Прошу прощения, старче, – произнес старшина и поманил крестьянина пальцем.
Старик тяжело поднялся и, прихрамывая, засеменил к Басаргину.
– Чьи будете? – спросил старшина.
– Дворянина Крутицкого, – буравя глазами землю, ответил старик.
– Плохо живете, ленивы или к алкоголю пристрастны?
Старик пожал плечами и тихо ответил:
– Нет, работы мы не боимся и к хмельным напиткам не пристрастны. Барин сильно лютует, житья не дает, поборами обобрал, вот и обнищали. Мы уж долго вдоволь не едим да хлеба не видим, хоть траву щипай.
Лицо Басаргина исказилось в злобной ухмылке:
– Найду барина вашего, шею намылю.
Старик отвесил земной поклон:
– Намыль, батюшка, намыль. Мы за тебя молиться будем.
Дионисий, слыша диалог Басаргина с крестьянином, улыбнулся и спустился с возка.
– Как зовут тебя? – спросил он у крестьянина.
– Зорькой кличут, – в ответ всплеснул руками старик.
– А по-христиански как?
– Николай, – усмехнулся крестьянин, – а Зорька – то прозвище. Потому что встаю на заре, пастухом я был.
– Ну, иди, Николай, благословлю тебя, – молвил Дионисий.
Зорька подскочил к старцу и склонил голову.
– Христос посреди нас! – Дионисий наложил крестное знамение и протянул руку.
– Есть и будет! – отозвался Зорька, лобзая руку Дионисия.
– Где можно остановиться на постой? – спросил старшина.
Крестьянин поднял глаза:
– Через три версты дом мельника. Добротный, большой дом, всем места хватит.
Басаргин достал из кошеля мелкую монету и протянул ее старику:
– Возьми за помощь. Барина твоего я разыщу и накажу. Пойдем, отче, – Басаргин развернулся и зашагал к возку. – Надобно до темна успеть.
Ночь в доме мельника прошла беспокойно. Басаргин несколько раз просыпался в холодном поту. Снился ему и одноглазый мужик-раскольник Сапыга, и везде сующий свой нос боярин Широковатый, но последний сон, что приснился под утро, никак не выходил у него из головы. Снилось ему, будто оказался он в огромном храме, расписанном фресками невероятной красоты. С купола, уносившегося под самые небеса, исходил божественный свет в виде трех золотых лучей. У алтаря, преклонив колено, стоял человек в золоченой мантии на плечах. В руках он держал корону, усыпанную сапфирами и бриллиантами изумительной красоты, и хотя человек в мантии был далеко от старшины, Басаргин отчетливо видел четкую огранку каждого камня, украшавшего корону.
Человек в мантии совершенно не замечал присутствия постороннего, он обращался к Богу, и чем громче произносились слова молитвы, тем ярче становилось свечение лучей. Вскоре золотистый свет залил все пространство храма. Басаргин прислушался, где-то издалека, вероятно с улицы, доносились крики сражения, нечеловеческие вопли раненых и горькие стенания вдов, хоронивших своих мужей.
Басаргин сделал шаг к алтарю, но человек не оборачивался, будто рядом и не было никого. Сделав еще шаг, он отчетливо услышал слова молитвы и диалога. Человек в мантии с кем-то беседовал. Басаргин никак не мог распознать голоса собеседников. Первый обещал человеку спасение и избавление от позора в обмен на его душу, и звучал он весьма неприятно; второй предостерегал человека, указывая на последствия договора. Человек в мантии колебался, он понимал, что, согласившись с условиями, он спасет свой город, но погубит свою бессмертную душу.
– Базилевс! – в храм вошел человек в доспехах. – Турки взяли восточную стену, они уже прорвались в город.
Император поднял руку:
– Где они сейчас?
– У цирка Флавия.
– Ступай, я скоро приду.
Человек в доспехах поклонился и выбежал из храма.
Басаргин наблюдал за картиной со стороны, словно смотрел представление в театре. Только теперь это был театр теней.
– Самаэль! – тяжело произнес человек. – Я согласен.
Корона в руках базилевса засветилась.
– Отныне, в чьих руках будет сей венец, тот получит власть над всем миром.
Фрески на стенах закружились в каком-то неведомом хороводе, святые протянули друг другу руки, послышалась какая-то небесная какофония. Звуки раздавались со всех сторон, соединялись в одно целое и невыносимо резали слух.
Басаргин проснулся. Сон был настолько отчетлив, что старшина не усомнился в его реальности. Басаргин свесил ноги с деревянной кровати и перекрестился, глядя на киот.
