Ну да, так и не решилась, вот ведь трусливое создание!
Отец, усмехнувшись, ответил:
– Думаешь, она мне в спутницы жизни набивается? Знаешь, я как-то об этом не думал, дочка, хотя все может быть. Но относительно этого ты можешь быть абсолютно спокойна – твоей мачехой она точно не станет!
И почему ляпнула о Веронике, хотя намеревалась сказать совершенно иное?
– Не исключаю, что она все еще неровно ко мне дышит, но шансов у нее, дочка, нет!
Зоя пробормотала:
– Хорошо, что я сдала ей анатомию, шансов получить «пятерку» после того, как ты ее отошьешь, у меня не было бы…
Отец, бросив на стол красный карандаш, заявил:
– Ты так не рассуждай, дочка! Вероника и ее возможные ко мне чувства к твоим успехам отношения не имеют! Ты ведь прирожденный медик, ты это сама знаешь! Эта «пятерка» – исключительно твоя заслуга, а не ее и не моя!
Ну да, как бы не так! Не подбивай Вероника клинья к отцу, не видать бы Зое не только «пятерки», но и «четверки», как своих ушей.
– Папа, ты переоцениваешь мои медицинские таланты. Хорошо, что ты сам завел об этом речь. Не думаю, что из меня выйдет толковый врач. Более того, я уже давно хотела сказать тебе, что…
Отец прервал ее, в явном возбуждении, так, что у него задрожали руки, заявив:
– Что ты такое говоришь, дочка?! Я так горжусь тобой и твоими достижениями, а это все твои достижения, уж поверь мне!
Ну да, прямо уж так и ее: это достижения его собственные и покойной мамы, которую в меде еще хорошо помнили.
– И никакая Вероника тебя завалить на экзамене просто не может!
Как бы не так: очень даже может!
– Папа, разреши мне все же довести мою мысль до конца. Я хотела сказать тебе, что медицина – это не то, о чем я мечтаю…
Но отец даже не слышал ее слов, продолжая грохотать:
– Нет, это ты мне разреши, дочка! Не понимаю, отчего ты сама не ценишь себя и свой несомненный медицинский талант. Я же наблюдаю за тобой, я же горжусь тобой! Ты – как твоя мама в молодые годы! Будь она жива, ее бы очень радовало то, чего ты достигла и еще добьешься. А ты добьешься многого, дочка! Очень многого!
Будь она жива… Но ведь мама умерла.
Упоминание мамы развеяло остатки уверенности Зои, и девушка, слушая монолог отца, поняла: нет, если она ему и скажет, то не в этот раз.
Не в этот.
– Так что же ты хотела мне сказать? – вдруг спросил он ее сам, и Зоя растерялась. Она ведь только что приняла решение пока не ставить его в известность, решив сделать это на следующей неделе.
Или в следующем месяце.
– Да нет, ничего, папа…
Но отца было не провести. Он продолжал настаивать:
– Дочка, не юли! Ты же сама знаешь, что я такого не люблю. И мама не любила. Так что за решение ты приняла?
Зоя, зажмурившись, выпалила:
– Папа, мне стало ясно, что так больше продолжаться не может. Я не хочу и не могу больше…
Зловещая пауза. Зоя открыла глаза. Посверкивающие очки отца. Его подрагивающая рука. Его склоненная набок седая голова.
– …Быть вместе с Павликом!
Ну да, не хотела, но это было не то, что она собиралась сказать отцу, точнее, только часть того, причем наименее важная.
Отец поднялся.
– Конечно, это твоя жизнь, дочка, но на твоем месте я не стал бы разбрасываться человеческими отношениями. Павлик тебя любит, это каждому понятно, вы такая хорошая пара! Вы идеально подходите друг другу – два будущих светила медицины!
Отец вовсе не иронизировал.
– Папа, но я не люблю его, разве это совсем ничего не значит?
– Дочка, с чего это ты решила, что не любишь его? Конечно, любишь! Ты всегда любила! Вы же с детства знаете друг друга!
Ну да, в этом и проблема.
– И вообще, советую не спешить. И у тебя, и у Павлика сейчас важный период в жизни. Ты начинаешь учебу, он ее заканчивает и поступает в аспирантуру. Не надо никаких ненужных заявлений и скоропалительных решений.
– Папа, это не скоропалительное решение. Я не люблю Павлика. Да, он мне как друг или даже как брат, но будь у меня брат, ты же не заставил бы меня за него замуж выходить?
Отец, странно взглянув на нее, отвернулся и вполголоса заметил:
– Сейчас я скажу тебе то, чего никогда не говорил. И о чем ты не знаешь. У тебя был брат, старший. Наш с мамой ребенок до тебя. Но она потеряла его еще во время беременности…
Зоя онемела, не зная, что и возразить. И в голову вдруг пришла странная мысль: не исключено, что потеря первого ребенка у мамы была связана с ее аневризмой, она о таком читала. И если бы родители тогда задались поиском причины выкидыша…
– Папа, извини, мне очень жаль… Но почему… Почему вы об этом никогда не говорили?
Игорь Борисович ответил:
– Потому что мама не хотела. А когда ее не стало, я не видел необходимости ставить тебя в известность. Наверное, и сегодня мне надо было промолчать, но так уж вышло. Так что у тебя вполне мог быть брат, причем он был бы года рождения Павлика. Занятно, что и мама хотела назвать сына Павлом – в честь своего деда. Не вышло…
Он помолчал, а Зоя поняла: ну да, теперь тему ухода из меда вообще никогда поднять не получится!
Потому что дед матери, Павел, которого она, конечно же, не знала, потому что он умер задолго до ее рождения, был легендарным в их краях пульмонологом.
– И, конечно же, дочка, тебе не пришлось бы выходить замуж за родного брата, уж поверь мне! Так что я рад, что ты, не имея старшего брата Павлика, все же обрела другого, того, кто сможет тебя защитить, быть всегда с тобой и любить тебя…
Но она-то не любила своего Павлика! Ну, ни чуточки – как мужчину. Как брата, как друга, как хорошего приятеля – но не как мужчину!
– Ведь я грешным делом строил тогда грандиозные планы относительно Павлика, нашего сына и твоего старшего брата. Он ведь тоже стал бы врачом. Не думаю, что пульмонологом, как прадед, в честь которого был бы назван, вероятно, детским хирургом, как и я. Ну, или хирургом для взрослых, как мама. Да, вы были бы великолепным врачебным дуэтом, мой сын Павел и моя дочка Зоя!
Отец распланировал карьеру и, более того, жизнь сына еще до появления его на свет. Ну и ее, собственно, тоже.
Так какой же бездушной сволочью надо быть, чтобы после этого признания заявить отцу, что не только его умерший еще до рождения сын Павлик, но и она сама не получит медицинского образования?
– Поверь мне, дочка, мама не говорила, потому что не хотела, чтобы ты горевала и мучилась. Я ведь знаю, как она переживала тогда, после… после того, как потеряла ребенка. Но когда у нас появилась ты, мы оба дали себе слово, мама и я: если наш Павлик не станет медиком, так им станешь ты!
Он снова посмотрел на Зою и назидательно добавил:
– Конечно, жизнь твоя, и тебе двадцать лет, дочка. Ты – человек взрослый. И если ты не любишь Павлика, то ничего не поделать. Но задайся вопросом: что главное в этой жизни? Любовь ли, которая проходит? Я ведь когда-то тоже любил, признаюсь, Веронику Михайловну, но ведь это в далеком, слава богу, прошлом. Что важнее: сиюминутная прихоть или чувство долга?
Да, Зое стало ясно, что мед ей оканчивать придется. Но кто сказал, что она должна работать по специальности и начинать академическую карьеру?
И тем более выходить замуж за Павлика?
– Ну, что-то разговор у нас получился грустный, дочка. Так ты подумаешь о том, чтобы не разрывать отношения с Павликом? У него сейчас такой ответственный период в жизни, если ты его бросишь, это может сильно навредить ему. Ты же не хочешь этого?
Нет, не хотела. Но почему никто не интересуется тем, чего хочет она?
Никого это не интересует, понятно. Весь вопрос только в том, чего же она хочет?
Этого Зоя, к своему ужасу, сказать после сей странной беседы с отцом уже больше с уверенностью не могла.
– …А это мой троюродный брат Антон, – произнес Павлик, отходя в сторону. Сердце Зои вдруг учащенно забилось: она заметила еще одного гостя вечеринки, которая проходила жарким июльским вечером в огромной квартире родителей Павлика на центральном проспекте Маршала Жукова вечером. Пользуясь тем, что предки отправились на три недели на зарубежный курорт, новоиспеченный аспирант давал знатный прием для «своих».
Двухэтажная квартира в доме элитной постройки на излучине реки была забита сокурсниками, коллегами, молодыми преподавателями меда, а также прочими знакомыми, полузнакомыми и вообще не знакомыми.
– Приятно познакомиться. Антон, – произнес молодой человек, пожимая Зое руку. Он разительно отличался от ее Павлика, невысокого, рыжего, говорливого. У его троюродного брата были длинные черные волосы, собранные в конский хвост, небольшая стильная бородка и пронзительные синие глаза.
– Зоя, – ответила девушка, вдруг понимая, что весь гул в квартире, забитой праздным народом, жующим, пьющим и хохочущим, вдруг отступил на второй план, а затем и вовсе исчез.
– Я знаю, что Зоя, – усмехнулся Антон. – Павлуха мне о вас рассказывал. Или, если не возражаешь, мы перейдем на ты?
Зоя не возражала.
Они словно попали в параллельную вселенную: она и Антон. Вокруг них были люди, но Зоя их не замечала. Даже Павлика она не видела, устремив свой взор только на одного человека: на его троюродного брата.
Если и существует любовь с первого взгляда, то вот она.
Антон, в отличие от Павлика, говорил немного, однако всегда с тонкой иронией. Он умел слушать. Он разбирался в тонкостях творчества Пелевина.
– Давай выйдем на балкон? – сказал он и, взяв Зою за руку, повел ее за собой. Чувствуя, что по ее телу словно течет электричество, Зоя отправилась вслед за ним.
Однако они вышли не на огромную террасу, на которой под вечереющим небом толклись и обжимались гости, а, миновав анфиладу комнат и поднявшись на второй этаж, в спальню родителей Павлика.
– Ты что, туда нельзя! – произнесла с опаской Зоя, когда они оказались перед массивной дверью.
– Всем прочим нельзя, а мне можно. Я ведь не просто гость, я родственник, – усмехнулся молодой человек. – Это накладывает определенную ответственность, но и предоставляет возможности.
Дверь была заперта, чтобы любопытные гости не проникли в святая святых и, чего доброго, не решили устроить кавардак в спальне родителей.
– Так, Павлуха куда-то спрятал ключ, но спрашивать не будем… – пробормотал Антон и быстрым движением руки извлек из кармана джинсов что-то тонкое, похожее на проволоку изогнутой формы.
Несколько мгновений покрутив этим в замочной скважине, он распахнул дверь, которая открылась с легким скрипом.
– Это что, отмычка? – с благоговением спросила Зоя, а молодой человек хмыкнул:
– Нет, всего лишь заколка для волос…
Где Антон научился использовать заколку для волос в качестве ключа для запертых помещений, Зоя спрашивать пока что не рискнула.
Они шагнули в полутемную спальню, миновали массивную кровать и подошли к балконной двери.
Открыв ее, Антон ступил на небольшой уютный балкон, выходящий прямо на реку. Зоя, все это время державшаяся за его руку, последовала за ним.
– Откуда ты знаешь, что здесь есть балкон? – спросила девушка и поняла, что вопрос глупый. Мягко улыбнувшись, Антон ответил:
– Ну, я же время от времени бываю в гостях у моих родичей. Хотя, надо признать, они не особо меня жалуют, в особенности тетя. Дядька, мне не родной, еще ничего, а вот она считает, что я неподходящая кандидатура в друзья ее драгоценному сыночку.
И, пронзительно посмотрев на Зою, добавил:
– И твоему будущему мужу.
Смутившись, Зоя взялась обеими руками за металлический поручень и, облокотившись на него и подставив лицо приятному вечернему летнему ветерку, уставилась вдаль.
Она внезапно подумала, что в такой же летний день они с мамой и отцом отправились после празднования дня рождения на пляж, чтобы искупаться в реке.
И вернулись домой только вдвоем.
– Он ведь от тебя без ума, – продолжил Антон, и Зоя, не поворачиваясь, спросила:
– Кто? Дмитрий Егорович?
Она имела в виду отца Павлика.
– Ну, старик тоже, он ведь любит засматриваться на молодых красавиц. То есть на таких, как ты. Поэтому тетка и полетела с ним туда, на этот остров, где толкутся только английские и немецкие старики и нет ни одного ночного клуба: тишь, гладь да семейная благодать!
Зоя звонко рассмеялась: с Антоном было так легко и можно было говорить о вещах, о которых она ни с кем никогда бы говорить не смогла.
И это несмотря на то, что знала его всего около получаса.
Молодой же человек продолжал.
– Нет, я веду речь о Павлике. Он ведь на тебе реально повернут, но это как раз понятно…
Его рука легла ей на талию, но Зоя и не думала сопротивляться.
– Он защитится, вы поженитесь, у вас пойдут дети. Впрочем, возможна и иная хронология этих, однако, незыблемых вех.
Он положил ей на талию и вторую руку.
– Нет, не поженимся, – ответила Зоя. – Я скажу тебе то, что никому еще не говорила. Я не выйду замуж за Павлика. И детей у нас не будет. Но на то, что он защитит диссертацию, сначала кандидатскую, а потом и докторскую, это не повлияет.
Она почувствовала на щеке жаркое дыхание молодого человека.
До этого вечера Зоя никому бы не позволила так с ней обращаться, даже Павлику, отношения с которым у нее были до сей поры исключительно платонические.
Да, никому и никогда – но вот сегодня этому черноволосому синеглазому нахалу.
В которого она, похоже, успела влюбиться.
И это всего за час с небольшим их знакомства.
– Тебе неприятно? Я себе позволяю лишнее? – спросил он, нежно покусывая мочку ее уха.
Ну да, позволял, это вне всяких сомнений. Однако ей было очень приятно – как никогда раньше в жизни!
– Думаю, это я позволяю себе лишнее, – прошептала срывающимся голосом Зоя и попыталась вырваться из объятий Антона.
Но попытка оказалась весьма неуверенной, так что Антону не составило никакого труда прижать к себе Зою, на этот раз стоящую к нему лицом, и, отбросив с ее раскрасневшегося лица светлые кудри, сказать:
– То, что для других в жизни лишнее, для нас – ее неотъемлемая часть.
А потом он ее поцеловал. Коротко, нежно, но требовательно. Оторвавшись от ее губ, молодой человек посмотрел на Зою, словно задавая ей немой вопрос.
И в ответ она сама поцеловала его.
Она не могла сказать, как долго длились их поцелуи на балконе в спальне родителей Павлика, но все прекратилось в тот момент, когда в коридоре раздались громкие голоса и кто-то пьяным баском воскликнул:
– О, смотрите, тут дверь открыта! И какой тут классный траходром! Ой, давайте на нем все вместе поскачем?
Очарование момента было нарушено, и Зоя, плавно отстранив Антона, который, кажется, был готов продолжать с ней целоваться и при случайных свидетелях, выбежала с балкона, минуя кровать, на которой, как она отметила краем глаза, расположились несколько девиц с каким-то солидным бородачом.
– Ой, да тут уже занято? Извините-извините, мы не посягали на ваше любовное гнездышко! – прилетели ей в спину слова, сопровождаемые глупым хихиканьем.
Сбежав по лестнице вниз, Зоя наткнулась на Павлика, который был уже несколько под мухой.
– Я тебя все это время ищу! – заявил он и не очень-то любезно дернул ее за руку. – Где ты была?
В этот момент по лестнице спустился Антон, который, впрочем, сделал вид, что их не видит, и направился прямиком на террасу.
Однако брошенный ему в спину пламенный взгляд Зои не ускользнул от Павлика, который, несмотря на уровень алкоголя в крови, не потерял бдительности.
– Ага, понимаю, где ты была. И с кем! Знал же я, что приглашать этого шаромыжника не стоит. И мама меня предупреждала, да и сам я в курсе, что он за человечек!
Павлик снова потянул Зою за локоть, а та, высвободившись, заявила:
– И что же он за, как ты говоришь, человечек? Не забывай, это твой троюродный брат! И почему ты его так называешь!
Икнув, Павлик зло ответил:
– Увы. Лучше бы он им не был.
И идиотским голосом, подвывая, продолжил:
– «В чем сила, брат?» Так вот, если сила действительно в правде, то мой троюродный братец Антоша – шаромыжник, бездельник и на редкость сомнительная личность. Меняет девиц как перчатки и, если уж на то пошло, кажется, не только девиц…
Он зашелся пошлым смехом, а Зоя холодно ответила:
– Павел, ты пьян! На тебя смотреть тошно.
Ее жених взвился.
– На себя посмотри, рыбка моя! Помада по всему лицу, глаза в кучу. Что, наш пострел Антоша везде поспел и уже сдюжил тебя знатно окучить? Ну, он это умеет. Смотри сама!
Он ткнул ее в бок, заставляя наблюдать за тем, как Антон на террасе более чем любезно чирикает с какой-то барышней во всем черном и с массивным кольцом в носу. Зоя ощутила, как у нее заныло в сердце и на глаза навернулись слезы.
Но почему, почему?
Антон держал руку на не самой тонкой талии девицы, как недавно делал это с Зоей, и чмокал ее в щечку.
– Ну что, убедилась, что за субчик этот твой Антоша? Все равно лучше меня тебе не найти, рыбка моя! У-у-у-у-у!
И молодой человек полез к ней со слюнявыми поцелуями.
Зоя, чувствуя, что вот-вот расплачется, оттолкнула своего незадачливого жениха и поймала на себе взгляд Антона, который, заметив ее, тотчас убрал руку с талии особы в черном и с кольцом в носу.
Он двинулся к ней, Павел же, сопя, снова попытался обнять ее.
Подоспевший Антон, резко оттолкнув своего троюродного братца, заявил:
– Тебе же велели не распускать руки, разве не слышал?
Хозяин вечеринки, налетев спиной на одного из гостей, взревел:
– Да кто ты такой, чтобы мне указывать? И вообще, что ты здесь делаешь и кто тебя пригласил?
Антон спокойным тоном ответил:
– Ну вообще-то ты сам, Павлуха…
– Да какой я тебе Павлуха!
Этот самый Павлик-Павлуха полез на своего родственника с кулаками. А Зоя, вся в слезах, не дожидаясь начала потасовки, которая рано или поздно должна была случиться на вечеринке «золотой молодежи» города, ринулась прочь.
– Рыбка моя, подожди! – раздался плаксивый голос Павлика, и девушка услышала вторящий ему зов Антона:
– Ну куда же ты? Я все тебе объясню…
Не желая, чтобы этот длинноволосый, вскруживший ей голову хлыщ «все объяснил», Зоя выбежала в прихожую, толкнула кого-то входящего в распахнутую квартирную дверь и, оказавшись на лестничной клетке, не дожидаясь лифта, побежала по ступенькам вниз.
И, конечно же, от волнения через несколько этажей споткнулась, крайне неудачно приземлившись на ступеньки. Слыша за собой топот по бетону, Зоя прикусила губу, не столько от боли, сколько от обиды.
Ну да, и как только она смогла попасться на этот самый древний в мире трюк! Еще бы, растаяла, как масло на солнце, перед этим ловеласом.
А Павлик тоже хорош – какой он, оказывается, неприглядный, когда выпьет.
Впрочем, выходило, что когда трезвый, вполне себе тоже?
– Больно? Ушиблась? Ногу подвернула? – крикнул, оказавшись рядом с ней, Антон, на смазливом лице которого застыло выражение тревоги. – Разреши тебе помочь…
Зоя, хмыкнув, вцепилась в перила и сердито ответила:
– Нет, не разрешу! И вообще, оставь меня, пожалуйста, в покое!
Молодой человек, не слушая ее, осторожно опустился на колени и дотронулся до Зоиной лодыжки.
– Тут больно? А тут? А вот тут?
От его прикосновений у нее по коже пошли мурашки, и Зоя почувствовала, что ее словно током ударило.
Неправильно истолковав ее дрожь, Антон озабоченно произнес:
– Как бы ты себе чего не повредила…
Зоя, отстраняясь от молодого человека, безапелляционно заявила:
– Я же сказала, чтобы ты оставил меня в покое! И вообще, кто тут из нас будущий медик – ты или я?
Ну да, будущий медик, не желающий становиться таковым и только и мечтающий бросить учебу.
Антон, улыбнувшись и показав белоснежные зубы, ответил:
– Ну, скажем, я тоже мог стать медиком, я ведь даже учился в меде и, в частности, сдавал экзамен твоему отцу.
– Наверняка ведь провалился! – заявила рассерженно Зоя. Ну да, безусловно, она ведь имела дело с фанфароном, зазнайкой и, как его назвал Павлик, шаромыжником.
Антон, снова щупая ее лодыжку, которая и в самом деле начинала гореть, ответил:
– Нет, почему, сдал на «трояк». Твердый, вполне заслуженный. И вообще, я ни на одном экзамене не провалился, однако в итоге все же ушел. Потому что понял, что медицина – не мое.
Чувствуя, что ее злость на молодого человека в одно мгновение как рукой сняло, Зоя заинтересованно уставилась на него. Надо же, перед ней тот, кто взял да ушел из меда. Не страшась при этом своего строгого родителя! Впрочем, ведь у него не было отца-профессора, который за подобное голову бы оторвал.
Причем не только фигурально.
– А вот здесь точно не болит? А вот здесь?
Антон продолжал нежно прикасаться к ее ноге, которая, собственно, не особо-то и болела. Или Зое казалось, что не болела, потому что ей так хотелось, чтобы этот длинноволосый зазнайка прикасался к ней вечно.
– Ты просто так взял и ушел? – спросила Зоя, а молодой человек, коротко усмехнувшись, ответил:
– Ну, в итоге вышло, что да, просто взял и ушел, хотя это было завершением долгого процесса борьбы во мне самом. Я ведь с самого начала знал, что медицина – не моя стезя, однако у нас в семье все медики, поэтому моя судьба была, так сказать, предопределена заранее.
И снова нежное прикосновение к ее лодыжке.
– И что сказали твои родители? – продолжила выпытывать Зоя и услышала в ответ:
– Ну, в восторге не были, конечно, однако я принял решение и не думал от него отступать. Мы какое-то время даже не разговаривали с моим отцом, но ничего, он в итоге смирился.
А вот сможет ли смириться ее собственный отец? Это уж вряд ли…
– И не думали переубеждать? – продолжала форменный допрос Зоя, и Антон, взглянув ей в лицо, ответил:
– Отчего же, даже и сейчас пытаются, хотя, вероятно, уже поняли, что все это напрасно. Однако скажи, отчего тебя это так занимает? Из праздного любопытства, что ли? Ведь ты точно не намереваешься уходить из меда, еще бы, тебе же на роду написано стать медиком, причем именитым! Это с таким-то отцом!
Ну да, с отцом, который не только страстно желал, чтобы она пошла по его стопам, точнее, по его и мамы, но и мысли не допускал, что может быть иначе.
– Нет, это не праздный вопрос, – ответила тихо Зоя, чувствуя, что ее злость в отношении Антона давно исчезла.
Тот же, внимательно посмотрев на нее, вдруг произнес:
– Только не говори, что ты сама подумываешь уйти из меда? Ни за что не поверю!
И тут Зоя расплакалась.
А дальше произошло то, чего она не ожидала, хотя втайне, вероятно, надеялась: молодой человек снова поцеловал ее.
– Нет, не надо, – попыталась отодвинуться от него Зоя, что вышло, однако, плохо. Крайне плохо. – Нет, прошу тебя, не надо!
– А я вот думаю, что очень даже надо! – ответил он и продолжил ее целовать.
Закрыв глаза, Зоя отдалась непонятному щемящему чувству, которое возникло у нее в груди, однако, пересилив себя, все же оторвалась и, тяжело дыша, заявила:
– Я все видела!
Антон, удивленно уставившись на нее, произнес:
– Что ты видела? А, понимаю, это как я Лику целовал?
Зоя насупленно молчала, а Антон расхохотался:
– Ну да, понимаю, какое у тебя обо мне сложилось впечатление! Только что обжимался с тобой на балконе, а потом уже к другой на террасе пристает! Провинциальный альфонс, ни дать ни взять.
Ну да, точно, провинциальный альфонс, нахал и шаромыжник. Но такой очаровательный шаромыжник, прикосновения которого заставляют ее буквально трепетать.
Зоя молча кивнула и добавила:
– И ты ее при этом еще приобнял. Ну, руку на талию опустил…
Смеясь, Антон воскликнул:
– Ну, Лика – моя давняя знакомая. Причем очень-очень давняя!
Ну да, так и есть, у этого очаровательного шаромыжника везде имелись свои давние знакомые. Вернее, очень-очень давние. Интересно, кому-то он, рассказывая о ней самой, тоже будет ее так представлять?
– Ну, не поверишь, но я с ней в детский сад ходил!
Вот именно, Зоя не верила, хотя оснований для этого у нее, собственно, не было. Ну, что она видела, как на вечеринке молодой человек положил руку на талию какой-то девице и чмокнул ее в щечку?
– Ты ее приобнял при этом! – продолжила она упрямо, вдруг понимая, как смешно звучат ее обвинения.
– Ну да, приобнял, я с ней всегда так делаю.
Так и есть, его бывшая. Или даже никакая не бывшая, а все еще настоящая?