Впрочем, она уже и была хозяйкой дома, а может вскорости, когда ей и пятнадцати ещё не исполнится, так будет уже не только хозяйкой дома, но и матерью семейства.
Он подошёл и, пока она ещё что-то пыталась сказать, прижал её голову к своей груди. Крепко прижал и погладил по волосам, а потом, отпустив, спросил:
– Ну, как поживаешь, моя дорогая?
– А вы знаете, дядя, хорошо, – отвечала она. – Хорошо поживаю, муж мой в своём ребячестве бывает часто глуп, но он человек хороший и добрый, я рада, что вы нашли мне такого мужа. Да и мама у нас бывает часто, и тесть со свекровью тоже, и братья Людвига Вольфганга бывают, и нас в гости часто зовут, так что живу я хорошо. Весело.
Кавалер засмеялся и посмотрел на её мужа, что стоял тут же. Людвиг Вольфганг Кёршнер улыбался и, кажется, совсем не злился на жену за то, что она называла его глупым. Волков протянул ему руку для рукопожатия. Молодой человек пожал её с большим почтением.
– Ну, а что у вас на ужин сегодня? А то я и пообедать не успел нынче.
– Я уже велела накрывать, прошу вас и ваших сопровождающих к столу, – говорила юная и радушная хозяйка дома.
Глава 7
Дел в городе оказалось у него много. Поутру, ещё до рассвета, не позавтракав, кавалер поехал к епископу, чтобы успеть поговорить с ним до начала службы в храме. Отца Теодора он встретил на пороге его дома. Старик всё ещё вел утренние службы сам, несмотря на возраст, и он уже спешил на службу, но по дороге они успели переговорить. Старый поп ещё раз повторил всё то, что уже писал в письме, но особенно напирал на распрю с графом:
– Уж не думайте, что Малены отступятся, – они медленно шли по ещё тёмным улицам к кафедральному собору, где у епископа должна была быть служба. – Их фамилия всегда была упряма и в средствах неразборчива. И вообще… Я думаю, что лучше бы вам отказаться от вдовьего надела графини. И сделать сие публично.
«Отказаться? Да ещё публично? Признать перед всеми своё поражение?»
– Нет, сие невозможно. Я обещал графине добыть ей поместье, – твёрдо сказал рыцарь. – Не захотят отдать добром, так силой заставлю.
– Силой? – епископ даже остановился. – Да не всё же можно решить силой!
– Не всё, но этот раздор можно. Приведу людей, возьму его замок и заставлю признать, что поместье принадлежит графине.
– Имейте в виду – наживёте себе вечного и кровного врага, такого унижения фамилия вам не простит, да ещё и герцог всегда будет на стороне родственников. И знать местная вся тоже, для неё вы вовеки будете чужим. Так и будете жить, лишь на меч опираясь.
– Я всю жизнь живу, на меч опираясь. Другой жизни я и не знаю.
– Вижу, отговорить я вас не смогу, – говорил отец Теодор, останавливаясь на ступенях храма. – Раз так, прошу вас быть во всеоружии. Коварен и хитёр род Маленов, иначе не стали бы они из мелких землевладельцев курфюрстами.
Он протянул кавалеру руку.
– Да, святой отец, – отвечал кавалер, целуя перстень на перчатке епископа. – Буду помнить предостережения ваши.
Уже светало, когда епископ входил в храм. Люди простые и богатые, и даже благородные, ждавшие попа у церковных ворот, старались наперебой подобраться к нему и тоже поцеловать руку, подносили к нему новорождённых или больных детей, чтобы получить для них от святого отца благословение. И старый поп никому не отказывал, со всеми был милостив.
А вот Волков был задумчив. Прежде, чем сесть в седло, взялся за луку, остановился и стоял так в раздумьях целую минуту, не меньше. А думал он лишь об одном: стоит ли тягаться с Маленами?
Так ли уж нужно ему это поместье? Епископ-то прав. Вся знать за графом пойдёт. Для них он чужак, выскочка, а они тут вместе веками живут. И герцог за графа будет. А Волков, Брунхильду ко двору провожая, уже думал о том, что она поможет ему с герцогом замириться. А если Малены ещё и город против него настроят, а они смогут, если постараются, на кого же ему тогда опереться?
Да, только на меч свой и сможет он опереться. Но поместье для сына как иначе добыть? Может, часть своей земли отдать? Но его земля – это глина, овраги, кусты бескрайние да пустоши. С Грюнефельде не сравнить.
Вот с такими думами и садился кавалер в седло.
– Надобно трактир какой найти, – сказал он, – завтракать пора.
Фон Клаузевиц, Максимилиан и Увалень спорить с ним не стали.
Нашли трактир прямо недалеко от кафедрала. На вид был хорош, а еда оказалась дрянью, видно, повара были никудышние. Поели молока, мёда и хлеба, всё остальное, что им приносили к завтраку, есть было невозможно. Принесли жареную кровяную колбасу, а она несъедобная. Такое сало было прогорклое и вонючее, на котором её жарили, что с ней и рядом-то сидеть нельзя было, не то, что есть. И пироги, видно, были с тем же вонючим салом. Волков так разозлился, что звал к себе трактирщика и таскал дурака за волосы, бранил и заставлял его самого жрать те пироги. И платить ни за что не стал, даже за молоко с хлебом.
Так и не наевшись, поехали они к ратуше, где кавалер хотел повидать бургомистра и поговорить с ним о проделках этого графского холуя фон Эделя. Что он говорит, да с кем встречается, да к чему призывает славных горожан. А заодно и выяснить, что господа городские советники думают насчёт дороги.
Проезжая по улице Печников, в одном проулке, что выходил на эту улицу, он увидал человека. Человек тот был верхом и было сразу видно, что он из добрых людей. При железе нешуточном, при кинжале, в бригантине, бородат отменно, серьёзен, глаза у него острые и непокрытая голова. Горяч.
Волков, встретившись с ним взглядом, уже думал господину поклониться, так как казалось ему, что он где-то его видел, да господин тот вдруг глаза отвел и стал разглядывать старую, закопчённую вывеску колбасной лавки.
Ну и ладно, поехали дальше.
Бургомистр, как и положено, был в ратуше. К нему люди шли вереницами. Но как показался Волков, так всех иных людей он оставил.
– Рад сообщить вам, друг мой, что вопрос по дороге до владений ваших почти решился положительно, – сразу заговорил господин первый консул города Малена Виллегунд.
– И что же повлияло на решение господ советников? – спросил Волков с чувством приятного удивления.
– Во-первых, уголь, который стал возить ваш племянник в город, а во-вторых, причастность к сему делу господина Кёршнера.
– Не понимаю, а что господ советников так взволновало?
Бургомистр чуть ближе наклонился к кавалеру:
– Часть городского купечества стала волноваться, что Кёршнер сам построит дорогу до вашей пристани, – многозначительно сказал Бургомистр.
– Ах вот как…
– Да, – продолжал тот, – уголь, что вы привезли в таких хороших количествах, многих господ негоциантов удивил. Говорят, они посылали верных людей смотреть ваши пристани на реке, ваши склады. И после того стали волноваться, как бы ваш родственник Кёршнер не построил к вам дорогу сам. Они думают, сам построит, да потом никого к ней не допустит. А у них уже к вашей пристани аппетиты имеются.
Это было очень хорошо. Волков обдумывал услышанное, а бургомистр продолжал:
– Господа негоцианты уже думают о покупке земли у вас, чтобы строить себе склады у вашей пристани при амбарах.
– Мне стоит подумать о том, – отвечал кавалер нейтрально.
«Чёрта с два они получат хоть аршин моей земли. Будут пользоваться только моими складами. Кажется, мне и барж парочку стоит прикупить».
Приятно всё это было слышать, но сейчас кавалера волновал другой вопрос:
– Друг мой, дошёл до меня слух, что некий господин фон Эдель в городе, не скрываясь, интригует против меня.
Господин первый консул развёл руками:
– Никто не может ему того запретить, – он чуть помолчал. – Тем более, что представляет он фигуру в наших краях весьма значимую.
– И что же думают о том уважаемые в городе люди?
– Ваши позиции незыблемы, уважаемый господин фон Эшбахт, – улыбаясь отвечал бургомистр. – И уже не будем говорить о ваших славных делах и победах, а вспомним лишь о вашей пристани и доступе к реке. О вашем угле из Бреггена и о лесе, который лежит на вашем берегу и дожидается лишь хороших дорог. Все говорят сейчас только об этом, уверяю вас, а все усилия графа и господина фон Эделя тщетны.
