Потерянные имена, чужие тени
В свою очередь Раду спрашивал, на каких условиях предлагается вести работу, за какое вознаграждение, возможно ли с ними путешествие сестры.
В конце концов, оба откинулись на спинки кресел, вздохнув.
– Я беру вас на службу, – объявил Корнелий. – Случай не мог бы распорядиться удачнее, сведя нас вчера. Грех будет им не воспользоваться.
Раду молча посмотрел на него, не возражая.
– Отъезд назначен на конец недели. Успеете собраться?
– Безусловно, – отозвался Раду.
Черные брови его сошлись на переносице и губы вдруг искривились, словно он готовился к чему-то неприятному.
– Должен вам сказать… – начал он, явно принуждая себя говорить. – Мы думали вчера, стоит или не стоит признаваться. Но так или иначе, правда может всплыть и сама, так что не хотелось бы оказаться в двусмысленном положении, да и было бы некрасиво обманывать вас.
Раду встал, отойдя за спинку кресла и опершись на него руками.
– Дело в том, – произнес он недовольно, – что я женщина.
Видя, как у совершенно не ожидавшего такого поворота Корнелия лезут глаза на лоб, Раду раздраженно добавил:
– Разумеется, это сделано для соблюдения инкогнито. Есть определенные люди, с которыми нам не хотелось бы встречаться. Поэтому нам важно скорее уехать отсюда и непременно именно так. Мы путешествуем уже больше года и, до сих пор еще никто не прозрел сути.
– Поразительно, – прошептал Корнелий. – У меня и мысли не закралось, что… Позвольте, я бегло осмотрю вас? Это практически мою честь как медика задевает, неужели я был так слеп…
Он пружинисто вскочил с кресла и одним порывом оказался рядом с Раду. Корнелий схватил его за подбородок и внимательно оглядел лицо со всех сторон, бесцеремонно поворачивая голову Раду.
– На самом деле, никто еще не догадался, – вдруг сказала от окна Тию. Ее настоящий голос оказался на диво звучным и приятным. – Вы не исключение.
Корнелий едва ли слышал ее. Раду замер, лишь тонкие ноздри раздувались, показывая сдерживаемое раздражение.
– Рост скорее средний для мужчины, но для женщины высокий, это да, – комментировал медикус. – Телосложение слишком худощавое в любом случае, но характерные черты вроде узких плеч спрятаны под одеждой с подкладкой… Бедра широковаты, но под длинным камзолом этого не видно… А я-то думал, что за странные пристрастия в одежде… Грудь, видимо, перевязана?
Раду быстро отбил потянувшиеся было в ту сторону руки медикуса, но тот не смутился, продолжил осмотр:
– Адамово яблоко… конечно, слабо выражено, но тем не менее слегка выдается, а тонкая шея опять же одеждой прикрыта… Что у вас с голосом? Была какая-то травма?
– Да, – отозвался Раду, не вдаваясь в подробности.
– Н-ну что ж, это и понятно… Черты лица… черты лица довольно четкие и резкие, но все же соразмерные… тут не придерешься. И несмотря на то что я уже знаю правду, ни грана женственности в вашей ауре не ощущаю… Нет, вы положительно интереснейший объект!
Он отступил от Раду, восхищенно оглядывая его.
– Вы хранили эту тайну так долго и вот мне, первому встречному, открываете? А что, если я не буду брать вас на службу?
– Мы думали весь вечер над этим, – нехотя отозвался Раду, оправляя одежду и не глядя на него. – Решили, что ввиду долгосрочности общения и важности той услуги, что вы невольно нам оказываете, правду стоит раскрыть. Есть ли разница, кто я в самом деле, если я умею то, что умею? Чуть раньше вы были удовлетворены моими навыками.
Раду остро глянул на него и добавил:
– Если же хотите кому это открыть, то… я вам не советую.
Не было угрозы в желтых глазах Раду и голос его звучал достаточно ровно, и все же Корнелия несколько пробрало морозцем – он и сам себе удивился.
Он глянул на сестру этого странного человека, и девушка, словно извиняясь, улыбнулась, отчего на ее щеках появились премилые ямочки.
Корнелий решительно прошагал к креслу и позвонил в колокольчик. Неспешно вошедшей старухе он приказал принести вина.
– Несомненно, я бы не смог теперь с вами расстаться. К тому же, как вам наверно известно, сам я не из этих мест. А там, откуда я родом, женщины в тех же правах живут, что и мужчины, работают и сами решают свою судьбу. Так что мне это не кажется удивительным или чем-то из ряда вон…
Господин медикус прервался, когда старуха внесла поднос с вином и печеньем. Он щедро плеснул себе и откинулся в кресле.
– Правда за правду, уважаемые. Должен вам сказать, одну вещь, которая может вам помешать остаться со мной, однако же, со временем оно бы все равно вскрылось. Дело в том, что я некоторым образом использую в своих экспериментах элементы магии.
Раду почти не меняясь в лице, переглянулся с сестрой.
– Кажется, я вас не удивил, – расстроился Корнелий.
– Что вы, – неубедительно соврала Тию.
– Я еще вчера у вас в доме почуял, – пояснил Раду. – Следы магии я ощущаю.
– Интере-есно, – протянул Корнелий, все более преисполняясь чувством, что откопал настоящий самородок.
Особенно если учесть, что сам он и в глаза никакой магии не видел и не верил в нее. Называл так свои занятия единственно для того, чтобы избежать других, более неудобных вопросов.
Глава вторая. Вопросы воспитания
Корнелий неутомимо наблюдал за своим новым помощником. Обычная скука долгой дороги теперь и не посещала его, вытесненная любопытством. Господин медикус даже начал записывать свои наблюдения на полях дневника. По старой университетской привычке он вел несколько дневников: личный и с научными наблюдениями. Раду, сам не зная того, удостоился чести попасть на широкие поля личного дневника.
Раду чуял взгляд Корнелия даже спиной (это тоже было любопытное явление). Злился, что было забавно.
В нем не было женского ни на гран. Ни походка, ни осанка, ни речь не выдавали в нем девушку. Просто вздорный сварливый юнец, чуть что лезущий в драку.
Корнелий все ожидал, что на одном из постоялых дворов эти стычки и ссоры выльются в настоящую драку насмерть. Но если война чему и научила людей, так это чуять силу, а в Раду она была. Сила и отчаянность – сразу было видно, что этот не отступит. Корнелий порой задумывался, сколько в этой силе бравады и дури, но до сих пор Раду еще не попадал в по-настоящему серьезную переделку… по крайней мере, на глазах Корнелия.
Корнелий не сразу заметил, что точно так же за ним самим наблюдает Тию. Разве что дневник не ведет. «Ох, вот тоже загадка, а притворяется пустышкой», – подумал тогда Корнелий.
Тию и Раду были как луна и солнце, и Тию казалась луной: безмятежной, тихой. Такой спокойной и нежной, что никогда и не вспомнишь, что у луны всегда есть темная сторона. Поначалу Корнелий думал, что за негромким голосом и милым личиком спрятаны только девичья глупость и излишняя стеснительность, но со временем девушка привыкла к нему, и порой Корнелий видел, что там на самом деле скрывается недюжинный ум и железная выдержка. Она помогала Раду разбирать бумаги Корнелия, и ее аккуратность и терпение нравились господину медикусу.
Порой они с Тию вдвоем, как зрители бродячего театра, смотрели на Раду и его очередную стычку.
Раду был весь на виду. Он привлекал внимание, он не оставлял равнодушных, и Корнелий не уставал восхищаться.
Идеальная маскировка.
Если Раду кто-то говорил, что у него смазливая морда, как у девчонки, то Раду не терялся, не оправдывался и не пугался, что его раскрыли. Где там внутри была юная девица, воспитанная далеко не в крестьянской семье? Корнелий ее не видел. Видел только ощерившегося юнца, который тут же натягивал перчатки – если они уже не были надеты, – и разбивал обидчику лицо в кровь.
– Совершенно недостойное дворянского сына поведение, – посмеиваясь, как-то сказал Корнелий после очередной драки.
Раду слизнул капельки пота с губы и ничего не ответил. В следующий раз он дал себе труд просипеть нечто вроде «защищайся, ублюдок». И Корнелий тогда подумал, что воспитание молодежи – дело весьма хлопотное.
***
Корнелий планировал заехать на несколько дней в Тичаны, где у него было небольшое поместье. Раду и Тию прежде не бывали в тех краях, и потому спокойно согласились задержаться там.
Тичаны был небольшим городком невдалеке от крупного тракта. Полдня пути до поместья местного князя, столько же – до большого торгового города, в котором жители Тичан укрывались – если успевали, – во время войны. Впрочем, именно в этом княжестве военные действия не велись. А вот разбойный люд вовсю здесь хозяйничал, пока князь с ополчением проливал кровь за короля. Корнелий краем уха слышал страшные истории, о том, что происходило тут – будто бы и человекоторговцы девок увозили, и что святилища грабили, и много еще чего.
Князь местный с самого начала выступал за нынешнего короля, да еще и отличился на войне, так что с его возвращением княжество процветало, а разбойников теперь выпалывали как сорную траву.
Но с сорной травой как: пока мелкая, разве поймешь что это? В одном месте выдернешь, а она уже в других лезет. Тяжелое дело.
***
Знакомство с городом произошло… выразительно. Корнелий сказал бы даже, что в некотором роде удачно.
Сам он сколько бы ни приезжал в этот город, сколько бы там ни жил, никакого уважения у местных не сыскал. Практику там он не открывал, поместье было далеко за чертой стен, и потому как чужаком был, так и остался.
В этот раз он собирался передохнуть в поместье неделю, заранее послал весточку своему слуге, который следил за домом. Знал, что тот весьма нерасторопен и потому приказал остановиться сначала в гостинице на въезде в город – с тем, чтобы еще раз послать какого-нибудь мальчишку в поместье и удостовериться, что там все приготовлено.
А то ведь бывало уже, Корнелий приезжал и самолично будил лежебоку, который только что и сделал за все время, что одно из окон в гостиной открыл.
И вот Корнелий и Тию стояли на широкой прохладной веранде гостиницы, Тию утомленно обмахивалась веером, устав от долгой дороги, а Корнелий наблюдал за разгрузкой их багажа. Точнее сказать, наблюдал за Раду, который этим руководил.
Раду не нужно было кричать, как многим другим управляющим, которых видел Корнелий. Раду шипел самым злобным образом, ни капли не стесняясь в выражениях.
Слуги долго не выдерживали, всякая спесь да неторопливость с них вмиг слетала. Они будто чуяли, что вот этот человек прибьет, не задумываясь, как муху какую.
Разгрузка вроде и завершена была, Раду рассчитывался с кучером наемной кареты – Корнелий после нескольких первых дней доверил ему вести все расходы по путешествию, – как из переулка напротив гостиницы выскочила мелкая и растрепанная девчушка. Она рыбкой нырнула между снующими слугами, но бежала неловко и, споткнувшись, врезалась прямо в Раду.
И только ойкнула, отскочив, а потом попыталась мимо него пробежать дальше.
Раду схватил ее за шиворот и поставил перед собой.
– Глаз нет, что ли? – разъяренно спросил он. – Чего несешься, не глядя?
Девчушка подняла на него залитое слезами лицо, и Раду склонил голову к плечу.
– Ой, господин, – торопливо зашептала она, – прощенья прошу, ой не нарочно я, не со зла! Отпусти меня, ради матери-заступницы!
Может, Раду бы и отпустил, на что она ему сдалась, но из того же переулка выскочили трое мужиков, и тут уже слугам пришлось расступиться. Мужики не особо крупные, да морды больно злые и кулаки разбитые.
– А ну, господинчик, – окликнул тот, что постарше, – отпусти девку, наша она.
Слуги уже побросали вещи, расступились, а кое-кто и заухмылялся – а вдруг сейчас господинчику морду начистят? Небось шипеть меньше будет, гонору убавится.
Раду за шкирку же приподнял обмякшую от испуга девчонку и спросил:
– Вот эта, что ли? – потом повернул к себе лицом, – Это как это ты «их»?
– Я не ихняя, господин, – обмирающее сказала она. – Не ихняя. Снасильничать хотели, папаша меня за долги отдал.
– Чё, глухой, что ли, господинчик? – с ухмылкой спросил мужик. – Давай-ка нам. А опосля и поделиться можем. За денежку. Небольшую, потому как в поимке способствовал. Тиба благодарным быть умеет.
– Ты, что ли, Тиба? – вздергивая подбородок, спросил Раду.
Корнелий заметил, как подобралась Тию, выпрямилась, ровно сложив ладони перед собой. Ее тонкое личико застыло.
«Чертов дурень Раду, – выругался про себя Корнелий, – везде ж приключения найдет.»
– Тию, мне стоит вмешаться, – тихо сказал он, – а вы оставайтесь здесь…
Она положила руку поверх его рукава и качнула головой.
– Не стоит, господин Тенда, – сказала она. – Для Раду это не соперники.
– Ах ты ж, смотри, опять Тиба, – плачуще воскликнула за их спинами женщина. – Да что ж ему неймется, окаянному, чтоб пусто ему было! Опять девочку забижает…
То была жена хозяина гостиницы, маленькая, худая женщина, с красным лицом и руками. Она не переставая терла их передником и причитала вполголоса, пока муж не вышел следом и не одернул ее.
– Да сдалась нам эта девчонка, – с досадой сказал он, – к постояльцам цепляются опять, а мои-то бараны и не пикнут… Господин, так то ваш молодец, да? Уж вы бы позвали его, не ровен час покалечат....
– Что вы, – всплеснула руками Тию, – это как бы мой брат ни разошелся, да опять не было беды с властями… он у меня злой, чуть какую несправедливость видит, так сразу на защиту идет! А сильный, знаете какой? Вы не смотрите, что он не крупный, он сильный!
Корнелий закашлялся, кулаком прикрывая рот. Не далее как вчера «любитель справедливости» отвешивал пинков мальчишкам в одной деревеньке, где они останавливались на отдых. Двоим – за то, что третьего макали в лужу головой, а самому пострадавшему – за то, что не сопротивлялся. Потом расквасил нос папаше одного из задир, который влез было в педагогическую науку Раду. Побитый мальчишка как раз спрашивал Раду, надрываясь от слез: «Ведь они сильнее! Разве ж я могу что сделать?!» Раду свалил парой ударов вопящего мужика и ответил: «Бей, а потом посмотришь».
Кажется, из него воспитатель молодежи вышел бы еще хуже, чем из Корнелия.
«Боже мой, – подумал Корнелий, – да хоть был день, чтобы мы тихо где-нибудь проехали, не встревая никуда?»
– Ну ежели так, – с сомнением сказал хозяин гостиницы, – с властями-то никакой беды не будет, только в ножки поклонятся, спасибо скажут. У нас стражи всего-то полдюжины стрелков, да господин капитан. За всем не углядят, а эти хуже нарыва, уж простит меня юная госпожа.
И это было хорошо. Потому что Раду как раз в этот момент, оборвав надоевший ему разговор, с ноги врезал Тибе под колено и нырнул вперед, уходя от ответного удара. Девицу он швырнул перед этим в сторону, вроде и ненароком сбив с ног одного из троих разбойников.
Раду был быстр и гибок, он по большей части уходил от всех ударов – и немудрено, думал Корнелий, противники били жестко. Попади хоть парочка ударов в цель, и Раду мгновенно бы потерял преимущество в скорости и верткости.
Девчонка, дура, вместо того, чтобы бежать куда глаза глядят, рванула обратно к Раду, прячась за его спиной и хватая за рукава. Вот поистине, помощь хуже вредительства, Раду едва только успел оттолкнуть ее и отмахнуться от ревущего как раненый олень компаньона Тибы. Кровь из разбитой брови заливала разбойнику глаза, и бил он почти наугад, толкнув пару раз и самого Тибу.
Почти одновременно Раду и Тиба свалили незадачливого «оленя» – Тиба от досады, а Раду расчетом, и следом они сцепились друг с другом.
Тию ахнула, подалась вперед, сжимая перед грудью тонкие руки.
– Раду! – воскликнула она. – Только не убивай его! Будь милосерден!
Корнелий покосился на нее.
– Неожиданно, – прокомментировал Корнелий. – Думал, вы за него переживаете.
Тию взглянула на него: темные глаза – тихие озера, и что там в глубине под гладью?
– Воздействие на противника и создание нужного образа, – едва слышно сказала она, – часть победы.
Тем временем Раду начали подбадривать и недавно возмущенные слуги, и мимо проходящие зеваки, да и хозяева гостиницы не отставали. Девчонка наконец отошла подальше, и Тию подозвала ее к себе, чтобы та больше не мешалась под ногами.
Драка разрешилась неожиданно и быстро. Раду вконец озлился, а тут Тиба за ножом полез… едва только сверкнуло на солнце его лезвие, Тию коротко вскрикнула, как-то по-особому позвав: «Раду!», и тот змеей извернулся, уворачиваясь.
А потом вороненой сталью мелькнул его изогнутый клинок, и пару мгновений спустя Тиба лежал на земле, хватаясь руками за грудь. Сквозь разрезы на рубахе толчками лилась темная кровь. Раду наступил каблуком на упавший нож Тибы, и лезвие тонко взвизгнуло, ломаясь на куски.
Взлохмаченный, злой Раду схватил за шиворот оставшегося на ногах подельника Тибы и подтянул ближе.
Медленно вытер окровавленное лезвие о грязную рубаху мужичка и выцедил в искаженное лицо:
– Уберись тут, смерд. Еще раз увижу кого из вас, убью сразу.
И отступил, вкладывая кинжал в ножны.
Пару мгновений стояла глухая тишина. Раду упер руки в бока, наблюдая за сопящим мужичком. Тот мялся, не зная, с чего начать, потом подхватил хрипящего Тибу под мышки и поволок прочь, по дороге пнув третьего подельника в бок.
– Эк вы его, – с уважением сказал один из слуг, потом почесал бороду и признался: – Я на той неделе пьяный шел домой, так они, суки, хотели кошель у меня забрать…
– И как, забрали? – хмуро спросил Раду, уже заранее презрительно скривив рот.
– Куда им! – фыркнул тот. – Я ж его и пропил как раз.
Раду поднял бровь, не ожидав такого ответа, а потом вдруг захохотал, хрипло и надсадно, и остальные подхватили, так что вслед разбойникам еще долго несся дружный гогот. К Раду подходили уважительно потрясти за руку, да восхититься, как не «забоялся господин такого дурного человека».
– Ах, боже мой, – устало вздохнула Тию. – С вашего разрешения, господин Тенда, я пойду отдохну. Вся эта дорога вымотала меня донельзя. А ты ступай, милая, эти разбойники тебя не тронут.
Заплаканная девица мелко закивала, поцеловала руку Тию и, оглядываясь на Раду, побежала прочь.
Корнелий кивнул, поглядел еще немного, как споро и оживленно слуги хватают вещи, еще недавно побросанные кое-как на землю, и пошел следом за Тию.
– А ведь я думал, не примут, освистают или как-то еще выкажут недовольство, – пробормотал Корнелий.
Тию, не оборачиваясь, пожала плечами.
То мгновение сразу после драки, обрывок тишины, когда все замолчали, а побитый разбойник тащил Тибу прочь, казался теперь Корнелию переломным. Чуть пошло бы не так – и Раду оказался бы в глазах толпы не героем, а таким же злом, как и Тиба. Они ведь и готовы были его отринуть, он им не нравился, высокомерный, придирчивый господинчик.
И вот же эдак повернулось все.
Про себя Корнелий решил, что устроит все дела побыстрее, и постарается уехать раньше срока. Мало ли что – вдруг Тиба жив останется, сам мстить решит, или еще кого найдет? Где тут Корнелий себе другого помощника найти сможет? Да и с Раду не хотелось расставаться, не расколол еще этот хитрый орех-загадку.
А как говорят в народе? Вот так: задумал что – уменьши втрое задуманную прибыль, добавь вдвое больше затрат. Так оно и выходит, труда всегда больше, а итог оставляет желать лучшего.
Корнелий еще не знал, что задержаться в Тичанах ему придется надолго.
Глава третья. Вурдалаки и прочие соседи
Тию писала письма. По утрам, когда Корнелий спускался к завтраку, она выходила из маленькой угловой гостиной, держа стопку листов, и спокойно кивала ему. Вечерами, когда Корнелий устраивался перед камином с книгой и заметками, а Раду выполнял задания или составлял планы на следующий день, Тию тихо сидела за письменным столом и писала. Мерный скрип пера и шорох песка успокаивал, но Корнелий все больше любопытствовал, кому и что пишет девушка?
– Я пишу дяде и его дочери, в Дажью, – ответила Тию. – Я обещала им.
– Каждый день? И так много?
– Я пишу о том, что с нами за тот год случилось. Всяческие события, которые происходили. Еще я для Иоланты зарисовываю пейзажи и дома. Она сказала, что по ним сочиняет истории. Она хочет быть писательницей.
– Женщин не печатают, – отозвался из угла Раду, который разбирал по папкам заметки Корнелия.
– У нас печатают, – возразил Корнелий, потом осекся и уточнил: – Это очень далеко, можно сказать, что не считается.
Собеседники поглядели на него с любопытством, но Корнелий продолжать не стал. Махнул рукой, показывая, что больше никого не отвлекает, и вернулся к своей книге.
По его расчетам выходило, что еще пара дней – и можно собираться в дальнейший путь. Тем более, что пребывание в тичанском имении оказалось куда накладнее и беспокойнее обычного.
Раду тут же сцепился с прежним слугой, не давая тому отдохнуть как следует, вылавливал в самых потаенных уголках имения и за ухо тащил исполнять работу. Никакого уважения к заведенным порядкам и размеренности у Раду не было, одни оскорбления для почтенного слуги да тычки.
Так что тот ушел, и еще приходящую кухарку от дома отвадил, наврал ей с три короба, мол, хозяин – колдун, сживет со свету.
Корнелий решил было, что искать новую нет необходимости, тем более что гостей он принимать не собирался. Но видя, что даже с помощью Тию Раду ничего не успевает, распорядился чтобы в городе нашли пару женщин – для уборки и готовки.
Тичаны понравились Раду. В городе уже стояла теплая солнечная осень, и в воздухе плясали паутинки.
На северо-востоке возвышались горы, покрытые лесами, и Раду по вечерам разглядывал их непривычные глазу изломанные линии. Нравилось имение – в темном обширном особняке, как говорили, обитали привидения, но Раду, сколько бы ни искал, не нашел ничего.
А в торговом квартале Раду вскоре знали все – он часто ходил по поручениям Корнелия, закупая необходимые продукты и предметы для исследований. Гончар Стан Сивый встречал Раду на пороге лавки – честь, которой удостоены были лишь немногие. И вовсе не потому, что в первый же день они сцепились едва ли не насмерть из-за небрежно выполненного заказа Корнелия. Раду расколотил о мастера все кривые сосуды, и остаться бы им врагами, если б в лавку о ту пору не заглянул капитан городской стражи.
– Бузите? – мрачно спросил он.
Он вообще был невеселого нрава человек, и не спешил разглядывать в окружающем доброе.
Раду, не отпуская шиворот гончара, посмотрел в морщинистое смуглое лицо капитана и честно ответил:
– Нет. Объясняю вот мастеру, как заказ исполнять нужно.
Гончар Стан промолчал – не признаваться же, что нарочно запорол все сосуды, чтоб заезжему колдуну неповадно было.
Капитан обвел мастерскую прищуренными глазами и кивнул.
– Стан, есть кого при делах оставить? – спросил он. – Помощь нужна.
Раду выпустил ворот Стана и отступил.
– Да, господин капитан, – хмуро кивнул гончар и позвал из глубины дома сына.
– Что случилось? – коротко спросил Раду, оправляя одежду.
Капитан некоторое время смотрел на него, размышляя, стоит ли чужаку говорить.
– Народ успокоить нужно, – наконец сказал он. – Преставился тут один разбойничек, дружки его хоронить несут… а народишко собрался уже, стоят толпой перед воротами кладбища да перед храмом Пресветлой матери. Не пропустят, и побоище будет.
– А разбойник – как зовут… Звали? – спросил Раду. – Гриба, Дива…
– Тиба, – ответил капитан.
– Я с вами, – сухо сказал Раду, снимая с пояса перчатки. – Лишние руки ж не помешают? А то ж стало так, и я стороной виноват в этом деле.
– А ты кто таков, господин?.. – капитан насупился, а Стан подошел ближе, прихватив из чулана крепкую дубину.
Гончар успел вперед Раду:
– Уж не ты ли тот заезжий парень, который Тибу перед гостиницей порезал? – спросил он.
– Я, – коротко ответил тот, и Стан смерил его взглядом от сапог до встрепанной макушки.
– Приходи послезавтрева, – сказал гончар, – забирать заказ.
Потом, помолчав, добавил, когда они уже шагали вслед за капитаном стражи:
– Бедовый ты парень, лезешь, куда ни глядя. Как бы не нарваться в дурной час. Осторожней надо быть.
Раду только пожал плечами.
…Но заварушки не случилось.
Восемь стрелков – что бы ни говорил хозяин гостиницы о «всего лишь полудюжине» солдат, ошибаясь как в количестве, так и в оценке, – довольно быстро приструнили и взбудораженных горожан и разбойников, вооруженных рогатинами и самострелами.
Разбойников вынудили оставить домовину с телом Тибы, а горожан расступиться, чтобы служки храма могли внести гроб и приготовить к погребению.
– Разбойник аль не разбойник, – негромко сказал капитан стражи, – а чтоб похоронен был как положено. Мне тут ни зараза, ни бродячие покойники не нужны.
Говорил он тихо, но люди на небольшой площади у собора молчали, слушая его.
И неудивительно: по левую руку от него замерли солдаты с прикладами ружей у плеч, в любой момент готовые вскинуть их и пальнуть. Полная тишина наступила как раз после того, как, поравнявшись со своими бойцами в переулке, капитан коротко рявкнул: «Стройсь! Заряжай!», а потом – «К плечу!». Гончар Стан и еще несколько вооруженных дубинами мужиков встали плотным рядом по правую руку капитана. Раду сноровисто и тихо вынул из поясной сумки складную балестру и зарядил ее. Гончар одобрительно хмыкнул, а остальные покосились – что еще за чужак.