Фата в горошек

– А о том, Наташа, что, мы иногда не имеем представления, кого мы рожаем и главное – зачем… – и, помолчав, продолжила, – вот ты подругу думала родишь, но подругами не рождаются, ими становятся… а ты родила ребёнка, которого поклялась оберегать, растить, помогать… а вот станете ли вы подругами, зависит во многом от того, как вы сейчас непростой экзамен жизни сдадите.

Переходный возраст не только ведь у неё, но и у тебя. Сейчас время перестроиться, приспособиться к взрослеющей дочери и заново подружиться с ней… Я вот этот «экзамен» так и не сдала…

– Ой, мама, нормально всё у тебя было… Не помню, чтобы мы с тобой конфликтовали так, как с этой… У меня уже сил с ней бороться нету, – и она сморщила лоб, – я вообще хотела попросить, чтобы ты её к себе взяла пожить на пару месяцев хотя бы, а иначе я не знаю… Прибью, наверно… Я удивляюсь вообще, как ты с ней ладишь?

Евгения Васильевна молчала. «А сколько раз я тебя просила, чтобы ты не кричала на ребёнка, обидными словами не называла, она ведь у тебя всему учится… Сейчас пожинаешь то, что сеяла… Но всё пустое, ты меня и слушать не хочешь», – думала она. А вслух сказала:

– Нет, Наташа… Не обижайся… Не возьму.

Наталья удивлённо смотрела на неё: «Да вы же друг друга обожаете», – читалось в её глазах.

– Болею я… Зачем девочке корвалолом да мазями всё время дышать? Ночами почти не сплю, хожу, охаю, а комната одна, – и, сделав паузу, продолжала, – а даже если бы и не болела, всё равно не взяла бы. Ей сейчас ты очень нужна, Наташа. Ты и отец, а не бабка старая, хоть и любимая…

– Ну, конечно! Нужны мы ей! Она от нас галопом к своим подругам бежит, родители ей не нужны! С нами ей уже неинтересно, она это постоянно демонстрирует! – взорвалась Наталья.

– Да, девочка наша выросла, ей уже не пять, и за ручку её не поводишь… Она сейчас познаёт мир, учится дружить и общаться, но возвращаться она всегда будет домой, к тебе. Вот тут-то ты её и наставишь, исправишь, если нужно… А оттолкнёшь сейчас, всю жизнь потом локти кусать будешь и удивляться, почему она к тебе редко заходит…

– Да о чём ты говоришь, мама?! Слушать она меня будет, как же!.. Связалась со своей Маринкой, в рот ей заглядывает! – Наталью потряхивало.

– Да, Наташ, мне самой Маринка не очень нравится: всё про мальчиков да про тряпки разговоры одни… Я Санечке об этом часто говорю, девочка она у нас неглупая, и, думаю, дружбе этой недолго осталось.

– Не знаю… но наглости она от неё набралась, точно. – Наташа спустила ноги с кресла, – все запреты мои игнорирует напрочь! Ни меня, ни отца ни во что не ставит, а он сюсюкается с ней всё, как с маленькой!

Я строго-настрого запрещаю, чтобы какие-нибудь парни её подвозили на машине. А тут смотрю в окно: выходит, красавица! И парень какой-то незнакомый за рулем сидит, рукой ей машет. Я говорю Диме: «Полюбуйся на свою дочь! Поговори с ней хоть раз строго, видишь, совсем от рук отбилась». Он мне: «Ты же знаешь, к чему это приведет?» Я говорю: «Давай, давай, ей уже пятнадцать лет, а она отцового наставления еще ни разу не слышала».

– Он полдня собирался духом, кряхтел, пыхтел, думал… Потом зашел на кухню, Сашка там после скандала посуду мыла… И что ты думаешь, он ей сказал?!…

– И что же? – Евгения Васильевна вопросительно подняла брови.

– «Ты кота-то своего сегодня кормила?» – спросил он её строгим голосом. «Да!» – буркнула та. «Есть-то он у тебя не просит?» «Нет!». Вот и поговорили! Вот и всё воспитание, представляешь?!

Евгения Васильевна улыбнулась.

– Я вообще не помню, чтобы я так себя вела, – продолжала Наталья.

– Не помнишь… а я помню хорошо тот период. Я бы ещё больше дров наломала, если б не Феденька, – и она посмотрела на портрет, стоящий на комоде, напротив. – Как сейчас помню: я сижу на диване, а Федя в кресле, как ты сейчас. Я плачу, жалуюсь, что ты не слушаешься, что домой ноги не идут, а он мне говорит: «Женя, ты должна дочь сейчас в два, а то и три раза больше любить и заботой окружать». А я ему не хуже, как ты, говорю: «Она кричит и не слушается». А он мне: «Кричит – значит, внимания требует. Ты вспомни её маленькой: она плакать начинала, ты всё бросала и бежала к ней на помощь. Сейчас она по-другому твоей помощи просит. Ты мать, и ты это сердцем услышать должна»…

А какое внимание тебе надо? Я так и не поняла… Да и работала тогда в две-три смены, всё перевыполнением плана, тогда бредили, детей своих не видели… А как ни старались, пенсий-то не три, а одну заработали, – Евгения Васильевна улыбнулась. Тогда Феденька всё в свои руки взял. Вспомни, как он вас стал на каток, на рыбалку, в походы водить – твоих друзей и подружек. Приду домой вечером, а у нас колготня… Все что-то мастерят, домой никого не выпроводишь…

– Да, отец золотой человек был… – тихо сказала Наталья.

– Хоть и не родной… а роднее родных для тебя был… И всё потом потихоньку выровнялось, ты школу закончила… Наташа, ты приглашай Сашиных подружек к себе почаще, и они на глазах у тебя всё время будут, меньше плохого натворят. И ты рядом с ними всегда молодая душой будешь.

– Ой, мама, когда мне! Я на работе так устаю, как собака. Приду домой, кое-что сделаю – и спать. Некогда мне ещё её подружек развлекать.

«Не слышишь ты меня, Наташа», – огорченно подумала Евгения Васильевна, но вслух сказала:

– Отдыхать тебе побольше нужно, а ты столько времени за компьютером, и дома, и на работе.

– Да я хоть в интернете что-нибудь полистаю, почитаю вечером и отвлекусь от того дурдома…

– Ты рисовала раньше хорошо, Наташа… вот и рисуй по выходным, отвлечешься, и всё лучше, чем перед экраном постоянно сидеть…

Наталья закатила глаза:

– Мама, давай не будем об этом!

Евгения Васильевна встала и подошла к комоду, провела рукой по портрету с таким родным лицом. С портрета на неё смотрели ясные глаза, с едва заметной улыбкой.

– Ах, Федя-Федя… Такие светлые люди, как ты, не должны так рано уходить… – по её щекам потекли слёзы.

– Ладно, мама, хорошо тут у тебя, спокойно… но я пошла, – Наталья встала и, выйдя в прихожую, стала надевать пальто.

– Да, Наташа, я ещё вот о чем поговорить ещё хотела, – Евгения Васильевна вышла её провожать. – Санечка так старается, почти без троек всё заканчивает… Думаю, подарок какой ей сделать, что-то нужное хочется подарить… И решила ткань ей на платье купить… Вам же всё равно к выпускному покупать придётся… Через дорогу – ателье хорошее. Там девочки хорошо шьют и берут, вроде, недорого!

Наталья слушала мать, прищурив глаза. Она, как рентгеном, сверлила её, пытаясь понять, не с Сашкиной ли подачи весь этот разговор.

– Пинка ей надо, а не подарок, -раздраженно изрекла она, но видя ещё не высохшие слезы на глазах у матери, смягчилась, – ладно, я с Димой поговорю.

Евгения Васильевна подошла и крепко обняла дочь, слёзы, навеянные добрыми воспоминаниями, ручейком катились из её глаз.

– Мама, ты чего? – отстранилась от неё удивленная Наталья. Она не помнила, когда она обнималась с матерью в последний раз, – как будто прощаешься со мной… – в её глазах и голосе читалась тревога. – Расстроила я тебя… Ладно, всё, я пошла.

Евгения Васильевна закрыла за ней дверь.

– Не прощаюсь я, а долги свои отдаю… – тихо сказала она.

Примечания