Плюс минус 30: невероятные и правдивые истории из моей жизни
Он очень тепло ко мне относился. Когда меня первый раз привезли к нему, он повернулся и вдруг сказал:
– Я знаю, ты кто! Ты заведующий лабораторией радости в нашей стране!
Я облился потом от смущения, а он позвал меня к столу, посадил рядом и так, как будто знал меня много лет и знал обо мне все, сказал то, что я буду помнить всю мою жизнь!
– Послушай, что я тебе скажу! Жить нужно только со своими! Можешь уехать на заработки, можешь жить, уехать куда-нибудь, или что-то делать можешь, где захочешь, на здоровье!
Но жить вернись к своим! Потому что когда-нибудь где-нибудь, кто-нибудь все равно даст тебе понять, что ты тут чужой! Или ты сам это почувствуешь! Только свои всегда все поймут и все простят, только свои! Запомни это! Только свои!
Я запомнил! Навсегда запомнил!
И все было замечательно!
И тут как гром среди ясного неба Маркуша заболел. Плохо заболел.
Это был жуткий год.
Я как-нибудь напишу об этом.
В общем, почти через год его не стало.
И я остался один.
Но! И опять это «но», которое нет-нет да подбросит мне судьба!
Стали организовывать семинары Министерства культуры РФ для молодых «авторов». Руководила семинарами от министерства некая Стельмах, хорошая такая тетка, как звали, убей не помню.
Снимался какой-нибудь санаторий или дом отдыха под Москвой, и туда на неделю съезжалась вся «авторская» братия со всей страны!
Там читались и обсуждались произведения для эстрады и, главное, распределялись заказы на работу.
Лекции и семинары до четырех, а потом!..
Потом начиналась разудалая вольница!
И вот там познакомился и подружился раз и навсегда с дорогими моими, тоже светлой памяти уже, Витечкой Биллевичем и Вовой Николенко! Были тогда такие ленинградские авторы!
И они уговорили меня влиться в питерскую программу «Шоу-01».
И я уехал с ними в гастроли по Союзу.
«Шоу-01 – программа-розыгрыш!» – так это именовалось на афише.
Ее придумали Семен Альтов, Городинский, Виктор Биллевич и Вова Николенко!
И можете мне поверить, другой такой программы не было на нашей эстраде, нет и, наверное, не будет!
Два с половиной часа розыгрышей, шуток, музыки, импровизаций! И эти же два с половиной часа почти непрерывного хохота зрительного зала!
Действие начиналось с фойе и перманентно переходило в зал.
Мы объездили почти всю страну, и не было места, где бы нас не провожали восторженными аплодисментами!
Ну, разумеется, не без курьезных случаев.
В фойе, еще до начала, были придуманы замечательно смешные и остроумные розыгрыши. И среди них один, ни на что особо не претендующий. Перед входом в зал стоял столик, где сидела наша ведущая с листком бумаги, и над ней висело объявление: «Запись на концерт Аллы Пугачевой».
Это 1982 год! Пик популярности певицы!
Естественно, к столику очередь. Кто верил, кто не верил, но записывались на всякий случай.
В середине действия на цену выходила эта ведущая со списком и говорила:
– Товарищи! Сейчас для тех, кто записался на концерт Аллы Пугачевой, будет перекличка. Товарищ Сергеев в зале?..
Тут же кто-то из зала орал: «В зале!» Не было случая, чтобы не орали!
И она тут же объявляла:
– Следующая перекличка завтра в семь утра дома у товарища Сергеева!
И все!
Смех, аплодисменты.
В Днепропетровске после концерта к нам в комнату отдыха заходит подполковник.
– Здрасьте, скажите, кто у вас главный?
– Я! – говорит Биллевич. – А в чем дело?
– Скажите, а можно подать на концерт Пугачевой коллективную заявку?
У нас челюсти отвисли!
Виктор говорит:
– Простите, а вы всю программу смотрели?
– Ну?
– Что ну?
– Смотрел! Так можно подать коллективную заявку?
– Так. Ну, хорошо, а от кого заявка?
– Заявка от оперативного отдела штаба округа.
– Ага!.. И сколько там человек?
– Не могу сказать!
– Не понял, а как же заявка? Нужен список, с фамилиями!
– Завтра к восьми утра вам в номер доставят! Честь имею! И исчез.
Ну, мы посмеялись и разошлись.
Наутро в гостиничный номер Биллевича этот подполковник принес пофамильный список всего личного состава оперативного отдела штаба округа, с адресами и телефонами!
Но это еще не все!
Вручая список, он сказал Виктору полушепотом:
– Прошу не разглашать!
Витюшка жил в ту пору в Питере на улице Рубинштейна, на первом этаже в жуткой коммуналке, с женой своей Людой и новорожденной дочкой Катюшкой.
Когда я приезжал в Питер, я останавливался у них. Спал на раскладушке на кухне.
Соседи у Витюшки были, что называется, как на подбор!
Один рано поутру стрелял у него или у меня «трундель», через полчаса возвращался из магазина с парой бутылок и хрипло спрашивал Витю на всю квартиру:
– Вихтор, ахнешь?
Получив отказ, не обижался, закрывался у себя, потом уже, уговорив одну бутылку, выглядывал в коридор и опять на всю квартиру хрипло орал теперь уже:
– Ахтор, вихнешь?!
Еще он с бодуна, в котором находился перманентно, ссорился со своими вещами.
– Ты должен свистеть! – говорил он чайнику. – Понял меня, как закипишь, ты должен свистеть! Все, и не спорь со мной!
– Это что такое?! – грозно спрашивал он у дверного замка. – Ты, что не заперся? Почему? Ты должен запираться, если меня нет, понял, должен запираться!
Второй, Олег, однажды растолкал меня среди ночи и, прижав палец к губам, прошептал:
– Тсс! Секретное дело! Прошу Вас передать в Москве этот чертеж и докладную записку в ЦК КПСС товарищу Брежневу! И тут еще копия в КГБ!
Сунул мне рулон ватмана и конверт и исчез.
Я развернул рулон. Там был чертеж канала от Черного моря до Москвы. Прямой такой канал, от Ялты до Кремля, все дно и бока которого были облицованы кафелем! И в описании говорилось, что это решение вопроса обеспечения столицы крабами!
Утром, слава богу, Витюшка успокоил меня, объяснив, что Олег немного «не того» и у него бывают, особенно по весне, обострения. Так-то он тихий, но когда обострения, у него начинается «мания великого первооткрывателя» и его забирают в дурдом. Потом выпускают, и так до следующего обострения!
Последний раз его забрали при мне, когда он заштриховал по линейке мелкими ровными линиями свой паспорт, объяснив, что это в целях маскировки, потому что за ним следит американская разведка.
Еще в этой квартире жили какие-то соседи, но я их никогда не видел и не слышал. И на кухне коммунальной они не появлялись ни разу, из чего я сделал вывод, что они и есть американские шпионы, которые охотятся за несчастным Олегом!
Потом Витечка с семьей переехал на Московский проспект. Квартира была, правда, уже отдельная, но переделанная из бывшей коммуналки. Там был такой длиннющий коридор, когда-то соединявший две квартиры. Потом коридор поделили стеной на две части и из каждой сделали свой выход в два подъезда!
Поделили все, кроме слышимости. И еще зачем-то в этой разделительной стене оставили дверь!
И, что поразительно, время от времени оттуда, из той квартиры, выходили в эту дверь люди, извинялись и через Витюшкину половину выходили на улицу. И наоборот!
Однажды у них отключили воду. Отключили, и все. Без объявления, без объяснений, просто отключили. И они стали жить без воды! Они звонили, звонили во всякие места, ничего не помогало. Воды не было! И надо было таскать ее из соседнего двора ведрами. Там тоже воды не было, но был пожарный кран.
Я приехал, день, другой, без воды, как-то неуютно!
Я взял телефонный справочник, поковырялся в нем, выписал что надо!
И пошел на улицу в телефон-автомат.
И позвонил в их ЖЭК.
Тогда это действовало безотказно!
– Добрый день! – сказал я вежливо. – С вами говорит корреспондент газеты «Ленинградская правда»! Мы бы хотели просить вас прислать кого-нибудь из вашего ЖЭК, по адресу Московский проспект… (и я дал Витин номер дома). Послезавтра по указанному адресу будет проводиться инспекция по жалобе жильцов этого и рядом стоящих домов по поводу отсутствия воды. Представители райкома партии, райисполкома и прокуратуры города уже подтвердили свое участие. Нужна только фамилия вашего представителя, чтобы внести в список для получения пропуска. Там режим, будут охраняемые лица!
Если вам что-то не понятно, вот телефон орготдела райкома! Всего хорошего!
И я продиктовал телефон орготдела, и редакции, и еще телефон приемной КГБ города, которые выписал из телефонного справочника.
Я знал, что никто никуда из простого ЖЭКа звонить не будет! А если даже и позвонят, то что, что они скажут?
И я угадал! «Совок» сработал безотказно!
Я позвонил в десять утра. К двенадцати дня весь двор и часть улицы были наглухо заставлены техникой.
Долбили и сверлили весь день и всю ночь! К утру следующего дня в их доме была вода! И в соседнем доме тоже!
И холодная, и горячая!
Вечером я честно позвонил в ЖЭК и сказал:
– Это опять из «Ленинградской правды»! Совещание по адресу… отменяется! Ложный вызов! Приняты соответствующие меры, виновные буду наказаны!
Мы в то время писали просто запоем! Замечательные были рассказы. И повести были замечательные! И сценарии!
И все опять было замечательно!
Я по тем временам чаще жил в Питере, чем в Москве, и «Красная стрела» стала для меня просто родным домом!
Потом Витюшка перебрался на набрежную Красного флота в отдельную квартиру с женой и тещей, Людиной мамой. И даже чудную завели собаку! Катюшка к тому времени вышла замуж, и они жили втроем в довольно большой квартире, где откуда-то была потрясающая печь со старыми изразцами!
И все вообще стало прекрасно!
Я даже стал жить у них в отдельной комнате!
Именно в этой квартире Витя придумал праздник «Очень-89», из которого через год родился всесоюзный фестиваль сатиры и юмора «Золотой Остап»!
О, это был не просто фестиваль! Это был праздник города! Неделю в Питере шли выступления всех, кто работал в жанре сатиры и юмора на эстраде, и во всех кинотеатрах шли фильмы комедийного жанра!
Это начиналось с проезда старинных автомобилей по Невскому проспекту. В ландо сидели участники фестиваля, все одетые под Остапа Бендера, в фуражках и с белыми шарфами через плечо! Колонна шла вереницей через весь город до исторического места, где мэтры жанра стреляли в двенадцать часов из пушки, и обратно к Октябрьскому дворцу, где было открытие!
Это было феерическое событие!
Там были все, кого только можно вспомнить! Все! Жванецкий, Карцев и Ильченко, Хазанов, Винокур, Шифрин, Тришкин, Коклюшкин, Смолин, Клара Новикова, Женя Петросян, Эльдар Рязанов, Юра Мамин, Масленников, Данелия… Все! Со всего Союза!
Председателем жюри фестиваля был Александр Анатольевич Ширвиндт.
Город гулял неделю!
Там на фестивале я подружился с Вадюшей Жуком, поразительной эрудиции человеком и потрясающим импровизатором. Он гулял меня белыми ленинградскими ночами и, не останавливаясь, читал до самого утра по памяти стихи. Разные. Но не просто читал, а комментировал, углубляясь в философию, историю, аналогии и иносказания! Вадим Семенович Жук, милый моему сердцу товарищ и замечательный поэт!
Однажды после закрытия, уже в «Красной стреле», я поймал себя на мысли, что попал в иное измерение!
То есть такого быть не могло!
Могло присниться! Но быть на самом деле не могло!
В купе рядом сидели: Шура Ширвиндт, Горин, Арканов, Рязанов, Данелия, Карцев, Басилашвили, Мягков, Никулин, Хазанов, Сеня Альтов, еще кто-то из великих. Мы с Витечкой толклись в дверях вместе с «остальными» и перманентно бегали за водкой к проводникам!
Естественно, никто не спал до утра ни в этом вагоне, ни, думаю, в соседних!
Хохот стоял до утра!
Так мы замечательно жили и сочиняли много лет! Витя, Вова и я!
К тому времени я уже женился опять, и у меня родилась дочь!
С ее рождением связано прямо-таки мистическое воспоминание.
Жена было уже в роддоме, и мы ждали, когда же, наконец!
Я был дома один.
Среди ночи я проснулся от яркого слепящего света. Щурясь от рези в глазах, увидал стоящую в ногах кровати женщину. Была она лет сорока, дородна. Одета во что-то голубое, с широкополой шляпой на голове. Чем-то отдаленно напоминающая даму из «All That Jazz» Боба Фоса.
Я обалдел! Я никак не мог понять: что? Кто? Какого черта? Как она вообще сюда попала? Я что, не закрыл дверь? И почему свет? Как я вообще заснул с таким светом?
Она стояла, молчала и как-то даже не улыбалась, а чуть кривила губы. И только глаза говорили о том, что она вот-вот рассмеется.
Я сел на постели и уж было хотел сказать: «Здрасте, вы к кому?», как она подняла руку, ласково погрозила мне пальцем и произнесла:
– Родится девочка – назовешь Варвара!
И исчезла.
Я вскочил, заметался в темноте туда-сюда, долбанулся лбом о шкаф, бросился к входной двери, потрогал запертую задвижку замка, сел и, ничего не соображая, просидел бы так, наверное, до утра, если бы не телефонный звонок.
Я схватил трубку и услышал тещин голос:
– Поздравляю, у вас родилась доченька!
Я не знаю, как все это объяснить. Возможно, это был сон.
Может быть, галлюцинация. Не знаю. Но это было настолько явно, настолько реально, что никак не могу отделаться от мысли, что это было на самом деле! Наивно, конечно, знаю, но поделать с собой не могу ничего!
Тем более что Варвара Леонидовна, которой уже двадцать два, такая Варвара, такая Варвара, что дай бог каждому!
Моя семья, мое счастье, моя основа, мой берег!
Витечка Биллевич умер от страшной болезни!
Вова Николенко ушел через год после него от того же!
Так что семья моя – все, что есть у меня в жизни.
Со мной в жизни еще было много всякого, о чем я не хочу особенно распространяться, не почему-нибудь, просто это личное.
Да и, кроме того, об остальном рассказывать уже и неинтересно, об этом все все знают из интернета!
После того как я стал ведущим «Поля чудес», я стал жить как под микроскопом!
Ощущение, что обо мне все знают все лучше, чем я сам!
И о программе, которую я веду уже тридцать лет, и о полетах, и о моих поездках в горячие точки, о моей семье – обо всем!
О первом Конкурсе красоты, где мы с Биллевичем были авторами, а я еще и ведущим!
Из многого из того, что обо мне написано, я узнал много интересного о собственной жизни, о чем даже не догадывался!
О том, например, что я давно умер, и даже теперь знаю несколько мест, где похоронен!
О том, что мне сделана полостная операция в Германии. Об этом я узнал, находясь на гастролях с театром в Сибири!
О том, сколько я получаю на работе! Господи, если бы это было правдой!
О том, что у меня полтора десятка домов, два собственных самолета и сорокаметровая яхта! Дома – черт с ними, но вот самолеты! Писали, что у меня что-то вроде ЯК-18Т и АН-2! И все!
Это обидно до слез! Почему не ИЛ-62 или «Боинг Джамбо»? Почему?
О программе за тридцать лет сообщали такое, что меня просто зависть брала, отчего люди могут такое придумать, а я нет! Писали, что под барабаном «Поля чудес» сидит специальный человек и по моему тайному знаку ногой останавливает его в нужном месте! Это, кстати, я подтвердил! Я объявил, что это все правда, да, сидит внутри! Потому что это динамо-машина, потому что шток от барабана проходит со второго этажа на первый, и, пока барабан крутится, на первом этаже горит свет!
Писали, что статистов в студии на съемках держат в черном теле, не кормят, платят через раз и какие-то просто копейки! Хотя ни разу за тридцать лет в студии, кроме зрителей, никаких статистов не было! И билеты пригласительные, бесплатные, а не по полторы тысячи, как писали!
О том, что у меня есть двойник и я хожу только на спецпрограммы!
Писали о моей квартире, даже с фотографиями. Хотя это вовсе не моя квартира, а квартира, в которой живет моя дочь!
Однажды дал интервью мой охранник, который «проработал» со мной двадцать лет! Хотя у меня в жизни никогда никакого охранника не было, зачем? Он радостно сообщил, что мы с Ярмольником… Ну, вы понимаете? Не скрою, мы Леней отметили этот неожиданный для нас факт в ресторане, пригласив по случаю и наших жен!
Иной раз писали обо мне такое, что складывалось ощущение, что люди, которые это пишут, живут не просто рядом со мной, но внутри меня, ежедневно проскальзывая внутрь и, проходя от «входа» до «выхода», описывают, что видели!
Так что рассказывать дальше о моей жизни после моего появления в телекомпании «ВИД» на Первом канале, полагаю, не имеет смысла!
Вы и так все знаете!
Ку-ку
Адрес был замечательный. Проспект «Му-му», дом «Ку-ку». В переводе это означало – Коровинское шоссе, дом, где «Культтовары».
Маруська Спивак с молодой женой жил там, на втором этаже девятиэтажки, прямо над этим самым магазином в маленькой однокомнатной квартире. Почему «Маруська», понятия не имею. Вообще его звали Марк, но для всех он был Маруська. Официально их в квартире числилось двое, но на самом деле там было гораздо больше народа.
Во-первых, там еще был я. Мы с Марусей были соавторами и с утра до вечера сочиняли разные эстрадные миниатюры. Ночью иногда, впрочем, тоже. Тогда я спал в кухне на старенькой раскладушке, между кухонным столиком и плитой, носом прямо в духовку. Дверца духовки была закреплена еле-еле, и чтобы она держалась, в щелочку вставлялась сложенная вчетверо бумажка. При любом неосторожном движении бумажка выскальзывала, и дверца с грохотом падала на меня. Я вскакивал, отталкивал ее обратно, она ударялась об плиту и тут же отскакивала обратно. В полной темноте мы бились друг с другом, пока раскладушка подо мной не складывалась и я не ляпался на пол, а сверху на меня ляпалась эта проклятая крышка. Тут же, естественно, на кухню влетали полуголые молодожены и начинали заливаться идиотским смехом. Ни о каком сне дальше не могло быть и речи, мы зажигали свет и садились пить чай. Потом Ленка шла спать, а мы с Маруськой трепались до утра и сочиняли всякую чепуховину.
Ленка была из той поразительной категории женщин, для которых жизнь – это праздник. Ей все удавалось легко и весело. И даже разные там мелкие неприятности она воспринимала как анекдот и хохотала над ними прямо до слез. Смеялась она вообще чудесно. Заразительно и звонко, как умеют смеяться только дети. Она была маленького роста, никогда не ходила, а бегала, переваливаясь, как утка, быстро-быстро переставляя ноги, и была ужасно симпатична. Ее любили все, но ей было на это наплевать. Она обожала Маруську. Маруська был для нее единственный «свет в окне», и больше ей в жизни никого не надо было.
Ленка работала аккомпаниатором в театре Станиславского, и пол-театра, естественно, приезжали к ним в гости. Кроме того, у Ленки были три близкие подруги – Нонна, Манана и Машка. Они встречались чуть не каждый день и по вечерам пили на кухне кофе, курили и хохотали как умалишенные, мешая нам с Маруськой работать.
Ленка обожала Маруську, а у меня был роман с Мананой. У нас был потрясающий бурный роман. Прямо-таки книжный роман, со всеми классическими страстями, с цветами и ссорами. Я ее очень любил. Она была потрясающая девчонка, и черт его знает, почему мы расстались.
Но по тем временам она иногда спала со мной в кухне на раскладушке.
Когда родился Аркашка, ничего не изменилось. Просто стало на одного человека больше, и все.
Кроме того, время от времени, то есть пять раз в день, к ним приходила Маруськина мама Ева Львовна. Они с Маруськиным папой жили в десяти минутах хода, на Бескудниковском бульваре, и она успевала по дороге еще заходить в магазин.
Если бы Бабель увидел ее хотя бы раз, его Фроим Грач отступил бы на второй план и все «Одесские рассказы» были бы посвящены только ей.
Это была каноническая еврейская мама. Она была воплощением всех еврейских мам на свете. Все ее мировоззрение сводилось к одному постулату. Муж был Богом, дом был раем! Все остальное, включая детей и внуков, входило в понятие «дом» и было свято и неприкосновенно. Но Бог в доме был один – муж. Сыновей было трое – старший Леня, средний Юра и младший, разумеется, самый любимый, Марик. Внуков было столько же. Никто из сыновей, включая всех трех их жен, никогда не называли ее Евой Львовной, даже за глаза. Для всех она была Евочкой. Для внуков тоже. Не «мамой», не «бабушкой», Евочкой, и все. Маруськин папа Борис Владимирович тоже никогда не был ни просто папой, ни Борис Владимировичем. Для всех он был «папа Боря». Папа Боря был крупным театральным администратором и в два счета мог обеспечить полные залы любого театра в любой точке Советского Союза.
Для Евочки мир вращался вокруг ее Бори неправильно и неуклюже. И она по мере сил старалась это исправить. Она буквально сдувала с него пылинки. Она вставала в пять утра, переглаживала его брюки, потому что они помялись за ночь. Она начищала до блеска его ботинки и перешивала пуговицы на пиджаке, чтобы они, не дай бог, случайно не оторвались. Потом она раскладывала на столике в коридоре все, что Боре нужно было взять с собой. Часы, расческу, носовой платок, записную книжку, портмоне с деньгами, отдельно кошелечек с мелочью. Все это рассовывалось по карманам его пиджака, а отдельно в нагрудный карманчик засовывалась бумажка с указанием, что где лежит и что ему нужно сделать сегодня. Потом она начинала готовить ему завтрак. Она готовила завтрак так, как будто к ним в семь утра должна была прийти в гости вся дивизия имени Дзержинского в полном составе.
К восьми утра она успевала накрыть на стол, на стулья, на подоконник, на холодильник и на табуретку в прихожей. Потому что все, что она успевала пожарить, потушить, сварить и нарезать, на одном столе не умещалось.
Потом она шла будить папу Борю. Она включала будильник, телевизор и радио на полную громкость и начинала трясти мужа за плечо.
– Боря! Боря, вставай, ты опоздаешь, уже десять! Ты слышишь, что я сказала, уже десять, Боря!
– Сколько?!
– Десять!
– Как десять?!
– Так. Десять минут девятого. Иди уже завтракать.
Потом она шла и включала горячую воду, предварительно заткнув дырку в ванне, чтобы она наполнилась, когда он встанет. Папа Боря никогда не принимал ванну утром. Он не любил принимать ванну. Он любил душ. Но Евочка каждое утро наполняла полную ванну, на всякий случай, а вдруг ему когда-нибудь захочется!
Потом он брился. А она стояла под дверью и ждала.
– Боря! Ты почистил зубы?
– …
– Боря! Чистое полотенце справа, ты меня слышишь?
– …
– Не забудь попшикаться после бритья! Что ты молчишь? У тебя все в порядке?
– …
– Почему так долго, уже все остывает! Ты подстриг ногти?
Наконец, он выходил.
– Что случилось, Евочка, что ты кричишь?
– Ты будешь завтракать?
– Нет.
– Ну так садись, все готово!
Потом он садился за стол, и она заставляла его съесть две котлеты с картошкой, стакан простокваши и два стакана сладкого чая с ее фирменным «Наполеоном». Потом он уходил на работу. Она провожала его до дверей со свертком в руках, чтобы он мог перекусить по дороге, и тут же начинала жаловаться кому-нибудь по телефону, что у Бори плохой аппетит и его нужно отправить в Кисловодск.
Здоровенный холодильник «ЗИЛ» должен был быть забитым до отказа, что бы ни случилось. Если, не дай бог, она открывала дверцу и на нее немедленно что-нибудь не вываливалось, то раздавался такой крик, что содрогался весь дом.
– Мара! Ма-ара!! – кричала она в телефонную трубку.
– Что?! – Марик холодел, отчетливо понимая, что случилось что-то страшное.
– Мара, иди быстро в магазин, папе нечего кушать!
И он бежал к ней, и она совала ему в руки деньги и толстую тетрадь в коленкоровом переплете, которая вся была исписана мелким почерком. Там на тридцати страницах было написано, что нужно купить из продуктов немедленно.
Все три ее снохи жили по стойке смирно, потому что она регулярно проверяла, чтобы у них в доме был такой же порядок, как у нее. Она приезжала к детям в гости с такими авоськами, что если бы она хоть раз появилась с ними где-нибудь на соревнованиях, тяжелая атлетика как спорт прекратила бы свое существование.
Она держала всю семью в ежовых рукавицах, и они ее обожали.
Сейчас ей девяносто пять, она по-прежнему сама ходит по магазинам, сама готовит и три раза в неделю навещает детей, чтобы проверить, как там дела.
Когда Маруська еще не был женат на Ленке, он жил с родителями.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.