Ничей

Параллельно наш энергичный «вице» навалился на игорные заведения. Им, особенно после грозных заявлений из Кремля, он буквально объявил войну. Группа быстрого реагирования под началом Жуликова время от времени, в сопровождении кучи журналистов, бросалась на отдельно стоявшие «ромашки» и опечатывала их (крупные казино депутат не трогал). СМИ трубили о его непримиримой позиции, само собой, получая за это денежку из парламентских фондов. На одну «ромашку» Сергей Федосеевич залез сам ради эффектного кадра, чуть не разодрав брюки на самом интересном месте. Его фото потом обошло все газеты.

После экстремального восхождения, не вся пресса, однако, отозвалась о его действиях восторженно. Мэрия не торопилась прикрывать игорный бизнес на корню, ибо вполне официально получала с него налоги. А неофициально те же «ромашки» крышевал кое-кто из депутатов городского Совета. В общем, за самоуправство Жуликова вызвали повесткой в прокуратуру. Ну, а с критической телепрограммой всё было просто, как дважды два. Вице-спикер элементарно кинул ребят, пообещав им оплатить предыдущий сюжет из своего кармана и, само собой, не оплатил.

– Алексей Николаевич, – заговорил Жуликов, подкатив глаза к потолку, – вы у нас за телевидение отвечаете?

– В каком смысле? – уточнил я.

– За то, что о парламенте рассказывают, вы отвечаете?

– Не всегда. Если парламент платит за это деньги, то да. Если не платит – по ситуации.

– А когда ваши друзья меня поливают грязью – это какая ситуация? – начал заводиться Жуликов.

– Дружить со СМИ – моя обязанность, Сергей Федосеевич, – напомнил я. – Но у вас там, по-моему, какие-то проблемы со студией были.

– А ваша задача – чтобы проблем не было! – заявил вице-спикер.

Я молчал и ждал продолжения концерта.

– К вам мой пресс-секретарь подходил? – продолжал Жуликов.

– Какой пресс-секретарь? – вопросом на вопрос ответил я.

– Девушка!

– Девушка подходила.

– И что вы ей сказали?

– Сказал, что постороннему лицу никаких материалов, тем более видео, не дам, – я посмотрел прямо в глаза депутату. – По должности не обязан. Более того, было распоряжение Виталия Ивановича: перед выборами в Госдуму режим информационной безопасности ужесточить.

– Вы красиво говорить научились, как я погляжу, – вскипел Жуликов.

– Давно этим занимаюсь, – перебил я его, не любезничая.

Жуликов побледнел.

– Да вы что себе позволяете? Мы тут всю вашу деятельность проверим! Надо будет – служебное расследование проведем.

– Проводите, пожалуйста. У вас вся информация? Можно идти? – я приподнялся.

Жуликов без звука переваривал случившееся.

– Если информации больше нет, всего вам доброго.

И я плавно закрыл за собой дверь.

– Ну, и зачем ты этого деятеля взбесил? Он теперь ведь не успокоится, – Семён Маркович укоризненно смотрел на меня.

– Побесится и успокоится, не переживайте, – ответил я. – Думаете, он кому-то нужен?

– Всё-таки зам.

– Такого зама завтра же выгонят, если указание поступит.

– Это верно, конечно. Перебежчиков нигде не любят, – Домашевский вздохнул. – Но ты всё равно круто берешь.

– А не надо на меня свои проблемы перекладывать. Он по частоте упоминаний в СМИ вторым идет, после спикера, – заметил я. – Это как, само собой случилось, без участия пресс-службы и вашего покорного слуги?

– Может, перестарались?

– Без согласия свыше ничего не делали. А что, уже многие про нашу беседу с Жуликовым говорят?

– Говорят отдельные трудящиеся.

– Быстро слух расходится. Вас Шарохин-то нашел?

– Шарохин зря волну поднимает! – Семён Маркович беспокойно задвигался на стуле. – Я же ему сказал: всё верну. И проценты верну – но не те грабительские, которые он хочет! Я знаю, кто его накручивает…

– Можно, Алексей Николаевич? – не дожидаясь ответа, в кабинет уже влетела Алина Вениаминовна.

– Конечно, можно, – радушно улыбнулся я.

– Семён Маркович, мы тут посекретничаем, да? Спасибо, – тоже не дожидаясь ответа, зачастила Тарарыкина.

– Да, я пойду, пожалуй, – закряхтел Семён Маркович, поднимаясь.

Алина Вениаминовна проводила его кислым взглядом и сама притворила дверь.

– Зря вы с Домашевским общаетесь. Озлобленный он человек, тяжелый, – обронила она вскользь.

Я сделал вид, что временно оглох, и выжидающе посмотрел на нее.

– Алексей Николаевич, надо обеспечить освещение конкурса. Ростислав был у вас?

– Был еще вчера. Виталий Иванович говорил об этом раньше. Сделаем.

– Сделайте, Алексей Николаевич. Это важно.

– Особые пожелания будут?

– Ну, какие особые пожелания? Вы профессионал, сами знаете.

Я кивнул.

– А договоры на следующий год Виталий Иванович уже подписал?

– Да, Алина Вениаминовна. Подписал.

– Там с «Канцелярской правдой» всё нормально?

Службой рекламы «Канцелярской правды» руководила сестра Алины Вениаминовны – по манерам и ухваткам точная копия народной избранницы. С каждого договора об освещении деятельности парламента она имела свой бонус.

– Нормально. Не обидели.

– Вот и хорошо. Тогда я пойду, мне еще к лекции подготовиться надо, – заспешила Тарарыкина.

– Диссертацию когда обмывать будем, Алина Вениаминовна? – спросил я вдогон.

– Какую диссертацию? – стушевалась она.

– Вашу. Как же в наше время без диссертации?

– Ой, что вы! Я об этом даже не думаю, – махнула рукой Тарарыкина.

Пользуясь тактической паузой, я выудил из кармана ключ и отомкнул ящик стола. Служебная записка была на месте, но мне показалось, что большой красный маркер лежал не там, где я его вчера оставил. Я повертел лист бумаги в руках, внимательно изучил его на свет. Никаких следов, понятное дело, на нем не обнаружилось.

«Так, знаете, до паранойи недалеко», – подумал я и позвонил в первую приемную. Ответила мне на этот раз Алевтина Викторовна. Выяснилось, что Виталий Иванович побыл у себя лишь минут десять и уехал в администрацию. Рвалась к нему толпа желающих, включая разных депутатов, но все напрасно. В такой обстановке о личной аудиенции мечтать не приходилось.

– Алексей Николаевич, а что у вас, важное? – спросила Алевтина Викторовна.

– Служебка, – немного поколебавшись, ответил я.

– Если очень надо, вы занесите и оставьте у него на столе, на видном месте, – посоветовала она. – А я ему скажу, как только он придет.

Видимо, я долго размышлял, прежде чем решиться, потому что Алевтина Викторовна добавила:

– Вы не думайте, я читать не буду.

Иного способа оперативно донести свое мнение до спикера, наверное, не было. Конечно, я понимал, что Алевтина Викторовна тоже не с дуба упала в аппарат. Кому она доложит о моей бумаге, оставалось только гадать. «А пошли они все!» – чуть не сказал я вслух, но секретарше ответил:

– Занесу.

Пошел и занес, повторяя про себя тезис о том, что лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Дверь своего кабинета я отпирал в темпе, потому что внутри разрывалась «вертушка». Звонила мне Татьяна Эрастовна из главного областного штаба «Ядрёной России». Вопрос был наиважнейший: она в очередной раз попросила не забывать указывать в наших публикациях фракционную принадлежность депутатов – особенно, если речь велась о богоугодных делах. Татьяна Эрастовна при этом ссылалась на партайгеноссе Митрофанычева. Я дал понять, что в моем лице партайгеноссе Митрофанычев может видеть надежного союзника, и тепло простился с собеседницей.

Эстафету у «вертушки» подхватил мобильник.

– Свинья ты, – раздался знакомый женский голос. – Мог бы перезвонить со вчерашнего утра!

Мне стало неловко.

– Да тут проблем целый воз, – попытался я оправдаться. – Кручусь, как белка в колесе.

– Не белка ты, а свинья. Мерзкая и жирная.

– Не такая и жирная вовсе…

– Жирная и наглая! И не спорь со мной!

Личная жизнь оставалась моим слабым местом. Даже сам Хрюшников однажды спросил у меня: «Алексей Николаевич, когда ж ты женишься?» На что я пробуробил нечто вроде: «Я как-то уже женился…» Несколько парламентских барышень, пока не охваченных узами брака, периодически поглядывали в мою сторону, однако шансов не имели. И первого неудачного опыта мне хватило, и крайне нервная профессия не располагала к повторению этого самого первого опыта.

– Давай так, – я сделал внушительный вдох, – как только будет чуть легче, сам позвоню. Договорились?

– Знаю я, как ты сам позвонишь, – прозвучало из трубки, и дальше понеслись короткие гудки.

Я сделал выдох.

– Можно, Алексей Николаевич?

В кабинет деликатно заглядывал депутат Шмоткин.

– Конечно, Авдей Юрьевич. Проходите!

Шмоткин был, возможно, самой оригинальной персоной в депутатском корпусе. За глаза его прозвали вторым Жириновским, ибо он всегда и без подготовки был готов выступать на любую тему. До полного соответствия образу Владимира Вольфовича ему, правда, не хватало южного темперамента и привычки махать руками. Входил он в комиссию по малому и среднему бизнесу, и его судьба некоторым образом тоже переплелась с судьбой вице-спикера Жуликова. Шмоткин заработал свой первый капитал еще при Советах, на самом деле спекулируя какими-то чрезвычайно дефицитными шмотками. Потом, судя по туманным разговорам коллег-бизнесменов, была валюта, потом кооператив. Потом активный предприниматель на время пропал из поля зрения (чуть не вырвалось: правоохранительных органов), а вынырнул в середине девяностых как управляющий первого в городе казино «Страус».

В парламент он, впрочем, попал не из казино, а как член патриотического блока с крайне резкими лозунгами. Место работы, согласно трудовой книжке, Шмоткин в рамках подготовки к выборам вовремя сменил на контору по оказанию бесплатной юридической помощи. Будущие мандаты в том блоке распродавал, то есть, распределял будущий депутат Жуликов, которому такое право, если верить слухам, купил его брат – хозяин большого вещевого рынка. Блок затем начал стремительно рассыпаться. Жуликов по соглашению сторон успел получить местечко вице-спикера и очутился в «Ядрёной России», прежде оговорив сохранение за собой этой хлебной должности. А вот Авдей Юрьевич, ко всеобщему изумлению, всплыл не где-то, а в рядах фракции «Коммунисты и беспартийные». Там он начал направо и налево поносить правящий режим с классовых позиций – не трогая, правда, губернатора с президентом.

С Жуликовым этот «новый левый» спустя короткое время расплевался. Наскоки нашего активного Сергея Федосеевича на игорный бизнес Шмоткин принял почему-то очень близко к сердцу, хотя согласно декларации свою долю в «Страусе» давно продал. Два бывших патриота крайне жестко пикировались на пленарных заседаниях, где Шмоткин последовательно обличал правовой нигилизм и волюнтаризм Жуликова. Возникшие между ними споры чуть не привели к разбирательству об оскорблении в общественном месте. Мирил двух депутатов, отговаривая их от суда, сам Хрюшников. Пока мирились и остывали от дебатов, Авдей Юрьевич заявился на комиссию по этике и морали с пневматическим пистолетом и взялся перезаряжать его на глазах у оторопевших парламентариев. После дружеских увещеваний он всё-таки спрятал ствол в наплечную кобуру.

– Как дела, Авдей Юрьевич? – спросил я, пытаясь на глаз определить, при нем ли оружие.

– Да вот, опять особое мнение готовлю по игорным заведениям, – ответил Шмоткин. – Нельзя там сплеча рубить.

– А что во фракции говорят? Поддерживают? – осведомился я.

– А что мне фракция? – вопросом на вопрос отозвался депутат. – Я вообще-то сам ее хочу возглавить.

Я малость опешил. Для наших провинциальных большевиков это было бы чересчур.

– Обком не возражает?

– Я с Кобяковым уже почти согласовал. Куда он денется, обком этот.

– С вице-губернатором?

– Ну да.

«Низко пала передовая партия», – подумал я.

– Говорят, на тебя Жуликов наехал? – спросил Шмоткин.

– Как наехал, так и отъедет, – спокойно сказал я. – Не надо людей кидать.

Шмоткин пожевал губами.

– Слушай, – сменил он тему, – а дорого на телевидении свою передачу иметь?

– Смотря какую и на каком канале.

– Ну а ты на каком посоветовал бы?

Я пожал плечами.

– Зависит от целевой аудитории. Кому программа-то нужна?

– Допустим, мне.

Я опешил еще раз. Шмоткин везде и всюду норовил пролезть на халяву. Представить себе, что он готов финансировать телевизионный проект, я мог только в сказочном сне. Или находясь в нетрезвом состоянии. Но я столько не выпью.

– На кого собираетесь влиять?

– На пенсионеров, конечно. Я же – передовая фракция!

В отсутствии логики депутату нельзя было отказать.

– Надо навести справки. Вам срочно?

– Не особо. Сейчас всё равно федеральные выборы идут. На следующей неделе можно будет узнать?

– Узнаю, – пообещал я.

Андрей Бутурлин объявился внезапно. По его словам, проезжал мимо. На всякий случай встретились мы опять на нейтральной территории – в кафе «Солонка» через дорогу от нашей обители.

– Меня сегодня изнасиловали, – начал он даже без приветствия.

– Кто? Опять Колобков?

– Ха! Ничего подобного. Будешь еще угадывать?

– Что, Забегалов сам явился?

– Нет, опять мимо. Тарарыкина Оксана Вениаминовна, бывшая моя коллега по издательскому дому.

– Старовата уже для искрометного секса.

– А для нашего дела самое то. Пытала морально: хотела узнать, кто написал заметку про управляющего делами.

– Какое дело «Канцелярской правде» до внутренних дел «Фактов и комментариев»?

Андрей посмотрел на меня как на психа.

– Не прикидывайся, а? С твоими внешними данными это бесполезно. Сам же всё отлично понимаешь! Оксану Вениаминовну попросила Алина Вениаминовна, а ее, в свою очередь, попросил кто-то из вашего дома.

– Даже догадываюсь, кто это мог быть, – сказал я, вспомнив наш с Тарарыкиной разговор о диссертации. – А, если не секрет, в каких отношениях Алина Вениаминовна с твоими боссами?

– Уже, считай, ни в каких, – чуть поразмыслив, ответил Бутурлин. – Она, между нами говоря, сама была акционером, когда работала у нас. Мелким, но всё же. Боссы думали, что она будет их интересы лоббировать в парламенте.

– Не лоббировала?

– Лоббировала, да. Только исключительно свои. Квартиру себе в центре сделала, машину, часы у нее коммерческие в двух вузах. Но фирме от этого ни холодно, ни жарко.

– И что фирма? – спросил я.

– Пригласили раз, другой. Пообщались. Потом договорились, что долю у нее выкупят. Вот и вся история любви.

– Ты раскололся?

– Не смеши, пожалуйста. Я и тебе-то не сказал! – Андрей засмеялся и пустил колечко сигаретного дыма. – Кстати, ты на фестиваль идешь?

– Молодежи и студентов?

– Остряк. Не молодежи, а серьезной прессы. Так идешь или нет?

– Пока не звали.

Андрей всплеснул руками. Фестиваль серьезной прессы был экстренно изобретен одним московским пиар-агентством, чтобы отщипнуть немного от нашего бюджетного пирога. По-моему, на каких-то других регионах этот опыт уже обкатали. Светлым умам из администрации легко и быстро внушили мысль о его полезности. Сначала акцию хотели назвать форумом качественной прессы, но потом слово «форум» посчитали слишком официальным, а «качественную» заменили на «серьезную», чтобы те, кого не возьмут на финальную пьянку, обижались не так сильно.

– Если тебя не звали, то кого же зовут?

– Спикеру, я знаю, приглашение пришло. А мне никто ничего не слал и не передавал, – я тоже развел руками.

– С ума сойти, правда… Слушай, давай я тебе одно дам. У нас всё равно два приглашения на редакцию газеты.

Тут настала моя очередь смеяться.

– Это мне как явка с повинной зачтется?

– Какая явка? Не понял.

– Понимаешь, Андрей, товарищ Забегалов уверен почему-то, что заметка про него – моих рук дело.

– Ну, вы даете! – директор издательского дома чуть не пролил кофе себе на штаны. – А я-то голову ломал, зачем Оксана про тебя всякие дурацкие вопросы задавала.

– Например?

– Например, часто ли мы с тобой общаемся.

– Ладно, – я тоже решил сменить тему. – Вам с выборов-то перепадает что-нибудь?

– Перепадает, ага. Все норовят на дурачка обслужиться!

– Оппозиция, что ли?

– Какая, на хрен, оппозиция! Наша многоуважаемая «Ядрёная Россия»! Везут из Москвы своих свадебных генералов, репортажи про них, значит, пиши, а насчет оплаты – потом, потом… Я тут одного политтехнолога уже завернул обратно.

– Не боишься отношения испортить?

– Ай, с кем там портить? Они сами про меня на следующий день забудут.

– И не пишете бесплатно?

– Не пишем принципиально, – заявил Андрей. – Я сам только одно исключение допустил – конечно, по согласованию с боссами.

– Какое?

– Коле Ухову помог без денег. Я его сто лет знаю, мировой мужик! Забомбили прямую линию с ним на целый разворот.

– У него шансов нет на Госдуму. Он далеко стоит в региональном списке, – напомнил я.

– Знаю. Зато он весной в мэры собирается.

– Ух ты!

Будущий мэр – это всегда серьезно. Вопреки суждениям о бедности главного губернского города и скудости его казны, здесь еще было что взять. Упомянутый кандидат Коля Ухов тоже работал спикером – только городского Совета. Там крепких хозяйственников с колхозной закваской было явно меньше, чем у нас, но водилось больше молодых и цепких ребят из бизнеса. Их спикер, классический улыбчивый рубаха-парень, сам бизнесом не занимался. Сбросив комсомольскую шинель, он ковал аппаратную карьеру. Досужих домыслов про него и его друзей-коммерсантов ходило много. Если верить им (домыслам), то ли они (коммерсанты) его спонсировали, то ли он продвигал их нужды через депутатское собрание. В чем дружно сходились независимые источники, не желавшие называть себя – это в уверениях о беспробудном пьянстве Коли. В целом общественность воспринимала его не слишком серьезно, и Николаем Михайловичем спикера называли только в официальных сообщениях.

Андрей, насколько я знаю, в юности тоже грешил марксизмом и посетил немало комсомольских аппаратных застолий. Определение «мировой мужик» я вполне мог отнести и к нему.

– Уверен, что он пойдет?

Бутурлин помялся.

– В чем сейчас можно быть уверенным? Сначала пусть федеральные выборы закончатся.

– О том и речь. Я, допустим, слышал в нашем здании, что от «Ядрёной России» Колыхаева в мэры двинут.

– Этажерочника? – вскинулся Андрей.

– Вовсе не этажерочника, а заслуженного мебельщика, – назидательно поправил я. – Человека, чья двуспальная кровать выиграла тендер на право стоять на государственной даче в Сочи. На государевой даже, я бы сказал.

– А он сам на чем спит?

– Не юродствуйте, молодой человек. Это особа, приближенная к нашему губернатору.

– Губернатор-то крепко держится?

– Хороший вопрос. Скорее нет, чем да.

– Скорее некрепко?

– Да, – кивнул я. – Будто сам не знаешь.

Вице-губернатор Кобяков ослабил узел своего галстука. Пиджак висел на спинке стоявшего рядом стула. Дальше сеанс административного стриптиза не продвинулся. Георгий Вадимович, демократично пересев за длинный общий стол, привычно вел заседание большого жюри. Ему и всем нам, чиновникам и начальникам от СМИ, предстояло назвать победителей и лауреатов ежегодного губернского творческого конкурса.

Негласная установка, о которой знали все участники, была такой: три четверти призовых мест разделить поровну между главным государственным каналом и телестудией «Сторонка», тоже на сто процентов государственной. Оставшаяся четверть милостиво отписывалась разным газетам и газеткам. Ущемленные директора и редакторы глухо роптали в курилке, ибо похожая картина имела место год от года. Короче, всё шло до зевоты предсказуемо.

Только что отписали первое место в номинации «Пир духа» районному изданию, сохранившему в неприкосновенности название и дизайн с октября 1917-го. За пару или тройку минут до него титул лучшего публициста достался ведущему газетной рубрики «Вместе с народом». Человек на протяжении всего губернаторского срока писал победные рапорта о газификации села, которое всё никак не газифицировалось полностью.

Я сдержанно подремывал рядом с Анной Игоревной – моей коллегой из администрации. Кобяков четко дирижировал процессом. Да, собственно, никто и не думал никуда вмешиваться, пока дело не дошло до номинации «Право и политика». Механизм отбора формально был таким: члены жюри заранее, до общего сбора, смотрели и читали представленные на конкурс материалы. После ознакомления выставляли оценки по пятибалльной шкале. А большое жюри суммировало эти цифры и объявляло итоги.

С «Правом и политикой» приключилась неувязка. Номинация входила в ту четверть, которую отводилась газетчикам. Идеологически сомнительных публикаций на означенные темы никто на конкурс не подал, и установок свыше не последовало. Так что все оценщики оценивали, как Бог на душу положит, и результат вышел неожиданным. Равное количество голосов набрали сразу два номинанта.

– Что будем делать, коллеги? – спросил Кобяков.

Полусонное жюри сразу оживилось. Запахло столкновением интересов и амбиций. Один автор писал о политике, другой творил на почве права. Первый работал в частном издании, второй, а точнее, вторая, – в государственном. С одной стороны, за политику в прошлом году уже давали премию, с другой – дали сотруднику именно той газеты, где трудилась сегодняшняя номинантка. Кроме того, все знали, что между этими двумя редакциями идет плохо скрытое соперничество.

– Я считаю, Балаболкин больше других премии заслуживает, – стукнул ребром ладони по краю стола Александр Пышкин, шеф молодежного печатного органа.

Частная газета, где был обозревателем журналист Балаболкин, являлась де-факто собственностью Пышкина, будучи временно записанной на Сашину жену. Самого Сашу, то ли завидуя, то ли подкалывая, то ли органично совмещая одно с другим, как это у нас водится, некоторые товарищи по цеху именовали «золотым пером» губернатора.

– А мне публикации на темы права понравились, – подал голос кто-то из районной прессы.

– Да там одни общие слова! – откликнулся другой сельский публицист.

– Вы их читали? – громко спросила Алина Вениаминовна, сидевшая напротив меня.

Жюри загудело, грозя выйти из-под контроля. Вице-губернатор поднял руку.

– Коллеги, тише!

– Предлагаю первую премию поделить на двоих! – предложил директор одного из телеканалов, не получившего ничего.

Он давно взирал на происходящее философски.

– Не положено по регламенту, – напомнил Кобяков.

– Тогда повторное голосование, прямо сейчас, – дополнил его Илья Александрович Кислотный, глава управления по взаимодействию со СМИ.

Не совсем типичный чиновник, он был известен как поэт-лирик, к тому же составлявший сборники частушек. Илья Александрович слыл полноправным субъектом творческого процесса в губернии. В его дебютном сборнике, правда, отдельные частушки оказались не вполне пристойного содержания. Но после сигнала от читающей аудитории составитель быстро исправился.

– Закрытое? – спросил бывший бухгалтер, а ныне директор другого телеканала, уже получившего несколько премий.

– Открытое, коллеги, – известил нас поэт-лирик.

– Давайте голосовать, – послышались реплики.

– Давайте обсудим, – сказал кто-то на дальнем от меня краю стола.

– Что обсудим? – несколько нервно отреагировал Илья Александрович.

– Кандидатуры, – серьезно ответил товарищ с мест.

Жюри опять загудело, готовое сорваться в пике.

– Уважаемые коллеги, – повышая голос, начал глава управления по СМИ, – в задачу нашего собрания не входит обсуждение чьих-то кандидатур. Мы оцениваем не личности авторов, а только их публикации, представленные на конкурс.

– А пусть Георгий Вадимович выскажется, – развил спорную тему первый представитель районной прессы.

Кобяков в атакующей манере наклонил голову – так, что стала видна его прогрессирующая лысина, – и поморщился.

– Балаболкину раньше уже присуждали, – вспомнил второй человек из района.

– Пускай даму вперед пропустит, – пошутил философски настроенный директор канала.

– У этой девушки хорошие репортажи, – шепнула мне Анна Игоревна. – Если по-хорошему, надо бы ей премию дать.

– Давайте дадим, – шепнул я.

Жюри продолжало волноваться, но, как я ощутил, медленно склонялось на сторону права.

– Георгий Вадимович, ну скажите же всё-таки! – буквально возопил первый районщик.

Кобяков откашлялся.

– Коллеги, мое мнение чисто субъективное, вас ни к чему не обязывает. Балаболкина я знаю давно…

– Да алкаш он, – вполголоса произнесли на дальнем конце.

– Знаю его давно, – повторил вице-губернатор. – А девушку, ну, почти не знаю. Может, моя это недоработка. Я, наверное, за Балаболкина проголосую.

Чем всё закончится, я сообразил и без голосования, но руку, тем не менее, поднял за журналистку из отдела права. Анна Игоревна, вздохнув, поддержала своего прямого начальника – Кобякова. За обозревателя из молодежного органа голосовали и оба товарища с мест, и телевизионный бухгалтер с кучей премий. Алина Вениаминовна воздержалась, чем искренне удивила меня.