Сага о таксисте
Глиняные сосуды испытываются в печи, а испытание человека в разговоре его. Уход за деревом открывается в плоде его, так в слове – помышление сердца человеческого.
Книга Премудростей Иисуса, сына Сирахова.
Гл. 27, ст. 5–6
От инфаркта до такси
После гражданской войны блестящие русские офицеры, герои Первой мировой войны, георгиевские кавалеры, интеллигенты до мозга костей крутили баранки парижских такси. Из семнадцати тысяч парижских таксистов две тысячи водителей были русскими. Парижане говорили, что у русского таксиста в машине можно забыть даже мешок с драгоценностями – вернёт. Нищие русские чужого не брали.
Я всего лишь советский инженер в прошлом, таксую не в Париже, а далеко-далеко от Европы. Хотя существует анекдот:
– Где такую обалденную кофточку купила?
– В Париже.
– Это далеко от нас?
– Четыре тысячи километров.
– Надо же, такая глушь, и такие кофточки продают.
В четырёх тысячах километров от той «глуши» с Эйфелевой башней посредине накручиваю километры на кардан. Сены с Елисейскими полями в Омске нет, но омичи тоже любят с комфортом перемещаться в пространстве. В этом сервисе и служу.
Как-то вёз священника, разговорились, на мой рассказ о судьбе инженера изрёк: «Пути Господни неисповедимы». Батюшка тоже не с младых ногтей на духовной стезе, двадцать лет работал в проектном институте. Что «неисповедимы» – точно: я в Казани, будучи студентом плюс молодым отцом, латал финансовые дыры семьи мытьём в таксопарке машин по ночам. Таксист Кузьмич, в приличном возрасте мужчина, однажды подвёз меня утром из таксопарка и отмахнулся от денег:
– Сынок, глядишь, когда и ты меня на халяву на такси подбросишь.
Я хихикнул, а получилось: зря зарекался от таксования.
Мысль о такси, как ни странно, мелькнула, когда с инфарктом в больницу загремел. Вытащили меня с того света. Создатель решил: рано Илье Петровичу отрываться от земной юдоли. Отвалялся в реанимации, а в палате интенсивной терапии познакомился с Колей-афганцем. Таксистом. От него впервые услышал, что да как в этом бизнесе. Не буду греха таить, как-то выпили мы с Колей по сто граммов тайком от медицины, он и порассказывал.
Пили сердечники-инфарктники и пережившие приступ стенокардии – как это ни странно, не только лекарства. Водку в больнице, само собой, не продают, но киоск аптечный с народным коньяком «Настойка боярышника» с раннего утра двери открывал. Было чем настроение поднять, сосуды расширить, почувствовать вкус к жизни. Тем паче – настойка специально для сердечников производится. До перепоя доходило. Один в палате, было дело, похмельем маялся, тошнило с утра.
Кстати, Коля-афганец отколол однажды номер с чёрным юмором. В нашей палате лежал вечный больной – Александр Карлович. Раз сто умирал. Как выписываться подходит пора – у него реанимация, приступ с уколами, капельницами, медицинской беготнёй.
Пациенты в палате поменялись на несколько рядов, ветеран Карлыч никак не вырвется на волю. При мне доктор назначил Карлычу очередную выписку. Осталось болезному ночь переспать – наутро домой. Карлыч счастливый, руки потирает:
– Завтра на родном диванчике полежу, в любимом кресле посижу, любимый телек погляжу.
На его беду за пару дней до этого привезли по «скорой» Колю-афганца. Война не мать родна, если ты с автоматом воюешь. У Коли крыша с отъездом стала после боёв с моджахедами. В реанимации полежал, очухался, его к нам, в палату интенсивной терапии, привезли. И вот пополам ночи Карлыч просыпается. Как сам говорил:
– К шестидесяти у меня собачья болезнь открылась. Посреди ночи выныриваю из сна и не знаю, как обратно себя загнать.
Проснулся, видит: Коля-афганец руками шарит по стенке. Карлычу затаиться бы, а он, сердобольная душа, возьми и скажи товарищу по палате:
– Коля, выключатель в коридоре.
Коля не придурком при штабе или в музыкальной роте на барабане, он в разведке воевал. Молниеносная реакция. На информацию о местонахождении выключателя хватает подушку, Карлычу на лицо и ну профессионально душить. Много ли деду с сердцем после инфаркта надо. Я проснулся за минуту до перехода Карлыча в новое качество и стал орать, звать на помощь сестру. Набежала медицина, Коле укол, Карлыча откачивать.
Наутро Коля просыпается. За окном июльское солнышко после дождика светит, птички чирикают на свежем воздухе. Прелесть. Но глядь в угол палаты, что за непонятки? Карлыч под капельницей. Коля подходит:
– Карлыч, ты зачем не дома? С юбилеем жену не поздравляешь?
Заспал разведчик прискорбный факт, ночью, что называется, по своим ударил – Карлыча душил почём зря.
С фронтовиками не знаешь, что будет через пять минут. Забегу вперёд хронологии. Пацана с колеса сажу, это значит: не по заказу беру, а попутно. Двое маячат с бордюра. Ехать одному. Садится, поехали, я говорю:
– Дело к ночи, давай рассчитаемся сразу.
Пассажир мой в позу:
– Я не рассчитаюсь сначала.
– Почему?
– Денег дам, а вы интерес ко мне потеряете и выпнете из машины.
В первый раз поворот с такой логикой. Думаю, ладно до Лизы Чайкиной довезу, а там вопрос ребром. В Чкаловский ехали. На Лизу повернули, я снова вопрос о расчёте завожу.
– Нет, вы меня выкинете
– Да как я тебя выкину?
– Деньги заберёте и вытолкнете, а я из деревни, города не знаю. Приедем на место, дом найдём, там денег дам.
Ну, чё тут скажешь? Оказалось, парень воевал в первую чеченскую. С нервами не в порядке. Пока ехал, вспоминал о боях, рубашку на себе стал рвать. Но заплатил двести рублей. А я просил, когда договаривались, сто двадцать.
С корабля на бал – это про инфаркт Карлыча. С одним нюансом, Карлыч так спешил на бал, что угодил в реанимацию. У Карлыча миллион болезней, заслуженный инвалид энной группы. В тот приснопамятный день был юбилей его жены, а Карлыч по принципу «с одной задницей на два базара» до застолья полетел подтверждать инвалидность и связанные с ней льготы – бесплатный проезд, дармовое лекарство, льготы по квартплате… На бегу рассчитывал пройти врачей, а потом с чувством выполненного долга поднять рюмку за любимую и единственную супругу. Заскочил кардиограмму снять. Лёг, торопит медицину: быстрее – юбилей у жены, гости на гулянку сходятся, а у меня ещё ни в одном глазу. Кардиограмму с Карлыча сняли и тут же упаковали беднягу в реанимацию. Он в бутылку:
– Что за произвол? Буду жаловаться!
А ему командуют: лежать и не дрыгаться.
Инфаркт в день юбилея жены набегал. Обширный. Прощай гулянка. И в больнице несколько раз доходил до выписки, и всякий раз, то один затык, то другой, то Коля-афганец придушил.
Жизнь штука такая: тут тебя инфаркт приголубил – пять минут до ящика с кружевами, а здесь комедия. Я лежал на койке, где до этого крутой мэн в себя приходил. Чуть больше тридцати, а садануло инфарктом. Чуток околемался, замаячивший было ящик с кружевной отделкой, исчез с горизонта. Сердце, хоть и прострелено инфарктом, да работает, пусть не до парной с прекрасным полом, но скучно таращиться без дела в больничные стены и потолок, затребовал у жены телевизор и DVD-плейер. Жена послушная спутница жизни, принесла аппаратуру с коробкой дисков. И не боевики со стрельбой и битьём ногами по головам. Заветный набор порнухи затребовал больной. Палата у нас метров двадцать пять квадратных. С одной стороны четыре койки, с другой столько же, середина пустая. В общем коридоре столовая находится, в ней длинные столы и лавки. Лавки стаскивали вечером в нашу палату, и сердечники сходились порнуху смотреть. Как известно, инфаркт и стенокардия недуги, что, прежде всего, мужиков косят. Набивалось нашего брата выше крыши – свободных мест не было. Тишина в отделении воцарялась до самого отбоя. Даже будто бы кардиограммы улучшались после возбудительного кино…
Как-то еду поздно вечером на Московку. Диспетчер адрес назвала и говорит: «У клиента на сотовом батарейка садится, адрес успела на издыхании прокричать. Приедешь – по домофону предупреди её». Подъезжаю, набираю квартиру, из домофона вопрос женским голосом:
– Кто?
Решил приколоться, вспоминая фильм «Бриллиантовая рука»:
– Такси на Дубровку заказывали?
В ответ радостно:
– Илюша, это ты?
– А як же! – с энтузиазмом отвечаю.
Она отключилась. Откуда, думаю, меня знает? Может, диспетчер сказала? Стою, жду. Пять минут – нет, десять – нет, двадцать… Начинаю икру метать. Передумала что ли? Так всё хорошо начиналось. Наконец, выходит. Солидная дама, лет сорока пяти. В шляпе меховой. И серьёзная, не подступись. Ладно – детей с ней не крестить, не нянчить. Едем молча, потом говорит:
– Ваша шутка про Дубровку была крайне неуместной!
– Почему?
– Я думала: это хулиганы-наркоманы. Они шапки срывают.
– А откуда вы узнали, что я Илья?
– Извините, обозналась. Так друга моего зовут, но «як же» не из его лексикона, хохлов не любит.
При расчёте вгляделся, что-то знакомое. Вышла: ба, да это же наш врач из кардиологии. В белом халате сразу признал бы, а тут… Но догонять, обниматься не стал. Я бунт в палате устроил. Заявил ультиматум:
– Не буду на судно ходить. Хоть убейте.
Она принялась убеждать:
– Вы можете умереть! У вас серьёзнейший инфаркт!
Жена о том же, пыталась памперсы всучить. Я ни в какую. Лечащий врач устала биться, потребовала написать на имя главврача расписку, что я никого не виню в случае смерти на унитазе. Следом вся палата подхватила мой протест, сдала расписки… На каталке везут тебя до дверей туалета, дальше сам. Сейчас понимаю: риск был второй инфаркт схлопотать и бесславно скончаться (как великая императрица Екатерина II) на стульчаке, но не мог принародно в палате нужду справлять.
Не можешь пить – не мучай печень
Год после инфаркта миновал, не в инвалиды же записываться мужику в пятьдесят лет, чтобы на лавочке праздно семечки лузгать. Семейный бизнес у нас с супругой: на оптовой ярмарке три контейнера, продтоварами торгуем. Жена после моего инфаркта всё взяла на себя, я только под ногами мешаюсь, а без дела сидеть не в моей натуре. Встаёт вопрос: что я могу? Профессия инженера за пятнадцать лет, как уволился, престижнее по деньгам не стала. И мозги уже не той смазки. А что если попробовать таксистом? В конце концов, что такое жизнь? Познание себя, окружающего мира. Можно идти вглубь, сосредоточившись на одном, а можно вширь. Сегодня ты инженер, завтра дворник, потом управдом. При социализме и по молодости нас как учили: рост – это инженер, ведущий инженер, главный конструктор, академик. Но интересна жизнь и в ширину. Мысль эту заронил в послеинфарктной палате сосед. Жекой звали. Старше меня. После физкультурного института работал тренером по гимнастике в Москве. Денег не хватало, устроился сторожем. И пристрастился вязать крючком. Мужик-то талантливый. Такой эксклюзив своим крючкотворством плёл – в Европе выставлялся на международных выставках. Показывал фотографии – изумительные работы. Платки, скатерти. Шляпы. Чёрная женская шляпа с высокой тульей, а по полям и низу тульи красные объёмные розы, каждый лепесток вывязан. Свадебное фото дочери достал.
– Как?» – спрашивает.
– Красивая, – говорю, – пара!
– Да не о том речь, ты на платье посмотри!
Оказывается, Жекой вязаное. Два года преподавал вязание. Потом серьёзно увлёкся фотографией. Да так быстро вошёл в профессию, работал фотокорреспондентом в городской газете, устраивал выставки. Но опять финт делает – начал осваивать шахматы. В газете был круг возрастных сотрудников, повёрнутых на шахматах. Гроссмейстером Жека не стал, но бросил газету, преподаёт в детской спортивной школе. Обо всём с азартом рассказывает. Везде ему интересно. Жека и подсказал: не обязательно расти от инженера к старшему инженеру и так далее. Можно – сегодня инженер, потом кочегар, пекарь. Это тоже интересно, тоже имеет место быть.
Вспомнил я Жеку, вспомнил Колю-афганца, вспомнил Кузьмича, его: «Сынок, глядишь, когда-нибудь ты меня на халяву на такси подвезёшь» – и устроился в таксофирму «Темп».
Кузьмича пока не встретил, но одного из той жизни подвозил. Тесен мир, как мешок с сахаром. Идёт вызов в Амурский посёлок. Садится средней степени выпивший мужик лет шестидесяти пяти:
– До вокзала.
И начал:
– Да я сам пятнадцать лет в такси отработал в Казани.
Я возьми и спроси:
– Таксопарк в Соцгороде?
– Откуда ты знаешь?
– Я, – говорю, – ходил к вам машины мыть.
В 1974 году, когда я ходил в их таксопарк, он работал там бригадиром. У меня как получилось. В институте женился, дочь родилась, закончилась вольница, когда сам себе барин: поел хорошо, нет денег – можно сесть на нищенский паёк до стипендии. Семья требует финансовой сосредоточенности. Пошёл ночным заправщиком в аэропорт. Работа не пыльная. На заправщике перемещаешься от одного воздушного судна к другому. Подъехали, бросаешь колодки под колёса машины, на крыло лезешь или снизу штуцер подсоединяешь, как пожарный шланг, и даёшь пол-оборота. Второй вариант, когда с земли шланг стыкуешь, требовал повышенного внимания: не докрутил – получи порцию керосина. А он ядовитый, не зря к вредникам относились, кто с ним профессионально работал. Нам, конечно, не доплачивали за это, вообще, скромные деньги там зарабатывал. Как-то под утро еду из аэропорта на такси, разговорился с водителем за жизнь, как раз в ту ночь керосином обдало, в глаз попало, таксист и посоветовал:
– Брось ты эту вонючую ерунду, иди к нам в парк машины мыть, никакого яда.
Почему не попробовать. Пошёл. В таксопарке имелись штатные мойщики. Те редко опускались до профессиональных функций. Западло тряпку в руки брать, когда можно с картишками ночь скоротать. Но доход шёл. В кирпичной стене бокса было выбито несколько кирпичей, в нишу ставились две-три бутылки водки, картонкой схрон закрывался. Прибегает страждущий выпить, местный таксопарковский или с улицы (ночью в семидесятые годы где было взять? Рестораны и те в двадцать три ноль-ноль закрывались) – даёт деньги. Ему укажут рукой:
– А возьми за картонкой.
Полная конспирация. Водку за двойную цену продавали. И не один ящик горячительного продукта за ночь уходил. Вот и навар. Зачем ему тряпкой елозить? А машины мыли пришлые. Такса была: пятьдесят копеек без мотора, рубль – с мотором. Если учесть, что стипендия у меня сорок пять рублей, не так плохо за ночь червонец-полтора заработать.
Прихожу первый раз в таксопарк, что в Соцгороде. Соцгород – авиационное сердце Казани: 22-й аваиазавод, 16-й авиамоторостроительный и 7-й вертолётный тоже рядом с Соцгородом. Это всё информационная лирика из моего авиационного прошлого, я ведь Казанский авиационный институт окончил. А в тот вечер был сосредоточен на земных проблемах. Шланг в одной руке, ведро в другой. Ночной бригадир увидел:
– Мыть?
– Да, но студент, ни разу…
– Срочно вставай, – перебил мой лепет…
Попал я в авральный день. Одни мойщики не пришли, другие пьяные, вереница грязных машин, а им в ночную смену уходить. И нас на мойке всего-навсего я да ещё один парнишка. Для скорости вдвоём машину обрабатывали. Каждый по своему борту. Темп дикий. Напарнику не впервой, футболку шиворот-навыворот надел и хоть бы что, а мне швы тело дико натёрли… Скорость бешеная – машину вымоешь, и нет времени деньги, что заработал, в карман положить: следующее такси подходит, и за ним вереница. Швырнёшь деньги в угол… Вдруг бригадир приходит, морда разбитая, пьяный в стельку и закурить просит. А я отмахнулся от него:
– Видишь, некогда.
Он в бутылку полез:
– Ах ты, скотина неблагодарная, я тебя поставил!
На этом всплеске эмоций силы у него иссякли, ноги поехали и он со всего маху физиономией своей блинообразной бьётся о багажник «Волги»… Кровища… Я растерялся… Думаю: всё – конец карьере мойщика, сейчас попрут… Но приходит более старший начальник.
– Связать дурака и спрятать! – приказал. – Не можешь пить, не мучай печень!
Такая проза. Четырнадцать рублей в тот день огрёб. После чего два-три раза в неделю стал ходить в таксопарк, пока на преддипломную практику в Омск не уехал. Похоже, того самого придурковатого бригадира подвозил в Омске до вокзала. Тоже курглолицый. Забыл про Кузьмича его спросить.
И в Омске, как рождался ребёнок, жена шла в декретный, мы садились на финансовую мель, я шёл мыть машины. Вторая дочь девятого июня родилась, а я загодя – первого – двинул в таксопарк. И пока жена не вышла на работу – мыл. С рождением сына картина повторилась: достал с антресолей шланг…
В Казани было цивилизованно: ночной бригадир собирал с пришлых мойщиков по рублю и уносил механику. В Омске в пятом автопарке не собирали, но как-то кинулся, нет шланга. Подхожу к технику:
– Не видел?
– Чёрный, красной изолентой посредине обмотанный?
– Да.
– Дай рубль, скажу.
Такие приколы. Случались приятные моменты. Коврик в машине поднимаешь, а там пять рублей лежит, или хотя бы двадцать копеек. Такие вещи встречались сплошь и рядом. Мелочь в машине у пассажиров нередко из карманов высыпалась…
Атмосфера, конечно, в таксопарке не из приятных. Как-то приходит техник, а тут на два штатных мойщика шестеро чужих. В Омске, в отличие от Казани, штатные мойщики тоже мыли. Техник пьяный, хватает моё ведро и через весь зал кидает:
– Ты, баран, нет, чтобы учиться, специальность получать, ходишь тут попрошайничаешь. Вот я – выучился, человеком стал. Иди, баран, учись, не будь побирушкой!
Так сказать, провёл воспитательную работу.
Вип-стервоза
Позывной у меня «семь ноль восемь», машина «Жигули» – «девятка».
Как-то по-первости слышу, диспетчер кому-то говорит:
– Космоса отвезёшь?
Что за космос для перевозок? Я ведь сам в КБ космическими аппаратами занимался. Оказывается, Космос – профессор технического университета. Он специализировался на системах управления. Свято верил, что мы в космосе американцев опередим и победим. Моего главного конструктора хорошо знал. Но в голове уже аномалии… Мог перепутать номер дома с номером квартиры. Жил на 5-й Армии. А дочь его на Иртышской набережной. Едет к ней, просит подвезти к 21-му дому. Подвожу. Он:
– Не к этому.
– Как не к этому, 21-й просили, вот он.
Оказывается, это квартира у дочери 21-я, а дом-то у неё под номером 19. Но бывало ещё веселее. Раз по сотовому вызывает машину на 5-ю Армию, в университет собрался ехать. Подъезжаю, жду. Звоню диспетчеру. Та недовольным голосом
– Дед у подъезда все сопли отморозил! Где ты?
Я-то как раз у подъезда, но его не вижу ни с соплями, ни без. Наконец выясняется: он у подъезда на Иртышской набережной околевает. Перепутал Космос, что у дочери ночевал, а не у себя дома. Хороший дед…
Какие только клиенты не попадаются, но за всю таксисткую практику лишь однажды столкнулся с фактом, когда водитель остановился посреди дороги и кричал диспетчеру:
– Я её не повезу дальше! Она плохо говорит о водителях! Обзывает нас лохами и козлами!
Тут же подали другую машину. Это была Елена Петровна – вип-клиентка. Приходилось мне много раз возить Елену Петровну. Чуть больше тридцати, хорошо сложена. Выше среднего роста, ухоженное лицо, мощные, красивой линии бёдра, талия, аккуратный живот. Фигуру описываю без привлечения фантазии: видел в натуральном образе – без тряпочной драпировки. Однажды из вип-бани забирал. Вышла на крыльцо в бикини покурить, скомандовала:
– Подождёшь!
Имела свой бизнес, как часть его – мастерская индпошива для богатой клиентуры. Крутая закройщица имелась в штате. Сама Елена Петровна институт сервиса окончила. Вертинского узнавала с двух тактов. У меня таких клиентов было человека три. Бритни Спирс – определяла сразу. Знает Булгакова не по кино, Хемингуэя. Стихи Бунина может процитировать. Развитая баба. С вышесредним интеллектом. Муж, ребёнок, мать активный предприниматель – недвижимостью занимается. Наша таксофирма «Темп» арендовала у неё офис первое время, как на ноги вставала.
Елена Петровна умела доводить таксистов до белого каления…
Впервые вёз её, когда только начинал работать. Всего боялся. У неё была десятая поездка, то бишь – двадцать пять процентов скидки. Диспетчер говорит:
– Каналом выше переключись.
Значит, хочет что-то «на ушко сказать», незачем другим водителям слушать. Объясняет мне, что с Елены Петровны надо пыль сдувать, за простой не брать, ни в коем случае не грубить. Ладно. Садится Елена Петровна и начинается… Зигзаги по центру: «заедь туда», «стой и жди здесь», «заедь сюда»… Берём ещё двух баб, подруг её, везу в конец Нефтяников в баню. Разговор у них такого содержания: в наше трахательное время вокруг лох на лохе сидит, лохом рулит, их надо трахать в экономическом смысле как только можно. Дебилы сплошные, на них так хорошо делать бабки. Елена Петровна сидит рядом со мной. Звонок по сотовому. И начинает говорить на итальянском. Тут же набирает номер и давай шпарить по-английски. Моих скромных познаний английского (учил в школе, институте и кандидатский минимум сдавал) хватило понять: она выговаривала иностранному партнёру, дескать, вы прислали сумасшедший прайс, подъём от итальянского ценника двести процентов. О тканях шла речь.
Приезжаем к бане. Спрашивает с ехидцей:
– Ну, и сколько с меня?
– Сто двадцать, – говорю. – Проехали тридцать два километра, у вас бонус сорок рублей, в итоге сто двадцать.
Она:
– Не забивайте мне мозги, у вас есть калькулятор?
Даю.
– Сколько было, когда я села, на спидометре? – спрашивает.
– Ноль, – говорю. – У меня обнуляющий спидометр. Когда отъехали, я обнулил, поставил на ноль.
– Не умничайте, я понимаю! Сколько сейчас?
Повторяю спокойным голосом:
– Тридцать два километра.
Вижу: не въезжает, но пытается щёлкать на калькуляторе. Опять:
– Сколько было, когда поехали?
Терпеливо повторяю снова:
– Ноль, а когда приехали – тридцать два, их надо умножить на пять рублей, в результате будет сто шестьдесят, минус сорок бонусных, в оконцовке – сто двадцать с вас.
Она:
– Вы мне все мозги засрали! Ста рублей вам выше крыши хватит!
Суёт стольник. И тут я сорвался с катушек. Поворачиваюсь и говорю:
– Мадам, вы у меня двадцатая клиентка за день. Двадцатых вожу бесплатно! Возьмите свои кровью заработанные сто рублей и уматывайте!
Она не просекла моего взрыва.
– Нет, вы заработали, – бросает сотку и выходит.
Я отъехал, встал, меня колотит. Докладываю диспетчеру, что съехал с рельс. Та в кипеш:
– Как ты мог Елене Петровне нагрубить?!
– Да нет, – говорю, – всё было пристойно.
Через два дня отказался к ней на вызов ехать. Думаю: не буду возить. На фиг ещё один инфаркт зарабатывать. Но потом стал ездить за ней. Мне показалось, она зауважала меня по-своему. С бабами своими позволяла расслабляться у меня в машине, переходить на мат. Со мной держалась корректно. Тогда как наши пацаны жаловались: для неё знаки дорожные по боку. Одностороннее движение, но чтобы кругаля не давать при выезде, командует:
– Давай по Декабристов!
То есть, гони против шерсти. Налево, к примеру, нет поворота, она требует:
– Нет, поедешь здесь!
С водилами разговаривала на уровне «пошёл вон!», со мной с некоторым уважением. Отказываюсь за простой брать, как диспетчер всегда наказывает, когда к ней посылает, Елена Петровна в свою очередь:
– Нет-нет возьмите, вы долго ждали, тратили на меня время!
О чаевых речь не шла, но за простой рассчитывалась.
Такая барынька. Пришёл в нашу фирму менеджер, до этого в «Такси-экспресс» работал. Везу его, разговорились о клиентах.
– Была, – жалуется, – одна стерва, достала всех таксистов. Обматерить, это как «здрасьте», грязью обложить, как «до свиданья». Ничего не стоило молодого парня сопляком, молокососом обозвать. Никто не хотел к ней ехать.
Рассказывает, а меня подмывает адрес назвать. Закончил, я называю:
– Учебная…
– Точно! А ты откуда знаешь?
До нашей фирмы Елена Петровна им все печёнки проела.
С год мы её возили, затем, слышал, начала пить кровь у «Семёрочки»… Туда перешла…
Иногда бывает, сразу обрубишь наглость. Двое сели, один крутой до последнего мизинца. Штаны кожаные. Нижняя губа оттопыренная.
– Подкинь-ка, – упал рядом со мной, – к Детскому миру за доллярчиками. Сколько будет в один конец?
Ехать недалеко.
– Сорок, – говорю. У нас тогда минимум сорок был. Он, выёживаясь:
– А за тридцать можно?
А у самого сотовый, как молодёжь говорила, с приблудами и наворотами, на экране куча порнографических заставок. Я таких аппаратов вообще не видел.
– По нищете, – говорю, – вообще бесплатно вожу. Пойдёт?
Он стушевался:
– Ладно, чё ты как не родной, пошутил я.
Томсики