Иго во благо
Не один раз потом возвращался к этой загадке. Вова врать не будет. Позже приходилось читать, что бес даже старцев приводит в заблуждение. Принимает чьё-либо обличье и является в нём, не отличишь от реального человека.
Наотрез Вова отказался быть дружкой, я кинулся по друзьям-товарищам свидетеля искать. Одному ревнивая жена запретила под видом, будет с дружкой любезничать. У другого родственник умер, на похороны надо идти вместо свадьбы. Определился в последний момент – соседский зять из Ташкента прилетел, я к нему: выручай.
– Да запросто, – согласился без всяких.
Женат был, трое детей, не совсем по правилам, да куда деваться.
По всем пунктам свадьба шла наперекосяк. Загодя купил цветы. Шикарный букет роз. Тогда с цветами, а это восемьдесят четвёртый год, проблемно было не в сезон. В подпол опустил, думаю, утром достану, бутоны подраскроются. Да поторопился – рано вытащил на свет: не только распустились, квёлыми стали. Видимо, несвежие подсунули.
С машиной кутерьма. Должен был знакомый отца на «Волге» приехать. Она сломалась. Хорошо, тётя, отца сестра, в таксопарке работала. Давай срочно звонить. Нашли «Волгу», приезжает, глаза бы мои не глядели: не из новых, повидала виды, ещё грязная. И некому вымыть. Брат куда-то подевался, сёстры заняты. Хватаю ведро, тряпку начинаю мыть машину, разукрашивать. Попросил кого-то прикрепить куклу. Не посмотрел сразу, её за горло привязали. Полдороги до загса проехали, дружка всплеснула руками: «Смотрите-смотрите, кукла за горло привязана – плохая примета!» Остановились, кинулись перевязывать.
Давление шло со всех сторон. Мне будто колпак на два размера меньше на голову натянули. Реально ощущал, не понимая, что к чему. Неувязки накапливались, накапливались, и это должно было во что-то вылиться. Разрешилось сначала скандалом с тёщей, потом – с родителями и, наконец, – дракой. Что за свадьба без драки – это хорошо говорить абстрактно, а когда драка на твоей свадьбе приятного мало.
Тёща моя была женщиной рукастой и энергичной, с утра до вечера заводной, за ней не угонишься. Но имелась у неё одна особенность, о которую два раза споткнулся за свою жизнь: ненавидела термин «тёща», крайне болезненно реагировала на него. Сразу шла в бой, как бык на красную тряпку.
Как же на свадьбе не пройтись забористо по адресу новоиспечённой тёщи. Так всегда было и будет. Обычное явление. Тем более компания подвыпившая, не самая, скажем, интеллигентная. Да и тёща моя не из дворянского сословия, исконных и посконных деревенских корней. Гости шуточки начали отпускать, анекдот кто-то рассказал. Этого хватило, чтобы тёща встала и ушла. Я сначала не понял. Думал, просто вышла. Жена шепчет:
– Мама уходит.
Я за тёщей:
– Куда вы?
Она категорично:
– Я пошла, раз со мной здесь так обращаются!
Меня такая злость взяла. Как ещё надо обращаться? Сидела во главе стола, я самые добрые слова сказал, благодаря за дочь, мамой назвал. Вдруг со злостью «раз со мной так обращаются». К тому времени во мне столько негатива скопилось, ещё и с этой стороны получил. Ногой после реплики тёщи как шибану, открывая дверь.
Короче, тёща увидела, какой буйный зять достался.
Ушла, калиткой со всей силы хлопнула. Разошлись корабли.
Мама ко мне:
– Саша, что случилось?
До сих пор страшно стыдно – наорал на неё. Почему-то посчитал, тёща по её вине ушла.
Мама плачет, жена плачет. Соседка, тётя Лена, отличная женщина. Она меня с женой обняла:
– Пойдёмте, детки, ко мне. Поверьте, вам надо успокоиться, им надо успокоиться. Всё хорошо будет.
Увела. Мы на самом деле, будто из тяжёлого, гнетущего поля выскочили. Тётя Лена чаю налила, достала мёд, у неё всегда был мёд вкусный. Я жену рукой приобнял за плечо:
– Мариша, мы же с тобой самые близкие люди на земле, нам нельзя ссориться.
Свадебные напасти на этом не закончились. У мамы приступ стенокардии. Наши перепугались, вызвали «скорую». Её нет и нет. Снова позвонили. Родной мой брат Олег, ему только-только восемнадцать исполнилось, побежал ловить «скорую» на Герцена. В это время «скорая» подъезжает с другой стороны нашей улицы. Маме ставят укол и уезжают.
Олег этого не знает, ещё раз позвонил из автомата: сколько можно ждать, человек умирает. Направили вторую «скорую», подъехала, ей говорят: всё нормально, машина пять минут назад была. «Скорая» начинает двигаться в сторону Герцена, брат встал посреди дороги – стоять, не пущу, надо оказать помощь болящему. Он издалека узрел, что «скорая» подъехала к нам и сразу уезжать. У меня прадед по маме казак, воевал на Первой мировой войне, в нём было два метра четыре сантиметра роста, дед, погиб на Великой Отечественной войне, тот на два сантиметра пониже. Олег одного сантиметра до двух метров не дотянул. Заметный парень.
Врач «скорой», мужчина лет сорока, видит, не вполне трезвый юнец хулиганить вздумал, берёт монтажку, выскакивает на дорогу. На беду появилось ещё одно действующее лицо – мой друг детства Гена Кардаш. К тому времени он успел крепко выпить на нашей свадьбе, кто-то увёл его домой. Он поспал, а проснувшись, отправился догуливать. Идёт свеженький после сна, в радостном ожидании продолжения банкета, и вдруг видит на Олега с монтажкой воинственно идёт мужик. Кардаш даже не уразумел, что это доктор из «скорой». Видел одно – мужик с монтажкой движется на Олега и сейчас пустит железяку в действие. Недолго думая (а когда тут рассуждать, стремительность и натиск всегда были слагаемыми победы), Гена подскочил и врезал доктору в ухо. Гена сам не из мелких, если и пониже Олега, сантиметра на два, и кулак с добрый оковалок. Доктор в буквальном смысле улетел к машине и монтажка не помогла. Олег начал успокаивать Кардаша, мол, ты поторопился с мордобитием, больше не надо, со свадьбы прибежал народ, кинулись улаживать конфликт. Обступили доктора: простите, не надо в милицию, мы заплатим. Доктор был вне себя от гнева, ничего слушать не хотел. Короче, приехала милиция, Кардаша забрали. Продолжение банкета у него не получилось.
Поздно вечером мы с женой вернулись на свадьбу, всё к тому времени утихомирилось, одни близкие сидели за столом. Мама, сёстры, брат. Батю уложили, тоже крепко выпил. Сёстры рассказали последние новости: Кардаша взяла милиция, ему грозит срок.
Тогда-то тётя Лена, успокаивая маму, та очень переживала, сказала:
– Не виноваты вы ни в чём, вам кто-то сделал.
Я ещё подумал, какая ерунда? И в то же время сокрушался: ну, почему всё кувырком?
На второй день блины, «баня», сёстры с утра суетятся. А мне какие блины с баней, нужно по горячим следам Кардаша выручать, с доктором как-то разруливать вопрос, пока делу не дали ход. Потом поздно будет, часы решают. Поехали с женой искать потерпевшего. С трудом удалось выяснить адрес медика, которого Кардаш приголубил кулачищем. Доктор как узнал, кто мы и по какому поводу, на порог не хотел пускать. Настроен был более чем категорично. Нет, нет и нет, никаких доводов и объяснений слушать не хотел.
– Я вообще не пью, – стоял на своём, – а эта пьянь в драку. Пусть посидит, подумает. Учить таких придурков надо! Учить! И не надо мне ничего говорить!
– Я тоже не пью, – объясняю, – с десяти лет занимаюсь борьбой. Но вы поймите – свадьба.
Пытаюсь достучаться до него, рассказать о роковой цепочке случайностей, которые привели к инциденту.
– Вам он зарядил, защищая моего брата, – говорю. – Выпивши, конечно, свадьба всё-таки. Он даже не понял, что вы доктор и при исполнении. Шёл из дома, вдруг видит, вы идёте на брата жениха с монтажкой. Когда было выяснять что к чему?
Кое-как уговорил доктора. Нормальным мужиком оказался. Поехал с нами, забрал заявление, Кардаша выпустили.
Свадьба – один из самых тяжёлых дней в моей жизни.
Не только тётя Лена, все соседи удивлялись, ни у кого-нибудь, а у нас такая свадьба. Ни дебоширов в доме, ни скандалистов. Что между собой в семье нормальные отношения, что с соседями. Отца в округе все знали и уважали за честность, порядочность, готовность помочь. Постоянно следил за дорожным полотном на нашем отрезке улицы. Работал на машине, поэтому была возможность гравий привезти, отсыпку сделать. Про маму и говорить нечего. На её похоронах соседка, Антонина Никитична, учитель начальных классов, сказала, что мама была душой улицы.
Много позже понял, «вам сделали» – не бабушкины сказки. Свадьба – одно из мероприятий, куда нечистую силу магнитом тянет. Как же – закладывается семья, малая церковь Христова, надо заложить мину в её фундамент.
Мы с Мариной сразу после свадьбы на неделю уехали в Киев. Незабываемые дни. Май, каштаны, яблони, вишни, абрикосы – всё в цвету, теплынь. Нет счастливей нас на свете!
Жили замечательно. Друг за другом родились сыновья – Коля и Миша. Марина сама по себе человек спокойный, сдержанный. Я в чём-то – ртуть. Из тех, о ком в характеристиках и газетных статьях пишут: человек активной жизненной позиции. Даже слишком активной, куда только нос не совал, особенно в духовном плане, за что и получал. На заводе организовали первый в городе молодёжный жилищный кооператив, я стал председателем. Получил квартиру в первом эмжэковском доме.
Два года прожили, сыновьям пять и четыре годика. Научил их на даче делать пионерский костёр. Технологию всю подетально показал: ставишь дрова шалашиком, внутрь закладываешь тонкий хворост и бересту, чиркаешь спичкой и «взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры – дети рабочих»… Буквально за неделю до этого купили мне в кредит пальто, костюм и галстук. Меня назначили начальником отдела, Марина постановила:
– Тебе надо выглядеть соответственно. Хватит ходить в свитерах, не студент всё-таки…
Что не люблю, так галстуки, всё-таки настояла. Как сейчас помню, бордовый выбрала с искрой и строгий чёрный. Кстати, испытание огнём прошли одни галстуки.
Если по порядку, получилось следующее. Марина привела мальчишек из садика и убежала в магазин, я на работе. Коля решил Мише продемонстрировать, что не хуже меня мастер по пионерским кострам. В моём детстве на Северных было проще с огнепоклонством – огород, пустыри… Коля поставил на кровати шалашиком штук несколько газет. Он, конечно, паршивец, и всё же молодец – могло бы окончиться гораздо хуже. От пионерского костра занялась спинка кровати, дальше больше. Миша в испуге нырнул под кровать в детской, Коля его за уши вытянул оттуда, выпихнул за дверь. Тогда ещё металлические не ставили, простенькая деревянная. И снова Коля повёл себя не лучшим образом. Постучался к соседке этажом ниже, та открывает, Лида Басова, они плачут.
– Что такое? – спрашивает. – Почему слёзы?
– Мама ушла в магазин, – Коля докладывает, – нам страшно!
Ни слова о пожаре.
Лида посчитала, что дополнение в лице моих детей к её пятерым сыновьям и дочкам погоду не испортит, скомандовала:
– Заходите, – говорит, – побудьте с моими архаровцами.
Первым почувствовал дым сосед по площадке из однокомнатной квартиры. Выскочил, толкнул нашу дверь, а там уже пламя – не сунешься. Побежал на улицу к телефону-автомату вызывать пожарных. И забыл свою дверь закрыть, со сквозняком пошёл огонь к нему. Тоже погорел.
Из окон моего отдела дом наш был виден. Мне соседи звонят: у тебя пожар, но ты не паникуй, дети внизу. Посмотрел, показалось, больше горит у соседа в однокомнатной. Сорвался, подъезд задымлен, только у самой лестницы узенькая прослойка с воздухом, пригибаясь к полу, поднялся, навстречу жар, как от мартеновской печи.
Прилетели пожарные, всё залили. Квартира – жуть смотреть. Спальня полностью выгорела, стены чёрные. Шкаф платяной, в зале стоял, упал, сгорел не дотла, но содержимое восстановлению не подлежит. Костюм мой, благородного серого цвета, в кредит купленный, пальто с норковым воротником, тоже в кредит брали, одежда Марины – всё собирай в мешок и тащи прямиком на помойку. Зато галстуки огонь не тронул, хоть тут же бери да повязывай. Единственное – гарью воняют.
Посмотрел на всё это, взял сыновей за руки, привёл на пожарище. Говорю:
– Коля, посмотри на результат твоей работы, и запомни, так делать нельзя!
Он, конечно, в рёв.
Поплачь, думаю, поплачь. У самого внутри радость. Просто подъём: ну, сгорело и сгорело! Ну, остались в чём были и что? Дети живы, жена жива, а барахло, что по нему слёзы лить? Наживём.
Соседи с первого этажа пригласили переночевать.
На следующее утро директор завода вызвал и распорядился,
– Бери всех своих работниц отдела, идите и приводите квартиру в порядок…
Тут же дал команду выделить стройматериалы на ремонт и выделить ссуду.
Весело пережили тот пожар.
Жену очень любил, тянуло к ней со страшной силой. В командировку уеду – часть меня отрезана. Марина из тех, кому надо гнездо и чтобы в нём был идеальный порядок. Вшито в ней – ни соринки, ни пылинки. Но не размазня. Однажды в автобусе едет, народу много, сыновья тут же, один сидит, второго за руку держит, на плече сумка. Глаз скосила, а из сумки кошелёк поднимается в воздух, увлекаемый двумя тонкими пальцами карманника. Недолго думая, зарядила хозяину пальцев кулаком промеж глаз, и тут же кошелёк совершил обратный полёт в нутро сумки.
Коле было шесть лет, Мише – пять, начал заниматься с ними каратэ и рукопашным боем. Записал в секцию. Я был одним из первых, кто начал в городе заниматься каратэ. Потом перешёл в рукопашный бой, детей подтянул. Вместе тренировались, готовились к соревнованиям, я выступал на соревнованиях до тридцати шести лет. Боксёры, борцы отличаются от других видов спорта спаянностью и дружбой. Бойцовское братство. У меня с сыновьями несколько лет сохранялось оно. Пока я не задурил.
Глава четвёртая
Сон с чёрными ангелами
Имя жены звучало музыкой, от которой сердце обдавало нежностью. Звал Маришей. Доставляло удовольствие придумывать производные: Маришуся, Маришуня, Маришаня. На трезвую голову кажется – ерунда какая. Но какая голова трезвая, если в сердце любовь. Это потом с появлением второй Марины думалось: неужели это был я?
На четырнадцатом году супружеской жизни снится сон. Подхожу к окну (этаж четвёртый-пятый), а за окном на приличном расстоянии два ангела. Не белые. Один из них начинает двигаться в мою сторону. На душе у меня никакой тревоги. Вдруг голос: «Нельзя, это опасно, уходи». Послушно отступаю вглубь комнаты. Лицо ангела приближается к стеклу, по величине соизмеримо с оконной рамой. Я пячусь из комнаты, оказываюсь в коридорчике, слева входная дверь, у порога коврик, сажусь на него… Вот когда охватило чувство страха. Собака, испугавшись, поджимает хвост, я инстинктивно старался сделаться меньше, втянул голову в плечи, весь сжался.
Сон запал в память до деталей. Позже узнал место его действия, квартиру по переплёту рам определил. Через пару месяцев после сна встретился сначала с одним ангелом, позже – со вторым. Женщины. Они вторглись в мою жизнь и долго сопровождали меня.
На тот период я был соучредителем предприятия по выпуску мягкой мебели. Ни столяром, ни плотником не был, а пошёл по стопам деда Андрея, который столько мебели переделал за свою жизнь.
Первым ангелом из того сна была тёзка моей жены, тоже Марина.
В Казахстане жил мой двоюродный дядя – дядя Толя. С моими родителями его обширное семейство активно роднилось. Наведывались к нам в гости, мы ездили к ним. Тот случай, когда встречи всегда желанны, не в тягость. По соседству с дядей жила семья учителей по фамилии Алексашенко. Хорошие люди, но бездетные. В шутку, и в то же время не совсем шутя, просили у моих родителей, чтобы отдали меня им на воспитание. Дескать, у вас детей много, одним поделитесь, не заметите, а нам какая радость. Алексашенко, тётя Надя и дядя Валерий, заочно окончили Омский пединститут. Приезжая на сессии, часто останавливались у нас.
Так и состарились без детей. А за своего ребёнка считали Марину, дочь коллег по школе, тоже учителей. У тех было два сына и дочь. Алексашенко опекали Марину с ранних лет. Маленькую часто брали понянчиться, подросла – стали брать с собой в отпуск. Любили путешествовать, тётя Надя была географичкой, Марину возили в Узбекистан, Грузию, на Алтай, в Сочи, Крым. Можно сказать, жила девочка на два дома.
И вот Алексашенко звонят моим родителям, просят помощи. В Казахстане русские стали вторым сортом, с работой тяжело. Марина окончила институт, филолог, никуда не может устроиться. Тётя Надя просит мою маму: «Помогите по возможности. В России всё легче нашему брату».
Мама у нас миротворец. На улице все её любили и уважали. В том числе цыгане. Через два дома от нас жили ромэлы с бессчётным количеством детей. Те росли как чертополох в огороде. Цыганка с цыганом с утра пораньше завеются дела делать, цыганята, сами себе предоставленные, бегают в любой холод полураздетые. Часто бывало, дверь в доме захлопнется, а у них ключа нет. Мама зазовёт к нам, умоет, укутает, накормит, вечером взбучку родителям даст. Был случай, поехала на оптовку, пока товар выбирала, кошелёк умыкнули. Мало того, деньги в нём, а ещё и пенсионное удостоверение. Это какая волокита восстанавливать. Наши цыгане узнали о беде и через день принесли кошелёк со всем его содержимым.
Маму любили. На похороны столько людей пришло…
Алексашенко попросили её посодействовать, приютить на первое время Марину, пока та не определится с работой, жильём. Мама – широкая душа: «Да пусть живёт сколько надо, дом большой, нам веселей будет».
Дом, действительно, отец с дедом большой выстроили, мы к тому времени все по своим углам разъехались, один брат жил с родителями.
Так появилась в моей жизни вторая Марина.
В наших с женой духовных исканиях, скорее – метаниях, жена была авангардом. Первую мысль она давала, делала первый шаг, я следом подключался, и если появлялся интерес, начинал раскручивать тему. Жена прочитала про Джуну, пересказала мне, я давай пробовать лечит руками. Стало получаться. Поехали за город – речка, рыбалка, палатка, костёр. Сварили какао, сыновья и дочь – все любители какао, мне оно что есть, что нет – они то и дело просили в детстве: «Мама, какао сделай». Сварили на костре. Со сгущёнкой. Марина по кружкам разлила, Коля подлетает, хвать кружку, она не керамическая, эмалированная, походная. Бросил, завыл от боли. Тут же волдыри вскочили. Я давай работать, волдыри сразу сошли. Зубную боль снимал. И у жены получалось руками лечить.
С экстрасенсами одно время водились. Было дело, у американских сектантов отметились – вкусили экзотику с клоунским оттенком. Своего бога те восхваляли по частушечному принципу: «Петь буду и плясать буду». Какие-то песни пели с прихлопами да притопами. К ним несколько раз сходили с женой. С Максимычем, тибетским лекарем с вятской физиономией, задружили. Он дом на Северных купил, ну и познакомились. Как же мы мимо пройдём. Медицина тибетская, но иконы в доме развесил православные. Сам по себе Максимыч был мужиком хорошим, добрый, отзывчивый. Кому-то позвоночник ставил, головные боли снимал… Я сам у него лечился, детей водил.
Бедные наши дети, к кому только не таскали их непутёвые родители.
Батюшка Савва скажет однажды:
– Первыми в ад путёвки получают колдуны, чародеи, маги, заодно и клиентуру за собой тащат.
Но даже после знакомства с батюшкой Саввой, после его наставления в отношении колдунов, пару раз замазался с чародеями.
Каратэ занимался. Тренер говорит. У нас никакой религии. Но заходишь в зал, поклонись. Кому? Духу зала. Много лет не придавал значения, потом замкнуло: какому такому духу? Тогда и перешёл в рукорпашку.
На фоне моего интереса ко всему из ряда вон выходящему, появилась баба Зина из Казахстана.
Перед сном с двумя ангелами произошли следующие события. Поехал с женой к дяде Толе в Казахстан. У того два сына, младший, Илья, олигарх местный. По сей день некрещёный и по сей день и батюшке помогает (то на ремонт крыши храма выделит деньги или колокол купит), но и у муллы на хорошем счету – принял посильное участие в строительстве мечети. Всеядный.
– Илюха, – говорю, – ты бы уже прибивался к одному берегу: или крестился или обрезался. Получается – и вашим и нашим вприсядку пляшем!
– Ничего, ничего, Бог один, он всё видит.
Второй сын у дяди – Эдик, в Германии живёт. Неверующий. Лет пять назад в Россию приезжал, гостил в Омске. Я тогда уже был воцерковлённым, поэтому кто о чём, а лысый о расчёске, подвёл разговор к вере. Эдик мне:
– Сань, ну как ты, умный человек, образованный, окончил техникум на отлично, институт, работаешь директором, можешь в церковь ходить? Ну, скажи честно, как брат брату, там ведь в основном необразованные тёмные бабки.
– Ты знаешь, – говорю, – почти все образованные, в том числе бабки. Я бы сказал, бабки сегодняшние молодняку нынешнему не уступят по светскому образованию. У тебя представление, тёмные дореволюционные бабки, о которых нам с тобой толковали в школе и которым в 1917-м революционном году большевики свет принесли, а они его отвергли, эти самые доисторические бабки по сей день оббивают пороги церквей. Прикинь, сколько им должно быть лет? Далеко-далеко за сто. Мне такие ископаемые бабки ни разу не попадались в храмах.
Что Илья, что Эдик, нормальные, работящие мужики, далеко не глупые, но…
Жена Ильи в тот мой приезд говорит:
– У нас есть очень хорошая бабушка, народный целитель.
Тогда я в отношении веры был в десятки раз темнее «тёмных дореволюционных бабок», несмотря на свои дипломы и должности, поэтому встрепенулся.
– Познакомь!
С баб Зиной мы сразу нашли общий язык, своими людьми стали.
Поэтому, когда у мамы начались проблемы с почками, сразу позвонил в Казахстан. Баб Зина заверила:
– Всё вижу, буду лечить, если понадобится – приеду.
Приехала. Энергии в старушке на десятерых. Первым делом, говорит, надо пойти в церковь, потом – на кладбище.
В церковь, вроде понятно, но на кладбище-то зачем? Ладно, целителю виднее. У него свои секреты мастерства.
Повёз в Крестовоздвиженский собор. По народно-целительной методике баб Зины – надо поставить тринадцать свечей. Цифра насторожила и откровенно не понравилась – почему именно тринадцать? Спрашивать и спорить не стал. Некоторые догматы баб Зины и ранее смущали. Плевать, говорит, надо через правое плечо, а не через левое. Со стороны сердца стоит хороший ангел, который за нас, а нехороший, на которого и следует щедро слюной брызгать – он с правой стороны. Думаю, что-то, баб Зин, не то толкуешь.
В церковь привёз в воскресенье, народу полным-полно. Купил тринадцать свечей, отдал ей. А сам делаю вид, что не гляжу на неё, она мне попросту не интересна. Занимаясь борьбой, специально тренировал себя на развитие бокового зрения, вроде взгляд направлен в одну сторону, но видишь всё, что вокруг происходит. Поставила баб Зина тринадцать свечей. Скользкую арифметику незаметно исправил: тринадцать за мою маму не пойдёт – ещё одну потихоньку купил и водрузил на подсвечник. Службу отстояли, отец Иоанн, митрофорный протоиерей, вышел с крестом, прочитал проповедь. Народ выстроился крест целовать. Я слежу за объектом. Но и она, заметил, время от времени меня глазами ищет, бабушка себе на уме. Подходит к кресту, отец Иоанн начал ей что-то говорить, она юрк и отошла. Не дал приложиться к кресту.
Эге-ге, думаю, интересный расклад. Сам, делаю вид, будто ничего не заметил, ступил за колонну. Жду, что дальше будет. Баб Зин подходит, зырк на меня, видел или нет? Держусь индифферентно, полная безмятежность на лице. Похоже, решила, не видел. И всё же, на всякой случай, а вдруг заметил, в машине говорит:
– Батюшка поругал, что неправильно крещусь. А у меня пальцы толком не гнуться, корову ведь дою. Он замечание сделал.
Не сказала, что к кресту не допустил. Я тоже промолчал.
Но до конца, надо сказать, не понял тогда, с кем имею дело. Это уже потом батюшка Савва объяснил, кому служат такие люди.
После церкви отвёз её на кладбище, внутрь баб Зина одна пошла, я сидел в машине за воротами кладбища, мысленно обращаясь к родным усопшим. К деду Андрею, бабушке Августине, которая нам Библию читала. С бабушкой долгие годы был контакт, впрочем, и сейчас есть. Сердцем чувствую: слышит, когда обращаюсь к ней.
После поездки в церковь у меня стали накапливаться в отношении баб Зины нестыковки. В тот год она несколько раз подряд у родителей останавливалась, купила в Новосибирской области домик, туда переехала с мужем и сыном. Моталась в Казахстан и обратно через Омск, и к нам заезжала. Однажды пригласил к себе, баб Зин обошла квартиру и давай учить, какие иголки надо в окна и в двери втыкать. Я ведь воткнул. Полечила моих сыновей, а вот дочь жена наотрез отказалась давать. Что-то почувствовала.
Один раз баб Зин приехала в Омск вся больная, язвы на ногах. Говорит мне:
– Вообще умираю.
Я, добрая душа, вызвался:
– Давай полечу твои ноги.
Когда при лечении руки ставишь, начинаешь ощущать, как движется энергия по кругу: из одной руки выходит, проникает в объект лечения, затем входит в другую, проходит через тебя, снова из той же руки выходит к объекту… Здесь из одной руки выходит, в другую не идёт, как ни пытаюсь. И холод. Ощущение, которое называю поцелуй покойника – тепло уходит-уходит. Когда бабушка Августина умерла, мне было десять лет. На кладбище прощались с ней, февраль, мороз под тридцать. Поцеловал бабушку в лоб, и на губах осталось ощущение ледяного холода.