Любопытство
Однажды Она махнула мне рукой, когда я выносил пакет с мусором, а я не смог махнуть Ей в ответ, потому что обе мои руки тащили огромный черный мешок с мусором. Со стороны это наверное было похоже, будто я, мелкий и несносный ребенок, избавляюсь от трупа какого-нибудь оленя, которого случайно сбил на своем велосипеде. Мешок волочился по земле, и оставлял подозрительно змеиную полоску.
Когда я поставил мешок на землю, Она уже зашла в дом, громко хлопнув дверью, да так сильно, что мой кот, который лежал на подоконнике и грелся, подпрыгнул выпучив глаза, и убежал в кусты. Если бы не этот мешок и грязная футболка, я легко мог бы подойти к Ней и предложить пойти прогуляться в кафе. Вот ведь как происходит, подворачивается удобный случай, а я почему-то к нему как всегда не готов.
К этому моменту моя копилка уже вмещала тридцать два больших эскимо, и один пломбир. Только вот разбивать ее мне не хотелось, ведь она была в виде тучной откормленной Свиньи, но не смотря на ее пузатый вид, внутри у нее всегда урчало от голода. Я часто ее гладил по керамической головке, но ради Нее мог бы сделать вид, что случайно задел ее рукавом, и уронить на пол. Ах, сколько было бы осколков и слез.
Моя мама часто говорит всем вокруг, и в особенности мне, что «Мир принадлежит смелым», а папа ворчит будто на стену: «Что выживают только параноики». Так что я не знаю, кому из них верить, но учитывая тот факт, что я еще не до конца понимаю, кто такие параноики, склоняюсь к маминой версии.
Так что я мог бы одеть новую футболку с баскетбольным мечом посередине и угостить Ее парой мороженных. Я думаю Она бы не отказалась, да ни кто бы в здравом уме никогда не отказался от лишнего эскимо. Пока Она бы его ела, я бы рассказал Ей о своей коллекции книг и игрушек, которые я как обезумевший трутень собирал со второго класса, когда мне впервые подарили первую игрушку.
Вторую я обменял на вырезанную из дерева фигурку, сначала я радовался, что в итоге получил больше, чем отдал, ведь фигурку выточил всего за час. Но когда у новой игрушки, оторвалась на следующий день рука, понял что продешевил. То есть сам хотел обмануть друга, а он оказался проворнее, и обдурил меня раньше.
Да, это я сейчас, в фантазиях такой смелый, болтаю о том, что «подойду и поцелую сразу», а на деле как увижу Ее, снова проглочу язык, и буду притворяться слишком занятым для всяких пустых разговоров. Строить из себя важную недотрогу. Хотя каждый вечер упорно пялюсь в ее окно, и часами воображаю как спасаю ее от инопланетных чудовищ, которые неожиданно захватили нашу планету.
Кстати, кое что мне не дает покоя. Интересно чем пахнут ее губы, наверное каким-нибудь фруктом, или резиновой краской как губы кукол моей сестры. Нет, я не пытался их целовать, я же не Шляпник, просто понюхал их однажды. А что, я ведь еще маленький, и так познаю мир. Нюхая, как собака все подряд. Вообще у меня очень развито чувство аромата, для меня это огромный мир непохожих на все прочие ощущений.
И, кстати говоря, я не знаю почему это всех удивляет, когда я определяю вкус пищи только по одному ее запаху. Мне достаточно просто нюхнуть разок и можно уже не есть, или наоборот просто нанюхаться и объесться. На мой взгляд, запах и рельеф – это половина вкуса. Очень люблю шершавую и бугристую еду, так как перед тем как ее проглотить, глажу языком по всей ее не ровности. Это дикий восторг по-моему.
Каждый вечер после ужина, я гасил свет в своей комнате, и пытался высматривать, что Она там делает. Бинокля у меня тогда не было, они были жутко дорогие в то время, а тот, что я заказал в интернете со скидкой, был так слаб, что лучше б я его вообще не доставал из коробки. Только зря из-за него расстроился.
Шторы Ее комнаты были такими плотными, что сквозь них невозможно было разобрать даже Ее силуэт. С таким же успехом я мог бы наблюдать за Великаном, или маньяком в ее комнате, и ничего об этом не подозревать. За этой неподвижной шторой мое воображение рисовало многообещающие приключения. Каждый день, я думал о Ней, и каждый день чувствовал, как мое сердце сжимается от нежности и печали.
Вообще шпионить за другими не хорошо, да я это знаю, но в этом есть что-то первобытное, чем-то это будоражит и интригует, затягивает какой-то таинственностью. Все равно как взрослые часами не отрываясь смотрят на поплавок во время рыбалки, ради только одного волшебного момента когда он начнет тонуть. Я ждал, когда она наконец отодвинет занавеску, улыбнется мне, и помашет рукой от радости нашей встречи.
Но штора на ее окне была неподвижна, а я не терял надежду. Хотя на самом деле давно пора было бы бросить это бессмысленное занятие, когда столько раз упираешься во все те же бежевые непроницаемый барьеры, и ничего кроме них не видишь. Но я ведь не животное какое-нибудь, которое не видя жертву, разворачивается и уходит, вовсе нет, у меня есть воображение, и я все что не вижу, просто до фантазирую.
Так я представлял, как Она сидит у зеркала и причесывается, медленно спуская расческу как корабль по волнам. Как Она разглядывает фотокарточки из модного журнала, и те, которые Ей понравятся, Она клеит у себя над кроватью, чтобы Она их видела каждый раз когда просыпается.
Я представлял, как Она читает книгу, лежа на животе и болтая своими ножками от радости от прочитанного, а потом переворачивалась на спину, и обнимая подушку, закатывала глаза от внезапно накатившего на Нее сладкого сна. И всеми силами пытаюсь вклиниться в этот сон..
И пока она спала, я представлял как наблюдаю за Нею, как Она дышит, как переворачивается вздыхая на другой бок, и кутается в одеяло с головой. Да что там, мне хватало смелости представлять, что Она сидела вечерами у окна и думала обо мне, и о том, как я ее очарую. И надеялся и боялся, что это случиться.
Ну а что, представлять же можно все что угодно, если об этом никто не узнает, конечно. Помню, однажды наша соседка слева на совместном пикнике оговорилась, что представляла себя с тренером по плаванию, и ее муж после этого не пускал почему-то домой, она почти неделю жила у нас на первом этаже в гостиной.
Одно я не мог понять, на что он обиделся, ведь мечтать можно обо всем, но после этого оказалось, что нет. Странные правила у этих взрослых, которые их сами себе придумывают. Неужели когда я повзрослею, мне тоже нельзя будет мечтать обо всем на свете, как это делаю я сейчас.?
Если да, то я никогда не хочу взрослеть, потому что точно не смогу прожить и дня без своих невероятных фантазий. Я никогда не повзрослею, я буду этому сопротивляться, это просто невозможно, так же как снег в наших раскаленных солнцем краях. Я навсегда останусь ребенком! Обещаю… самому себе!
Когда я уставал думать о Ней, да и такое часто случалось. Вот ведь как, еще не познакомились, а уже скандальчик, и как мы будем жить с ней вместе, если я уже через пару часов от нее устаю. Ну ладно этот вопрос не будем пока поднимать, ведь живут же как-то взрослые десятки лет друг с другом.
Ну приставляют себя иногда с другими, но живут же. Главное, что они не подглядывают за другими в окно, как я, а значит и у меня это, надеюсь скоро пройдет. И что же все-таки меня завораживает смотреть в одну точку, где часами ничего не меняется, да наверное тоже что и рыбаков наблюдать за поплавком.
Когда мои глаза начинали слезиться от однообразия неменяющегося вида, я спрыгивал с подоконника на всегда холодный пол, и шаркая уже оборванными тапками шел к столу и включал красную лампу. Это был мой мир, нет, это была моя вселенная, где я был самым главным и самым важным человеком, без меня там не происходило ни одно событие.
Я доставал из скрипучего ящика свои пластиковые игрушки темных расцветок, в виде людей мутантов и обычных мускулистых стражников, и начинал крутить их руками и ногами, будто одни убегали, а другие их догоняли. Когда те нечаянно спотыкались, вторые налетали на них, и начинали требовать философский камень, которого у них никогда не было, но те об этом не знали.
Заскрипела дверь, ударившись как обычно в стоявший за ней шкаф, это мой кот так важно входит, перекатываясь с лапы на лапу в комнату с недовольным видом, «ну кто меня будет сегодня гладить?». Ну конечно он знает, что я один ему чешу за ушком, когда он этого просит, остальные же его отшвыривают ногами, или сбрасывают с кровати.
Когда-нибудь, я почему-то в этом уверен точно, так же я буду чесать и Ей за ушком, которая сейчас прячется от меня за толстенной шторой. Буду так же гладить Ее по голове до шеи, и скрести пальцем под ушком. Если мой кот от этого урчит как наш дачный холодильник, то это значит, что и Ей тоже наверняка понравится. Мне нравится, как меняется мое дыхание, когда я думаю о Ней.
Но чаще всего перед сном я думаю о чем мечтают мои игрушки, которые сейчас лежат в коробке, и не будут ли они прыгать по мне, когда я усну; не будут ли разбрасывать вещи по комнате, которые мне надоело собирать по утрам; не будут ли оттягивать хвост коту, который и так уже начал здорово линять.
Когда тишина начинает залезает мне настырно в ухо, и начинает там тихо пищать, заглушая мои фантазии, я валюсь новогодней елкой на кровать, от чего она издает скрип, словно велосипед резко тормозит. Кот любит засыпать со мной на одной кровати, растянув свои лапы на моем лице и смешно положив свою крошечную головку на огромную для него подушку передо мной.
Так здорово, погрузиться в запах свежепостиранного постельного белья, словно в теплый сугроб, и проспать так, как бурый медведь, всю зиму. Мне нравиться залазить под одеяло с головой, и не слышать там никого, кроме своего дыхания, это мой маленький дом, в котором я чувствую себя в безопасности всегда. Там внутри, шепот моего замедляющегося дыхания начинает меня укачивать, как мама раньше, когда качала меня в детстве в люльке.
Утреннее солнце всегда дарит мне свое мягкое как запах тепло, а взамен я дарю ему свою доброту и радость. Я полон надежд, что завтрашний день будет полон чудес и открытий, может быть завтра она не задернет штору, и помашет мне рукой в знак приветствия и дружбы.
Потом переворачиваюсь на спину и очень продолжительно зеваю, затем чувствую, как мои переполняющиеся желания щекочут меня изнутри, бегают как белки на мягких лапках по кругу, а потом закручивают меня водоворотом в свой мир сказочных сновидений.
От этого я испытываю неописуемое удовольствие, как будто внутри меня из ничего рождается новая звезда. Во сне я всегда представляю себя где-нибудь, не важно где, но обязательно лежащим на солнце. И это солнце меня ласково греет, как будто мое дыхание притягивает его лучи ко мне.
Бархат его теплых рук щекочет мои перышки, и от этого я весь целиком начинаю таять, как плоский снежок лежащий зимой на подоконнике. По мере того, как я превращаюсь в лужицу, скрипя снежинками и потрескиваясь, как дрова в камине, я постепенно отхожу ко сну. Мое сознание теперь плывет как теплая река вниз к горному тихому озеру.
Там, в этом озере, я чувствую себя спокойно и безмятежно, словно в объятиях матери. Вода омывает меня, как ласковое прикосновение кожи, и я погружаюсь в блаженное состояние. Мир вокруг меня превращается в мягкое ковровое покрытие, на котором я могу покоиться и играть своими мыслями.
Погрузившись в него, я сразу же слетал во времена Римской империи, и присел на скамью возле дискутирующего Цицерона, и тут же пронесся в юрту Чингисхана на мягкий ковер возле полководца, который задумавшись курил трубку. Затем легким движением оказался за столом Эйнштейна и даже хотел подсказать ему формулу энергии, но он меня не услышал, тщательно зачеркивая только что написанное.
Встреча
Любовь и кашель не утаишь.
Египетская пословица
Солнце из-за легкого тумана казалось, как несколько кругов расходящихся дуг от друга волн, словно от брошенного в жидкое небо камня. Тогда мне все представлялось слишком мягким и податливым, даже если оно на самом деле таковым не было. Я мог плавить взглядом металлические и деревянные предметы.
Я мог заставить ветер дуть в другую сторону, или внезапно начаться дождю, потому что мне вдруг стало стыдно. Да, конечно, никто это не проверял, но всегда в это верил. У меня не было никаких сомнений, что вся эта дружелюбная природа действует со мной в одной компании. Я чувствовал себя ее частью.
Утром дел оказалось много: надо было выточить из дерева новую рогатку, которая сломалась, когда я на нее наступил нечаянно, хотя сам же на нее бросил сначала полотенце, вместо того, чтобы повесить его на дерево высыхать. Такое со мной случается часто, когда заботясь об одном, а ломаю что-то другое.
Но больше всего я люблю сидеть на берегу моря. Ветер приносит с собой запах водорослей, солёный и свежий, а волны с тихим шумом накатывают на берег, как будто хотят рассказать какую-то тайну. Я смотрю на горизонт, где небо сливается с морем, и чувствую, что могу погрузиться в эту бесконечность.
Здесь, в нашем городке, все просто, но так красиво. Я чувствую себя частью этого маленького мира, и мне не хочется никуда уезжать. Хотя, конечно, иногда хочется посмотреть на мир из окна самолета, и увидеть, как он расстилается подо мной во всей своей величине. Но я знаю, что всегда вернусь в наш захолустный городок, где все знакомо, и где я чувствую себя как дома.
Может, и не все согласятся со мной. Может, кому-то покажется, что здесь слишком спокойно, слишком просто. Но для меня это и есть истинное счастье. Счастье быть частью этого маленького мира, где есть место для всех, где нет спешки, и где можно по-настоящему почувствовать себя живым.
Каждое отдельное дело, когда я представлял его в своем воображении, меня тяготило своей скучностью и не опрятностью. Меня воротило от этой раздражающей грязи под ногтями, которую нужно будет вытаскивать тонким ножичком потом. Опять кожа будет щемяще сжиматься от химических реагентов. Брр..
А вообще я заметил за собой странную особенность, что мне легче начать что-то сделать, когда накопиться слишком много дел, или когда приходится их делать сразу по нескольку одновременно. Из-за чего я часто искал себе проблемы дополнительно, не специально конечно, просто ждал, тянул время, увиливал…
Бабушка мне всегда говорила, что по выходным работать нельзя, не знаю почему говорила именно мне, наверное я ей казался самым загруженным. Одно могу сказать точно, что по выходным еда всегда кажется вкуснее, шума на дорогах меньше, воздух чище, а настроение устойчивее и спокойнее.
И вот знаю же, что как только накопится целая куча дел, и когда их уже нельзя будет игнорировать, я возьмусь за них с таким неистовством и спешкой, что половину дел испорчу, а другую просто не доделаю. Да, я это точно знаю, и каждый раз повторяю это снова и снова. И да, мне от этого совсем не стыдно…
Говорят, что на ошибках надо учиться, но если я выучу все ошибки, и больше никогда не буду ошибаться, тогда, что я буду делать дальше. Ходить вечно с одной и той же рогаткой, и ездить на одном и том же велосипеде? ну уж нет… Это значит быть как безумный Шляпник, который ходит в выгоревшей одежде уже пятый год, и пугает прохожих своим неприглядным видом.
Если постоянно беречь себя, то зачем тогда вообще жить. Нет, я хочу менять одежду каждую неделю, хочу ходить в разноцветных футболках, поэтому я просто обязан рвать ее, лазая по деревьям и падать с велосипеда. Конечно, это больно, но ведь еще больнее ходить в одном и том же вечность.
Я невольно посмотрел в сторону ее дома, – наверняка она любит тех, кто умеет красиво одеваться. В этот момент перед ее домом повернул большой крытый фургон и остановился прямо напротив ее окна. Мне стало дико любопытно, кто это и зачем приехал, ведь мы как ни как были с ней уже как пара, только она об этом еще пока не знала.
Изобразив озадаченный важными делами вид, я старательно подошел к забору и стал смотреть, как из фургона тучный водитель выгружал большие коробки. Видимо они еще не до конца переехали, и тут же захотел им помочь с переносом сумок, заодно это был бы отличный повод завязать знакомство… с Ней.
Знакомый крик за спиной! …я обернулся и увидел в дверях дома маму, которая звала меня к себе, махая рукой и призывая указательным пальцем ускорится. Что бы ни случилось, но такие жесты ничего хорошего не предвещали. Конечно, чаще всего меня наказывали за дело, но бывали и такие случаи, когда я просто попадал под горячу руку.
Бывало они поссорятся с отцом из-за какого-нибудь пустяка, а на мне срывали всю злобу. Мама часто когда была сильно расстроена долго смотрела на меня нахмурив брови и говорила: «Весь в отца!». То же самое говорил и отец, когда я просил его помочь мне с уроками: «Ты че такой глупый, как твоя мама?».
Сейчас же мама стояла неподвижно, не спуская глаз и не моргая, и молча ждала кода я подойду поближе. Значит скорее всего, схватит меня за руку и запрет в наказание в моей комнате. Мне было немного страшно и стыдно, или скорее немного тревожно, словно по моему морю пробежал легкий ветерок, и я уже был готов заранее соврать, чтобы избежать наказания. И я не знал что страшнее быть наказанным или соврать.
Чем ближе я подходил, тем виноватее у меня был вид, и тем сильнее я его хотел спрятать. Но не мог никак угадать за какой именно проступок меня сейчас накажут. Я редко понимал и разбирался, что можно было делать, а чего нельзя. Чаще всего мне наглядно это объясняли, когда приходило время меня наказывать.
Мама смотрела на меня укоризненно, мои ноги заплетались и просились бежать, но совесть заставляла меня принять наказание доблестно, как рыцарь, в чем бы оно не заключалось. Да, я знаю вид у меня был всегда такой, как у вечного проказника, которого всегда есть за что наказать.
Мои движения по мере приближения становились все более робкими. Когда я приблизился, мама громко засмеялась, пытаясь заглянуть прямо в мои бегающие от внимания глаза.
– Не бойся. Подойди. Опять что-то натворил? – Мне показалось, что в этот самый момент я исчез, просто испарился. – Ну ладно. Через полчаса будет готов обед. Давай, заканчивай, свои гаражные дела.
– Да-да, мам я успею. Ты меня только за этим звала? – Стал успокаиваться я, чувствуя снисходительную интонацию в голосе родителя, но сам понимал, что ведь нет. В чем был подвох этого разговора, понять не мог. Она полезла в карманы под кухонным халатом и достала две цветные бумажки и горстку монет.
– Ты уже большой. Вот тебе деньги. Иди сходи нам за хлебом. А то к обеду есть нечего. – Я протянул пальцы и впервые в жизни коснулся денег, из-за которых столько шумихи среди взрослых. Я повертел их в руках, они были похожи на обертки от больших конфет или мороженого. Было такое ощущение, что самое вкусное уже съели, а мне оставили лишь эти обертки, – которые они называли деньгами. Неужели на эти обертки мне могут, что-то дать в магазине. Надо будет попробовать им потом предложить мои вкладыши.
– Но я не доделал еще свой велосипед. Мне чуть-чуть осталось. Только… – И мой голос упал камнем.
– ..Все, потом доделаешь. Посчитай сам сколько тебе должны дать сдачу, и смотри ее не потеряй. Покажи карманы хоть не дырявые? Не успел их еще порвать? – я вывернул их, и оба оказались дырявые. А я думаю, куда мои орехи и гайки пропадают из них, и почему в комнате все время наступаю на что-то колкое. А я все кота за это журю, мол опять костей мне нанес в комнату.
– Тогда неси в руках и смотри не потеряй. Все идти, дорогу ты знаешь, как раз к обеду должен вернуться. Ни с кем по пути не разговаривай. Туда и обратно! – она махнула рукой в сторону магазина, и закрыла за собой дверь. Из кухни доносился запах свеже-сваренного овощного супа с крапивой, моего любимого.
– Не забудь одеть кепку, а то солнечный удар будет! – донеслось уже приглушенно из кухни.
– В кепках только деды ходят, а у меня бейсболка! – с гордостью похлопал я себя по козырьку.
– Ну, именно ее и имела в виду. – Выглянув из окна, сказала удивленно мама.
Я развернулся и побежал по дорожке, не почувствовал ног под собой, ведь хотелось еще успеть вернуться, и доделать велосипед. А уже после обеда поехать на нем на берег и проверить свой шалаш.
Я так никогда не бегал, мимо проносились дома, на встречу словно реактивные самолеты пролетали машины, иногда собаки открывали свои пасти, будто я утащил у них кость, а во рту стоял сухой колкий воздух от учащенного дыхания. Солнце словно махало мне рукой и кричало: «Быстрее! Догоняй меня!», и мои желания стали обгонять мои ноги, из-за чего я незаметно для самого себя, упал, растянувшись доской на асфальте.
Монеты дзинькая и сверкая металлом, рассыпались из кармана и попрятались кто в щели, кто в траву. Мои ладони и колени обожгла шипящая боль, а кожа вокруг них окрасились красной жидкостью. Асфальт сразу стал таким жестким, грубым и чужим, ведь раньше я никогда не прикасался к нему так близко. Жаль велосипед так и не успел доделать, а то ведь к его скоростям давно привык, а бегать уже разучился совсем.
Ну вот теперь точно всех монет не найду, одна наверняка уже спряталась от меня навсегда. Ползая на четвереньках, как собака я собрал восемь холодных монеток, но к сожалению я уже забыл сколько у меня их было. Я подкинул кучку в кулаке, и почувствовал схожий вес, значит все на месте.
Ноги стало стягивать усталостью, и почему в одиночестве путь такой тяжелый. Вот и знакомый порожек магазина, куда я уже не раз ходил с родителями за мороженным, теперь можно и сбавить темп.
Вывеска уже давно выгорела на нашем беспощадном солнце, так же как урна, которая была давно переполнена. Занавеска виляла волной, намекая на то, что там работает охладитель или ускоритель воздуха. Совсем скоро уже и я погружу туда свою запыхавшуюся голову, камни перед магазином просто накалились до бела.
Под дверью в тени свернувшись лежала шлангом собака, оттопырив одно ухо ко входу, вдруг кто что подкинет съедобное. Видно что ей здесь было уютно, добрые посетители всегда чего-нибудь да подкинут. Да еще и может сама продавщица просрочкой поделиться.
Когда я отдернул занавеску, то увидел Ее самую в том же платье как и вчера. Она стояла у кассы спиной ко мне, и ковыряяь в своей крохотной сумочке что-то взволновано искала. Продавщица со скучающим видом разглядывала мух на потолке, демонстрируя то, что ей эта сцена уже надоела.
– Сейчас. Сейчас. Я найду, я перед выходом все пересчитывала. Наверное закатились в сумочке.
– Девушка у меня клиент пришел, вы мне создаете очередь. Оплачивайте или уходите. – Кивая на меня головой вульгарным голосом сказала продавщица. Я стоял скованный неожиданной встречей, даже не переоделся после работы, и был совсем не в форме, чтобы вот так внезапно заговорить с Ней, но вспомнив мамину фразу «мир принадлежит смелым», тут же подскочил к прилавку и выпалил как из пушки:
– Я заплачу. – Она подняла глаза на меня, и на дне их сверкнуло «спасибо». – Сколько не хватает? – И я мигом высыпал из кармана монеты, которые со звоном покатились по столу. На ее щеках появились ямочки, а щеки стали расцветать румянцем, кожа на лице стала расслабляться и растягиваться.
Она накрыла мою руку своей, и я почувствовал как ток побежал от нее по всему моему телу, кольнув в каждой из мочек уха. Мне показалось, что я покраснел от того, что почувствовал ее тепло на себе, несмотря даже на то, что она была чуть прохладнее меня. Теперь ее тепло краснеет на моем лице, ее глаза смотрели на меня по касательной. Теперь я, как истинный джентльмен просто обязан был выручить даму.
В затылок настойчиво дул вентилятор, а внутри воробьи клевали зерна, которые там рассыпались. Легкое прикосновение и такой бескрайний океан пенистых волн, мне показалось, что меня поразило молнией. Кассирша пододвинула пальцем пару монет к себе, а остальное широкой ладонью отодвинула обратно:
– Это лишнее. Вот твое мороженое, забирай. – Обратилась она к девушке. – А вам что молодой человек? – После чего перевела свой тяжелый и в тоже время желеобразный взгляд на меня. Мне показалось, что она на меня смотрит так же безразлично, как только что на муху, которую хотела прихлопнуть.
– Мне пакет хлеба. Пожалуйста. – И отодвинул обратно к ней обеими ладонями эту же кучку монет. Она стала считать, подвигая монеты к своему краю стола и сбрасывая их к себе в кулак. Они со звоном падали.
– Тут не хватает 2 рублей, молодой человек. – Она подняла все тот же безразличный взгляд на меня. У меня пересохло во рту, за спиной я услышал, как девушка уже надкусила мороженое и с любопытством смотрела на нас. Теперь еще и хлеба не принесу, вот же мне влетит, помимо того что на обед опоздаю.
Возникло молчание, как в фильмах вестернах, когда оба ковбоя ждут первого выстрела. На стене лишь гудел монотонно вентилятор. – Могу предложить на эти деньги вам крендель, как раз без сдачи.
– Отлично, беру! – сразу же подхватил я, подумав, что лучше что-то чем ничего, а потом понял, что одного кренделя на троих будет маловато. Отец снова выйдет из кухни, объявив, что я весь в маму.