Банда возвращается

– Хорошо, остановимся на этом, – подвела черту Елена. – Виктор Геннадьевич, приготовьте мне к завтрашнему дню аннотированный список пар. Меня интересует тактика направления дискуссии в каждом случае. А я, в свою очередь, постараюсь предоставить вам дополнительную информацию. Иными словами – усилить вас. Будем считать это основным специфическим направлением вашего канала.

– Хорошо, Елена Борисовна, – отозвался Смоленцев. – Кое-какие наметки у меня уже есть.

Он сосредоточенно пролистывал свои бумаги.

Совещание закончилось.

Через несколько минут Елена, которая говорила с представителем армейской службы пропаганды, остановила Смоленцева на выходе из совещательной комнаты:

– Я попрошу вас, Виктор…

– Слушаю вас…

Тон талантливого ведущего был труднопереводим, он, вероятнее всего, говорил: «Дело ваше, Елена Борисовна, если вы решили увеличить между нами дистанцию. Не знаю, чем вызвано это похолодание, но, воля ваша, – я как-нибудь переживу этот каприз или интригу».

Елена Монастырская избегала встречаться с ним взглядом:

– Вы должны были подготовить список…

– Вот он, – протянул Смоленцев листок.

Елена, не глядя, вложила документ в папку и нейтральным тоном продолжила:

– Я жду вас у себя через пятнадцать минут. Аудиенция у Президента может состояться приблизительно через полчаса. Если, конечно, возникнет необходимость. Мы должны быть готовы к разговору.

– Хорошо, – ответил Смоленцев, без интереса глядя куда-то в сторону…

На этом они расстались.

Он прошел по длинному коридору в сторону холла – вместе с последними из участников совещания. Среди них почти не было женщин, Елена предпочитала работать с мужчинами. Как, впрочем, предпочитают многие женщины – особенно те, у которых мужской склад ума.

Его окликнул по пути Наумченко, и после недолгого торга Смоленцев, пользуясь его приподнятым настроением, просто-таки выцыганил двенадцать часов дорогущей павильонной съемки, и это примирило его до некоторой степени с потерей блестящей идеи.

Виктор наконец прикурил сигарету (об этом он просто-таки мечтал последние полчаса), которую по привычке разминал в пальцах на протяжении всего разговора с Наумченко, и скрылся в комнате для курения: Монастырская с полгода назад бросила курить и теперь, как это бывает, совершенно не выносила табачного дыма. На совещании она однажды предложила закурившему (забылся – бедолага – и едва не попал в опалу) выйти, если тому невтерпеж, на время в курилку, а потом вернуться. После этого все предпочитали терпеть.

Увидев вошедшего Виктора, из кресла в курительной комнате резко поднялся Олег Глушко и, затушив в пепельнице длинный окурок, не глядя на бывшего товарища, не сказав и слова, быстро вышел из помещения.

Виктор Смоленцев машинально взглянул ему вслед.

«Ведет себя, будто красна девица – трахнутая и брошенная. Обижен на весь свет… Определенно – это большая удача, что я избавился от него. Надо было еще раньше указать ему на дверь. Меньше было бы потерь…»

Смоленцев уселся в кресло и задумался.

Ситуация с Еленой Монастырской была непонятная: требование списка финансовых и организационных проблем, демонстративно холодный тон, возможно даже аудиенция с Президентом… Что все это значит? Если бы не холодный тон, не плохо скрываемое небрежение, можно было бы подумать, что удача повернулась к нему лицом. Впору было бы радоваться… Но при данной эмоциональной окраске все это напоминает скорее смену фаворита…

Он обратил внимание на вошедшего в помещение мужчину только тогда, когда тот зачем-то защелкнул дверь на замок. Смоленцев удивленно вскинул брови.

Мужчина направлялся к нему…

Виктория Макарова,

5 часов 50 минут пополудни,

23 марта 1996 года,

Кремль

Виктория не могла демонстративно стоять возле совещательной комнаты, поджидая Смоленцева, чтобы по приказу генерала «вести» его после совещания. Виктория была бы там как бельмо на глазу. Ну и как сотруднику службы безопасности ей такой непрофессионализм не шел бы в плюс. Профессионал должен получать удовлетворение от своей работы, должен уметь просчитывать ситуацию хоть на два – три хода вперед – как просчитывает гроссмейстер… Оглядев пустынный коридор, Виктория подумала: «Никуда Виктор Смоленцев не денется; выход из здания один». И заняла наблюдательную позицию на вахте 17-го блока. Это был действительно единственный выход (был еще аварийный, но всегда закрытый), через который посетители могли покинуть корпус. К тому же Виктория – сотрудник службы охраны – здесь «не торчала». Впрочем, с ее внешними данными девушка всюду была заметна – в этом смысле генерал Кожинов допустил просчет, когда приглашал ее на службу… Но во всем остальном Виктория Макарова доверие оправдывала – была сотрудник незаменимый: хорошо ориентировалась в ситуациях, быстро принимала решения, отлично стреляла, была скромна, интеллигентна; ожегшись с замужеством, отодвинула личную жизнь далеко на задний план и все свое свободное время посвящала службе…

Совещание наконец закончилось.

Разрозненными шумными группами участники совещания потянулись к выходу. Виктория, стоя в сторонке, поглядывала на них как бы без интереса. Но взгляд у нее был цепкий. Виктора Смоленцева девушка среди выходящих не видела. И пропустить не могла… Должно быть, он где-то задержался. Вполне могла оставить его после совещания и сама Монастырская. Ничего – человек не бандероль, не потеряется.

Девушка взглянула на часы. Можно было еще немного подождать… Виктория подождала несколько минут после того, как прошли последние из участников совещания. И слегка забеспокоилась. Смоленцева все еще не было. Что-то следовало предпринять.

Виктория нажала кнопку переговорника:

– Репека.

– Я.

– Оставь Семенова за рулем и постой за меня на вахте, – Виктория говорила в микрофон, а сама все озиралась по сторонам, – я пойду вовнутрь, выясню, где объект.

– Хорошо, иду.

– Если он вдруг будет выходить – если мы с ним разминемся, – сообщи мне. Все понятно?

– Просто, как капля воды, – отозвался Репека.

– Конец связи…

Виктория прошла коридором, заглянув по пути в курилку и в совещательную комнату. Везде было пусто. Девушка направилась в сторону персонального кабинета Елены Монастырской.

Попутно пыталась анализировать ситуацию. По-видимому, объект был приглашен на отдельную беседу по поводу списка, о котором она говорила Смоленцеву утром…

Навстречу девушке вышла сама Елена.

– Виктория, – окликнула она. – Будьте любезны, отыщите и поторопите ко мне Смоленцева, его ждет сам… а он еще позволяет себе опаздывать! Хотя я говорила ему заранее. Это уж ни в какие ворота!

Виктория была удивлена. И начала волноваться, хотя виду не показывала. Ей очень не нравилось, что Виктор Смоленцев каким-то необъяснимым образом сумел проскользнуть мимо нее. Телевизионщик, каких множество, а скрылся с искусством опытного разведчика. Неужели почувствовал, что его «ведут»?.. Для нее – сотрудницы службы охраны – это был бы непростительный промах.

Девушка начинала нервничать:

«А вообще эти телевизионщики – настоящие проныры. И при желании могут обвести вокруг пальца кого угодно».

Хорошо зная Елену, Виктория отметила про себя, что та просто взбешена. Ну что ж…

Девушка включила рацию:

– Репека.

– Я, – раздалось из наушника.

– Срочно иди вперед – навстречу мне, – Виктория двинулась по коридору, – заглядывай по дороге во все кабинеты подряд. Под любым предлогом. Ты понял?

– Так точно, лейтенант.

– Это очень важно. Ищи Смоленцева, его срочно требует Принцесса… Вряд ли он покинул здание. Не вылез же через окно?

– Хорошо, уже иду!..

– Конец связи…

Александр Бондарович,

6.30 вечера,

23 марта 1996 года, комната для допросов в Лефортово

Допрос Севы Могилевчука длился второй час.

Бондарович дал ему посидеть полдня в камере – помариноваться. За это время появились результаты обыска: как и следовало ожидать – нулевые. Увы!.. Отпечатков пальцев Могилева на изъятом оружии тоже не оказалось. Хитрый он был жук. Так что даже обвинение в незаконном хранении оружия предъявить не представлялось возможным.

Майор побывал в кабинете начальника службы СБНВФБ, доложил об успешном задержании авторитета, узнал последние новости из Америки и получил необходимые указания.

Сева Могилев также с пользой провел день: прошел стандартную процедуру санобработки; у него изъяли, как и было сказано, шнурки, а кроме того – режущие и колющие предметы. Поселившись в одиночной камере, куда ему пока не дали ни постельных, ни письменных принадлежностей, он промыкался до двух часов дня в тяжких раздумьях (несмотря на показную браваду), а потом устроил небольшую «прокачку прав», в результате которой добился-таки обеда. Поскольку завтракать ему сегодня не пришлось, то паек лефортовской темницы был съеден с достаточно окрепшим аппетитом. Уголовники, как известно, отсутствием аппетита не страдают…

За весь день Вячеслав Могилевчук не смог ни переговорить с нужными людьми, ни «наехать» на зарвавшиеся коммерческие структуры, ни собрать «дань», ни «развести», ни напугать, ни «поставить на счетчик», ни отдать приказа об убийстве… Так что, с его точки зрения, день прошел зря. По вине этого напористого майора были упущены какие-то возможности.

Допрос вывел его из состояния ожидания.

Битый час Сева Могилевчук пытался понять, что задумала ФСБ, что означало его задержание – или арест? – на этот раз. Что это – самодеятельность чересчур сметливого майора, плановая трепка нервов или что-то серьезное? А если последнее – то где он мог проколоться?

И что за падла навела на квартиру?

Разговор шел все вокруг да около: уточнялись отношения задержанного с рядом отечественных, совместных и западных фирм.

Могилевчук с ленцой и как бы расслабленно отвечал на некоторые вопросы, а по большей части отсылал следователя к бухгалтерам, юристам и руководителям соответствующих фирм, ссылался то на коммерческую тайну, то на незнание тонкостей той или иной операции, – и ждал, когда речь пойдет наконец о деле, когда кончится эта прелюдия, эта изматывающая проба сил, эта тягомотина. Сие могло случиться и сегодня, а могло произойти и на тридцатые сутки задержания (не на это ли намекнул в машине майор?), и опытный авторитет был к этому вполне готов. Он не стал бы тем, кем он был, если бы не мог быть выдержанным, если бы не владел в совершенстве правилами игры со следователем. Иногда эту игру Севе хотелось сравнить с партией в шахматы…

– Не понял еще, в чем прокололся? – небрежно спросил Бондарович.

Могилев изображал независимость – насколько это, конечно, было возможно в стенах тюрьмы. Сидел перед Бондаровичем на стуле, закинув ногу на ногу.

– Майор, мы время тратим. Говори про дело, или отпусти в камеру, если нечего сказать. Так я с тобой только ужин пропущу, а это против правил. Ни в чем я не прокололся, – Сева пустил дым в потолок.

– Пожалуй, ты прав, – вынужден был признать Банда, – проколов особых у тебя не было.

– Тогда выпускай на волю или скажи, чтобы дали письменные принадлежности – буду жалобу писать, – все накручивал Сева Могилев. – И дай позвонить адвокату, хотя он, наверное, уже в курсе и сам вам названивает.

Александр Бондарович тонко улыбнулся:

– И здесь ты прав. Твой Игорь Розбаш уже с обеда околачивается в управлении.

Могилевчук презрительно взглянул на Бондаровича, но внутренне насторожился, понимая, что наконец-то начался серьезный разговор.

Александр посмотрел на Севу пристально – словно пронзил взглядом:

– Когда в сентябре девяносто четвертого Япончик взорвал Тимофеева, кто стал его наследником?

Сева молча затянулся.

– Правильно, – кивнул Бондарович, – к январю зону Тимофеева поделили ты и Михай. Япончик фактически подарил ее вам. Или я не прав?

Последовало молчание.

Банда продолжал:

– Сегодня у вас полный порядок: Япончик держит дело в Америке. Михай проводит наркотики через Дальний Восток. Ты занят отмывкой денег через Европу и Америку…

– Ну ты даешь, начальник!..

– Большой концерн. Ну и, конечно, много мелких местных дел… Таких всегда хватает возле крупных дел – без суеты никому не обойтись… Все правильно пока?

Сева пожал плечами:

– Рассказывай, рассказывай – это твоя сказка.

– А твоя? – Бондарович ухмыльнулся. – Ты мне свою не расскажешь? Не порадуешь?

Сева поджал губы:

– Я в законе, оперу не пою.

– Ругаться вам Япончик не разрешает, – вздохнув, уточнил Бондарович, – да и повязаны вы крепко на одно и то же дело, хотя с разных концов, перспективы большие. Вроде делить вам нечего.

– Делить всегда есть чего, – философски заметил Сева Могилевчук.

Однако Александр пропустил его замечание мимо ушей:

– Так вот ситуация в корне изменилась, но тебе об этом еще ничего не известно…

– Решили позаботиться обо мне и вытащили с утра под пистолетом для консультации? – Могилев откинулся на стуле и принялся покачивать ногой. – Спасибо за доброту, я лучше домой пойду.

– Лет через…

Глаза Севы стали злыми:

– Через сколько?

– Япончика взяли на горячем. Сегодня весь день ведутся допросы.

– Где?

Бондарович закурил новую сигарету, открыто наблюдая за лицом «вора в законе». Глядеть на него Банде удовольствия не доставляло. Казалось бы, обычное лицо делового человека, волевого и уверенного в себе. Однако лицо это могло вмиг искривиться в отвратительной гримасе, а правильная и спокойная речь в любую секунду могла смениться изощренной и грубой «феней». Кто-кто, а уж Сева «феню» знал!.. Точно так же деловой человек мгновенно превращался в нем в «делового» – вора, для которого грабежи, вымогательство и убийства – такие же привычные операции, как кредит и оплата налогов.

Могилевчук заинтересовался и забеспокоился. Понятно, арест Япончика не мог не затронуть его интересов, и реагировать тут нужно было быстро…

Бондарович заметил его беспокойство:

– Допрос ведется в Америке, конечно. Он же на родину не собирался.

– На чем он спекся?

– Вымогательство, взят с поличным.

– Туфта!.. – сверкнул глазами Сева.

– Пытался получить с фирмы «Саммит Интернешнл» три с половиной миллиона долларов для банка «Чара». Знакомо?

Несколько секунд длилось встревоженное молчание. Банда подмигнул собеседнику:

– Конечно, знакомо. Ты сам выводил Садыкова и Коростышевского на Япончика. Они приехали в Нью-Йорк и вместе с Япончиком попытались накатить на «Саммит Интернешнл», а те струсили и обратились в ФБР.

Сева расслабился с довольно натянутой улыбкой:

– Допустим. Мне что до этого? У Япончика свои дела, а у меня свои.

– Брехня, Могилевчук, – засмеялся Александр, – плохая мина при плохой же игре. Япончик оставит теперь активную деятельность на много лет. Как бы дело ни пошло, а ФБР и суд присяжных засадят его на максимально возможный срок, – просто для того, чтобы показать, что им не надо русской сволочи на своей земле, собственной уголовщины хватает. А что из этого следует? Сечешь за мыслью?

– Что?

Голос Севы не дрогнул, сигарета в руках не затряслась, но Бондарович прекрасно понимал, что мозг вора в законе сейчас лихорадочно просчитывает все возможные последствия этого внезапного ареста в Америке.

– На деятельность всех фирм, связанных с Япончиком, будет наложен арест и будет произведена их тщательная и детальная проверка.

– Ну, и что?

– Это значит, что Интерпол проверит и твой «Арбат интернешнл», по которому деньги идут в Будапешт, и «Ритуал», и «Аткома» в Вене, и «Славик Инкорпорейтед» в США, – перечислял по пальцам Бондарович; он неплохо владел информацией. – Еще назвать?

– Как хочешь.

– Как по-твоему, что найдут?

– Ничего, – голос Могилевчука был холоден, как затвор пистолета на морозе.

Александр опять сверлил Севу глазами:

– Может быть, и ничего. Хотя вряд ли… Но самое главное, ты понимаешь, не в этом.

– Так в чем же, чем ты меня хочешь напугать, майор? Интерполом? Плевал я на него, – Могилевчук и правда едва не плюнул на пол; наверное, бандиту все труднее было держать себя в руках – он был довольно импульсивный человек.

– Япончик надолго вышел из активной игры. Он, конечно, сможет и из камеры при помощи адвокатов вести стратегическую линию вашей «корпорации» или «фирмы», как ее называет ваша «братва», – начал объяснять Александр. – Но кто-то из ближайших помощников должен заменить его по многим тактическим или, если хочешь, рутинным, вопросам здесь, на свободе…

– Известно, заменят, – согласился Сева.

– А теперь представь, что ты сначала просидишь в Лефортово тридцать дней, потом я предъявлю тебе обвинение в незаконном вывозе капитала за рубеж – на основании тех документов, которые мне предоставит Интерпол за эти тридцать дней. Вполне реальная перспектива, правда?.. – Александр чувствовал, что садится на белого коня. – И еще я побеспокоюсь, чтобы «тюремная почта» для тебя работала очень плохо, и Розбашу твоему продажному создам некоторые затруднения, чтобы он твои «ксивы» на волю не таскал…

Могилевчук слушал его с мрачной физиономией.

Александр продолжал:

– У меня есть кнопки, на которые я могу нажать. Как ты думаешь, к каким последствиям это приведет для тебя?

– А для тебя? – в глазах вора блеснула неприкрытая ненависть.

«Проняло, проняло сукиного сына, – понял Бондарович. – Теперь все пойдет, как по-писаному: сначала угрозы, потом предложения взяток, потом «торговля» на моих условиях… Никуда ты, голубчик, не денешься. Закукарекаешь, если захочу, а нужно будет, – закукуешь!»

– Подходим к сути дела? – усмехнулся Александр.

Сева Могилевчук крепился из последних сил:

– Ну, ну, прыткий!..

– У кого-то из ваших есть сейчас шанс хорошо выдвинуться, – как после смерти Тимофеева, когда вы поделили «орехово-борисовскую» долю, как после отстрела Квантришвили… Но для этого нужно быть на свободе. Такая малость! Всего лишь выбраться отсюда… А ты можешь сильно опоздать к дележу. Что скажешь?

Могилев несколько помягчел:

– Скажу, что ты не по чину разговор затеял, майор. У меня в моей епархии звание, считай, «генеральское». А ты кто такой, чтобы со мной торговаться? – Сева нагло усмехнулся ему в глаза. – Завтра тебе скажут меня выпустить, ты и выпустишь.

– Ошибаешься, не выпущу.

– Как миленький, выпустишь. И не пикнешь! Вот и все, что будет. Или ты хочешь свою долю, отдельную?

– Насчет «моей доли» я уже все слышал, что твоя братва могла мне предложить, да и ты прекрасно знаешь, что они в ответ слышали, – Бондарович откинулся на спинку стула. – Не хорохорься, Могилевчук. Тоже мне, генерал. Не смотри, что у меня одна звезда на погонах, не обманывайся. Приходилось мне и с Япончиком работать, пока он за море не свалил, и настоящих генералов допрашивать. Бывших, конечно, теперь они просто зэки. Впрочем, не исключено, что с тобой захотят поговорить и чины повыше моего. Только вот в чем дело: рекомендовать им, кого следует разрабатывать в дальнейшем, буду я. А для этого я должен хорошо с тобой поговорить.

Сева принял информацию к сведению; он вообще был сообразительный человек – иначе не достиг бы таких высот «в своей епархии»:

– Чего от меня хотят? Стучать? Я «вор в законе» и на «кума» не работаю.

Александр покачал головой:

– Да брось ты! Процентов семьдесят из ваших «законников» были в контакте, и подписки многие давали: «Отказываюсь от воровского звания и проповедования воровских идей… Обязываюсь помогать и содействовать пресечению… Прошу перевести в больничку…» – Бондарович брезгливо скривился. – Грош цена вашей философии, когда петух клюнет… когда в перспективе – на задворках остаться.

– Думаешь, и я такую ксиву напишу? – глаза Могилевчука бегали, выдавая его растерянность.

На этот раз смолчал майор, оставляя Севе простор для соображения. К тому же Александр не хотел без особой нужды злить волка.

Сева рассуждал вслух:

– Семьдесят процентов! Это брехня ваша, специально для дураков. Суки, конечно, везде были. За всех я голову не положу. Но скорее, из ваших «рексов» семьдесят процентов на прикормке у «братвы» состоят. А всей правды ни ты, начальник, ни я, – оба не знаем.

– Вся правда мне ни к чему, – Банда взял серьезный тон. – А вот кое-что важное мы хотим от тебя услышать. И тебе это не сильно повредит…

– И что я получу с этого? – стрельнул глазами Могилевчук. – Что ты уполномочен предложить?

– Вот видишь, Могилев, ты уже торгуешься с майором. Забыл про свой «высокий чин», – усмехнулся Александр. – Всего два часа тебя потребовалось колоть. И все – спекся. Слабоват…

Авторитет встрепенулся:

– Гонишь лошадей. Я с тобой по рукам не ударял. А за спрос, как говорится, в лоб не бьют…

– От меня лично ты бы пулю получил, с моим удовольствием, – как говорят в Одессе.

– Уже не один от вас получил…

Бондарович хмыкнул про себя: что ж, он не далек от истины, есть и такая буква в алфавите. С середины восьмидесятых и особенно в начале девяностых одновременно существовали две «методологии» в разработке организованной преступности. Одна служба пыталась бороться с «генералами» преступного мира всеми способами, используя в том числе и провокации, и устранение, и много еще чего… ГБ в те времена, напротив, пошла на санкционированные контакты с «авторитетами».

– На Отари Квантришвили намекаешь?

– Ты сам себе намекаешь.

– Да, с кем-то он сильно пересекся. Но его смерть обсуждать не будем, достоверной информации по ней все равно получить нельзя. Не думаю, во всяком случае, что стоит открывать охоту: начнешь стрелять – не остановишь потом стрелков. А насчет пули нечего обиды строить, ты бы в мою сторону курок спустил не задумываясь…

– …гранатомета, – подтвердил Могилевчук.

– Ну вот и обменялись любезностями. Устранение «авторитетов» мало что дает, – наоборот, сошки помельче начинают грызню за их «наследство», со стрельбой в городе. Это только напрягает обстановку. К тому же часто страдают невинные. Чаще, чем хотелось бы. И чаще тех, кому следовало бы пострадать. Сейчас нужно другое, и это важно. Через три месяца выборы…

– Вот ты куда гнешь, – к облегчению Севы дело стало проясняться. – И что вы придумали? Чтобы я «пацанов» пустил голоса Президенту собирать? Разве они похожи на овец?.. Опять обижаешь, начальник.

– Никуда я тебя не гну, – Александр старался ввести разговор в спокойное русло, и, кажется, это получалось; собеседник его был из тех, с кем можно войти в контакт; обычно контактность Александр чувствовал безошибочно. – Все противники Президента заинтересованы сейчас в одном – в дестабилизации ситуации. Чем больше скандалов и преступлений – тем лучше выглядит оппозиция.

Сева Могилев улыбнулся краешками губ:

– Предлагаешь «братву» в отпуск отправить? Извини, не в силах.

– Нет. Речь идет в первую очередь о терактах и провокациях. О вооруженных группах. О торговле оружием.

Сева покачал головой:

– В столице и так сплошные облавы. Братва «волыны» попрятала, того и гляди, залетишь. Мало?

– Мы контролируем ситуацию, но идет война, и опасны сейчас две группы. Первая – это хорошо законспирированные и организованные группы чеченских боевиков. В Москве им, конечно, действовать сложно – просто в силу этнической принадлежности. Их проверяют на каждом шагу как «лиц кавказской национальности». Поэтому несравнимо большая опасность исходит от отечественных бандитов – их пытаются и будут пытаться использовать в политических целях. Взрыв в Нальчике исполняли русские наемники, как утверждает Радуев. В Москве этого не должно произойти. Или тебе все равно? Ты не русский? Совсем-совсем не патриот?

– Я гуляю по другой стороне улицы.

– Это неважно. Во время войны бывшие зэка на фронте подвиги совершали… Факт.

Могилевчук сосредоточился. Думал.

– Как вы себе… – начал он.

– Все, Могилевчук, – Александр Бондарович захлопнул папку на столе, – отправляйтесь к себе в камеру и думайте там. Думайте, чем можете оказаться полезны. Мы не требуем от вас ничего экстраординарного, ничего, что бросило бы тень… на «авторитет»… Ну и… – Александр на секунду задумался, подбирая подходящие слова. – Не мне вам объяснять, как используют ваши «братки» время, пока вы «не при делах» в этой ситуации, – Бондарович потянулся к звонку, чтобы вызвать конвой.

– А что правда из того, что вы сказали о Япончике? – предупредил его движение Сева, оба они перешли на «вы», осторожничали. – Это не туфта?

– Не туфта.

Сева развел руками:

– Почему я должен верить?

Александр Бондарович взглянул на часы, поднялся и включил радио на стене:

– Скоро программа новостей по «Молодежной», наверняка там будет и об аресте Япончика. Как-никак он бандит знаменитый. Слушайте, а завтра вам принесут газеты.