Славные парни

© 1985 by Pileggi Literary Properties, Inc.

© Издание на русском языке, оформление ООО Издательство «Питер», 2023

© Перевод на русский язык под редакцией Дмитрия Пучкова, 2018

Предисловие к русскому изданию

Когда-то давно, ещё во времена перестроечного видео, посмотрел художественный фильм Goodfellas, в отечественной интерпретации «Славные парни». Накал реализма в фильме был такой, что впечатление произвёл неизгладимое.

Само собой, в отечественном переводе в строгом соответствии с отечественной традицией облагораживать различную зарубежную мерзость американские бандиты превратились в благородных «гангстеров». Собственно, даже название Goodfellas переведено как «Славные парни», хотя на самом деле это «Правильные пацаны». Само собой, из фильма исчезла вся нецензурная брань, и отмороженные американские уголовники и убийцы заговорили как выпускники филфака.

Углубившись в предмет, выяснил, что фильм снят по книге американского журналиста итальянского происхождения Николаса Пиледжи. Книга называется Wiseguy. Wiseguy – почётное звание профессионального преступника из числа этнических итальянцев в США. У нас это обычно переводят то как «мудрец», то как «умник». На самом деле это переводится примерно как «толковый». У нас этих граждан обычно называют мафиози. Но сами себя американские бандиты никакими мафиозами не называют. Сами себя они называют wiseguys.

Книжка практически документальная, написана со слов итало-ирландского бандита Генри Хилла. Фильм снят режиссёром Мартином Скорсези достаточно близко к тексту (насколько это возможно в отношении документального повествования). В книжке гораздо более подробно освещён непростой жизненный путь матёрого американского негодяя – от конца пятидесятых годов до начала восьмидесятых. Без прикрас изложены механизмы внутригосударственной контрабанды и различных способов хищений американской собственности. В общем, фильм – это фильм, а книга – это книга.

У нас по причине глубокой дремучести граждан многим кажется, что уж если где и есть размах некоего явления (например – воровства), то ни в одном месте на планете Земля данное явление не представлено круче, чем в России. Уж если воруют – значит, больше всего воруют в России. Русская нецензурная брань – она самая нецензурная в мире, а русская преступность – само собой, самая преступная. У нас и воры значительно вороватее (многие читали Мандельштама), и искусство краж поставлено в России на недостижимую для инородцев высоту, и размах российского воровства затмевает вообще всё в масштабах Вселенной.

Что и почему в данных представлениях неверно? Данные представления базируются на характерном для обывателя микроскопическом кругозоре, ибо большинство граждан кроме идиотских телепередач ничего не видит. И потому неспособно осознать, что есть страны значительно богаче России. А это значит, в богатых странах украсть можно значительно больше. И воруют там, что характерно, значительно больше. Несравнимо больше, чем у нас. И ворья там достаточно – от мелких жуликов до мегапрофессионалов. И воровать они умеют ничуть не хуже других.

Скажу страшное. Поклонники творчества Задорнова и ура-патриоты – приготовьтесь. Есть страны, промышленность которых может построить только «запорожец». И есть страны, где BMW. Так вот там, где строят «запорожцы» – воруют создатели «запорожцев». Воруют примерно так же, как строят свои «запорожцы». А в странах, где BMW, воруют в соответствии с несколько другими навыками и умениями.

Детям, кстати, неведомо, что есть на свете сугубо демократические страны, где уличная преступность бьёт все отечественные рекорды наповал. Скажем, инкубатор нашей перестроечной организованной преступности – город Тольятти – ничем не сможет поразить колумбийский город Медельин. Больше скажу, он даже Сан-Паулу не сможет поразить. А, казалось бы, серьёзнее некуда. Есть, есть куда ещё расти и к чему стремиться.

Американец Генри Хилл излагает подробности ремесла без утайки – начиная с поджогов автостоянок конкурентов и заканчивая покражей у Люфтганзы за раз пяти миллионов долларов купюрами различного достоинства и драгоценных камней ещё на $875 000. Я давно не общаюсь со спецконтингентом, но при чтении книги постоянно смахивал слёзы умиления – настолько толковые и отчаянные парни.

В книге отлично раскрыты национальные особенности итальянской ОПГ: ключевая важность этнической принадлежности, способы построения иерархии ОПГ, примитивные, но отлично работающие способы конспирации, способы подкупа известной своей неподкупностью американской полиции, способы сбыта краденного, способы ускоренного условно-досрочного выхода на волю из неприступной американской тюрьмы, продажи наркотиков и пр., и др.

Отдельный интерес представляет описание тамошних тюрем. В родной стране существует расхожее мнение о том, что американские тюрьмы – это такая помесь советского санатория с советским же пансионатом. Мечтателей при попадании в тамошние тюрьмы ждёт культурный шок: условия содержания там более чем спартанские, нравы, как положено в нормальной тюрьме, звериные. Расовая ненависть в самых крайних проявлениях, насилие во всех формах и постоянно рядом – смерть.

Особенно вдумчиво раскрыты национальные способы работы со свидетелями: всех свидетелей итальянцы просто и без затей убивают. Нет свидетеля – нет и преступления. Почему и стоят эти самые итальянцы так крепко. Генри Хилла убить просто не успели – проявили недопустимое малодушие по отношению к другу. А ведь любому правильному пацану доподлинно известно: сегодня – кент, а завтра – мент!

В общем, интерес к жизни американских уголовников зашёл у меня так далеко, что перед вами – отличная книжка. Редкий случай – книжку смело можно читать после просмотра фильма (в правильном переводе Гоблина, конечно), и это нисколько не испортит впечатление от просмотра.

Настоятельно рекомендую к прочтению и просмотру.

Дмитрий Goblin Пучков

От автора

Я хотел бы поблагодарить за вклад в создание этой книги следующих людей: федерального прокурора Восточного округа Нью-Йорка Рэймонда Дири; помощника федерального прокурора Эдварда Макдоналда, главу бруклинской оперативной группы по борьбе с организованной преступностью и его предшественника Томаса Пуччо. Кроме того, моя особая благодарность – прокурорам по особо важным делам Оперативной группы по борьбе с организованной преступностью Джерри Бернштейну, Лауре Уорд, Дугласу Бему, Дугласу Гроверу, Майклу Гуаданьо и Лауре Бреветти; прокурору бруклинского отдела расследования убийств Джону Фейрбэнксу, а также оперативникам и агентам Дугу Левену, Марио Сессе, Томасу Суини, Стиву Карбоне, Джоэлу Коэну, Эдмундо Гевере, Артуру Донелэну, Джеймсу Каппу, Дэниелу Манну, Джеку Уолшу, Элфи Макнейлу, Бену Панцарелле, Стиву дель Корсо и Джону Уэйлзу.

Предисловие

Вторник, 22 мая 1980 года. В этот день человек по имени Генри Хилл принял решение, которое казалось ему единственно верным, – исчезнуть. Он сидел в тюрьме округа Нассау, ожидая пожизненного приговора по статье «незаконный сбыт наркотических средств в особо крупном размере в составе организованной преступной группы». Федеральная прокуратура преследовала его за ограбление немецкой авиакомпании «Люфтганза» – это крупнейшее хищение наличных (шесть миллионов долларов) в американской истории. В затылок федералам дышала нью-йоркская полиция, желавшая допросить Хилла в связи с убийствами, которые последовали за этим ограблением. Министерство юстиции мечтало побеседовать с ним о другом убийстве, совершённом при участии Микеле Синдоны, осуждённого итальянского банкира. Оперативная группа по борьбе с организованной преступностью хотела узнать всё о договорных матчах и подкупе баскетболистов команды Бостонского колледжа. Агенты Казначейства жаждали выяснить, где находятся украденные им из арсенала Коннектикута ящики с автоматами и противопехотными минами «Клеймор». А бруклинской окружной прокуратуре не терпелось узнать, откуда в обнаруженном грузовике-рефрижераторе взялся труп, который так промёрз, что его пришлось два дня оттаивать, прежде чем судмедэксперт смог сделать вскрытие.

Когда Генри Хилла арестовали тремя неделями ранее, это не вызвало большого ажиотажа. Ни передовиц в газетах, ни сюжетов в вечерних новостях. Его арест не стал одной из тех раздутых историй о задержании очередной многомиллионной партии наркотиков, которые полиция ежегодно скармливает СМИ в погоне за зрительскими симпатиями. Однако сам Генри Хилл был бесценным призом. Хилл вырос среди мафиози. Он никогда не занимал высоких постов, но знал о мафии всё. Он знал, как она устроена. Он знал, кто смазывает шестерёнки этого механизма. Он знал, в буквальном смысле, где закопаны трупы. Мафиози получат десятки обвинений и приговоров, если он заговорит. Кроме того, Генри Хилл прекрасно понимал, что дружки всё равно убьют его – практически все, кто был причастен к ограблению «Люфтганзы», были мертвы. Уже в тюрьме Генри узнал о том, что его покровитель Пол Варио, семидесятилетний мафиозный босс, в чьём доме Генри фактически вырос, отрёкся от него, а Джеймс Бёрк по прозвищу Джимми Джентльмен, ближайший друг и соратник, партнёр Генри по многочисленным аферам, которые они вместе проворачивали с тринадцати лет, планирует его убийство.

Учтя все обстоятельства, Генри принял решение воспользоваться Федеральной программой защиты свидетелей Минюста США. Его жена Карен и их дочери, пятнадцатилетняя Джуди и двенадцатилетняя Рут, исчезнут вместе с ним. Они получат новые личности. Надо заметить, что исчезнуть Генри Хиллу было проще, чем обычному законопослушному гражданину, поскольку официальных документов у него практически не было. Дом записан на тёщу. Машина зарегистрирована на жену. Карточки социального страхования и водительские права – несколько комплектов – все поддельные, на фальшивые имена. Он никогда не голосовал и не платил налоги. Он даже ни разу в жизни не летал на самолёте под своим настоящим именем. Фактически, кроме свидетельства о рождении, единственным документом, доказывавшим, что некий Генри Хилл реально существует, был его «жёлтый лист» – полицейский перечень арестов и задержаний. Этот список вёлся с тех самых пор, как Хилл, ещё будучи подростком, поступил в ученики к мафиози.

Через год после ареста Хилла на меня вышел его адвокат, который рассказал, что Хилл ищет человека, который взялся бы написать его историю. К тому моменту я уже опубликовал немало статей о боссах организованной преступности и, честно говоря, порядком подустал от самовлюблённого бреда необразованных громил, разыгрывающих из себя благородных «Крёстных отцов». Прежде я никогда не слышал о Генри Хилле. В моём кабинете стояли четыре ящика с каталожными карточками; на них я с маниакальным упорством делал пометки о каждой крупной или мелкой фигуре в мире оргпреступности, о которой мне удавалось найти какие-то подробности в прессе или судебных документах. Порывшись в картотеке, я обнаружил одну-единственную запись о Генри Хилле, датированную 1970 годом, где было указано (ошибочно), что он принадлежит к мафиозному семейству Джозефа Бонанно. Однако я понял, что должен хотя бы встретиться с Генри Хиллом, потому что федералы не стали бы придавать такое значение его свидетельским показаниям, не будь он авторитетной фигурой.

Поскольку он находился под опекой Федеральной программы защиты свидетелей, перед нашей встречей были соблюдены все меры предосторожности. Мне назначили встречу с двумя федеральными маршалами у стойки авиакомпании «Бранифф» в аэропорту Ла Гуардия. Когда я прибыл на место, они уже поджидали меня с авиабилетом в руках. Спросили, не нужно ли мне в туалет. Такой вопрос от федеральных агентов меня удивил, но они пояснили, что с того момента, как мне вручат билет, и до того, как я сяду в самолёт, я должен буду находиться под их присмотром. Они не хотели рисковать: ведь я мог прочесть место назначения и дать кому-нибудь знать, куда направляюсь. Как оказалось, мой рейс был не от «Браниффа» и меня ждало несколько пересадок. Наконец, я добрался до города, в который, как я узнал позже, Хилл и его федералы-телохранители прибыли всего за пару часов до меня.

Хилл оказался удивительным человеком. Он выглядел и вёл себя совсем не так, как большинство уличных бандитов, с которыми сводила меня жизнь. Его речь была связной и грамотной. Он иногда улыбался. И знал очень многое о тайном мире, в котором вырос, однако говорил об этом с какой-то необычной отстранённостью, зорко подмечая детали. Большинство мафиози, дававших в последние годы интервью для книг или статей в прессе, были неспособны отринуть прежний опыт и оценить собственную жизнь со стороны. Они настолько слепо следовали проторенным путём мафии, что ничего не видели, кроме него. Генри Хилл, напротив, смотрел на мир широко раскрытыми глазами. Мир мафии, в котором он вырос, приводил его в восторг, и он бережно хранил в памяти каждую подробность.

Генри Хилл был бандитом. Он был аферистом. Он строил козни, плёл интриги и проламывал черепа. Он знал, как дать взятку и как обуть лоха. Он работал в мафии на полную ставку в качестве рэкетира и громилы, он был «пара авис» – той редкой птицей, которую охотно изучают как социальные антропологи, так и полицейские. Они с друзьями называли себя «умниками». Мне кажется, его история – это уникальная возможность взглянуть на жизнь пехотинца оргпреступности изнутри, увидеть её не такой, какой её описывают либо посторонние, либо «капо ди тутти каппи» – мафиозные боссы.

Глава первая

Генри Хилл попал в мафию почти случайно. В 1955 году, когда ему было одиннадцать лет, он в поисках подработки после школы забрёл в таксопарк по адресу Пайн-стрит, 391 – это рядом с Питкин-авеню, соединяющей районы Бруклина Браунсвилл и Восточный Нью-Йорк. Одноэтажная, с серой облупившейся краской на стенах, контора таксопарка выходила фасадом на улицу практически напротив дома, в котором он жил с матерью, отцом, четырьмя старшими сёстрами и двумя братьями. Это место притягивало Генри с тех пор, как он себя помнил. Он много раз видел, как туда величаво заплывали длинные чёрные «кадиллаки» и «линкольны». Он наблюдал каменные лица пассажиров и навсегда запомнил их длинные широкие плащи. Некоторые здоровяки были так тяжелы, что, когда они выходили из машины, та заметно приподнималась на рессорах. Он замечал блестящие кольца на пальцах, изукрашенные драгоценными камнями пояса и широкие золотые браслеты, на которых красовались плоские платиновые часы.

Люди из таксопарка были не похожи на остальных жителей района. Они уже с утра облачались в шёлковые костюмы и подстилали носовой платок, если облокачивались на автомобиль, чтобы поболтать с товарищем. Он видел, как они спокойно занимали сразу два места на парковке и никогда не получали штрафной талон, даже если останавливались прямо перед пожарным гидрантом. Зимой городские службы всегда сперва чистили от снега стоянку таксопарка и только потом – около школы и больницы. Летом он слышал, как там всю ночь шумно играли в карты и никто – даже вечно недовольный всем на свете сосед Хиллов мистер Манкузо – не смел жаловаться. Обитатели таксопарка были богаты. Они имели при себе толстые пачки двадцатидолларовых купюр и носили на мизинцах кольца с бриллиантами размером с грецкий орех. Их власть, богатство и размах пьянили воображение парня.

Поначалу родители Генри были очень рады, что их энергичный сын нашёл себе работу рядом с домом. Отец Генри, мистер Генри Хилл-старший, трудолюбивый электрик из строительной компании, считал, что молодые люди должны работать, чтобы узнать цену деньгам, истраченным на их воспитание. На свою зарплату электрика он содержал семерых детей, поэтому любой дополнительный доход только приветствовался. Генри Хиллу-старшему пришлось помогать матери и троим младшим братьям с двенадцати лет, когда он прибыл в США из Ирландии вскоре после смерти отца. Только работа с младых ногтей, настаивал он, может научить молодёжь ценить деньги. По его мнению, американские подростки, в отличие от ирландских, бездельничали слишком много.

Мать Генри, Кармела Коста Хилл, тоже была довольна, что сын работает неподалёку, но совсем по другим причинам. Во-первых, она знала, что это понравится отцу. Во-вторых, надеялась, что подработка после школы удержит её вспыльчивого мальчика от постоянных ссор с сёстрами. Кроме того, у неё освобождалось время для младшего сына, который родился с дефектом позвоночника и был прикован к постели и инвалидному креслу. И наконец, Кармела Хилл была очень рада – чуть не прыгала до небес, – когда узнала, что владевшая таксопарком семья Варио происходит из той же местности на Сицилии, в которой родилась она сама. Кармелу Косту привезли в США малым ребёнком; когда ей исполнилось семнадцать, она вышла замуж за соседского парня – симпатичного высокого черноволосого ирландца. Но Кармела никогда не теряла связи с родиной. Она готовила сицилийские блюда, например сама делала пасту, и познакомила мужа с анчоусным соусом и каламари – жареными кальмарами – после того, как выкинула вон все его бутылки с кетчупом. Она по-прежнему верила в чудодейственную силу некоторых западно-сицилийских святых, вроде святого Пантелеймона, избавителя от зубной боли. И, подобно многим другим иммигрантам, чувствовала, что люди, сохраняющие связь с родиной, каким-то образом связаны и с ней, Кармелой. Тот факт, что сын получил свою первую работу у земляков, пайзани, казался ответом на её самые горячие молитвы.

Впрочем, восторги родителей Генри по поводу его работы довольно быстро поутихли. Спустя всего пару месяцев обнаружилось, что временная подработка превратилась во всепоглощающую страсть. Генри-младший постоянно торчал в таксопарке. Когда мать хотела дать ему поручение, выяснялось, что он там. Генри пропадал в таксопарке с утра перед школой и вечером после занятий. Отец спрашивал насчёт домашних заданий. «Я делаю их в таксопарке», – отвечал Генри. Мать замечала, что он перестал играть со сверстниками. «Мы играем в таксопарке», – был ответ.

Генри. Отец всегда был чем-то недоволен. Он злым уродился. Его злило, что приходится много работать за мизерную плату. Электрики, даже члены профсоюза, получали в те времена не так уж много. Он злился, что наш дом с тремя спальнями был всегда шумным из-за четырёх сестёр, двух братьев и меня. Отец постоянно орал, что хочет лишь тишины и покоя, но мы-то вели себя как мышки; единственным, кто шумел, скандалил и бил посуду о стенку, был он сам. Он злился, что мой брат Майкл родился парализованным от пояса. Но больше всего его злило то, что я постоянно пропадаю в таксопарке. «Это бандиты!» – кричал отец. «Ты влипнешь в неприятности!» – вопил он. А я притворялся, что не понимаю, о чём он толкует, и повторял, что не играю на скачках, а всего лишь мальчик на побегушках. Я клялся, что хожу в школу, хотя не появлялся там неделями. Но он никогда мне не верил. Он знал, что там происходит, и время от времени, обычно изрядно нагрузившись, лупил меня. Но меня это мало беспокоило. Всем время от времени достаётся.

В 1955 году компания «Такси и лимузины Евклид-авеню» была не просто автодиспетчерской для бруклинских районов Браунсвилл и Восточный Нью-Йорк. Там собирались игроки, юристы, букмекеры, бывшие жокеи, нарушители условий досрочного освобождения, рабочие со строек, профсоюзные деятели, местные политики, водители грузовиков, приставы, безработные официанты, ростовщики, полицейские не на службе и даже была парочка киллеров из «Корпорации убийств». Кроме того, там же располагалась штаб-квартира Пола Варио, восходящей звезды пяти мафиозных семей Нью-Йорка, крышевавшего местный рэкет. Всю свою жизнь Варио перемещался из тюрьмы на свободу и обратно. В 1921 году, в возрасте одиннадцати лет, он получил первый срок «по малолетке» и с тех пор не раз задерживался за ростовщичество, кражу, уклонение от налогов, взяточничество, букмекерство, неисполнение постановлений суда, а также за многочисленные опасные посягательства и другие правонарушения. Став старше и влиятельнее, он научился избегать обвинений, которые снимались либо в связи с неявкой свидетелей, либо потому, что добрые судьи назначали ему в качестве наказания штраф вместо тюрьмы. (Например, судья Бруклинского верховного суда Доминик Ринальди однажды приговорил Варио к штрафу в двести пятьдесят долларов за взятки в составе организованной группы, которые могли бы отправить его в тюрьму лет на пятнадцать.) Варио всегда стремился поддерживать видимость благопристойности в своём беспокойном районе. Он терпеть не мог ненужное насилие (кроме того, которое заказывал сам), в основном потому, что оно вредило бизнесу. Разбросанные по улицам трупы создавали лишние проблемы и раздражали полицию, которая в те времена была в разумных пределах вежлива и обычно старалась не лезть в мафиозные разборки.

Пол Варио был крупным мужчиной, метр восемьдесят ростом и весом сто десять килограммов, а выглядел и того внушительнее. Толстые руки и бочкообразная грудь придавали ему сходство с борцом-сумоистом, а перемещался он в неторопливой манере большого человека, который уверен, что другие люди и события могут подождать. Он ничего не боялся и ничему не удивлялся. Если рядом «стрелял» выхлоп автомобиля или кто-то окликал его по имени, Пол Варио поворачивал голову, но не спеша. Он казался неуязвимым. Несуетливым. Излучал спокойствие, которое сопутствует абсолютной власти. При необходимости Варио был весьма проворен. Генри однажды видел, как он выхватил из машины бейсбольную биту и пять пролётов шустро гнал вверх по лестнице задержавшего оплату должника. Однако обычно Пол Варио утруждать себя не любил. В двенадцать лет Генри начал бегать по его поручениям. Вскоре он выучился приносить сигареты «Честерфилд», кофе (чёрный, без сливок и сахара) и быстро доставлять адресатам распоряжения. Занимаясь делами, они вместе колесили по городу в чёрной «Импале» Пола, из которой Генри выскакивал по дюжине раз на дню. Пока Варио ждал за рулём, мальчишка приводил к нему в машину тех, с кем босс желал поговорить.

Генри. На 114-й улице в Восточном Гарлеме, где Поли возил меня по клубам, старики были подозрительны, словно черти. Они смотрели с прищуром и вели себя так, будто я коп. Наконец, один спросил Поли, кто я такой. Тот уставился на них, как на чокнутых, и сказал: «Кто он? Он мой двоюродный брат. Родная кровь». С тех пор даже эти мумии всегда мне улыбались.

Я зарабатывал и учился. Однажды Поли поручил мне прибрать его лодку и в награду не только заплатил, но и взял на рыбалку до конца дня. Всех забот было – подавать ему и другим парням на борту холодное пиво и вино. У Поли была единственная безымянная лодка во всём заливе Шипсхед-Бей. Он никогда ничему не давал имён. У него даже таблички на двери дома не было. Он не пользовался телефоном. Он ненавидел телефоны. Когда его арестовывали, он называл копам адрес матери на Хэмлок-стрит. Лодки у него были всю жизнь, и все безымянные. «Никогда и ничему не давай своего имени!» – говорил он мне. Я всегда так и делал.

Я угадывал желания Пола раньше него самого. Я знал, когда быть рядом, а когда исчезнуть. Просто чувствовал. Никто меня специально не учил. Никто не говорил: «Делай то» или «Не делай этого». Я сам всё откуда-то знал. Даже в двенадцать лет. Помню, через пару месяцев после начала моей работы на Пола в таксопарк пришли поговорить с ним какие-то люди не из нашего квартала. Я встал, чтобы уйти. Мне не нужно было распоряжений. Там и другие парни болтались поблизости, и все мы поняли, что пора сматывать удочки. Но тут Поли взглянул на меня и увидел, что я ухожу. «Всё нормально, – сказал он, – можешь остаться». Другие парни так и ушли, я видел, что они даже обернуться боятся, но я остался тогда. Остался на двадцать пять следующих лет.

Когда Генри начал работать в таксопарке, Пол Варио безраздельно правил Браунсвиллом, словно какой-то городской раджа. В этом районе Варио контролировал практически все подпольные азартные игры, ростовщичество, профсоюзы и рэкет. Как высокопоставленный бригадир мафиозной семьи Луккезе, Варио отвечал за поддержание некоторого порядка среди самых буйных жителей города. Он сглаживал конфликты, обезвреживал давние вендетты и разрешал споры между упёртыми и гордецами. Используя своих четверых братьев в качестве представителей и партнёров, Варио тайно контролировал несколько легальных предприятий в районе, в том числе таксопарк. Ему принадлежала «Пиццерия Престо», итальянский ресторан на Питкин-авеню, сразу за углом от таксопарка. Там Генри впервые научился готовить; там же он овладел искусством быстро подбивать суммы по квитанциям, работая на подпольной лотерее Варио, которая заняла подвал ресторана под свою бухгалтерию. Кроме того, Варио принадлежал цветочный магазин «Флорист Фонтенбло» на Фултон-стрит, в шести кварталах от таксопарка. Здесь Генри научился делать из проволоки и цветов пышные венки, которые заказывали для похорон опочивших членов городских профсоюзов.