Брокингемская история. Том 2

Отперев дверь, он увидел на пороге радостно улыбающегося сотрудника службы ВОХР по фамилии Уэлч, своего давнего друга и верного соратника. Следует сказать, что он тоже (как и директор «Махорки») отличался изрядными габаритами, но (в отличие от того) в основном в вышину и ширину, а отнюдь не в толщину. Это позволяло ему успешно увиливать от несения службы на контрольно-пропускных постах под предлогом того, что он якобы не умещается в обычной вахтёрской будке. В связи с этим его основной вид деятельности заключался в том, чтобы непрерывно сновать туда-сюда. В Центральной полиции он считался одним из главных специалистов по сбору конфиденциальных слухов и прочей эксклюзивной информации… К слову, это был тот самый Уэлч, который в своё время угодил в историю с хлебным огрызком и зубным прикусом.

Обменявшись с новоприбывшим тёплым дружеским рукопожатием, Маклуски пустил его в свои владения и запер за ним дверь. Далее правила хорошего тона требовали предложить гостю место за столом… С этим возникла небольшая заминка, поскольку второго дощатого ящика поблизости обнаружить не удалось.

– Попробуем обойтись при помощи подручных и подножных средств! – не спасовал перед трудностями Маклуски, – Уэлч, хватайте вон тот чёрный плюшевый пуф из вон той большой кучи и вытаскивайте его сюда!

– Похоже, это – какое-то произведение искусства, – догадался Уэлч, – К нему приделана бирка с названием: «Чёрный куб или Купальщица, вытирающая правую ногу левой рукой».

– Мне думается, на этом вполне можно сидеть, – выразил уверенность Маклуски.

Уэлч пододвинул чёрный куб к столу и не без опаски на него уселся. К счастью, всё обошлось без неприятных неожиданностей… Удобно устроившись на мягкой современной купальщице, сотрудник ВОХР удовлетворённо пробормотал себе под нос: «Искусство должно быть функциональным. Искусство должно приносить пользу…»

– Ну, какими эксклюзивными сплетнями вы порадуете меня на сей раз? – обратился к гостю Маклуски.

– До меня дошли сенсационные слухи из высших кругов, – Уэлч нарочито понизил голос, – Говорят, у Лофтхауза спёрли какую-то картину, а Доддс и Маклуски занялись расследованием этого похищения.

– Ваша информация соответствует действительности, – не стал отпираться Маклуски, – Но, может быть, вы поможете нам ценным советом: Кто, по-вашему, похитил эту картину?

– Я подкину вам одну идейку, – Уэлч задорно подмигнул собеседнику одним глазом, – Что вы думаете насчёт главы салона? Вы уверены, что он напрочь отрешён от мирской суеты, а все его помыслы заняты живописью и скульптурой? Вы полагаете, он готов отдать последний свитер за современное искусство? Да ничего подобного! Он и его искусствовед – два отъявленных ловкача и бессовестных пройдохи. Они не упустят случая поживиться, если что-то где-то вдруг плохо лежит.

– Нам его свитер не нужен, – проявил присущую ему умеренность Маклуски, – Мы с Доддсом хотим получить за свои труды более подходящую компенсацию.

– И вообще они оба – рвачи и проныры, каких только поискать! – продолжал свою разоблачительную речь Уэлч, – На той неделе один из наших ВОХРушников случайно заглянул вот в эту комнату и попросил у Лофтхауза разрешения наполнить водой свой чайник – Лофтхауз же потребовал с него за эту услугу один фунт стерлингов. (Разумеется, вахтёр послал его ко всем чертям и совершенно бесплатно налил себе воды из ближайшего туалета.) Это доказывает, что наш «Апеллес» давно превратился в гнездо коррупции и рассадник стяжательства… В связи с этим я готов высказать вам свою гипотезу: А вдруг картину спёрли сами Лофтхауз и Гарднер, чтобы затем перепродать её какому-нибудь художественному салону?

– Но они сами являются художественным салоном, – обратил внимание Маклуски, – Зачем же им снабжать произведениями искусства своих конкурентов?

– Значит, они продали её какому-то частному коллекционеру, – поправился Уэлч.

– Но они могли сделать это совершенно законно, от лица собственного салона, – заметил Маклуски.

– Тогда они злонамеренно симитировали похищение, чтобы получить страховку за картину, – не собирался сдаваться Уэлч.

– Насколько нам известно, имущество «Апеллеса» застраховано не было, – возразил Маклуски.

– Уф! – устало вздохнул Уэлч, – Стало быть, мои гипотезы вам не нравятся? Тогда ищите похитителя сами, без моей помощи… И всё-таки поведение этого Лофтхауза представляется мне каким-то подозрительным, – продолжал рассуждать вслух он, – Сам же выдал троим посторонним раздолбаям ключ от своей подсобки – а потом удивляется, почему из этой подсобки что-то исчезло? По-моему, за всем этим скрывается какой-то хитроумный многоходовый расчёт…

– Или обычное преступное раздолбайство, – дополнил собеседника Маклуски, – Но по сути вы правы: Если бы наша подсобка была надёжно заперта, опечатана и по всем правилам поставлена под сигнализацию, картина из неё вряд ли бы пропала.

– А. вот это ещё бабушка надвое сказала! – неожиданно опроверг Уэлч, – Здешние помещения не относятся к разряду секретных. Сигнальные датчики от них будут выведены не на наш малый пульт, а на большой пульт связистов. Но все мы прекрасно знаем, как наши доблестные пультовики реагируют на тревожные сигналы… Пару недель назад Лич как-то заглянул на большой пульт и своими глазами понаблюдал за рабочими буднями этих раздолбаев. Кстати, на большом пульте установлены специальные кресла – совсем не такие, как у нас на малом. Стоит слегка облокотиться на спинку, как эта спинка сразу откидывается назад, а сидение выдвигается вперёд – и кресло в один момент превращается в кровать, в которой можно очень даже удобно поспать… Когда Лич зашёл на большой пульт, все тамошние дежурные беспробудно спали в своих креслах-кроватях и дружно храпели на весь малый корпус. На срабатывание тревожных датчиков они никак не реагировали… (В лучшем случае наощупь протягивали руку и вообще отключали датчик, чтобы не мешал им дрыхнуть.) И вы ещё надеетесь, что эти ребята будут вас бдительно охранять и стойко оборонять? Да при таком методе работы их там самих украдёт первый попавшийся злоумышленник! – саркастически усмехнулся он.

– Впрочем, иногда и бдительная охрана неспособна предотвратить кражу, если её совершает мастер своего дела, – подошёл к проблеме с другой стороны Маклуски, – Помнится, когда-то давно работал я в Манчестере на одной серьёзной фирме. По соседству с нами была расположена какая-то мастерская по ремонту телевизоров с постом ВОХР возле входной двери. В приёмном холле этой конторы за стеклянной витриной всегда стоял включённый телевизор. (Это, по замыслам начальства, должно было привлечь в мастерскую дополнительных клиентов.) Но как-то раз один пьяный посетитель вдруг решил переключить телевизор на другую программу. Он приставил к витрине стремянку, залез наверх, протянул руку к телевизору – и ненароком выбил витринное стекло. (Похоже, спьяну он вообще не заметил, что на витрине было какое-то стекло.) В результате этого инцидента посетитель свалился со стремянки, а заодно свалил с витрины телевизор, который упал на пол и разбился… Замена разбитому экземпляру нашлась быстро и без проблем – ведь в этой мастерской имелась уйма телевизоров на любой вкус и цвет. А вот с повторным застеклением витрины вышла небольшая неувязочка… Руководство мастерской, решив сэкономить на мелочах, пригласило откуда-то со стороны какого-то частного халтурщика. Вместо денежной оплаты оно предложило ему своеобразный бартер – он бесплатно стеклит витрину, а мастерская так же бесплатно ремонтирует ему его телевизор. Халтурщик охотно согласился, и ему тут же выписали разрешение на внос-вынос телевизора через пост ВОХР… В течение ближайших нескольких дней он несколько раз появлялся в приёмном холле мастерской с какими-то инструментами и с умным видом колдовал над разбитой витриной. Затем он внезапно исчез и обратно уже не появился… Витрину он так и не застеклил, зато успел задарма отремонтировать в мастерской свой телевизор. Когда его наконец хватились, неожиданно выяснилось, что из соседней подсобки бесследно исчез запасной телевизор, предназначенный на место разбитого… Очевидно, его тоже спёр этот же горе-стекольщик. Но каким образом ему это удалось при наличии поста ВОХР с бдительными охранниками? Один из ВОХРушников припомнил следующее: В первый же день своей работы в приёмном холле стекольщик вынес через пост на улицу какой-то телевизор, предъявив соответствующее разрешение. По его словам, он собирался проверить какие-то телекоммуникации в своём фургоне, а потом занести телевизор обратно в мастерскую… Охранник внимательно проследил за дальнейшими действиями стекольщика. Тот действительно зашёл с телевизором в какой-то фургон, припаркованный возле входа, а пять минут спустя вышел из фургона и понёс телевизор обратно. Это окончательно успокоило бдительного охранника… Пару дней спустя, когда на посту стоял уже другой ВОХРушник, стекольщик ещё раз вынес из мастерской какой-то телевизор, предъявив на выходе разрешение на внос-вынос и квитанцию о получении товара после ремонта. И вновь у охраны не возникло никаких подозрений… И лишь потом, уже задним числом, произошедшие события нашли своё исчерпывающее объяснение. Очевидно, в первый раз стекольщик вынес из мастерской украденный им запасной телевизор, а обратно внёс свой собственный, привезённый в мастерскую на ремонт. (Оба телевизора были одной модели и почти неразличимы на вид.) Именно этот второй экземпляр (уже отремонтированный) он и пронёс мимо другого охранника пару дней спустя… Эта история получила широкую огласку, и руководство мастерской было вынуждено подать в отставку. Когда я полгода спустя увольнялся из своей манчестерской конторы, витрина в том злополучном приёмном холле всё ещё не была остеклена, и никакого телевизора в этой витрине по-прежнему не стояло.

– Ваша правда: Порой и от бдительных охранников бывает больше вреда, чем пользы, – согласился Уэлч, – Вот вам пример из моей собственной жизненной практики… До Центральной полиции я работал в службе ВОХР одной секретной лондонской конторы, а начальником у меня был один вздорный тип по фамилии Плант. (Не будь он таким вздорным, мне бы и в голову не пришло искать себе другое место работы.) Как-то раз решил я отпроситься у Планта в отгул. Принёс я ему заявление – а он в ответ потребовал, чтобы на нём поставили свои визы табельщица, начальник дежурной смены, библиотека, санчасть и чуть ли не весь профсоюзный комитет. Собрал я все эти визы и снова понёс заявление на подпись Планту. До конца рабочего дня оставалось примерно полчаса. Иду я по какому-то пустому коридору и ни о чём не подозреваю… Вдруг заявление выпадает у меня из рук и как по закону подлости заскальзывает под дверь ближайшего кабинета. Дверь, разумеется, оказалась запертой и опечатанной. На ней висит примерно такая табличка: «Совершенно секретный кабинет! Ключ от него хранится в пенале, пенал хранится в подвале, подвал заперт, ключ от подвала хранится в другом пенале, а тот пенал допустимо вскрывать лишь в присутствии начальника отдела режима, начальника секретного отдела и двух замов генерального директора». (Настоящая сказка про Кощея Бессмертного; не правда ли?) Интересно, как бы вы посоветовали мне поступить в подобной ситуации? Срочно собирать вместе целый табун ответственных лиц и бежать вскрывать секретный пенал? Писать новое заявление и повторно ставить на него все нужные визы? К сожалению, у меня уже не оставалось времени ни на то, ни на другое… Я ещё немного постоял перед дверью и покрутил её за ручку, а потом слегка двинул в неё плечом – она и слетела с петель. Поднял я с пола своё заявление и потопал дальше… Заворачиваю я в соседний коридор и глазам своим не верю: Мне навстречу несётся целый наряд моих коллег из службы ВОХР с пистолетами наголо и на полном ходу кричит: «На пульт охраны поступил сигнал о внештатном вскрытии секретного помещения! Уэлч, вы не знаете, где тут находится комната номер такая-то?» «Понятия не имею!» – ответил я. Они побежали дальше, а я наконец добрался до кабинета начальника. Когда я протягивал Планту своё заявление, он как раз разговаривал с кем-то по телефону. Положил он трубку и ехидно так сказал: «Уэлч, я не могу отпустить вас в отгул! У нас тут вскрыли какую-то секретную комнату… Пока мы не разберёмся с этим делом, ни о каких отгулах не может быть и речи!» Так и не довелось мне сходить в отгул! – не без досады подытожил он, – Разумеется, виновника взлома двери секретного кабинета до сих пор не нашли… Самое любопытное выяснилось чуть погодя: Когда мы сверили опись имущества, которое должно было в этом кабинете находиться, с тем реальным имуществом, которое мы там обнаружили, половины списка в наличии не оказалось. Судя по всему, его уже успели расхитить какие-то неустановленные лица… С другой стороны, половины того, что оказалось в наличии, не значилось в списке – и это мы уже растащили сами. Я унёс домой одну небольшую симпатичную табуреточку и удлиннитель на семь с половиной метров…

Маклуски и Уэлч обсудили между собой ещё ряд важных животрепещущих вопросов. Как обычно водится, их интересный разговор в самый неподходящий момент прервал грубый и бесцеремонный стук в дверь… Уэлч тут же вспомнил про какое-то срочное и ещё не сделанное дело, отпер дверь и оперативно улизнул куда-то в коридор, а ему на смену тотчас явились Лофтхауз и директор «Махорки»… Маклуски любезно предложил новоприбывшим усаживаться на чёрный куб. Не заметив подвоха, директор поспешил воспользоваться его приглашением. (Произведение искусства с честью выдержало это непростое испытание.) Поскольку других сидячих мест в комнате не нашлось, Лофтхауз скромно отошёл к окну и прислонился спиной к подоконнику.

– Ну, как продвигается расследование? – строго и нелицеприятно осведомился главный покровитель искусств, – Рабочий день близится к концу, а никаких подвижек до сих пор почему-то не заметно…

– Тем не менее расследование уже подошло к своему логическому завершению, – не нашёл поводов для беспокойства Маклуски, – Доддс должен вот-вот вернуться и принести похищенный предмет. Да и с личностью похитителя нам уже почти всё ясно…

– Вы знаете, кто похитил нашу картину? – не смог поверить директор «Махорки».

– Эта задача решена примерно на девяносто три… нет, на девяносто четыре процента, – отрапортовал Маклуски.

– Но как вам это удалось? – поразился Лофтхауз, – По-моему, все эти трое подозреваемых – как на одно лицо…

– Если присмотреться повнимательнее, различия между ними сразу бросаются в глаза, – заверил Маклуски, – А личность преступника нам удалось вычислить благодаря полученным от подозреваемых показаниям, – он заглянул в свою верную записную книжку, – К счастью, все трое до вчерашнего дня не были друг с другом знакомы, и сговориться между собой они ещё не успели. (Каждый из них полагает, что картину спёрли двое других. Это не похоже на поведение членов одной преступной группировки…) Очевидно, в современном искусстве все трое соображают слабо. Они и не догадывались о ценности вашей картины, пока директор салона не намекнул, что её можно выгодно сбыть с рук какому-нибудь коллекционеру. Один из наших белильщиков решил проверить это на практике… Вот передо мной показания подозреваемых насчёт наличия картины на положенном месте в разное время, от 9.00 до 17.00! – он раскрыл записную книжку на нужной страничке, – Согласно этим показаниям, сперва картина была на месте, потом не была, потом снова была, потом снова не была… О чём это говорит? Скорее всего, о том, что злоумышленник сначала переставил картину в другое место, затем вернул её обратно (вероятно, в целях запутывания следователей) и лишь затем окончательно её спёр – например, вынес из подсобки и запихнул за какую-нибудь батарею под каким-нибудь подоконником, чтобы подобрать её там после окончания рабочей смены… Начнём с первого исчезновения картины! Последним её видел на месте Шарк в 10.00, а первым не увидел там Бутчер в 11.00. Понятно, что один из них и переставил её в какое-то другое место… Давая нам свои показания насчёт наличия картины, невиновный подозреваемый был абсолютно честен и правдив, а вот злоумышленник явно слукавил. (Впрочем, любой ушлый адвокат без труда докажет, что и похититель тоже не соврал. Да, он забыл упомянуть о том, что переставил картину, но в остальном ничуть не погрешил против истины. Ведь он действительно видел картину на месте до того, как её переставил, и не видел её там после.) Итак, убрать картину мог либо Шарк в 10.00, либо Бутчер в 11.00; вернуть её обратно мог либо Булл в 12.00, либо Шарк в 13.00; наконец, повторно убрать картину мог либо Булл в 15.00, либо Шарк в 16.00. Но поскольку мы знаем, что похититель действовал водиночку, мы приходим к однозначному выводу: Картину спёр Шарк! – подытожил он.

– Ваши рассуждения очень занятны, – равнодушно кивнул головой директор «Махорки», – Но я бы всё-таки предпочёл, чтобы вы поскорее нашли украденный предмет…

– А вот и Доддс с украденным предметом подмышкой! – обрадовался Маклуски, заметив знакомую фигуру в проёме внезапно открывшейся двери.

Доддс чинно переступил порог подсобки и принялся неторопливо разворачивать принесённый с собой груз – нечто небольшое и плоское, завёрнутое в газетные листы. Почувствовав всю важность происходящих событий, прочие присутствующие поспешили покинуть ранее занимаемые ими места и сгрудились вокруг новоприбывшего.

– Я обнаружил нашу картину у одного любителя современного искусства и выкупил её у него по договорной цене, – пояснил Доддс по ходу дела, – Естественно, он пожелал, чтобы его личность и цена картины остались его коммерческой тайной… По его словам, он приобрёл эту штуку вчера вечером у какого-то частного лица. Судя по описанию, речь идёт о нашем Шарке… Ну-ка взгляните: Это – ваша вещь? – он продемонстрировал Лофтхаузу извлечённый из газетных листов кусок картона с беспорядочно намалёванными на нём разноцветными кругами, квадратами и треугольниками.

– Да, в целом вполне похоже, – признал слегка растерявшийся глава салона, – А впрочем…

– Для пущей верности пересчитайте квадраты и треугольники! – не поскупился на дружеский совет Маклуски.

– К слову, на обратной стороне картины имеется штамп вашего салона, – добавил Доддс, переворачивая картонку.

– Да-да, очень хорошо, – кивнул головой Лофтхауз, – И всё-таки я бы хотел сперва проконсультироваться со своим искусствоведом…

– Я только что встретил вашего искусствоведа Гарднера возле входа в административный корпус, – доложил Доддс, – Он осмотрел картину и признал её подлинной. Он уже поставил мне визу на платёжный документ… Вот она! – он продемонстрировал присутствующим ордер на получение двадцати тысяч с визой Гарднера, – Теперь дело – за вами! – он протянул ордер Лофтхаузу, – На документе необходима ваша подпись, подтверждающая факт возврата похищенного предмета.

– Но к чему торопиться? – поспешил вмешаться директор «Махорки», – Оставьте картину нам! Мы повнимательнее её изучим, а завтра дадим вам точный ответ – она это или не она.

– К сожалению, отсрочки и проволочки в этом деле недопустимы, – проявил твёрдость Доддс, – Я договорился с продавцом картины, что в течение двух часов принесу ему эту штуку назад, если она нам вдруг не подойдёт. Похоже, он собирался толкнуть её какому-то толстосуму тысяч эдак за сто, – высказал предположение он.

– Нет-нет, лучше уж мы сами её кому-нибудь продадим! – встрепенулся Лофтхауз, – Ведь у нас хватит денег на её выкуп? – он с надеждой посмотрел на директора «Махорки».

На какой-то миг в подсобке повисла напряжённая взрывоопасная тишина. Теперь судьба всего предприятия зависела от решения главного покровителя современного искусства… Откажется ли он подписывать ордер и признает тем самым своё поражение? Или найдёт какой-то хитрый способ получить картину, не выплачивая вознаграждения двум прославленным детективам? Как и следовало ожидать, ожидание оказалось недолгим…

– Я вижу, что картина подлинная, – произнёс наконец директор «Махорки», придя к какой-то очередной хитроумной мысли, – Лофтхауз, вы можете смело ставить на ордер свою визу!

Глава салона послушно завизировал ордер. Директор поставил в нужном месте свою роспись и передал документ Доддсу, а тот одновременно протянул ему «Пир Октавиана и Клеопатры»… Вся эта процедура выглядела настолько официально и торжественно, что Маклуски едва удержался от бурных продолжительных апплодисментов.

– Заберите картину, спрячьте её подальше и больше никогда не теряйте! – дружески посоветовал Лофтхаузу директор «Махорки», – Итак, похищенный предмет благополучно отыскался. Следует признать, что наши следственные работники неплохо потрудились и вполне заслужили, чтобы им компенсировали их издержки… Доддс, ордер выписан на ваше имя? Тогда я приглашаю вас сейчас подойти к нашей проходной номер один! Я отдам указание бюро пропусков выписать вам разовый пропуск для прохода к нашей главной кассе… Но боюсь, что сегодня до конца дня наша касса работать не будет, – на его губах промелькнула едва заметная саркастическая усмешка.

– Да-да, мы всё понимаем, – подтвердил Маклуски, – Сегодня ваша касса не работает, а завтра ордер потеряет свою силу, поскольку на нём указано сегодняшнее число.

– Не исключено, что именно так всё и произойдёт, – согласился директор.

– Нет-нет, нас это не устраивает! – выступил с решительным протестом Доддс, – Мы поступим гораздо проще: получим деньги в нашей запасной кассе, что на втором этаже административного корпуса. Насколько нам помнится, ваша контора пользуется услугами этой кассы при расчётах с посторонними клиентами (типа салона «Апеллес»), а сотрудники Центральной полиции как раз считаются посторонними (для вашей конторы) лицами.

– Да, касса в административном корпусе имеет право выдавать деньги по таким ордерам, – признал директор, – Но работает она далеко не каждый день. Да и наличность в ней бывает далеко не всегда…

– Насчёт этого не беспокойтесь! – заверил Доддс, – Я повстречал нашу кассиршу всего несколько минут назад, едва расставшись с Гарднером. Она попросила меня помочь ей занести в кассу большой мешок с деньгами, только что привезённый из банка… Я заранее её предупредил, что скоро приду получать двадцать тысяч, и попросил разложить эту сумму на две одинаковые пачки по десять тысяч каждая.

– Ну что ж, желаю удачи! – произнёс директор «Махорки»; на его лице появилось выражение отчаянной решимости, как у человека, вынужденного отступить на последний рубеж обороны, – А я пока помою руки! – и он поспешно направился в сторону каморки с умывальником.

– С таким зловредным лицом мыть руки не ходят! – резонно заметил Маклуски несколько секунд спустя, когда два прославленных детектива шагали по коридору в сторону ближайшей лестницы на второй этаж, – Его замыслы шиты белыми нитками: Он рассчитывает позвонить в кассу и дать указание кассирше не выдавать нам денег по этому ордеру… Но ничего у него не выйдет! – выразил уверенность он, – Пока я сидел в кладовке в одиночестве, я открутил у телефона один маленький проводок – так что до кассы он не дозвонится. (Я принял эти меры главным образом ради того, чтобы шефу не пришло в голову звонить в кладовку каждые пять минут и проверять, чем я там занимаюсь.) Давайте прикинем: Для того, чтобы убедиться в неисправности телефонного аппарата, директору «Махорки» понадобится секунд пятьдесят. Затем он отбросит последние приличия и сам помчится в кассу, дабы лично передать кассирше свои указания, – (в этот момент детективы как раз закончили подъём по лестнице и вышли в коридор второго этажа), – А нам бы не хотелось, чтобы он отвлекал кассиршу, пока мы не получим наши денежки… – (детективы остановились, повернулись назад и осмотрели дверь, выходящую на лестницу), – Ага, в этой двери имеется парочка запоров – сверху и снизу! – (Маклуски оперативно закрыл дверь и задвинул на ней оба запора), – Теперь пробраться с лестницы в коридор невозможно. Нашему оппоненту придётся срочно спускаться обратно, бежать сломя голову на другой конец первого этажа и подниматься по другой лестнице. Но пока он доберётся до кассы таким извилистым путём, мы уже успеем получить там всё необходимое… (Тем более, если кассирша уже приготовила две пачки по десять тысяч, как вы её просили.) Доддс, бегите скорее в кассу! А я на всякий случай останусь здесь и посторожу дверь…

– За мной дело не станет! – заверил Доддс, с гулким топотом устремляясь вдаль по коридору.

Некоторое время спустя два непревзойдённых мастера сыска, розыска и получения денег из касс неторопливо шагали по знакомым лондонским переулкам, наполненным умиротворяющим июльским теплом. Внутренние карманы у них обоих приятно оттопыривались, наполненные очередной честно заработанной пачкой фунтов стерлингов.

– Доддс, давайте поподробнее! На какой помойке вы откопали это чудо современной живописи? – задал Маклуски давно интересовавший его вопрос.

– На толкучке возле железнодорожной станции, – не стал темнить Доддс, – Если помните, там находится стихийный пункт торговли подержанными вещами. (Это – ближайшее к нам место, где можно быстро и без проблем сбыть с рук краденый товар. Я решил начать свои поиски оттуда – и, как видим, не прогадал.) Наша картина стояла там на одном из прилавков между старым ржавым утюгом и старым дырявым цинковым ведром. Старьёвщик признался мне, что сперва Шарк пытался заломить за неё какую-то бешеную цену, но потом осмотрелся вокруг, пригляделся ко всем этим утюгам, чайникам и прочим шедеврам современного искусства – и понял, что его товар ничем не лучше других. (Возможно, именно тогда он внезапно осознал, что вся современная живопись – жалкая бездарная мазня. При даче сегодняшних показаний он высказался по этому поводу весьма убеждённо, как человек, на своей собственной шкуре познавший истинную цену всем этим квадратам и треугольникам.) В итоге Шарк сбавил цену и продал картину старьёвщику гораздо дешевле, чем вначале собирался… Я сказал Лофтхаузу, что его картину приобрёл некий любитель современной живописи. Впрочем, мои слова следовало понимать не в прямом, а в иносказательном смысле. Конечно, этого старьёвщика можно с точно таким же правом назвать любителем старых зонтов или дырявых кед… Но я всё же исходил из предположения, что любой торговец в какой-то степени любит товары, выставляемые им на продажу.