Новая Афи

Peace Adzo Medie

His Only Wife

© 2020 by Peace Adzo Medie

© Сухляева В., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Посвящается моей бабушке, мадам Джулиане Мансе Цекуме

Глава первая

Эликем женился на мне заочно: на свадьбе он не присутствовал.

Традиционная церемония прошла в третью субботу января у моего дяди Пайеса, на прямоугольном дворе, зажатом между двухкомнатными домиками и деревянными воротами, выходящими на оживленный тротуар. Два семейства, в равной степени счастливые, только по разным причинам, восседали друг напротив друга на арендованных пластиковых стульях, расставленных аккуратными рядами по всему двору. Впереди для старших членов каждой семьи выставили добротные стулья, обитые плотной тканью и отполированные так, что деревянный каркас сиял подобно горячему шоколаду. Кухню заблаговременно вычистили до блеска, избавили от эмалированных тазов для мытья и хранения посуды и чугунных угольных чаш для готовки.

Перед прибытием гостей тога Пайес – то есть старший брат моего покойного отца – светился так, словно жениться предстояло ему самому. Его точеное лицо с густыми бровями, торчащими во все стороны, не вполне сочеталось с расплывшейся фигурой, а улыбка напоминала гримасу. В то утро, когда тога восседал на своем троне с жесткой обивкой, синяя кенте[1], обернутая вокруг него в традиционной манере, соскользнула с плеча и собралась на поясе, тем самым оголяя мясистую грудь, однако он даже не пытался поправить ткань.

По бокам от тоги сидели его младшие братья, Брайт и Экселлент. Позади них на трех рядах пластиковых стульев расположились остальные дяди и старшие двоюродные братья, всего человек пятнадцать; все выпячивали грудь, преисполненные незаслуженной важности. Мечтая оказаться на месте тоги, они пытались ему во всем подражать: копировали его грубый хохот, который обычно сопровождали хлопки по бедрам и завершало громогласное протяжное «У-у-у-х-у-у-у»; щелкали пальцами, привлекая внимание, а если не срабатывало – свистели. Сегодня им полагалось помогать главе семейства, словно тога Пайес сам был не в состоянии вытянуть руки и принять от моих будущих родственников подарки в виде бутылок шнапса, конвертов, набитых наличными, и коробок в яркой оберточной бумаге. Перед началом церемонии самых младших и незначительных из братьев, разумеется, заменят старшие тети.

Однако пока большинство женщин собрались у моей двоюродной бабушки, в доме напротив. Они суетились на открытой кухне, готовя угощения для банкета, последующего за церемонией. Когда я туда заглянула, в гигантском котле на угольной чаше булькал рыжий от пальмового масла суп из бамии. Сестра моего отца, Сильвия, которая живет в Того[2] и приезжает по особым случаям, сунула несколько палок в огонь и с криком отскочила, когда посыпались искры. Не успели они рассеяться в воздухе, как кто-то затянул песню, остальные подхватили и повторяли припев до тех пор, пока суп не начал переливаться на угли, образуя дымовые клубы, от которых все зашлись в кашле. Также воздух пропитался ароматами специй и трав, щекотавшими ноздри. Я зачихала, чем выдала свое присутствие, и меня тут же выдворили из кухни. Пришлось вернуться в дом тоги Пайеса, где тоже кипела бурная деятельность.

Люди сновали между стульями со стопками красивых салфеток, открывашками, кружками и рамками для фотографий, засунутыми в красочные пакеты, – подарки для гостей, которые лежали на специальном столе с белой скатертью. Присматривать за ним назначили Нэнси, мою чрезвычайно деловитую двоюродную сестру, недавно окончившую школу. Ей отводилась непростая задача: отгонять тех, кто прятал свой подарок под одеждой и возвращался за вторым, третьим или даже четвертым. Также сестра хорошо справлялась с малышней, вечно путающейся под ногами. Я наблюдала за Нэнси сквозь черные решетки на окнах гостиной: она сосредоточенно хмурилась и тщательно пересчитывала красочные пакеты, выставленные на столе. Никогда не видела ее такой серьезной. Впрочем, в семье впервые происходило событие подобного масштаба.

Ко мне подошла Маву́си, одна из дочерей тоги Пайеса, а также моя лучшая подруга, и начала белым платком поправлять мне макияж. Я прикрыла глаза, когда мягкая ткань, которой сестра орудовала с проворством хирурга, несколько раз клюнула мой лоб и перешла к носу. Вскоре платок заменила пуховка пудреницы, выуженной из клатча со стразами.

– Хватит, – запротестовала я, когда она припудривала мне щеки.

За прошедший час Мавуси, наверное, уже пятый раз поправляла мне макияж. Не так уж сильно я вспотела, пока еще относительно спокойная, только уставшая. Сообщив о моей помолвке с Эли, мама словно взвалила мне на голову огромный таз с водой, в котором плескались обе наших семьи. Отнюдь не просто отвечать за счастье других, за их радости и горести. Мне отчаянно хотелось наконец покончить со свадьбой – тогда можно считать, что со своими обязанностями я справилась.

Хотя если подумать, то, скорее, к ним приступила.

– Говорю же, не надо, – повторила я. – Ты только распаляешь мою тревогу.

– Какую тревогу? Разве я не велела тебе расслабиться? Не о чем тут тревожиться! Веселись и улыбайся. – Говоря это, сестра буравила взглядом прыщичек у меня на подбородке.

– Тебя послушать, так все просто. Но ведь я его почти не знаю! Вдруг ничего не выйдет? Вдруг он все равно не бросит другую, не вернется в семью? Я всех подведу! Его родных, свою маму, весь город! Я всю ночь ворочалась, – прошептала я, чтобы никто не слышал.

– Не волнуйся, все считают его достойным человеком.

Казалось, мои слова залетели сестре в одно ухо и вылетели в другое. Я присела на краешек кофейного столика: ноги, облаченные в кремовые туфли с острым носом и на шпильках, уже ощутимо ныли.

– Он чистый? – крикнула мама с противоположного конца гостиной и кинулась к нам.

Она следила за тем, как расставляют тарелки на обеденном столе, предназначенном для матери Эли, его дядей, братьев, сестер и их почетных гостей из Аккры. Им подадут жареный рис, курицу гриль, шашлык и овощные салаты. Остальным же придется довольствоваться супом из бамии и козлятины с акпле[3] – снаружи, где пройдет церемония. Вскоре принесут горячие блюда; мама сама поставила жареный рис, не желая доверять такую важную задачу моим тетушкам, которые отвечали за банкет.

Я вскочила.

– Дай платок! – рявкнула мама сестре, которая выглядела такой виноватой, словно провалила обязанности моей помощницы. Мама сложила носовой платок, пряча запачканный коричневой пудрой клочок, и начала осторожно отряхивать мой обтянутый кружевами зад – ни в коем случае нельзя, чтобы оторвалась хоть одна блестка.

– Афино[4], позвольте мне, – предложила Мавуси, потянувшись за платком, однако мама шлепнула ее по руке.

Вздрогнув, сестра взглянула на меня со смесью отчаяния и обиды.

– Забудь, – одними губами проговорила я.

Три месяца назад я сказала бы это громко, но теперь воздержалась. Свадьба – событие крайней важности, и мама была вся на иголках – того и гляди сорвется. Все должно пройти без сучка без задоринки: чтобы Эли остался мной доволен, чтобы его мама, тетушка Фаустина Ганьо, вернула сына в лоно семьи, а мы могли наслаждаться статусом, который, несомненно, приобретем, породнившись с уважаемыми Ганьо.

В прошлом тетушка существенно нам помогла. Когда десять лет назад, в две тысячи четвертом году, умер мой отец, нас с мамой выгнали из дома, принадлежащего государству, а большинство ценностей отобрали люди, без всяких доказательств утверждавшие, будто мой отец им задолжал. Именно тетушка предоставила нам один из своих домов – с двумя спальнями, ванной и кухней, – в то время как тога Пайес даже не поднял свой зад со стула, а лишь развел руками, мол, в нашем семейном доме нет свободных мест (семья у него большая, но некоторые комнаты он сдавал чужим). Более того, тетушка устроила маму на свой склад муки продавщицей. А ведь эта женщина не приходилась нам ни родственницей, ни другом семьи! Разумеется, мы знали о ней, как и все в городе. Она была не единственной богатой предпринимательницей, однако самой щедрой – той, которая никогда не отказывала в помощи нуждающимся. Мы часто видели ее белый «Паджеро», проезжающий по главной улице города: у руля – водитель, сзади тетушка. В детстве я ходила на рождественские праздники, которые она устраивала каждый год для местной детворы. Изначально их проводили на лужайках парков и скверов, а позже переместили на стадион, когда районный министр робко посетовал на проплешины в газоне. На этих праздниках мы вдоволь напивались охлажденным лехи, сладким кукурузным напитком, и уходили с пакетиком угощений – пончиками, чипсами и конфетами. Мама также состояла в «Женской гильдии»[5], которой тетушка руководила так давно, что никто уже не помнил ее предшественницу и не задумывался о новых выборах.

– Благослови ее Всевышний! – благоговейно приговаривала мама, со слезами глядя на мешок кукурузы или какой-нибудь другой гостинец, который временами завозил нам тетушкин водитель. Как минимум половину утренней молитвы мы вверяли нашу покровительницу в руки Бога и молились, чтобы на нее лилась благодать, как из рога изобилия. При этом в детстве я с больши́м беспокойством представляла тетушку по шею в сверхъестественной субстанции, которая также льется ей на голову из парящего золотого рога.

– Отец всемогущий, благослови ее, окутай своей любовью, наполни своей благодатью, – молила мама с дрожью в голосе.

Она и помыслить не могла, что однажды сможет отплатить тетушке за всю ее доброту, пока та не предложила брак между нашими семьями. И вот теперь мама осторожно разглаживала мерцающие рукава моего платья с вырезом лодочкой и велела Мавуси придерживать переливающийся кремовый подол, чтобы он не испачкался.

На мгновение я задумалась о мамином внешнем преображении для свадьбы. Она словно превратилась в другого человека. На ней был уложенный в каре шелковистый черный парик, который она купила во время поездки в Аккру за покупками – первой после смерти моего отца. На ней прекрасно сидели каба с вырезом лодочкой и слит[6], расписанные восковым батиком в бело-синих тонах, традиционных для матери невесты. Шею и запястья украшали синие глиняные бусы, доставшиеся от бабушки, а туфли на низком каблучке подходили по цвету к белой атласной сумочке. Мама давно не наряжалась так элегантно.

Раздались радостные крики «Mia woezor!»[7]. Так бурно могли встречать только тетушку и ее свиту.

Мама спешно загнала меня в спальню, а перед уходом предупредила:

– Никому не показывайся!

Я слышала все, что происходило во дворе, поскольку младший брат Эликема, Ричард, потребовал установить микрофоны. Он также привез из Аккры циами[8] вместе с видеооператором и фотографами; они весь день ловили камерами мое лицо, дабы запечатлеть для жениха каждый его нюанс.

В начале церемонии моих родственников приветствовал старший брат Эли, Фред, который на последних выборах активно участвовал в кампании президента, а теперь занимал должность заместителя министра транспорта. Затем он, согласно традиции, объявил:

– Мы увидели в этом доме прекрасный цветок – яркий и ароматный цветок, который пришли сорвать!

Гости подняли возбужденный шум – как же иначе, надо чествовать все, что бы ни сказал Фред, такой важный человек!.. Циами пришлось просить тишины.

– Добро пожаловать! – ответил тога Пайес дрожащим от волнения и счастья голосом, ведь у него в гостях сам заместитель министра! Человек, который часто мелькал в вечерних новостях в сопровождении президента, а теперь обращался к нему – скромному тоге Пайесу.

Циами напомнил, что перед срыванием цветов нужно произнести молитву. Один из мужчин нашей свиты, с повязанной вокруг талии тканью, совершил возношение богам пальмового вина в калебасе – сосуде из бутылочной тыквы. Отец Виздом, как всегда, деловитый, незамедлительно произнес короткую молитву – несомненно, гости оценили его лаконичность. Затем Фред преподнес тоге Пайесу две символические бутылки шнапса, после чего настал черед остальных родственников.

– Простите! – начал циами, привлекая всеобщее внимание: людям не терпелось посмотреть, какие подарки преподнесут неприлично богатые Ганьо. Мы, как положено, предварительно передали им список пожеланий, весьма скромный, однако поговаривали, что вместо двух бутылок шнапса они привезут десять коробок виски «Black Label», а вместо чемодана, набитого бельем, рулонами ткани, украшениями и другими вещами, необходимыми женщине для начала новой жизни, они подарят нам внедорожник с мини-бутиком внутри. Признаться, эти сплетни меня знатно повеселили.

– Сперва примите напитки – еще пять бутылок шнапса! Пять ящиков безалкогольных напитков! Пять ящиков пива! Пять ящиков «Guinness»! Два галлона пальмового вина! – кричал циами, словно объявляя призы в игровом шоу. Затем мою семью пригласили в соседнюю комнату, где хранился выкуп за невесту, преподнесенный моим будущим мужем с помощью своих братьев. Выполнять задание отправились родственницы моего отца во главе с его единственной сестрой Сильвией. Минут через пять они вернулись и подтвердили, что все на месте, Ганьо не только не обманули, но и принесли гораздо больше запрошенного.

– Отец, мы знаем, сколько вам пришлось выстрадать ради своей дочери, поэтому не собираемся забирать ее у вас просто так, отнюдь, – нараспев произнес циами. – В современной Гане совсем нелегко воспитать хорошую дочь. Дочь почтительную и скромную, несмотря на красоту, – продолжал он под одобрительный ропот. – Дочь как со школьным образованием, так и с домашним воспитанием; дочь, которая и книги читает, и вкусные супы варит. – Он сделал паузу для драматичного эффекта. – Поэтому мы пришли не с маленькими подарками, нет, мы пришли с дарами, которые воздадут должное вашему труду! – Нетерпеливые гости подзадоривали циами, и под бурные аплодисменты и улюлюканье он воскликнул: – Мы пришли с подарками особыми, подарками потрясающими и невероятными!

Когда шум стих, послышался шелест бумаги – подарки передавали из рук в руки. Затем хриплый голос тоги Пайеса принялся повторять: «Спасибо!», на разные лады. Если бы циами его не остановил, он бы наверняка благодарил Ганьо весь день. Я бы не удивилась, упади он в обморок от экстаза. Ну а как же, приятно получать вознаграждение за работу, которую ты не выполнял!

Настала очередь моей мамы.

– Мы знаем, как нелегко вам далось материнство: вы девять месяцев вынашивали дочь, затем изо дня в день ее кормили, возили в больницу с температурой, вытирали ей слезы, ездили в другой город, чтобы навестить в школе-интернате. Мы знаем, насколько трудна эта работа, и вы справились с ней превосходно! Именно поэтому мы привезли вам подарки. Мы благодарим вас за то, что вы позаботились о ней для нас, – проговорил циами более серьезным тоном: вероятно, ему рассказали историю наших злоключений.

Благодарности мамы не уступали по пылкости благодарностям тоги, вот только ее не прерывали. Даже не видя лица матери, я знала, как она счастлива, ведь такие важные люди признавали ее заслуги перед теми, для кого она всегда была пустым местом.

Затем Фред, через циами, преподнес еще больше даров: белые конверты другим дядям за то, что помогали тоге Пайесу меня воспитывать, и тетям за то, что присматривали за мной в отсутствие матери. Подарки достались также моим старшим двоюродным братьям за то, что водили меня в школу, и младшим за то, что со мной играли. И только после этого тетя Сильвия выпустила во двор Мавуси и провозгласила:

– Вот и она! – Затем добавила: – Что вы говорите, разве не она? – Раздались смех и хор «Нет!». – Ну хорошо, хорошо, я за ней схожу, но сперва мне нужен небольшой подарочек. Ведь чтобы добраться до нее, необходимо пересечь мост, а он платный, – лукаво проговорила тетя Сильвия.

Вновь все рассмеялись, затем повисла тишина – полагаю, один из Ганьо передавал плату. Вскоре ко мне пришли две старшие женщины моей семьи.

– Готова? – спросила мама, в то время как тетя Сильвия осталась у двери.

Я кивнула, проглотив комок в горле.

– Не бойся. – Мама взяла меня за руку.

Я вновь кивнула и до боли сжала ее ладонь. Мы обе поежились.

– Афи, нет причин для беспокойства, ничего не бойся! Я тобой горжусь! Ты осушила мои слезы, избавила от стыда. Благодаря тебе те, кто надо мной смеялся, теперь смеются вместе со мной. Да благословит тебя Господь, дочь моя! – проговорила она, прерывисто дыша.

– Верно, – выдохнула тетя Сильвия.

Я крепко обняла маму. Почувствовав прикосновение моего лица к своим волосам, она немного отстранилась.

– Макияж не испорть.

– Нас ждут, – мягко напомнила тетя Сильвия; я так вцепилась в маму, словно не собиралась отпускать.

Наконец они встали по бокам от меня, взяв за ладони со свежим маникюром, и вывели во двор. Раздались аплодисменты, улюлюканье и откуда-то сзади – ритмичное дребезжание погремушки ахацей[9].

Меня поставили перед двумя семьями. Я остро ощущала на себе множество изучающих глаз, выискивающих во мне изъяны, и, чтобы отвлечься, отыскала в толпе тетушку. Она восседала в первом ряду, дородная и величественная, в традиционном наряде из довольно непримечательной ткани, у основания шеи лежал камешек на тонкой золотой цепочке. По бокам от тетушки расположились ее сыновья: справа крупный, мускулистый Фред, а слева заместитель Эли, Ричард, поменьше брата и покруглее. Также спереди сидел почти слепой дядя со стороны покойного отца Эли. Во втором ряду вместе с остальными родственниками разместилась единственная дочь тетушки Йайа – в кружевном платье, не уступающем моему по красоте, и со сверкающим головным шарфом, искусно уложенным в форме шестиугольника. Рядом сидела жена Фреда Сесилия в более скромном наряде.

Следуя маминому примеру, я пожала руки сперва семье Ганьо, а потом и своим родственникам. Сердце забилось быстрее, когда я села на стул рядом с Ричардом. Скорее всего, с Эли мне было бы спокойнее – я по крайней мере знала бы, что он чувствует. По словам тетушки, он счастлив на мне жениться – это подтвердил и он сам во время звонка из Гонконга: сказал, что с нетерпением ждет нашей встречи, извинился за вынужденное отсутствие на свадьбе из-за неотложных дел за границей, которые настоятельно требовали внимания. Однако разговор вышел коротким, а из-за помех связи его голос звучал отстраненно.

Эли редко появлялся в нашем городке под названием Хо. Самый успешный из трех братьев – и наименее заметный. Он окончил школу на тринадцать лет раньше меня и выпустился из университета, когда я еще ходила с короткой стрижкой ученицы. Мне довелось его увидеть лишь однажды: он приезжал на каникулы и зашел на мучной склад, где я часто помогала маме. Помню, как Эли ласково мне улыбнулся – ну или казалось, что мне, – и отправил одного из посыльных купить кока-колу всем рабочим. Я перед ним благоговела: в конце концов, он приходился тетушке сыном. Сыном, который носил накрахмаленные бежевые шорты, открывающие крепкие икры, и футболку от «Lacoste», обтягивающую мышцы груди и бицепсы; сыном, который водил «Пежо 504», некогда возивший его маму, и который оканчивал университет. Именно он, скорее всего, однажды унаследует дом, приютивший нас, и магазин, предоставивший работу маме. Как тут не благоговеть?

Тем не менее как он мог пропустить нашу свадьбу? Знаю, такое иногда случается, только обычно женихи отсутствуют из-за проблем, от них не зависящих: просроченной визы или отсутствия вида на жительство, серьезной болезни или недостатка средств на билеты. Однако я никогда не слышала о женихе, который не пришел на собственную свадьбу из-за дел по работе. Что это за дела такие, из-за которых приходится пропустить собственную свадьбу? Этот вопрос вертелся у меня в голове со звонка из Гонконга.

Когда отец Виздом благословил Библию и золотое кольцо, принесенное Ричардом, в сердце вновь прокралось мучительное сомнение. Во что я ввязалась? По силам ли мне сделать то, чего от меня ждут? Ждет тетушка, мама и все присутствующие на свадьбе. Стоящая справа от меня мама широко улыбалась – так счастливо и открыто, как не улыбалась почти десять лет. Ее улыбка олицетворяла годы надежды, давно похороненные смертью и тревогами. Я видела круглое лицо тетушки – умиротворенное лицо женщины, довольной тем, что наконец удалось решить наболевшую проблему. Ее семья вокруг сияла от радости: благодаря мне к ним вернется блудный сын.

Будь Эли рядом, он подсказал бы ответы на мучившие меня вопросы. Я все поняла бы по тому, как осветилось бы гордостью его лицо, когда его сестра преподнесла мне два больших чемодана, набитых одеждой с обувью и завернутых в блестящую подарочную бумагу. Я все поняла бы по его довольной улыбке от моего «Да» на вопрос тоги Пайеса: «Афи, нам принять подаренный шнапс?» Поняла бы по тому, как крепко он обнял бы меня после того, как дал мне Библию и надел на палец кольцо; поняла бы по искренности его «Аминь», когда отец Виздом благословил наш брак и велел мне почитать и любить своего мужа. Однако я была вынуждена довольствоваться его заместителем Ричардом и продолжать мучиться неопределенностью.

Через четыре часа все закончилось. Гости поели и выпили, хотя многие начали возмущаться из-за еды, напитков и подарков. Они хотели ресторанных блюд, которые подавали в доме самым почетным гостям за столом с вилками и ножами. Хотели угощений навынос, чтобы еще бесплатно поужинать. Все же свадьбу устраивали сами Ганьо!.. Сердитый взгляд Нэнси в конце концов их прогнал, однако они успели кое-что прихватить: завернутую в салфетку и в платок жареную рыбу, бокал, засунутый в сумочку, набор столовых приборов, спрятанный в подарочный пакет, а также два пластиковых стула – позже их унесут в спальню тоги Пайеса. Все до единого должны извлечь выгоду из нашего союза.

Мы покинули дом на тетушкиной машине. Я ужасно устала, ноги ныли; хотелось упасть в кровать и не вставать по меньшей мере сутки. Увы, мама и новые родственники мне не позволят. Мы направлялись к тетушке, чтобы позвонить Эли и поделиться подробностями прошедшего дня. Позже они вышлют ему фотографии и видео. Затем водитель отвезет нас с тетушкой и мамой в церковь, чтобы проверить, все ли готово к воскресной службе для благословения нашего брака, после которой мы с мамой начнем собираться в Аккру – тетушка не хотела затягивать с отъездом.

– Теперь ты его жена и должна жить в доме мужа, – сказала она спокойно, но твердо, едва я уселась на заднее сиденье автомобиля между ней и мамой.

Когда мы отъезжали, нам махали и кричали дети с разорванными подарочными пакетами со свадьбы. Тетушка помахала в ответ, затем вновь повернулась ко мне:

– Тебе полагается занять свое законное место.

Она не сказала, что в тот момент мое место занимала либерийка – женщина, которая не являлась женой Эли, которая презирала его семью и смотрела на наши традиции свысока. Тетушке и не нужно было говорить, мы и так знали. Именно из-за этого мы с трудом засыпали и поднимались на рассвете. Именно эту проблему мне предназначалось решить.

Глава вторая

В понедельник я впервые в жизни проспала до полудня – мама никогда не позволяла мне долго валяться в постели.

Встав на рассвете, чтобы опорожнить мочевой пузырь, который лопался от «Мальта Гиннесс»[10], выпитого накануне на приеме после церковной службы, я услышала шуршание веника. Сметать увядшие коричневые листья миндальных деревьев с нашего маленького неогороженного двора, пока утреннюю прохладу не сменила духота, всегда являлось моей обязанностью, от которой меня избавляло лишь трехлетнее обучение в государственной школе-интернате в другом городе. А теперь вот, видимо, и брак – брак с Эли Ганьо. Внезапно я задумалась, как меня отныне зовут: миссис Афи Ганьо или все еще Афи Текпле? Появляется ли приставка «миссис» и новая фамилия только после венчания, или вполне достаточно традиционной свадьбы? Вряд ли это беспокоило наши семьи: им важно лишь, чтобы меня признали женой Эли перед народом и перед Богом. Мой отец, однако, будь он жив, непременно настоял бы на свидетельстве о браке.

Отец, Элластриас Текпле, всегда все делал по закону. Хотя многие в те времена не нуждались в признании брака государством, папа официально расписался с мамой и гордо вывесил свидетельство на стене в нашем доме, выделенном дорожно-транспортным министерством, где он работал инженером. Папа пустил к себе только одного из своих племянников, Додзи, поскольку считал неправильным втискивать кучу народа в маленький домик.

– У тебя есть гостиная, есть кухня, – возмущался его самый навязчивый брат Пайес. – Даже веранда есть с крышей!

Мужчины сидели в гостиной, а я пряталась за дверной занавеской, подслушивая по указанию мамы, но и из-за собственного любопытства восьмилетки, чей дядя вечно приносит с собой скандалы.