– Да, Джейми?
– Ты хотел отдать какое-то распоряжение?
После паузы Малкольм кивнул:
– Да. Оставь записку во французской миссии – Анжелика сейчас там, она сказала, что собирается дождаться своей почты, – скажи, что из Гонконга прибыл старый друг и я хочу ее с ним познакомить.
Макфей кивнул и улыбнулся:
– Будет сделано. Пошли за мной, если что-нибудь понадобится. – Он оставил их наедине.
Струан посмотрел на дверь, чувствуя, как защемило сердце. Выражение лица Джейми, когда он вошел и увидел его, было слишком красноречивым. Стараясь успокоиться, он вернулся к письму.
Малкольм, мой бедный дорогой сын.
Всего несколько слов в спешке: Рональд Хоуг немедленно отправляется на пакетбот, который я задержала, чтобы он успел попасть на него и ты смог получить наилучший уход и лечение. Я пришла в ужас, когда услышала про то, что эти подлые свиньи напали на тебя. Джейми сообщает, что этому вашему доктору Бебкотту пришлось оперировать – пожалуйста, напиши мне с любой срочной почтой, какая подвернется, и скорее возвращайся домой, где мы сможем заботиться о тебе как следует. Посылаю тебе свою любовь и молитвы, так же как и Эмма, Роза и Дункан. P. S. Я люблю тебя.
Он поднял глаза:
– Итак?
– Итак? Скажи мне правду, Малкольм. Как ты себя чувствуешь?
– Я чувствую себя ужасно, и я боюсь, что умру.
Хоуг опустился в кресло и свел кончики пальцев домиком.
– Первое понятно, второе не обязательно верно, хотя в это очень легко, очень-очень легко и очень-очень опасно поверить. Китайцы, к примеру, могут «делать умилати», могут одними мыслями довести себя до смерти, даже будучи в полном здравии, – я видел, как это бывает.
– Господи, я не хочу умирать! У меня сейчас есть все, мне жить и жить. Я хочу жить и хочу поправиться так сильно, что и словами не выразить. Но каждую ночь и каждый день в какой-то момент мысль о смерти ударяет меня… Это как самый настоящий удар кулаком.
– Какие лекарства ты принимаешь?
– Просто какое-то питье – в нем есть лауданум, чтобы я лучше спал. Боль совсем несносна, и я так мучаюсь.
– Каждую ночь?
– Да. – Струан добавил, словно извиняясь: – Он хочет, чтобы я прекратил его принимать, говорит, что я… что мне необходимо остановиться.
– Ты пытался?
– Да.
– Но не остановился?
– Нет, пока еще нет. Моя… моя воля, мне кажется, я утратил ее.
– Это одна из скверных сторон этого лекарства, каким бы ценным и замечательным оно ни было. – Он улыбнулся. – Впервые название «лауданум» этой панацее дал Парацельс. Ты знаешь что-нибудь о Парацельсе?
– Нет.
– Я тоже, – со смехом признался Хоуг. – Как бы то ни было, мы передали название этой вытяжке из опиума. Жаль только, все ее производные вызывают привыкание. Но ты и сам знаешь об этом.
– Знаю.
– Мы сможем избавить тебя от этой привычки, это не проблема.
– Это проблема, я знаю об этом, а также и о том, что вы по-прежнему не одобряете нашей торговли опиумом.
Хоуг улыбнулся:
– Я рад, что ты произнес это как утверждение, а не как вопрос. Хотя, с другой стороны, ты ее тоже не одобряешь, ни один китайский торговец ее не одобряет, но вы все в ловушке. Ладно, довольно экономики, довольно политики, Малкольм. Далее, мисс Ришо?
Струан почувствовал, как кровь бросилась ему в лицо.
– А теперь, черт побери, послушайте и запомните раз и навсегда: что бы ни говорила мать, я уже достаточно взрослый, чтобы разобраться в своих чувствах, и могу делать что хочу! Ясно?
Хоуг ответил ему добросердечной улыбкой:
– Я твой врач, Малкольм, а не твоя мать. Я также и твой друг. Подводил ли я тебя когда-нибудь или любого другого из вашей семьи?
С видимым усилием Струан запихнул свой гнев поглубже, но не смог унять бешено колотящегося сердца.
– Простите, простите, но я… – Он беспомощно пожал плечами. – Извините.
– Это лишнее. Я не пытаюсь вмешиваться в твою личную жизнь. Твое здоровье зависит сейчас от многих факторов. Мне представляется, что она – один из главных. Отсюда мой вопрос. Я задал его по причинам лечебным, а не семейным. Итак, мисс Анжелика Ришо?
Струан хотел, чтобы голос его звучал спокойно и веско, но не справился со своим отчаянием и выпалил:
– Я хочу жениться на ней, и меня сводит с ума то, что я лежу здесь, как… лежу здесь беспомощный. Ради Создателя, ведь я не могу пока даже встать с кровати, не могу мочиться и… вообще ни черта не могу, ни есть, ни пить. Что бы я ни делал, внутренности режет как ножом. Я схожу с ума, и, сколько ни стараюсь, мне кажется, я не поправляюсь ни на йоту…
Он продолжал бушевать, пока не ослабел. Хоуг просто молча слушал его. Наконец Струан замолчал. Потом пробормотал еще одно извинение.
– Можно тебя осмотреть?
– Да… да, конечно.
С огромной осторожностью Хоуг обследовал его, приложил ухо к груди и послушал сердце, заглянул в рот, взял пульс, пристально рассмотрел рану и понюхал ее. Его пальцы нажимали на стенки живота, нащупывая внутренние органы, определяя серьезность повреждений.
– Вот так больно?.. А так?.. Вот здесь болит меньше?
Каждое, даже самое легкое, нажатие исторгало из Малкольма стон. Наконец Хоуг выпрямился.
Струан первым нарушил молчание.
– Ну?
– Бебкотт просто замечательно справился с тем, что к настоящему времени уже прикончило бы нормального человека. – Слова Хоуга были взвешенны и полны уверенности. – А сейчас мы попробуем провести один эксперимент. – Он мягко взял ноги Струана и помог ему сесть на краю кровати. Потом, обняв Малкольма рукой за плечи и с неожиданной силой приняв на себя бо?льшую часть его веса, он помог ему встать. – Осторожно!
