Неизвестные серийные убийцы. Хроники забытых уголовных расследований

Неизвестные похождения неизвестного серийного убийцы

Автор не может не предварить эту историю небольшим вступлением. Преступник, чьи похождения послужили основой сюжета настоящего очерка, в современной Америке позабыт, и притом позабыт незаслуженно. Почему именно – станет ясно по прочтении. Но в любом случае в современной американской литературе по истории уголовного сыска и криминалистики о нём нет упоминаний, и сами американские историки этого преступника не знают [автор связывался по этому вопросу с некоторыми американскими знатоками этих тем и они очевидно не в курсе]. Так что в каком-то смысле настоящая история является эксклюзивом не только для русскоязычной читательской аудитории, но и для всего остального мира тоже. Всё, что мне удалось собрать об этом человеке, я изложу ниже, но сразу скажу, что информация очевидно неполна. Многие детали сюжета автор объяснить пока не может в силу нехватки информации, но, думаю, что через несколько лет американские историки «накопают» об этом удивительном персонаже побольше фактического материала, и тогда история заиграет новыми выразительными красками.

Хотя и сейчас она вполне тянет на притчу в жанре «срывая башню вместе с башней».

Автор приносит извинения за долгое, но необходимое вступление и переходит собственно к повествованию.

Для Честера МакКолея (Chester McCauley) и Элмера Мэйхема (Elmer Mayhew) это была вполне заурядная поездка – вечером 27 декабря 1928 г., в четверг, они выехали из Балтимора, штат Мэриленд, с таким расчётом, чтобы рано утром следующего дня прибыть в Нью-Йорк. Им надлежало доставить цистерну с перцовым газом на завод, где этот газ предстояло использовать для снаряжения полицейских гранат и баллонов. Поскольку груз был опасным, такого рода поездки совершались в ночное время по дорогам с минимальным потоком автотранспорта. Пара водителей-«дальнобойщиков» занималась своим ремеслом более года и никогда не сталкивалась с проблемами, пожалуй, единственное неудобство подобных поездок заключалось в необходимости провести ночь за рулём.

Около 3 часов пополуночи [уже 28 декабря] автомашина с цистерной въехала в знакомый двор химического завода Гуггенхайма, припарковалась под навесом, и Честер с Элмером направились в помещение охраны для передачи документов на груз. Их встретил знакомый мужчина в форме, который пропустил шофёров внутрь здания, а сам пошёл следом в направлении помещения поста. МакКолей и Мэйхем сделали, быть может, десяток шагов, а может и того меньше – а далее произошло то, чего никто из них не ожидал. Мужчина в форме охранника неожиданно ударил по затылку Честера МакКолея рукоятью пистолета и тут же аналогичным ударом свалил с ног Элмера Мэйхема.

Пока оглушённые мужчины приходили в себя, с трудом соображая, что именно и почему произошло, охранник связал им руки за спиной их собственными ремнями и принялся обыскивать. Из бумажника МакКолея он вытащил 26$ наличными, а вот у Мэйхема он денег не нашёл. Последний двумя часами ранее заправлялся и бросил кошелёк в кабине машины.

Сложно сказать, что произошло бы далее – с большой вероятностью ничего бы хорошего для связанных – но Мэйхем нашёл неожиданно удачный выход из трудного положения. Он расплакался и принялся уговаривать напавшего не убивать его, мотивируя это тем, что имеет маленького сынишку, а жена больна туберкулёзом и коли его убьют, то кто же побеспокоится о малыше?! Продолжая свой сентиментальный монолог, водитель предложил преступнику снять с пальца обручальное кольцо и золотой крестик с шеи, дескать, ежели тебе нужны ценности, то забирай всё, только не убивай!

Элмер Мэйхем, сам того не ведая, задел очень чувствительную струну в душе преступника. Криминальные психологи давно уже заметили, что даже очень жестокие преступники иногда оказываются весьма чувствительны к сентиментальным рассказам о тяжёлой детской доле, несчастливом детстве и т. п. Лучший способ разжалобить такого преступника и уговорить его сохранить жизнь – это рассказать ему о ребёнке-инвалиде, которого ждёт нелегкая доля в случае смерти папочки или мамочки. Считается, что на подобные сентиментальные рассказы «ведутся» преступники с тяжёлым детством, но данный вывод не вполне верен – те преступники, чьё детство было вполне благополучным, также могут отреагировать на такой монолог в позитивном для жертвы ключе. Психологический механизм, срабатывающий в данном случае, кажется несколько более сложным, нежели тривиальное «узнавание себя в другом ребёнке», скорее, преступнику нравится то, что в нём признают «власть Бога», то есть лица, управляющего жизнью другого человека. Как бы там ни было, попытка вызвать жалость упоминанием о ребёнке представляется во всех отношениях более разумной и результативной, нежели, например, запугивание, проклятия или воззвания к совести.

Самое смешное заключается в том, что жена Элмера не болела туберкулёзом, и детей у них не было [хотя супруга и была беременна]. Но водитель нашёл нужную интонацию и разжалобил нападавшего – тот не стал убивать связанных мужчин, а лишь перетащил их в кладовку и там запер.

После чего исчез.

В течение следующих 40 минут появились работники завода, которым надо было покинуть территорию, и поскольку охранника невозможно было отыскать, поднялась тревога. Связанных водителей отыскали в кладовке, а пропавшего охранника Генри Гау (Henry S. Gaw) – за высокой стойкой, за которой в дневное время размещались охранники, проверявшие пропуска входящих в здание.

Гау оказался мёртв.

Явные следы ранений или телесные повреждения визуальным осмотром не определялись, однако на губах умершего были заметны трещинки и странные ранки, привлёкшие внимание судмедэксперта. Раздвинув губы, а затем открыв рот Гау, врач обнаружил необычные повреждения слизистых оболочек рта, губ и горла. Увиденное выглядело как химический ожог… При этом во рту имелись и отчётливые царапины – количеством примерно 6—7 – длиной до 1,5 дюймов (~4 см), о природе которых судмедэксперт ничего определённого сказать не мог. Точнее, он исключил возможность того, что царапины оставлены ногтём – а вот чем именно, врач сказать не мог.

Рядом с телом Гау лежал его пустой кошелёк. Детективы в течение нескольких последующих часов установили, что вечером 27 декабря, перед уходом на работу, Генри имел при себе 20$ – теперь же эти деньги пропали. Полицейские установили, что перед работой мужчина никуда не заходил и деньги эти потратить не мог – стало быть, ими завладел преступник.

Учитывая, что нападавший ограбил МакКолея и, по-видимому, Гау, корыстный мотив представлялся весьма вероятным. Однако полицейские быстро выяснили, что неподалёку от помещения охраны, буквально в 30 метрах, находилась лаборатория, в которой имелась химическая посуда из платины стоимостью более 1 тыс.$. Ключ в лабораторию хранился на посту охраны, платиновая посуда, хотя формально и помещалась в металлическом шкафу, но ключ от последнего находился… в столе рядом. То есть заполучить ценности не составляло большую проблему, однако преступник почему-то этой возможностью пренебрёг.

Возможно, он не знал о самой этой возможности, но учитывая необычность места преступления [пост охраны химического предприятия], а также весьма своеобразный характер посягательства [нанесение побоев двум лицам и умерщвление третьего неочевидным способом], никакого окончательного вывода о том, что именно и почему произошло на предприятии Дэниела Гуггенхайма, сделать не представлялось возможным.

Продолжая осмотр помещения охраны, детективы обратили внимание на 2 чашки с кофе – одна была недопита, а из второй, похоже, не пили вообще. Обе чашки передали службе коронера с просьбой максимально быстро провести проверку на наличие ядов. После серии скрупулёзных судебно-химических экспертиз стало ясно, что в обеих чашках в кофе действительно был растворён яд. Да притом какой – цианистый калий! И его обнаружение лишь загадало новые загадки в этом весьма необычном деле.

В конце декабря 1928 г. местные газеты сообщили о странном преступлении на химической фабрике Дэниела Гуггенхайма. Использование яда для убийства и ограбления представлялось весьма экстравагантным, особенно учитывая то, что преступник – когда ему это понадобилось – без проблем в одиночку подавил сопротивление двух крепких мужчин. То есть это явно был человек не робкого десятка и уверенный в своих силах. Но зачем такому бойцу пользоваться цианистым калием?

Необходимо пояснить, что цианистый калий для того времени являлся ядом очень необычным. Во-первых, он был редок, его использовали в небольших количествах в химии и металлургии, а потому обыватель о нём попросту не знал. Во-вторых, воздействие циановых соединений на организм человека не было тогда толком изучено. Врачи, конечно же, понимали, что циановые соединения крайне опасны, но для скрытого умерщвления человека такой яд представлялся отнюдь не оптимальным. Тот, кто читал мой очерк «1909 год. Персональная бактериологическая война доктора Хайда», опубликованный в сборнике «Грех Каина»7, наверняка обратил внимание на то, что в первой половине XX столетия циановые соединения считались во всём схожими с таким ядом, как стрихнин, что с точки зрения современных представлений кажется очень странным [циановые соединения относятся к группе минеральных ядов, а стрихнин – алкалоид, то есть яд растительного происхождения]. Тем не менее, по общей симптоматике отравления учёные того времени объединяли их в группу т.н. «судорожных ядов».

Причём даже в 1950-х гг. в учебниках судебной медицины о циановых ядах упоминалось либо мимоходом, либо не упоминалось вообще. При этом действие стрихнина описывалось очень подробно, что легко объяснимо – стрихнин использовался в медицинских целях и был сравнительно легкодоступен [в отличие от цианидов]. Даже практикующие судебные медики с большим опытом работы в первой половине XX столетия имели довольно смутное представление о том, когда и в каких частях трупа искать следы циановых ядов. Именно неполнота судебно-медицинских знаний того времени и привела к той весьма необычной коллизии, что описана в очерке «1909 год. Персональная бактериологическая война доктора Хайда».

Вообще же, цианистые соединения [цианистый водород, цианистый калий, цианистый натрий] получили известность в широких народных массах в качестве ядов только после Второй Мировой войны, когда эти самые «ширнармассы» узнали о том, что немцы снаряжали циановыми соединениями ампулы, предназначенные для использования в целях самоубийства. Таких ампул [разных размеров и конструкции] было изготовлено более 2 тыс. штук, они были распространены среди высокопоставленных представителей военного и политического руководства. Некоторые случаи самоубийств с использованием таких ампул оказались хорошо задокументированы, поскольку осуществлялись фактически на глазах свидетелей – так, например, покончили с собою Геринг и Гиммлер. Союзники были впечатлены необыкновенной эффективностью яда в ампулах, поскольку даже неотложные реанимационные мероприятия оказывались неспособны продлить жизнь самоубийцы хоть на немного. При штатном применении ампулы с ядом смерть наступала в течение 20—40 секунд, причём человек терял сознание в первые же мгновения после раскусывания ампулы.

Всё это вызвало огромный интерес специалистов к немецким ампулам с ядом, и союзники предприняли серьёзные усилия по изучению и восстановлению использованных немцами технологий. Как известно, в послевоенное время именно с использованием яда на основе цианового соединения КГБ успешно ликвидировал украинских националистов Ребета и Бандеру. Для их умерщвления применялся одноразовый газовый пистолет, от которого практически не существовало защиты – яд попадал в кровь даже в том случае, если рот жертвы оставался закрыт [через слизистые оболочки губ, носа и глаз].

Судебно-медицинские аспекты выявления циановых ядов в трупе были изучены намного позже – лишь к середине 1970-х. Разговоры о запахе миндаля, демаскирующем использование синильной кислоты [цианистого водорода], не вполне корректны – очень часто этот запах не определяется. Серьёзной проблемой является активность циановых соединений, которые довольно быстро распадаются в тканях трупа. Даже при современном уровне развития судебно-химических технологий обнаружение отравления цианидами представляет собой серьёзную проблему [особенно по прошествии недели и более с момента отравления].

Страница из описания различных типов ампул с цианистым водородом, использовавшихся фашистами. В конце Второй Мировой войны по заданию руководства Третьего рейха было разработано несколько типов ампул с синильной кислотой [цианистым водородом]. Ампулы эти в зависимости от конструкции предназначались для скрытого крепления в деталях одежды [в воротнике или рукаве], ношения в специальном футляре или же размещения во рту. Гиммлер именно во рту скрыл свою ампулу, которая осталась незамеченной конвоем при двух первых обысках.

В силу всего, изложенного выше, использование цианистого калия для отравления Генри Гау в декабре 1928 г. представлялось чем-то крайне нетипичным. Расследование, обещавшее неожиданные сюрпризы, возглавил Малруни (Mulrooney), инспектор отряда детективов Департамента полиции Нью-Йорка, направивший на осмотр фабрики и поиск свидетелей группу из 50 полицейских в форме и в штатском.

Разумеется, водителям-«дальнобойщикам» были заданы вопросы о приметах преступника, напавшего на них. По рассказам Честера МакКолея и Элмера Мэйхема, человек, впустивший их внутрь здания, показался знакомым – они либо видели его ранее, либо он сильно напоминал кого-то, кого они видели. Водители описали его как молодого, коренастого, русоволосого парня ростом под 180 см – эдакий эталонный белый американец. На преступнике была надета форменная куртка, которая, по-видимому, принадлежала умершему к тому времени Гау, преступник просто снял её с вешалки, когда пошёл открывать дверь. В ней же, кстати, он и скрылся с места преступления. Впоследствии куртка была найдена в куче мусора на удалении около 200 метров от химзавода. То обстоятельство, что неизвестный убийца хорошо ориентировался на месте преступления и не запаниковал при появлении «дальнобойщиков», наводило на мысль о хорошем знакомстве убийцы с объектом и его криминальной опытности.

Опрос работников производства довольно быстро вывел на некоего Джеймса Бейкера (James Baker), прекрасно отвечавшего описанию, полученному от МакКолея и Мэйхема. Бейкер работал ранее охранником на химическом заводе, ставшем местом преступления, но уволился в середине ноября 1928 г. А через 3 недели охранником устроился Генри Гау, работавший прежде охранником в компании Эдисона, производившей электротехническое оборудование. Продолжая тянуть эту ниточку далее, детективы выяснили, что на той же самой фабрике работал охранником и Бейкер. И оказалось, что молодые мужчины [Бейкеру было 22 года, а Гау – 29 лет] были хорошо знакомы и прекрасно ладили, поскольку прежде оба служили в военно-морском флоте.

Коллеги Гау и Бейкера в «Компании Эдисона» припомнили, что Гау упоминал, будто являлся старшиной дивизиона живучести подводной лодки. Бейкер о подобном не упоминал, но совпадений было слишком много для того, чтобы списывать их на обычную случайность. Поэтому первая версия следствия сводилась примерно к такой схеме: Гау сам впустил в служебное помещение убийцу, с которым был дружен, преступник его отравил, рассчитывая завладеть дорогостоящим оснащением химлаборатории, но появление «дальнобойщиков» спутало ему карты, и он предпочёл бежать, связав непрошенных гостей. Причём убийцей, как несложно понять, являлся Джеймс Бейкер.

Очевидно, этого человека следовало как можно быстрее отыскать. Удача вроде бы сопутствовала подчинённым Малруни – уже во второй половине дня 28 декабря они нашли место проживания Бейкера и побеседовали с домовладелицей. Выяснилось, что подозреваемый 3 дня не показывался дома. Поскольку личные вещи Бейкера оставались в его комнате, там была устроена засада. Как несложно догадаться, никакого толку от неё не было, поскольку уже 28 декабря местные газеты написали как об убийстве Гау, так и о розыске Бейкера.

От соседей детективы узнали адреса магазинов, в которых подозреваемый делал покупки, и баров, где тот имел привычку выпивать в конце дня. Довольно быстро полицейские составили представление о круге и специфике общения молодого мужчины – стало ясно, что тот в последние дни он находился в состоянии острого психоза. По словам людей, видевших Бейкера в последнюю декаду декабря, тот был странно возбуждён, говорил о том, что намерен кому-то отомстить, что из него получится настоящий гангстер, и вообще он – крутой парень, который отыщет управу на всех недоброжелателей. Речь его была путаной, он, похоже, не совсем хорошо ориентировался в окружавшей его действительности и в целом своей речью и поведением производил пугающее впечатление.

Вечером 28 декабря один из начальников полиции Нью-Йорка Гровер Уэлен (Grover A. Whalen) сообщил журналистам, что правоохранительные органы разыскивают Бейкера в рамках расследования смерти Гау, и если первый желает очиститься от подозрений в свой адрес, ему надлежит как можно скорее связаться с полицией.

Как несложно догадаться, никто с полицией не связался, и Бейкер о себе никак не заявил.

Продолжая сбор информации о жизни убитого и его предполагаемого убийцы, детективы полиции Нью-Йорка выяснили детали, способные до некоторой степени прояснить характер отношений этих людей. Клара Гау, мать убитого Генри, проживавшая в Денвере и прибывшая в Нью-Йорк для того, чтобы забрать тело для погребения, передала полицейским несколько фотографий сына. Среди них была и фотография, изображавшая Генри Гау во время службы в подводном флоте. На той же самой фотографии оказался запечатлён и… тут проницательные читатели сразу угадают правильный ответ – и предполагаемый убийца!

Джеймс Бейкер и Генри Гау служили в одном экипаже и оказались знакомы задолго до декабря 1928 года! Полицейские отыскали сослуживцев обоих моряков, и оказалось, что их отношения были несколько специфичны. Дело заключалось в том, что Гау, будучи старше Бейкера по возрасту и в чине, взял над ним своеобразное «шефство». Кое-кто из моряков подозревал, что отношения эти имеют противоестественную природу, но прямых обвинений никто никогда в адрес Гау и Бейкера не выдвигал. Со стороны их можно было бы принять за друзей, но как казалось некоторым сослуживцам, природа этой дружбы основывалась на девиантном влечении.

Клара Гау, мать Генри, была потрясена необычными обстоятельствами убийства сына. Благодаря ей правоохранительные органы сделали очень важные открытия о скрытой подоплёке событий на фабрике Гуггенхаймов, хотя открытия эти вряд ли порадовали женщину.

Итак, былая дружба между убитым и убийцей служила основанием для предположения о мотиве преступления, не рассматривавшимся прежде. То, что после увольнения в запас Гау и Бейкер продолжали встречаться и даже работали в одних и тех же компаниях, свидетельствовало, как минимум, о сохранении вполне доброжелательных контактов между ними.

Вывод этот казался логичным и, как показал ход дальнейших событий, близким к истине. Вот только в реалиях 1929 г. он мало чем помог расследованию. Бейкера следовало обязательно отыскать, однако именно с этим и возникли проблемы. Молодой человек исчез в неизвестном направлении, и никто не мог подсказать, где именно он может находиться.

Как известно, для того, чтобы узнать будущее, полезно заглянуть в прошлое, и нью-йоркские детективы попытались, насколько это возможно, выяснить происхождение подозреваемого. Лица, знавшие Бейкера более или менее близко, сообщали, что, по его словам, тот родился и вырос в Техасе, но довольно рано сбежал из дома и связей с родственниками не поддерживал. Кто-то из свидетелей сообщал, что Джеймс ушёл из дома в 16 лет… кто-то припоминал, что тот говорил о возрасте 14 лет… где именно он жил в Техасе, не знал никто. Попытки отыскать семью предполагаемого убийцы оказались безрезультатны.

Чем занимался Бейкер после ухода из дома, выяснить тоже толком не удалось. Сослуживцы по военно-морскому флоту сообщали, что Джеймс производил впечатление бывалого парня, который объездил весь свет. Он рассказывал о портах в самых экзотических местах мира – в Индии, на Филиппинах, в Европе, на побережье Африки – при этом сообщал массу информации и деталей, о которых нельзя было узнать из книг или газет, вроде рецептов местной кухни, расценок на услуги припортовых проституток, качестве выпивки в барах и пр. Когда его спрашивали, откуда всё это он знает, Бейкер отвечал, что плавал по миру и бывал в этих портах лично. Для многих его сослуживцев, попавших в военный флот из районов в глубине Американского континента и увидевших океан совсем недавно, подобная осведомлённость казалась удивительной и недостоверной. Всё-таки Бейкер был очень молод, неужели он действительно сумел за несколько лет оплыть весь мир?

В конце концов, стало ясно, что правоохранительные органы не могут по-настоящему точно установить прошлое подозреваемого до его призыва на действительную военную службу. Если Бейкер и впрямь был моряком до того, как попал в военно-морской флот, то с большой вероятностью он сменил свою настоящую фамилию [и даже не один раз]. В условиях отсутствия в США чётко выстроенной паспортной системы сделать это можно было самыми разными способами и притом почти законно.