Преступление и наказание

Что означает сон об убийстве лошади?

Сон Раскольникова, в котором пьяный мужик Миколка с остервенелой жестокостью забивает насмерть свою лошадь, – один из важнейших эпизодов в романе, и все его детали многократно интерпретировались.

Раскольникову снится, что он ребенок; это соответствует мотиву инфантильности в его характере. Исследователь Достоевского Юрий Карякин пишет, что мальчик из сна пытается «спасти себя, взрослого, наяву»{27}, и действительно, проснувшись, Раскольников по-новому представляет себе преступление, которое собирается совершить: «Боже! – воскликнул он, – да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму топор, стану бить по голове, размозжу ей череп… буду скользить в липкой, теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью…» Под впечатлением от сна Раскольников на короткое время отказывается от своего замысла, пробует молиться – но затем теория побеждает, и преступление совершается. Сон остается предупреждением, которому Раскольников не внял. В своей книге «Самообман Раскольникова» Карякин вспоминает, как задал вопрос о значении сна своим ученикам. Один из них ответил: «Этот сон – крик человеческой природы против убийства»; Карякин поразился, что этот ответ совпал со словами самого Достоевского – в черновых заметках к сцене сна: «Али есть закон природы, которого не знаем мы и который кричит в нас»{28}.

Важная деталь – присутствие в сновидении отца Раскольникова, который не может и не хочет ничем помочь: «Пойдем, пойдем! – говорит отец, – пьяные, шалят, дураки: пойдем, не смотри!» Заочная конкуренция Раскольникова с отцом – предмет интереса психоаналитиков{29}; вспомним, что отец Раскольникова был литератором-дилетантом, которому отказывали в публикации, – тогда как статью Раскольникова приняли и напечатали. Возможно, робкий характер отца – одна из причин, по которым Раскольников хотел стать «необыкновенным человеком», взять власть и с ее помощью творить справедливость.

Убийцу лошади зовут Миколка – так же, как маляра, который берет на себя преступление Раскольникова. Исследователи отмечают эту «рифму» как проявление диалектики русского народа, но по-разному расставляют акценты. Сергей Белов и Борис Тихомиров пишут о «двух ликах» народной души, воплощенных двумя Миколками{30}, Карен Степанян полагает, что злой Миколка – только порождение сна заплутавшего нигилиста, а в реальности торжествует другой Миколка, «добрый деревенский паренек… берущий на себя вину за убийство, совершенное Раскольниковым»{31}.

История, напоминающая сон Раскольникова, произошла в детстве Достоевского во время его первой поездки в Петербург: он увидел фельдъегеря, который, сев на тройку курьерских лошадей, начал бить ямщика, а ямщик, в свою очередь, начал неистово хлестать лошадей. Это была наглядная иллюстрация к социальной цепи жестокости: «Я никогда не мог забыть фельдъегеря и многое позорное и жестокое в русском народе как-то поневоле и долго потом наклонен был объяснять уж, конечно, слишком односторонне», – вспоминал Достоевский в «Дневнике писателя».

У сна Раскольникова есть и два литературных источника. Во-первых, это стихотворение Некрасова «До сумерек»:

Достоевскому особенно запомнилось это стихотворение: он цитирует его и в «Братьях Карамазовых». Второй источник – поэма Виктора Гюго «Melancholia», где также описывается истязание коня пьяным возницей. Вот этот отрывок (в переводе Елизаветы Полонской) – кое-где Достоевский совпадает с Гюго дословно:

Какими маршрутами Раскольников ходит по Петербургу?

О «Преступлении и наказании» часто говорят как о топографически точном изображении Петербурга 1860-х. Эта точность подчеркнута в самом романе: Раскольников точно знает, что от его дома до дома процентщицы – семьсот тридцать шагов. Хотя Достоевский в большинстве случаев скрывает топонимы купюрами («С-й переулок, «К-н мост»), опознать эти места не составляет труда. Существуют книги и исследования о Петербурге Достоевского{32}, а в наши дни по маршрутам «Преступления и наказания» водят экскурсии: точность Достоевского делает такую прогулку будоражащей.

Основные события в романе происходят в районе Сенной площади и Екатерининского канала (ныне канал Грибоедова). Недалеко отсюда, в доме номер 7 по Казначейской улице, жил сам Достоевский. Его будущая жена Анна Григорьевна, придя сюда впервые, отметила, что этот дом похож на дом Раскольникова, как он изображен в романе. Но дом Раскольникова, по мнению большинства исследователей, находился по соседству – на углу Столярного переулка и Средней Мещанской улицы (ныне Гражданская); стоит заметить, что Достоевский в Петербурге селился только в угловых домах – и в угловых домах происходят многие события его произведений.

Дом старухи-процентщицы – это, по основной версии, дом Ивана Вальха (первого владельца); его теперешний адрес – набережная канала Грибоедова, 104/25. Соня Мармеладова снимает комнату в старом, постройки XVIII века, доме бывшей Казенной палаты на противоположной стороне набережной; совсем рядом, на Большой Подьяческой, расположена полицейская контора, куда постоянно влечет Раскольникова. Важная точка притяжения для многих героев романа – Сенная площадь, на которой располагался рынок, собирались нищие, проститутки, пьяные (вокруг было множество кабаков – тоже описанных в «Преступлении и наказании»), творились всяческие непотребства. Проходя через Сенную в последний раз, Раскольников по наущению Сони целует грязную землю; важный контекст здесь в том, что на Сенной до середины XIX века совершались телесные наказания (вспомним у Некрасова: «Вчерашний день, часу в шестом, / Зашел я на Сенную, / Там били женщину кнутом, / Крестьянку молодую»).

Михаил Клодт. Раскольников и Мармеладов. 1874 год[16]

За пределами района Сенной остается в романе несколько точек: это, во-первых, место, где Раскольников прячет награбленное у старухи, – двор дома на Вознесенском проспекте; во-вторых, дешевая и небезопасная гостиница, в которой Лужин поселяет свою невесту Дуню и ее мать; в-третьих, пустынный Конногвардейский бульвар, где Раскольников не дает петербургскому франту «позабавиться» с пьяной девочкой; в-четвертых, Петровский остров, где Раскольников засыпает в кустах и видит сон о лошади. Кроме того, важная часть действия происходит на Петербургской (ныне Петроградской) стороне: здесь проводит свою последнюю ночь и кончает с собой Свидригайлов (перед этим еще заезжая к своей юной невесте на Васильевский остров).

И все же безукоризненную точность топографии в романе можно подвергнуть сомнению. В работе петербурговеда Альбина Конечного показано, что точные адреса старухи-процентщицы, Сони Мармеладовой, Раскольникова на самом деле «неуловимы»: роман создает только «впечатление подлинности» топографии, и, если в точности следовать указаниям Достоевского, нередко возникает путаница{33}. Из текста следует, что Раскольников, еще будучи студентом, ходил в университет через Николаевский мост. «Этот маршрут невероятен для каждого человека, который знает Петербург», – пишет Виктор Шкловский{34}. Он предполагает, что Достоевский изменил действительный маршрут – через Сенатскую площадь, место восстания декабристов и Медного всадника, – чтобы «лишить пейзаж политического значения».

Но можно и предположить, что эта неточность – одна из примет призрачности, ирреальности Петербурга, как его видит находящийся в полубреду Раскольников. Эта ирреальность парадоксальна, если учесть, с каким натурализмом Достоевский описывает петербургские жару, пыль, «вонь из лавочек и распивочных», но она встраивается в литературную традицию изображения Петербурга, в амбивалентный «петербургский текст». Такие же мелкие неточности в маршрутах впоследствии будут появляться в «Петербурге» Андрея Белого.

Как устроена внутренняя речь Раскольникова?

Убийство старухи-процентщицы Раскольников совершает не ради наживы, а чтобы ответить себе на вопрос: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Искомый ответ на этот вопрос становится, в свою очередь, только тезисом Раскольникова в споре с миром – споре, в котором Раскольников потерпит поражение.

Чтобы это было яснее, Достоевский прибегает к «объективному» письму. Если в черновой версии романа повествование ведется от первого лица, то есть от лица Раскольникова, то расширенный замысел окончательной версии потребовал перехода к третьему лицу и «всеведущему автору», способному заглянуть в мысли своих героев. В заметках Достоевского к роману так буквально и говорится: «Предположить нужно автора существом всеведущим и не погрешающим, выставляющим всем на вид одного из членов нового поколения». Такая авторская трактовка кажется прямо социальной, тенденциозной – но «Преступление и наказание» допускает самые разные истолкования, от реалистических до мистических{35}.

Несмотря на наличие всеведущего автора, Достоевский дает своим персонажам известную самостоятельность, позволяя им самим разыгрывать сценарий собственной жизни и отстаивать собственные мировоззрения, явно не совпадающие с авторским. Герои «Преступления и наказания» наделены субъектностью, на равных ведут разговор друг с другом и с автором, более того, собственные их монологи устроены диалогически. По замечанию Михаила Бахтина, герой Достоевского все знает о себе сам заранее, как бы заранее просчитывает диалог со множеством оппонентов и отметает их возражения{36}. В качестве примера Бахтин приводит размышления Раскольникова в начале романа:

Раскольников только что получил подробное письмо матери с историей Дуни и Свидригайлова и с сообщением о сватовстве Лужина. А накануне Раскольников встретился с Мармеладовым и узнал от него всю историю Сони. И вот все эти будущие ведущие герои романа уже отразились в сознании Раскольникова, вошли в его сплошь диалогизованный внутренний монолог, вошли со своими «правдами», со своими позициями в жизни, и он вступил с ними в напряженный и принципиальный внутренний диалог, диалог последних вопросов и последних жизненных решений. Он уже с самого начала все знает, все учитывает и предвосхищает.

«Монологическое слово Раскольникова, – продолжает Бахтин, – поражает… живою личной обращенностью ко всему тому, о чем он думает и говорит. ‹…› Ко всем лицам, с которыми он полемизирует, он обращается на “ты” и почти каждому из них он возвращает его собственные слова с измененным тоном и акцентом. При этом каждое лицо, каждый новый человек сейчас же превращается для него в символ, а его имя становится нарицательным словом: Свидригайловы, Лужины, Сонечки и т. п.»{37} Можно, таким образом, говорить о противостоянии главного героя всему миру.

Как Порфирий Петрович раскусил Раскольникова?

Раскольникова, который собирается совершить убийство, волнует вопрос: «Почему так легко отыскиваются и выдаются почти все преступления?» Он стремится не совершить ошибок, радуется, когда ему удается уничтожить улики и спрятать добычу. Но ошибок он все же совершает множество. Как типичный неопытный убийца, он проявляет повышенный интерес к делу, выдает себя неожиданными восклицаниями («За дверьми? За дверями лежала? За дверями?»), возвращается на место преступления, падает в обморок во время разговора о деле в полиции – и, видимо, в этот момент привлекает к себе внимание следствия. Его друг Разумихин одним из первых замечает, что Раскольников слишком интересуется убийством старухи. То же подмечает приятель Разумихина Заметов, которому Раскольников, вконец потеряв самообладание, говорит: «А что, если это я старуху и Лизавету убил?» Заметов после этого полупризнания убеждается, что Раскольников ни в чем не виноват, – но успевает рассказать о разговоре следователю Порфирию Петровичу, который приходится дальним родственником Разумихину.

Дело для полиции облегчает то, что, обещаясь заплатить по векселю своей квартирной хозяйки, Раскольников дает подписку о невыезде. Косвенных улик против него больше чем достаточно, а он вдобавок и сам набивается на полицейское внимание: «Бабочка сама на свечку летит», – говорит он себе, направляясь к Порфирию Петровичу, – чтобы высказать беспокойство о своем закладе, пропавшем у старухи! Порфирий, оказывается, давно ждал Раскольникова, о котором знал и раньше: он прочитал в «Периодической газете» статью с его теорией преступления.

Скорее всего, Порфирий с самого начала понимает, что Раскольников – убийца. В разговорах с ним он чередует притворное простодушие (говорит о посторонних вещах, разыгрывает сердечность) с вызовами на откровенность, готовит для Раскольникова ловушки – сначала простые, из которых тот легко выпутывается, затем более каверзные (сажает в соседнюю комнату мещанина – того самого, который убежден в виновности Раскольникова, но тут карты Порфирию спутывает неожиданное признание рабочего Миколки). «Цель Порфирия – заставлять внутренний голос Раскольникова прорываться и создавать перебои в его рассчитанно и искусно разыгранных репликах», – пишет Михаил Бахтин{38}.

Можно спорить о том, до какой степени Порфирий сам увлекается своей игрой, – он признает себя «поконченным человеком» (хотя ему всего тридцать пять лет), а о своем методе говорит даже с некоторым садизмом. Вот как он объясняет, почему такой преступник, как Раскольников, никуда от него не убежит (при этом обвинения Раскольникову Порфирий еще не предъявляет):

Потому, голубчик, что весьма важная штука понять, в которую сторону развит человек. А нервы-то-с, нервы-то-с, вы их-то так и забыли-с! Ведь все это ныне больное, да худое, да раздраженное!.. А желчи-то, желчи в них во всех сколько! Да ведь это, я вам скажу, при случае своего рода рудник-с! И какое мне в том беспокойство, что он несвязанный ходит по городу! Да пусть, пусть его погуляет пока, пусть; я ведь и без того знаю, что он моя жертвочка и никуда не убежит от меня! Да и куда ему убежать, хе-хе! За границу, что ли? За границу поляк убежит, а не он, тем паче, что я слежу, да и меры принял. В глубину отечества убежит, что ли? Да ведь там мужики живут, настоящие, посконные, русские; этак ведь современно-то развитый человек скорее острог предпочтет, чем с такими иностранцами, как мужички наши, жить, хе-хе!

Но расчет Порфирия совершенно верен: Раскольников, сам напрашивающийся на разоблачение, не может не втянуться в эту игру. Уверенный в своей исключительности, он пытается выиграть у следователя – но только глубже увязает: во всем виновата «проклятая психология», которая «о двух концах». Несмотря на «проклятую психологию», Порфирий действует очень рационально именно как следователь. По-своему симпатизируя Раскольникову – как «поконченный человек» может симпатизировать юноше, совершившему ошибку, но еще не погибшему, – он объясняет, почему выгодно прийти с повинной: и «сбавка» будет, и Порфирию меньше работы. Трудно поверить, что такой прагматичный аргумент может убедить Раскольникова, но в конце концов и он приходится кстати.

Что значит «жить по желтому билету»?

Желтым был цвет документа, который в Российской империи получали проститутки вместо паспорта, – официальное название этого документа было «заменительный билет». Его выдавали проституткам, работавшим в официально разрешенных публичных домах, а зарегистрированные проститутки, работавшие в индивидуальном порядке, «на улице», получали специальный бланк Врачебно-полицейского комитета. В разговорной речи он также именовался желтым билетом. Как раз такой документ был у Сони.

Проституция в России была легальна с 1843 по 1917 год – на эту меру российское правительство решилось, признав бесполезность борьбы с подпольными борделями, рассадниками венерических заболеваний. У этой реформы не было цели облегчить положение женщин, занимавшихся проституцией. «Желтый билет» обязывал свою владелицу регулярно проходить унизительный административный и медицинский надзор. Если женщина желала оставить проституцию, это опять же требовало волокиты и было попросту опасно: став легальной проституткой, женщина чаще всего попадала в зависимость к хозяйке публичного дома, которая забирала себе весь ее заработок (хотя порой в борделях возникало что-то вроде неформальных профсоюзов). Проститутки-одиночки, такие как Соня Мармеладова, шли на большие личные риски и зарабатывали мало. «Большинство женщин, промышлявших проституцией, предпочитали, конечно же, заниматься ею тайно», – пишут исследовавшие историю петербургской проституции Наталия Лебина и Михаил Шкаровский{39}.

Образ проститутки у Достоевского не впервые появляется в «Преступлении и наказании»: у Сони Мармеладовой есть явная предшественница – Лиза в «Записках из подполья», нравственно не менее чистая, чем Соня. Лебина и Шкаровский замечают, что в классической русской литературе проститутка всегда показана как жертва: первые их появления в стихах и прозе Некрасова совпадают с началом движения за отмену проституции. Образ Сони встраивается в эту логику.

И еще одна важная деталь. «Желтый билет» – часть скупой цветовой гаммы «Преступления и наказания»: желтый цвет – один из ее лейтмотивов, названный в романе 30 раз. По замечанию комментатора Бориса Тихомирова, это «не собственный цвет вещи, но знак ее порчи»{40}. Желтый – цвет петербургских стен и обоев. «Уныло и грязно смотрели ярко-желтые деревянные домики с закрытыми ставнями» – одна из последних картин, которые видит перед самоубийством Свидригайлов. Желтоватый – оттенок кацавейки на плечах процентщицы. «Желтый билетик» в романе – это не только документ проститутки, но и рублевая банкнота. Это цвет Петербурга, из которого нужно бежать, хотя бы по той дороге, которую предлагают друг другу Соня и Раскольников. В эпилоге, в сибирском остроге, где они переживут духовное воскресение, желтый цвет не упоминается ни разу.

Почему раскольников просит Соню Мармеладову прочитать ему о воскресении Лазаря?

Почему Достоевский выбирает именно этот отрывок из Писания, ясно в контексте всего романа: к истории воскрешения Лазаря, одного из главных чудес, совершенных Христом, отсылает «воскресение» Раскольникова в эпилоге. Но почему этот отрывок просит прочитать Раскольников?

В романе есть одна подсказка. Отправляясь к следователю Порфирию Петровичу, Раскольников собирается дурачить его: «Этому тоже надо Лазаря петь!» А сразу после обсуждения статьи Раскольникова с «наполеоновской» теорией Порфирий начинает расспрашивать его о вере{41}:

– Так вы все-таки верите же в Новый Иерусалим?

– Верую, – твердо отвечал Раскольников; говоря это и в продолжение всей длинной тирады своей, он смотрел в землю, выбрав себе точку на ковре.

– И-и-и в Бога веруете? Извините, что так любопытствую.

– Верую, – повторил Раскольников, поднимая глаза на Порфирия.

– И-и в воскресение Лазаря веруете?

– Ве-верую. Зачем вам все это?

– Буквально веруете?

– Буквально.

– Вот как-с… так полюбопытствовал. Извините-с.

Мы помним, что Порфирий Петрович, притворяющийся простаком, на самом деле не говорит ни слова в простоте. Возможно, он выбирает в пример воскресение Лазаря именно потому, что, уже зная, что Раскольников – убийца, верит в возможность его духовного спасения (о чем сам скажет ему позднее). Раскольникову этот пример западает в голову – и, увидев на столе у Сони Евангелие, он просит прочитать именно о Лазаре. Выбор оказывается судьбоносным. Раскольников, с одной стороны, понимает, что вызывает Соню на предельную откровенность: «Он слишком хорошо понимал, как тяжело было ей теперь выдавать и обличать все свое. Он понял, что чувства эти действительно как бы составляли настоящую и уже давнишнюю, может быть, тайну ее». С другой – его потрясает, с каким истовым чувством Соня читает ему Евангелие от Иоанна; он знает, что в Петербурге Соня погибнет, и предлагает ей «идти вместе»: «Мы вместе прокляты, вместе и пойдем». Соня, читая, представляет себе, что и Раскольников сейчас по-настоящему уверует – так же, как свидетели «величайшего и неслыханного чуда». В конце концов так все и случится – но не сразу.

Ретроспективно в «Преступлении и наказании» можно обнаружить тонкие аллюзии к этому евангельскому отрывку. Гроб Лазаря находится в пещере, заваленной камнем. Филолог Моисей Альтман замечает: «Приобретает особый смысл и то, что комната Раскольникова уподобляется гробу неоднократно, и то, что именно под камнем схоронил он награбленное у убитой им старухи»{42}.

Евангельские мотивы в «Преступлении и наказании» не возникли бы – или проявлялись бы гораздо слабее, – если бы Достоевский не ввел в роман линию Мармеладовых. О Христе разговаривает при первой встрече с Раскольниковым Семен Мармеладов. Вот как видится ему Страшный суд:

И всех рассудит и простит, и добрых и злых, и премудрых и смирных… И когда уже кончит над всеми, тогда возглаголет и нам: «Выходите, скажет, и вы! Выходите пьяненькие, выходите слабенькие, выходите соромники!» И мы выйдем все, не стыдясь, и станем.

Это «выходите» – тоже параллель к евангельским словам: «Сказав сие, воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами». Мармеладов – пьяница, его дочь – блудница, но им будет дано по их вере.

Между прочим, эпизод с чтением Евангелия в первом варианте, отправленном Достоевским в «Русский вестник», был раза в три больше. Судя по всему, Соня не просто читала Евангелие убийце Раскольникову, но и по-своему трактовала его; возможно также, что следом за этой сценой давался первый намек на любовное сближение героев. Все это показалось публикатору Каткову чересчур скандальным – и он потребовал от Достоевского внести правки. В результате, по мнению литературоведа Валерия Кирпотина{43}, текст был испорчен:

Как это ни парадоксально звучит по отношению к непререкаемому авторитету гения Достоевского и по сравнению с общепринятым мнением, в главе в самом деле чувствуются пропуски и швы. Глава является кульминацией всего романа. ‹…› Однако кульминационность главы сглажена, отчасти даже стерта. Мы слышим спор, мы видим борьбу Сони и Раскольникова, но нам не хватает звеньев, которые объяснили бы необратимость перелома, объяснили бы и то, почему столь расходящиеся между собой персонажи не теряют уверенности в возможность единства своего жизненного пути и своих высших жизненных целей.

Едва ли с этим можно согласиться. Несмотря на цензурное вмешательство, Достоевский переработал главу сам – и был доволен результатом. Возможно, Кирпотин привык, что душевидец Достоевский все объясняет до последней черточки, – но в кульминационной сцене романа как нигде оказывается уместна недосказанность, мерцание, подобное свету того свечного огарка, при котором, к неудовольствию Набокова, убийца и блудница «странно сошлись за чтением вечной книги».