Ядерный климат

© Шахов М., 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2014

Глава 1

Михаил стучал по клавиатуре компьютера, разыскивая по базе данных статучета фирму с претенциозным названием «Успех». Он искал уже второй час, однако успеха, в смысле результата, не было никакого. Было найдено несколько ОАО и ЗАО с таким названием, но они явно не подходили по профилю деятельности разыскиваемого объекта. Наверняка это фирма-однодневка, созданная на одну-две операции, если и есть по ней какой-то след, то его надо искать у налоговиков. Говорил ведь Валериану: «Купи налоговую базу». Не послушал. Надо посылать Самсоныча к его другу в налоговую инспекцию.

– Михаил Борисович, чай, кофе? – заглянула в его кабинет секретарша Валериана.

– Лучше чай, Роза Ивановна. – Михаил откинулся на спинку кресла, решив оставить явно бессмысленное занятие. Через минуту на столе перед ним уже стоял поднос с зеленым чаем и имбирным печеньем.

Вообще-то по должности такой сервис ему не положен. И секретарша для него не предусмотрена. Но поскольку Валериана сейчас нет, то Михаил, как его зам, вроде бы автоматически за шефа. Однако истинная причина такого внимания к нему со стороны Розы Ивановны в другом: она давно положила на него глаз. Роза Ивановна, или Роза, как все называют ее в офисе, женщина немолодая, но молодящаяся. У нее пышные формы, шикарные каштановые волосы, так что по нестрогим параметрам Роза Ивановна женщина еще весьма и весьма… Она печет великолепное печенье, которым периодически потчует коллег в офисе. Но все эти достоинства перечеркиваются двумя недостатками: чрезмерное любопытство и болтливость, обычные, в общем-то, женские недостатки, которые у нее приняли гипертрофированные формы. Раньше Роза Ивановна пела в местном театре оперные арии, но в лихие девяностые годы «под ударами судьбы» (театр распался) вынуждена была оставить сцену. Сейчас Розе Ивановне сорок пять, женщина в цвету и одинока – самый опасный вариант для зрелых холостяков.

Откровенные намеки начались год назад. Сначала приглашения в офисе попить чай в ее закутке, затем просьба повесить люстру в ее квартире… Михаил, чтобы отсечь у Розы Ивановны ненужные иллюзии, сразу заявил ей, что у него есть подруга, и даже просил знакомую девушку-следователя из милиции звонить ему в офис только по городскому телефону. Однако Роза Ивановна оказалась женщиной проницательной и как-то заявила Михаилу, что если у него и есть девушка, то это несерьезно.

– Михаил Борисович, – по-свойски вошла в кабинет с чашечкой кофе Роза и села в потертое кресло, – а почему вы не возьмете себе помощника? Наняли бы какую-нибудь студентку с юридического, она взяла бы у вас часть черновой работы. Я же вижу, что вы работаете прямо на износ.

Вопрос вроде бы бесхитростный, но с двойным дном.

– Понимаете, Роза Ивановна, – изобразил простодушную улыбку Михаил, – я считаю, что для того, чтобы «влезть» в расследуемое дело, надо самому пройти все этапы расследования. Это мой принцип.

– Я не знаю методику ваших расследований, но себе цену надо знать и уважать себя, в рамках разумного, конечно. У нас в театре, – без перехода начала Роза Ивановна, – был тенор Хлебосольцев-Заварский, слышали, может быть, заслуженный… – презрительно хмыкнула она. – Так его гримировал только личный гример. Один раз он заболел, а этот Заварский заявил, что другого гримера к своему телу не подпустит. Чуть спектакль не сорвал. Пришлось того гримера из постели вытаскивать и везти к Заварскому…

– Ну, это барство.

– А вот еще. Была у нас одна певичка…

– Роза Ивановна, не могли бы вы мне принести дело по пропавшему рыбаку, – предусмотрительно перекрыл открывшийся словесный фонтан женщины Михаил.

– Да, конечно. – Роза Ивановна обиженно поднялась и вышла из кабинета с напряженно прямой спиной, демонстрируя официальность.

Господи, сколько у нас еще по стране таких женщин, горестно подумал Михаил, и ничего тут не сделаешь. Мужиков выбивает тысячами. Войнами, бандитскими разборками, водкой.

Он встал из-за стола, поставил на подоконник пустую чашку, подошел к настенному календарю, перевел красное окошечко на нужное число: девятое апреля 2003 года. Почти семь лет прошло с тех пор. Семь лет, вздохнул Михаил, прожитые впустую, даже вспомнить нечего.

После бойни на секретном объекте в сибирской тайге его доставили в Москву. В аэропорту, как только он сошел с трапа самолета, его приняли крепкие ребята в черных костюмах и галстуках и на черном джипе увезли в какой-то лесной «санаторий». Поместили в камеру с привинченной к полу мебелью. Начались длительные, изматывающие допросы. Дотошно расспрашивали о семи годах его бурной жизни, начиная с августа 1989 года. Но и после допросов ему не давали покоя: приносили в камеру бумагу, просили описать то один эпизод из его жизни, то другой.

Некоторые эпизоды он описывал по нескольку раз, с интервалами в две-три недели. Понятно, ловили на мелочах и нестыковках. Работали с ним жестко, но не били, не кололи. Уже прогресс! Демократия! Ночью давали на сон восемь часов. Кормили сносно, и на этом спасибо.

С ним работали четыре человека. Сначала был лысый мужчина в кожаной куртке, до безобразия много куривший. Его интересовали эпизоды, связанные с террористической операцией на секретном объекте. Потом был мужчина интеллигентного вида с толстыми линзами на очках. Он немного заикался и говорил нараспев. Тот задавал самые разнообразные вопросы, иногда идиотские. Например, что вам больше нравится: корова на льду или огурец в презервативе. Это был психолог, который выяснял его психическое состояние. Затем была женщина лет тридцати пяти, довольно симпатичная. Она проверяла его на детекторе лжи и задавала безумное количество вопросов, которые часто повторялись.

И еще с ним работал сухопарый мужчина с непроницаемым лицом, интересовавшийся эпизодами его заграничной жизни, особенно фактами и деталями пребывания Михаила в турецком лагере по подготовке диверсантов. Инструктора Рашида его просили даже нарисовать по памяти. Но поскольку изобразительные способности Михаила были невысоки, ему велели подробно описать его: внешность, приметы, характер, даже коронные удары в рукопашных поединках.

Режим содержания был специфический: что-то среднее между тюрьмой и психбольницей. Подъем в 7.00, тридцать минут прогулка в глухом дворе, окруженном высоким забором с колючкой, собаки, натасканные на людей. Охранники – тренированные волкодавы, молчаливые, с суровыми лицами. Во всех щелях видеокамеры. Как-то Михаил решил похулиганить, проверить систему охраны. Подпрыгнул на забор высотой два с половиной метра, подтянулся, увидел дальше другой забор, высотой не меньше трех метров. Через пять секунд подбежали две кавказские овчарки, глухо рыча и недвусмысленно обнажив клыки. Когда он спрыгнул на землю, перед ним уже стояли два «шкафа», играя желваками и мускулами.

– Прогулка закончена, в камеру, – сухо объявил один из них.

Михаил безропотно подчинился. Перед тем как закрыть за ним дверь в камеру, охранник предупредил: «Не надо больше так делать, будет хуже», – и красноречиво сжал свой внушительный кулак.

В 8.00 завтрак, в 9.00 допросы до 17.00. До девяти часов вечера написание «мемуаров». Полчаса – прогулка, в 23.00 отбой. В принципе он мог ложиться и раньше, до отбоя, это не запрещали. Но все равно заснуть не мог, так как до 23 часов над кроватью горела яркая лампа и, кроме того, рядом с лампой работал кондиционер. Сначала Михаил не понимал, в чем дело, ведь он прекрасно засыпал в трясущемся грузовике или при громко орущем радио. Лишь под конец пребывания в тюрьме до него дошло, что причина в кондиционере. Нужды в нем не было: комната просторная, по углам две вентиляционные решетки. Работал кондиционер странно. Воздух из него не шел, но он издавал какой-то еле слышный гул. Когда Михаил ложился на кровать, его сразу охватывало чувство беспокойства и страха. Генератор сверхнизких частот, понял он. Михаил слышал о таких установках, и вот теперь пришлось это «чудо техники» испытать на себе.

На допросы не водили только в воскресенье. Но это было еще хуже: гнетущая тишина, ни радио, ни газет, ни телевизора. Один раз он попросил охранника дать ему что-нибудь почитать. «Не положено», – отрезал тот. На одной из бесед Михаил пожаловался психологу: «Вы что, хотите, чтобы у меня крыша поехала?» Психолог обещал помочь, заметив, что это очень сложно. Через три дня дали несколько книг: низкосортные детективы, «фэнтези», которыми сегодня завалены книжные развалы. Вероятно, их читала охрана во время длинных и скучных дежурств.

Эта тягомотина длилась три месяца и закончилась неожиданно. Теплым сентябрьским утром Михаила, как обычно, повели на допрос. Однако доставили его не в унылую камеру для допросов, а в уютный кабинет начальника объекта, с современной мебелью, телевизором и кактусами на подоконниках.

За столом сидел худощавый мужчина лет пятидесяти, в дорогом сером костюме, а под ним белая сорочка и модный галстук. Лицо неприметное, гладко выбритое, ухоженное, в манерах, да и во всем облике мужчины чувствовалась властность. По внешнему виду род занятий мужчины определить было сложно. Но выдавал взгляд серых, глубоко посаженных глаз. Взгляд-рентген: пронизывающий и одновременно притягивающий. Это взгляд ловцов человеческих душ. Он у них всех одинаков и не зависит от ведомственной принадлежности или национальности.

– Присаживайтесь, Михаил Борисович, – жестом указал на стул у стола мужчина.

Михаил сел и вдруг почувствовал: сейчас и будет решаться его судьба. Мужчина несколько секунд смотрел на него, как кошка на мышку.

– Меня зовут Геннадий Николаевич, сотрудник управления «БТ», – сообщил представитель серьезного ведомства. – Мы проверили ваши показания и, в целом, поверили им. Приняли решение относительно вас. – Геннадий Николаевич слегка ударил по столу ладонью с плотно сжатыми пальцами. Этот жест был красноречивее всяких слов. Прихлопнул, словно муху, подумал Михаил. – Но мы все-таки должны согласовать это с вами.

– Зачем же со мной согласовывать, если решение уже принято? – вяло усмехнулся Михаил.

– У вас есть выбор, небольшой, но есть. Всего два варианта. Первый: мы вас вербуем как агента, вы отсидите несколько лет в тюрьме как соучастник террористической акции, затем выйдете по амнистии. А дальше посмотрим, где можно будет вас использовать.

– А второй?

– Если вы не соглашаетесь на первый, то отсидите на полную катушку – двадцать лет. В шестьдесят выйдете. Как раз к пенсии, – мрачно пошутил Геннадий Николаевич.

– А то, что я выдал вам всю группу и помог в ее ликвидации, это что, является соучастием в преступлении?! – с вызовом посмотрел ему в лицо Михаил.

– Мы учли этот факт, – спокойно кивнул головой Геннадий Николаевич. – Если бы не это, то у вас был бы только один вариант – второй.

«С-суки, – ругнулся про себя Михаил, – я знал, что Контора жесткая организация, но чтобы до такой степени!»

– И в какой роли вы меня хотите использовать?

– Пока не знаем. Видите ли, Михаил Борисович, вы стали довольно заметной фигурой в среде террористов. А это самый закрытый контингент в криминальном мире. Внедрить своего человека в эту среду, допустим в ту же Аль-Каиду, процесс долгий, сложный и, как правило, с отрицательным результатом. Вы же оперативник, все понимаете. – Геннадий Николаевич скривился в гримасе, которая, видимо, должна была обозначать улыбку. – Мы вам оставляем вашу последнюю биографию и ваше последнее имя, и вы в глазах наших врагов остаетесь тем же самым террористом – беспринципным, закаленным, не сломленным в застенках НКВД…

– А Вощанов, он же знает мою роль в резне на объекте?

– Вощанов уже никому ничего не скажет, – загадочно усмехнулся Геннадий Николаевич.

О господи, горестно воскликнул Михаил про себя, никогда мне не вырваться из этого адова круга.

– У меня есть вообще надежда вернуть свое имя? – Он прямо посмотрел в глаза собеседника.

Чекист молча помотал головой, затем достал из стола толстую папку синего цвета – в правом верхнем углу гриф «Совершенно секретно», в середине – «Личное дело Кузьменко Михаила Борисовича» и предложил:

– Читайте.

«Постановление о закрытии дела и сдаче в архив». …Установлено, что Кузьменко М. Б. погиб в автокатастрофе в гор. Жмеринка (Украина), свидетельство ДАИ (дорожная автоинспекция) прилагается. На основании изложенного и в соответствии с приказом № … дело закрыть, сдать в архив на хранение. До 2071 года, после чего уничтожить.

Начальник отдела кадров, полковник…» – запрыгали буквы перед глазами Михаила.

Геннадий Николаевич забрал обратно папку, спрятал ее в стол. Вот и все, нет меня, опустошенно подумал Михаил.

– Моей бывшей жене вы… сообщили? – спросил он.

– Естественно. – На лице чекиста опять появилась улыбка-гримаса.

– И вы меня запрячете в тюрьму только ради этой вашей игры?

– В общем-то, да. – Геннадий Николаевич был откровенно циничен.

– Жестоко, – горько усмехнулся Михаил.

– Но ведь вы сами выбрали себе такую судьбу. И потом, Михаил Борисович, мы люди военные, хоть и не носим форму. Ну, посудите сами: солдат оставляет боевой пост. В мирное время за это дисциплинарное наказание, в военное – расстрел. Вы в Германии тогда, в сентябре 1989 года, когда у нас каждый работник был на счету, бросили свой пост, сбежали. Хорошо, что сейчас демократия, а при Берии что бы с вами было?

– Но зачем вы отнимаете у меня мое имя и мое прошлое?! – возмущенно воскликнул Михаил.

– А для нашей игры. И чтобы у вас не возникли лишние иллюзии и вы не наделали каких-нибудь глупостей. Я прочитал ваше личное дело, все ваши объяснения, – Геннадий Николаевич встал из-за стола, прошелся по кабинету, остановился перед Михаилом, – и знаете, мне непонятны мотивы ваших действий в 1989 году в Германии. Зачем вы так поступили? Теперь мы убедились, что не ради предательства. Тогда почему? У вас были перспективы роста, семья, хорошая жена, в материальном плане все нормально. Ну, объясните, почему?!

– Из меня хотели сделать мальчика для битья. Готовилось мое показательное избиение, в воспитательных целях… в назидание потомкам.

– Да что вы несете чушь! – раздраженно воскликнул Геннадий Николаевич. – Ничего серьезного с вами не произошло бы, тем более что вы были прикомандированы из другого главка. И потом, это так, для информации. Головы там полетели у других, в том числе и у вашего непосредственного начальника Зинчука. Там был, оказывается, такой гадючник! Зинчук, Протасов… Комиссия из Центра полгода разбиралась. Начальника отдела Мережко они же и ликвидировали, потому что он разворошил этот гадючник. Но кое-какую информацию он все-таки успел передать. А вы, как мальчишка, струсили, испугались, что вас чуть-чуть побьют, смалодушничали, бросили все, даже семью… А-а! – Геннадий Николаевич выразительно махнул рукой на Михаила, затем сел обратно за стол и добавил: – А за ошибки надо платить, Михаил Борисович.

– Кому, вам?

– Родине надо платить, – жестко отрезал Геннадий Николаевич. – Завтра вам дадут «решение суда», отправят в тюрьму. Тюрьма хорошая…

– Спасибо и на этом, – усмехнулся Михаил.

Геннадий Николаевич сказал правду. Тюрьма в Кировской области была образцовой, хоть и не «красной»[1]. Год назад там поменяли все руководство за «превышение служебных полномочий». Местные сидельцы рассказали, что до этого в тюрьме был полный беспредел: пытки, изнасилования, убийства, наркотики. Даже воровские порядки не соблюдались, преступных авторитетов забили молодые отморозки новой криминальной волны. Несмотря на то что ГУИН[2] – одна из самых закрытых государственных систем, информация о беспорядках в этой тюрьме просочилась в печать и попала на глаза одному из ретивых правозащитников в Госдуме. Тот раздул скандал, была организована смешанная комиссия, и все г…но, которое тщательно скрывалось служебной тайной, вышло наружу в таком омерзительном виде, что шокировало даже работников прокуратуры, не говоря уже о широкой общественности.

Под контролем того же правозащитника из Госдумы в тюрьме навели идеальный порядок. Заключенных расселили в камерах по установленным санитарным нормам – не менее пяти квадратных метров на человека. Спали они на белоснежных простынях, питание строго по норме – сорок рублей в день на человека, в камерах идеальная чистота, книги, настольные игры, радио, в некоторых камерах даже телевизоры и холодильники, правда, за отдельную плату, баня раз в месяц, душ раз в неделю. Замначальника по режиму еженедельно спрашивал заключенных, есть ли какие жалобы. Одним словом, если бы не решетки и строгий режим – санаторий. Конечно, не как в Швеции, но для России – сказка.

Михаила, который прибыл в тюрьму в подавленном состоянии, эти порядки оставили равнодушными. Человек непритязательный, привыкший довольствоваться малым, он никогда не придавал большого значения атрибутам роскоши и уюта. Он много думал, благо времени для этого достаточно. Для чего живу? Этот вопрос он все чаще задавал сам себе. Ни кола, ни двора, один как перст. Катерина, Инга, Тамара – хорошие женщины и любили меня. Все ушло как в пучину. Это рок какой-то! А может, причина во мне самом?

Зэковская среда приняла Михаила настороженно. Видимо, слава о нем дошла уже до его приезда сюда. Его не трогали, обходили стороной. Вокруг него был как бы вакуум. Это его даже устраивало. Однажды один «клоун» в столовой пытался на него наехать. Сказал такое, за что по местным понятиям надо было сразу реагировать. Физически. Михаил аккуратно схватил его за средний палец и, используя его как рычаг, поставил обидчика на колени. Вся тюрьма затихла и наблюдала за происходящим. «Ты меня оскорбил, извинись», – тихо проговорил Михаил. «Братаны, это что ж такое!» – заверещал «клоун» на весь зал. Но братаны молчали, ждали. Михаил сильнее согнул палец и сказал уже громче: «Если не извинишься, сломаю палец. Считаю до трех. Раз, два…» Глаза его полыхнули жутковатым блеском. «Хорошо, хорошо, виноват, больше не буду», – завизжал «клоун». Михаил отпустил палец обидчика, спокойно пошел к раздатке за своей пайкой. Очередь одобрительно молчала.

Но авторитет Михаила резко поднялся после другого случая. Через несколько месяцев пребывания в тюрьме на него вышел Седой, «смотрящий», что по зоновской иерархии считается вторым после криминального авторитета. Это был седой рецидивист неопределенного возраста, тощий, без зубов, костистый, но крепкий. В начале беседы он, бесцеремонно прощупав взглядом Михаила, сказал:

– Не пойму я тебя. Не наш ты, но и не из сучьего племени. Чую нутром, не одна жизнь на твоей совести. Ты сам-то себя куда причисляешь?

– Никуда я себя не причисляю. Я сам по себе, – криво усмехнулся Михаил.

– Ладно, не хочешь, не говори, – сухо согласился Седой. – Дело у меня к тебе. Мы тут навели справки, да я и сам давно к тебе присматриваюсь… Мужик ты вроде правильный… и умный. Если поможешь в одном деле, то от нас тоже помощь будет, если что…

– Хорошо, говори дело.

– Стукачок завелся где-то рядом, а кто, голову ломаем, не можем найти.

– Подозрения есть?

– Да есть на несколько человек, только ведь надо наверняка знать, прежде чем колоть.

– Понял, надо вычислять.

– Надо, – убежденно кивнул головой Седой.

Михаил подумал несколько секунд.

– Как часто «кум» вызывает к себе зэков на беседы?

– Как правило, раз в неделю.

– Ты можешь давать мне списки всех, кого он вызывает?

– Организуем.

– Хорошо, думаю, месяца через два я вычислю.

Через полтора месяца Михаил назвал смотрящему имя агента, который был на связи у «кума». Это был тот самый «клоун», который наехал на него в столовой.

Седой, узнав имя стукача, удивленно покачал головой:

– Ты стопроцентно гарантируешь, что это он?

– Стопроцентно не гарантирует даже сам бог, но на девяносто процентов уверен.

Люди Седого наблюдали «клоуна» еще две недели и сами убедились в правильности вывода Михаила. После этого его пригласили на «сходняк». Заседали Седой и три его верных помощника. Решали, что делать со стукачом. «Порвать на куски, чтоб другим неповадно было», – горячился один из зэков. Мнения разделились. Двое были за то, чтобы ликвидировать стукача, двое, в том числе и Седой, – только припугнуть.

– А ты как считаешь? – обратился Седой к Михаилу.

– Я думаю, что вы все неправильно мыслите, – высказал свое мнение Михаил. – Ну, порвете вы его, а «кум» подберет себе нового, и вам опять надо будет его искать. Я предлагаю другое – поиграть с «кумом».

– Это как? – удивленно воскликнули зэки.

– А гнать через этого стукача «дезу», или, как вы говорите, «фуфло». Вот тогда «кум» будет выглядеть полным дураком.

– О! – поднял палец вверх Седой. – Вот что значит наука!

Из тюрьмы он провожал Михаила как родного.

– Куда поедешь? – спросил его старый рецидивист.

– Даже не знаю, – признался Михаил, – нет у меня никого.

– Слушай, – встрепенулся Седой, – у меня младший брат в Твери, пишет, разворачивает бизнес, какое-то охранное предприятие. Поезжай к нему. Я ему напишу. Он меня уважает, хотя я по жизни вот такой.

– Ну что ж, давай, все равно надо куда-то причаливать.

И вот уже третий год Михаил живет и работает в старинном русском городе. В Москву путь ему так и так заказан.

Валериан Алексеевич, брат Седого, был инженером-технологом на местном машиностроительном заводе. В середине девяностых, когда зарплату не только не повышали, но и не выплачивали, он, как и многие российские интеллигенты, бросился в пучину бизнеса. Ездил челноком в Москву, Питер, Турцию, торговал водкой и металлом, открыл салон по наращиванию ногтей, но прогорел – его главный спец, бывший врач-дерматолог, оказался мошенником: получив от шефа пятнадцать тысяч долларов на закупку оборудования в Москве, бесследно испарился.

Михаил приехал к неунывающему бизнесмену как раз вовремя. Валериан Алексеевич начинал организовывать частное охранное предприятие. Михаила он встретил радушно. По-видимому, рекомендации брата для него имели вес. Михаилу его новый шеф тоже понравился: оптимист, энергичен, набив синяков в первые годы своего предпринимательства, он стал более осторожным и расчетливым. Михаил отговорил шефа от создания ЧОПа[3], предложив создать детективное бюро: «Этих ЧОПов сейчас как грибов после дождя. Это только на первый взгляд кажется – просто. Во-первых, оружие. Это такая морока! Во-вторых, нужны профессиональные охранники. У себя здесь мы их просто не наберем. В-третьих, все ЧОПы заключают сейчас договоры только на материально-компенсационной основе. Один прокол, и мы разорены. А детективные бюро – это невспаханная целина. Наймем двух-трех оперативников-пенсионеров, и дело пойдет. «Это что ж, за неверными супругами следить?» – поинтересовался Валериан. «Навряд ли, – успокоил его Михаил, – наш народ еще до этого не дозрел. Хотя, если честно, это наиболее легкие заказы».

Михаил оказался прав. За два года они выросли, окрепли, обросли жирком. Арендуемый офис выкупили, прикупили еще три разъездные машины, подумывают о создании филиала в Москве. Михаил стал правой рукой Валериана Алексеевича. Во всех крупных делах тот советовался с ним, доверял ему наиболее серьезных клиентов. Михаил не раз останавливал шефа от юридически неграмотных шагов или от заманчивых в плане денег, но бесперспективных заказов.

– Привет пролетариям умственного труда! – Валериан Алексеевич влетел в кабинет Михаила как всегда стремительно и с улыбкой человека, только что выигравшего миллион.

– Здравствуй, Валериан. – Михаил оторвался от материалов по делу пропавшего рыбака, протянул руку для приветствия. – Как съездил в столицу?

– Отлично. Помещение подобрал, нанял юриста, он сейчас готовит документы на открытие филиала. У тебя что?

– Так, рутина, ничего особенного. Проанализировал еще раз дело рыбака. Пришел к выводу – утонул. Родственникам надо сказать, как лед вскроется, пусть нанимают водолазов.

– Да, я тоже так думаю. – Валериан сел в кресло, положил ногу на ногу, сцепил пальцы рук в замок, задумался на несколько секунд, устремив невидящий взгляд в орнамент линолеума на полу. Какой-то новый заказ, или слишком серьезный, или слишком авантюрный, понял Михаил, уже изучивший своего шефа.

– Есть заказ, Миш, – нервно вздохнул Валериан Алексеевич, – но необычный, такого у нас еще не было. – Шеф откинулся на спинку кресла, внимательно посмотрел на Михаила, будто видел его впервые. – Могу доверить только тебе.

– Если шансов на успех меньше пятидесяти процентов, то я пас.

– Шансов где-то пятьдесят на пятьдесят, но заказ крупный.

– Не подавимся? – насмешливо спросил Михаил.

– Нет, не должны. В Питер пришел груз на миллион долларов. Автозапчасти к иномаркам. По документам, груз прошел через границу, поступила электронная ГТД[4], контейнер якобы отгрузили в порту, перевозчик отчитался, формально он чист, а груз пропал, испарился!